Текст книги "Под знаком OST. Книга 4"

Тевье был профессиональным фотографом, работал в «Париже» более 15 лет и объездил весь мир, фотографируя разные памятники архитектуры.

– Ну вот. (Жану) Смотри, какой отличный фотоотчет. Рекомендую! Полный комплект! Тебе нужна помощь в типографии?

– Месье Леблан попросил мадам Эндрю руководить версткой, а я ей просто помогаю.

– Жду тебя в аэропорту! Летим мы ночью! Удачи, стажер, и до встречи!

Жан посмотрел на него внимательно, кивнул, хотел выйти, однако его что-то насторожило, он поднял голову и увидел, как все его коллеги вмиг перестали печатать на своих машинках. В комнате была полная тишина.

– Спасибо! Я поехал.

Жан вышел из комнаты, закрыл дверь, помолчал, за дверью опять застрекотали печатные машинки. Он успокоился и пошел вниз по лестнице вслед за мадам Эндрю, и уже через пять минут стажер сидел в машине месье Леблана. Через час он вошел в типографию издательства газеты «Париж», где его встретил главный издатель – месье Марсель Перье. Он был в нарукавниках, руки испачканы в черной краске, он держал белые листы газеты в своих руках.

– Мадам Эндрю, какими судьбами?

Мадам Эндрю сухо кивнула.

– Месье Леблан попал в больницу, Марсель! Мне поможет наш новый стажер, Жан Мишо.

– Вот этот? Вы стажер?

– Да! Скажите, когда начнется сегодняшняя печать газеты?

– В 18! (мадам Эндрю) Мадам Эндрю, давайте утвердим верстку!

Мадам Эндрю его поцеловала в щеку, затем они подошли к столу, где Жан Мишо увидел россыпь черных типографских букв, из которых наборщицы, а их было целых три, набирали тексты строго по ватману. Они все были из пригорода Парижа, небольшого роста, черноволосые, черноглазые, скуластые. Говорили они быстро и с заметным акцентом.

– Скажите, а как вы видите заголовок на первой странице?

– Я хотела спросить вас, Жан?

Мадам Эндрю кивнула. Жан положил ватман на стол, положил фотографии, поменяв их местами, а потом, кивнув мадам Эндрю, быстро сказал, обращаясь к девушкам:

– Диктатор умер, кто будет следующим?

– Это слишком радикально! Очень радикально! Мы поссоримся с СССР.

– А как же первая полоса газеты?

– Еще раз разместим вчерашнюю статью с тем же названием. (пауза) Хотя…

Мадам Эндрю вздохнула, увидев, как нахмурился Жан.

– Я предлагаю более мягкое название: «Смерть великого диктатора сменила политические полюса».

– Ну, это очень длинно. Предлагаю так: «Смерть великого диктатора!» И мелкими буквами: «Дневники последних дней».

Жан улыбнулся, такое название ему нравилось, однако ему не приходило в голову, что слово «дневник» имеет двойственное значение, «дневник жизни» и «дневник похорон» совсем не означал знак равенства. Жан подошел к своему чемоданчику и вытащил газету «Париж» от 5 марта 1953 года, положил на стол. Бегло просмотрел статью, наборщик месье Перье смотрел на Жана холодно.

– Весь материал вчера не влез. Так что сегодня разместим оставшийся за скобками.

Месье Марсель Перье взял в руки железные скобки, которые скрепляли литеры газетного набора, и похлопал ими, аплодируя самому себе, скобки издали характерный жестяной звук, а наборщицы тяжело вздохнули, посмотрев на часы.

– Месье Марсель Перье! Давайте торопиться! А то не успеем. Домой охота! Вот!

– Нет, лучше так: «Хроника последних дней диктатора».

Месье Марсель Перье всплеснул руками. Стажер нравился ему: вот это интуиция, вот это образование, вот это журналистское чутье!

Однако месье Марсель Перье вовсе не хотел, чтобы Жан почувствовал себя зазнайкой, поэтому он сдержался.

– Я бы прислушался к вашей начальнице, милый юноша.

– Согласна полностью с Жаном! (Марселю) Хроника – это правильно! (Жану) Вы и Арни Тевье зафиксируете эту хронику 7—8 марта 1953 года! Желаю вам удачи!

Месье Марсель Перье пожал плечами, верстка газеты «Париж» началась ровно в восемнадцать часов по парижскому времени. Закрутился печатный станок, а еще через час в руки к Жану попала свежая газета «Париж» от 6 марта с первой полосой: «Смерть великого диктатора: дневники последних дней», и продолжение на второй полосе. Стажер Жан понюхал свежую типографскую краску газеты «Париж».

– Ух ты! Какая красота!

Мадам Эндрю заглянула ему за плечо, посмотрела на газету, похлопала стажера по плечу.

– Молодец, Жан! Поздравляю с первой версткой. Надеюсь выпить с тобой шабли, когда ты вернешься!

– Сегодня вечером я буду у мадам Франковской. Мне надо перевести один французский текст на русский язык. Речь идет о рассказе «Самолет»

– Ну, хорошо! А что сами? Не можете?

– Я не владею русским столь блестяще, как она. Кроме того, мне нужен литературный переводчик.

Мадам Эндрю пошла в типографию, и наборщица также вручила ей газету «Париж». Жан же пошел к выходу и быстро прошел мимо машины со спящим в ней водителем месье Леблана. Он уже повернул на Монмартр, когда неожиданно вспомнил про то, что не купил вина. Жан зашел еще раз в винный магазин, купил себе и мадам Франковской по бутылке красного вина и, держа в руках новую газету «Париж» от 6 марта 1953 года, дошел до красной телефонной будки.

– Мадам Франковская! (пауза) Через час, на Монмартре.

– Приходите, юноша! Я вас давно жду.

Мадам Франковская поставила кофе на газовую плитку, когда в дверь позвонил Жан. Она величественно прошествовала к двери, и уже через час они пили купленное вино, а мадам Франковская зачитала Жану русский перевод рассказа «Самолет» Поля Анджи. Она вручила ему напечатанный листок, когда внизу загудела машина месье Леблана. Стажер вышел на балкон и увидел Арни Тевье рядом с черной машиной, он махал Жану рукой. Юный корреспондент поцеловал руку Вере Франковской, подхватил чемодан и выбежал из квартиры.

Через час они с Арни Тевье были в самолете Air France, еще через час французские корреспонденты вылетели в СССР.

Глава 3. Москва. 1953

В гостинице «Националь» было непривычно тихо, на больших напольных часах стрелки показали 9:00, прозвенели склянки, из верхнего окошка вылезла металлическая кукушка и девять раз проскрипела свое ку-ку. Угрюмый человек в форме гостиничного консьержа пылесосил ковер, когда увидел в конце коридора горничную Любу. Он выключил пылесос и спросил громко.

– Люб, чего ты так рано поднялась? Иностранцев увидела?

– Не твое дело, Петрович!

Петрович хмыкнул, включил пылесос, пока Люба стучала в номер-люкс, где остановились двадцатилетний Жан Мишо, стажер французской газеты «Париж», и фотограф Арни Тевье.

Жан еще спал, валяясь в большой кровати на белой простыне, когда, услышав стук в дверь, месье Тевье в соседней комнате открыл глаза. Посмотрев на наручные часы, он встал и, обмотавшись простыней, подошел к двери с бронзовой ручкой. Ручка была сложной, тяжелой, он долго ее дергал, пока не открыл окончательно, и увидел на пороге Любу.

– Вы говорите по-французски?

Люба посмотрела на него испуганно, затем вздохнула, покачала головой. Сок в кувшине, каша в тарелках на маленьком раскладном столике, она сделала книксен и вышла.

– Бон аппетит!

Горничная закрыла дверь, Тевье взял в руки стакан с соком и подошел к окну. Величественные красные башенки Кремля смотрелись выпукло в лучах восходящего солнца, он посмотрел на площадь перед историческим музеем, выпил сок, задумался, постучался в соседнюю дверь, заглянул. Жан сел на кровати.

– Я просто еще сплю.

– Нам доставили еду.

В номер позвонили, Жан взял трубку, выслушал Петровича.

– Это номер 512? Вам доставили завтрак?

– Я не понимаю вас! Говорите медленнее!

Петрович что-то пытался объяснять, но Жан уже бросил трубку, пока Арни зашел в ванную и посмотрел на себя в зеркало.

Месье Тевье быстро побрился, почистил зубы, он хотел выпить кофе вместе со стажером, но внезапная дрема его одолела. Арни зашел к себе в комнату и внезапно заснул.

В окне сияли красные рубиновые звезды, была видна башня Кремля, часы на Спасской башне. Золотая стрелка медленно подошла к римской цифре XXII, колокольчики зазвонили, куранты прокурлыкали двенадцать раз, когда неожиданно ударил большой кремлевский колокол. Жан Мишо окончательно проснулся, вид из окна гостиницы все же был потрясающим: музей с белой крышей и булыжная мостовая.

Жан достал бинокль из своего чемодана, поправил резкость и понял, что это исторический музей с резной крышей. Стажер задумался: надо бы сказать Арни, чтобы он обязательно сделал новые снимки на Leyka. Он подошел еще раз к соседней двери, постучал. Месье Тевье проснулся окончательно и быстро оделся, вышел в другую комнату и увидел стажера с биноклем.

– Арни, я проснулся. Не хочешь ли ты в ресторан? Я заметил его на первом этаже!

– Я посоветую тебе именно ресторан Националя на первом этаже, там отличные цыплята табака.

– Хорошо, попробуем пробиться на похороны Сталина.

– Да, конечно, только 7 марта нерабочий день.

Жан встал, почистил зубы, умылся и вышел из ванны, прибавляя звук на радиоприемнике «Слава». Неожиданно прозвучавшее в тишине объявление советского радио его шокировало.

«Центральный комитет КПСС и Советское правительство с глубоким прискорбием извещает партию и народ, что в ночь с 4 на 5 марта, умер Иосиф Виссарионович Сталин. Неожиданное, неутешное горе. Прощание с великим кормчим в Колонном зале Дома Союзов будет с 6 по 8 марта.»

Жан удивленно крутанул ручку, передвигая тонкую зеленую ниточку на другую радиоволну. Он быстро выключил радио, надел на себя белую рубашку, всунул ноги в штаны, схватил кожаную сумку, накинул ремешок через плечо, еще раз постучался в соседнюю комнату.

– Я жду вас в холле, Арни!

– Жан, хорошо!

Месье Жан Мишо покинул гостиничный номер, но когда дверь закрылась, внезапно прилетевшая белая птица с силой ударилась о раму гостиничного номера и билась долго и мучительно о стекло, а потом улетела.

Когда месье Арни Тевье вышел в холл с фотоаппаратом, он уже был настроен на работу, однако взгляд портье, которому он сдал ключи от номера 512, заставил его резко замолчать, Жана в холле он почему-то не увидел.

– Вы надолго уходите? Я предупрежу горничную. (кладет ключи в ячейку) Мы работаем до 22:00.

Жан сидел на черном диване напротив лифта, и Арни Тевье подошел к нему и тихо сказал.

– Сделать горячий репортаж о смерти великого диктатора столь мощной страны, как СССР, можно считать почетным заданием! Предлагаю обед перед походом в Колонный зал Дома Союзов!

Арни похлопал Жана по плечу, они вышли в лифт и через полчаса уже сидели за столиками ресторана в Национале, рассуждая о смерти великого кормчего. Официант принес им меню, поставил хлеб и горчицу.

– И так, суп харчо, цыплята табака и картошка жареная, водка в графине!

Официант быстро записал в блокнот все, что было заказано, и вышел.

– Я думаю, что нам нужно получить список приглашенных лиц.

– О, это просто организовать! Нам нужно позвонить сегодня в редакцию газеты «Правда» и получить список приглашенных на похороны Сталина. С великим кормчим будут прощаться в Колонном зале Дома Союзов. (машет рукой) В Кремле! Место очень непростое.

В этот самый момент официант принес им харчо и цыпленка.

– Я читал газету от 2 марта, некто Маленков сообщил членам Президиума ЦК о кровоизлиянии в мозг и тяжелом состоянии здоровья Сталина.

– Его смерть была ожидаема!

– Ну, это одна из версий. Что будет дядюшке Арни за список гостей на похороны Сталина? (подмигивает) С тебя бутылка коньяка!

На столе появился графин с водкой. Они продолжили обедать, обсуждая командировку, которая обещала быть насыщенной. Помимо очерка о похоронах великого диктатора Арни Тевье пытался помочь Жану собрать информацию о бывших французских пленных, чьи истории были связаны с СССР и ГУЛАГом. О чем можно мечтать еще?

– Я готов делать репортаж для первой полосы «Парижа».

– Ну-ну… Новичок! Не стоит торопиться.

Арни похлопал его по плечу и продолжил есть цыпленка, быстро окуная свои пальцы в глубокую миску с водой и лимоном.

Жан следовал его примеру, из цыпленка сочился жир, тонкая и румяная кожица лопалась на тонких косточках, Арни налил Жану водку из графина.

– Ваше здоровье, Жан!

Ровно через час стажер стучался в дверь Комиссии по репатриации советских и интернированных граждан, которой руководил генерал-майор П. И. Голиков. Нужно было сделать запрос по всем французским гражданам, которые находились после 1939-го на территории СССР, а также узнать адрес Муси Растопчиной, бывшей остовки. Комиссия работала до 15:00.

Жан отдал архивистке бумагу с именами французов и попросил сообщить их место жительства. Также его волновал адрес Муси Растопчиной. Архивистка, пожилая женщина с усталым лицом, посмотрела внимательно на месье Мишо и сказала, тщательно подбирая слова.

– Молодой человек? Вы что? Глухой? Или немой? Что вам нужно? Какой список? Каких французов?

Благодаря мадам Франковской Жан очень сносно говорил по-русски, поэтому он выдержал паузу и сказал архивистке:

– Мной движет профессиональный интерес. Мне нужны адреса всех французских граждан, пропавших в СССР с 1939 по 1953 годы!

Архивистка крякнула, перебирая все карточки, а потом сказала:

– Уважаемый, все данные засекречены. Услуг по выдаче адресов перемещенных лиц нет. Вы издеваетесь? Да у меня семеро по лавкам. Муж погиб на войне, кормлю двоих детей. Я в ГУЛАГ не хочу!

Жан пожал плечами, он не понял архивистку.

– Я не понимаю вас, извините! У нас есть бумага от посольства Франции!

Архивистка вздохнула, вышла. Минут десять ее не было. Через пятнадцать минут женщина вышла к окошку и решилась на то, чтобы выдать Жану папку со всеми карточками иностранцев. Окошечко архива быстро закрылось, Жан сел за стол и начал выписывать на отдельную бумагу адреса тех, кто его интересовал. Работать приходилось со словарем, русские слова давались ему с трудом, однако французско-русский словарь, предусмотрительно взятый им из Парижа, ему очень даже пригодился. Французских военнопленных в СССР было совсем немного, один из адресов значился в Рыблаге. Удача! Жан быстро нашел информацию о Поле Анджи. Его выслали вместе с немецкими военнопленными строить дома в Рыбинске еще в 1945-м.

Адреса с регистрацией бывших интернированных Жан выписал в блокнот. Растопчина Муся была зарегистрирована на Покровке, 45, у Лили Шварц вплоть до 1945 года. Потом уехала в Харовск. Но где она сейчас?

Жан вздохнул, Мусю надо было еще поискать, он встал и пошел на выход.

Придя в гостиницу, Жан застал Арни в номере 512, он дозвонился до редакции «Парижа» и говорил с мадам Эндрю.

– Приедет ли на церемонию похорон президент Франции, Жюль Венсан Ориоль? Это бы сильно упростило нашу работу от газеты «Париж»!

В трубке звучал голос мадам Эндрю: «Вряд ли стоит ожидать на церемонии погребения главу Четвертой республики Франции. В стране грядут отставки».

Пока Арни говорил по телефону, Жан включил телевизор.

Маленький «КВН» с лупой был тогда в новинку, первые телевизоры появились во Франции уже в конце войны, однако стоили очень дорого и были далеко не у всех. То что в номере Националя был свой телевизор, Жану как раз понравилось, однако ничего нового о смерти великого вождя СССР он так и не узнал. Жан переключил канал и неожиданно попал на новости, где ведущий быстро брал интервью у эксперта.

– Страну сотрясают отставки правительства. С 1947 Жюль Ориоль сменил 16 раз кабинет министров (эксперту), у нас в студии наш эксперт: месье Реон.

– Скажите, французская империя трещит по швам, страну сотрясают бесконечные стачки и массовые беспорядки трудящихся. Ваш прогноз?

Жан с интересом ждал ответа месье Реона. Франция воевала в Индокитае, на Мадагаскаре и в Северной Африке.

Жана отвлек резкий звук, Арни положил телефонную трубку и громко сказал, заглушив звук телевизора.

– Я отправил сегодня срочную телеграмму во Францию с просьбой обо всех допусках на церемонию прощания с великим кормчим.

Арни пожал руку юному стажеру.

– Жан, тебе просто повезло, что ты оказался в этот момент в СССР.

Арни вышел на балкон, Жан прибавил громкость на телевизоре, продолжая смотреть новости о Франции. Ощущение грядущих перемен в собственной стране его не оставляло, однако он понимал, что будет что-то интересное впереди. Юного корреспондента захлестнула волна гордости за свою страну, что он сделает что-то важное для газеты «Париж» и для своего отца, Стефан Мишо.

Вскоре в номере французских корреспондентов погас свет.

Утро 8 марта 1953 было сумрачным, три дня длился траур, по радио передавали только грустные мелодии, а голос Левитана передавал каждый день сообщения о смерти великого кормчего.

Огромная толпа стояла у Манежа и у входа в Колонный зал Дома Союзов, люди несли цветы, играл Большой симфонический оркестр, оперные певицы пели «Грезы» Шумана на площади, а почетный караул охраны Кремля в виде красноармейцев сменяли друг друга.

Флаги – красные полотнища с золотистым серпом и молотом и черными лентами – были приспущены, колонны плачущих людей быстро заполняли Советскую площадь, люди с цветами шли нескончаемым потоком к Красной площади, чтобы проститься с великим диктатором.

Арни с Жаном быстро спустились по лестнице гостиницы «Националь». Фотокорреспондент сделал несколько снимков на Leyka, и через полчаса они растворилась в толпе. Арни быстро фотографировал, Жан записывал свои впечатления в блокнот, они так увлеклись репортажем, что не заметили, как их быстро отрезала охрана Кремля. Для иностранных корреспондентов построили целый подиум, красная бархатная лента и золотая цепочка на крючке отделяла их от входа в мавзолей, где стоял гроб с телом Сталина.

Толпа людей заполнила все пространство перед Красной площадью, людей становилось все больше и больше. Они шли прощаться с великим кормчим.

Лиля Шварц с утра была в плохом настроении, она вышла из своей квартиры с двумя авоськами в руках и была уверена, что купит в магазине все, что ей нужно. Лиля Шварц подошла к почтовому ящику, открыла его ключиком, который был в ее кармане, и вынула из железного короба письмо и телеграмму. На телеграмме было три полоски с текстом: « Растопчиной. Явиться. На пробы. Фильм «Светлый путь». Мосфильм. Отдел актерский».

Тетя Лиля расплакалась от счастья, быстро поцеловала важную депешу. Посмотрела на письмо, письмо было из Харовска от Муси Растопчиной. Штемпель: февраль 1953, письмо шло почти месяц.

Тетя Лиля Шварц сунула его в сумку, потом вышла на улицу. Она прошла вперед, увидела грустного дворника во дворе, повернула за угол и вскоре оказалась рядом с домом, на котором висела табличка «Обком». Рядом со входом висела радиотарелка, из которой доносилась музыка Бетховена. Тетя Лиля перевела свой взгляд, на красном флаге была прикреплена черная ленточка, на окне закреплен портрет Сталина в черной раме, она быстро поднялась по лестнице и зашла внутрь обкома, в коридорах которого было людно.

Лиля Шварц подошла к большому стенду, увидела несколько фамилий работников обкома, где работал Жлудов. Она подумала с минуту, оглянулась и задала вопрос сидящим на стульях людям.

– Кто последний?

– Я!

Тетя Лиля посмотрела внимательно на мужика в косоворотке, оглядела очередь и села на стул, понимая, что ждать придется долго.

Мимо прошла секретарша Жлудова, она попросила всех сидящих в коридоре сообщить фамилии и занесла в свой список в блокнотик, затем зашла в кабинет. Тем временем тетя Лиля раскрыла письмо от Муси Растопчиной и прочла первые строки: «Дорогая тетя Лиля! Спешу сообщить тебе радостную новость. Возвращаюсь в Москву, наверное, летом. Подала прошение Анисимову из Харовска. И еще. Хотела сообщить, что еду одна. Зоя, Гуля и Дина умерли от холеры. Похоронила рядом с папой, Василием Андреевичем Растопчиным».

Слова поплыли перед ее глазами, она достала нашатырь, тетя Лиля Шварц понюхала его, прослезилась, пришла в себя. Однако в этот момент в коридор вышел сам Жлудов, у него была ампутирована рука и пустой рукав заправлен за ремень.

– А? Гражданка Шварц? Проходите.

Жлудов сделал приглашающий жест рукой.

– Итак? Как дела? Чем обязан опять?

– Товарищ Жлудов! Хочу подать опять просьбу по поводу своих жильцов бывших. Растопчины фамилия (пауза)

– Как фамилия? Растопчина? Вы про Растопчину Зою опять? Или про Галину Растопчину? Из госпиталя. Не приму.

Лиле Шварц стало плохо, она чуть не потеряла сознание.

– Они… Царствие им небесное, уже ни о чем не просят. Нет их… От холеры умерли. Эх, товарищ Жлудов! Черствый вы человек.

Хлудов замолчал, закурил папиросу «Беломорканал».

– На том свете и пропишут… Все мы смертны, только Зою бог наказал за мою руку отрезанную.

– Хорошо… Поняла вас. Я тогда про Мусю. Растопчина Муся. Хотела зарегистрировать ее в Москве. Она из Харовска вот.

Тетя Лиля смотрела на него внимательно

– Муся сестра Зои. Родная сестра. Приедет по трудовому лимиту работать в Москву из Харовска.

– Понимаю. Так что вы конкретно хотели, уважаемая?! Скажите? А она вам кто? Я имею в виду Мусю Растопчину.

– Она внучка моей бывшей подруги.

– Растопчина Муся?

– Да.

Тетя Лиля достала телеграмму со студии из своей сумочки.

– И все-таки. Я прошу вас зарегистрировать будущую актрису в моей квартире! Прошение по поводу нее от студии Мосфильм! И ей пришло приглашение вот. Роль играть. В фильме «Светлый путь». (кладет телеграмму) Если надо, и до Кремля дойду! (громким голосом)

– Дочь Дина, насколько я помню, приемная, прижита от француза, с которым она была в Германии. (сухо) Ваша Муся Растопчина была на оккупированной территории. Ее родную сестру Зою сослали органы. В НКВД завели дело за членовредительство (хлопает себя по руке) и за подделку документов…

– Товарищ Жлудов, спасите девочку. Она настрадались вдоволь, хочет в Москве жить. Трудиться!

Жлудов хмыкнул, махнул рукой, прочитал внимательно телеграмму с Мосфильма, но, увидев солидную государственную печать, решил налить себе воды из графина. Протезом управлять ему было сложно, правая рука тряслась так, что вода в стакане чуть не разлилась на его письменном столе, пытаясь замочить уголок телеграммы, тетя Лиля быстро положила ее опять в сумочку, налив себе и Жлудову в стаканы воды.

– Ладно. Пусть она зайдет ко мне в июне. Раньше не приму.

Жлудов вытащил из папки справку и написал на ней: «Растопчина Мария Васильевна. Явиться в июне 1953 на прием». Жлудов посмотрел на календарь, задумался, написал дату: «14 июня 1953», протянул бумагу тете Лиле и быстро произнес.

– А вы тоже артистка, значит? Не знал. (сдержанно) В следующий раз возьму автограф!

– Да! Союздетфильма! А надеюсь и на Мосфильм возьмут.

Жлудов зло хмыкнул, указав ей на дверь. Чуть позже тетя Лиля быстро вошла во двор своего дома, а бабки, как обычно, судачили, сидя на лавочке.

Белобрысова, вечная сплетница, подбежала к ней и стала говорить быстро-быстро.

– Ну, что рады? Что Сталин умер? Вольная для вас и для ваших ссыльных. Разгуляетесь теперь не на шутку.

Тетя Лиля поджала губы, ей хотелось накричать на Белобрысову, однако она не решалась сказать ей это в лицо, сделала шаг к двери.

– Сколько в вас ненависти и злости! Слово «разгуляться» ко мне не подходит, а вот родная моя девочка ко мне вернулась.

Белобрысова фыркнула, села к своим подругам на лавочке у дома, громко сказала, обращаясь к тете Лиле.

– Ссыльных нам тут не хватало!

Тетя Лиля хлопнула дверью, и через полчаса она пила чай на своей собственной кухне, слушая радио, который передавало прямую трансляцию с похорон Сталина.

День 8 марта 1953 года был для нее подарком судьбы, Сталина она ненавидела всем сердцем.

– Собаке собачья смерть! Палыч, хоть и некрещеная я, а сегодня вечером еще и в церковь зайду и свечку поставлю. За упокой моей подруги Лизы, ее внучек: Зои и Гули. Да и Дину помяну… Царство им небесное! (залезла в сумку) Вот письмо от Муси! Дошло только… Эх!

Иван Павлович замолчал, взял письмо в руку, быстро развернул, прочел печальную новость, обнял крепко, сказал быстро.

– Горе-то какое! Лиля, могу сказать следующее, я не хочу, чтобы ты была в толпе прощающихся с великим кормчим. Он был герой вовсе не твоего романа.

– Конечно, не моего. Но к религии он относился с пиететом, особенно под конец жизни. Коба учился на священнослужителя. Если бы не революция, он служил бы в родном Тбилиси в церкви.

Тетя Лиля взволнованно встала, подошла к шкафу, достала графинчик с водкой, хрустальную стопку, выпила залихватски и быстро крякнув от ударившего в нос спиртового запаха.

– Все! Не могу больше! Черт с ним! (машет рукой) Есть божий суд, пусть он его и судит.

Иван Павлович садится на диван, вздыхает, обнимает тетю Лилю за плечи, наливает ей и себе еще. Они дружно чокаются и выпивают еще водки, закусывая огурцом. Тетя Лили плачет, уткнувшись в его плечо.

– Эх, умерли они горемычные: подружка моя, Лизонька, Василий Андреевич, Вера Сергеевна Растопчина! А теперь Зоя, Гуленька, Диночка. Машина приемная дочь. От холеры! Пусть земля им будет пухом!

Она быстро выпила водку, Иван Павлович долго смотрел на тетю Лилю, затем вздохнул, выпил также и сказал быстро, пытаясь осознать сказанное тетей Лилей.

– Лиля! Я спать! Устал сегодня после концерта в филармонии.

Тетя Лили удивленно посмотрела на него и сказала быстро.

– Что играли? Баха? Бетховена? Чайковского?

– Грига.

Иван Павлович взял тромбон, лежащий на столе, потом ушел на кухню читать новости про похороны Сталина. Ему было грустно, годы жизни съедены были сталинским режимом, а что еще ждет впереди? И будут ли перемены? Одному богу известно!

Неожиданно в дверь позвонили, тетя Лиля вздрогнула, села на диване, протирая глаза. Иван Павлович пошел открывать, на пороге стояли двое французов: корреспондент Жан Мишо и фотограф Арни Тевье, Иван Павлович удивленно смотрел на хорошо одетых иностранцев.

– Здравствуйте! С кем имею честь говорить?

– День добрый, мы с моим другом, корреспондентом газеты «Париж», пишем статью про французских военнопленных. Я хотел бы попросить вас ответить мне на несколько вопросов, нам дали ваш адрес.

Иван Павлович удивленно смотрит на Жана Мишо и Арни Тевье, а тот протягивает Ивану Павловичу бумагу, в которой указаны данные журналистов на французском. Он внимательно читает, с трудом разбирая слова, отдает бумагу, на которой действительно напечатано по-французски газета «Париж», и делает неловкий, приглашающий жест.

– Палыч, кто?! Приглашай внутрь.

Иван Павлович кивает журналистам, открывая дверь пошире, и чтобы не показаться невежливым человеком, он решается их запустить внутрь коридора.

– Лилечка, веду гостей к нам! Французские товарищи, пришли брать у тебя интервью!

Жан и Арни проходят в гостиную, с интересом рассматривая Лилю Шварц, экзотично одетую даму в боа, платье с белыми розами на груди. Обстановка дома: картина на пюпитре, книги на полках – все говорит о том, что они попали в квартиру к местной московской интеллигенции.

– Меня зовут Жан! Мадам, я рад встречи с вами. Мне сказали, что Растопчина Мария Васильевна жила в этой квартире. Мой отец – Стефан Мишо из Франции – разыскивает эту девушку.

Жан показывает фото Муси, говорит быстро и по-русски с акцентом, галантно целует руку Лиле Шварц. Она рассмотрела фотографию, узнала Мусю, которая была в клетчатом платье с отложным белым воротничком и нагрудным знаком OST.

– Я очень польщена вашим визитом. Муся Растопчина родная внучка моей лучшей подруги, и она мне как родная дочь. Она, к сожалению, уехала вместе со своими сестрами в Харовск, в ссылку. С теми, кто был на оккупированной территории, не очень-то церемонятся. Впрочем, предлагаю вам пройти к столу.

Тетя Лиля вошла в комнату и перешла на французский язык. Жан и Арни были крайне удивлены, услышав французскую речь, тетя Лиля сделала приглашающий жест рукой, французы вошли, но, увидев накрытый стол с графинчиком с водкой, салатом и нехитрой закуской, они сразу сели за стол. Иван Павлович разливает водку по стопкам, затем они все вместе лихо выпивают, закусывая огурцом, и уже через полчаса французы начинают свои расспросы. Жана очень волновала история Муси Растопчиной и ее дочери Дины, ведь она была связана с его отцом Стефан. Однако тетя Лиля решила сделать экскурсию в соседнюю комнату, изъясняясь по-французски.

– Посмотрите на зеркало, там в углу видимо фотография вашего отца: Стефан Мишо. Так вы его назвали?

Жан замолчал, взял в руки фотографию своего отца, перевернул ее и увидел надпись: «Любимой Мусе Растопчиной от Стефан Мишо. 1944».

Корреспондент был расстроган, отец так молод, так хорош собой, залихватский кепи, галстук, рубашка.

– Да! Это мой отец. Ваша внучка привезла это сюда?

– Она не моя внучка. А Лизоньки. Моей подруги. Царствие ей небесное! Сегодня вот ходила в обком хлопотать за Мусю. Чтобы ее прописали ко мне, а еще вот ее сниматься приглашают. На Мосфильм.

Тетя Лиля кивает, сморкаясь в платок, однако книги неожиданно падают на пол, задетые ее рукой. Арни Тевье встал и вышел из комнаты, оставив тетю Лилю недоуменно взирать на Жана, который стоял рядом с книжными полками. Жан замолкает, достает фото Муси, которое дал ему перед отъездом отец. Тетя Эмма вздохнула и сказала тихо и проникновенно, глядя на фото Муси Растопчиной.

– Да, это моя девочка! Господи, какая красивая! Откуда это у вас?!

– Мой отец, Стефан Мишо, когда был в плену Третьего рейха, сохранил эту фотографию, которую ваша Муся подарила ему. Расскажите мне о ней. А я запишу. Давайте я сейчас возьму ручку и блокнот и буду записывать с ваших слов, а Арни запишет на магнитофон!

Тетя Лиля вздохнула, выпила водки, наблюдая, как Жан достает из своей сумки бумагу, а Арни тем временем – портативный магнитофон с магнитной лентой на пластмассовых бобинах. Заправив аккуратно ленту в ленто-протяжный механизм, месье Тевье включил черный клювик, нажал на кнопку и начал запись разговора Жана и тети Лили

«Живет Муся в деревне рядом с Харовском: Зоя, ее сестра, была сослана за подделку документов беглому солдату, жениху Муси, Мите».

Ей предстояло рассказать историю Муси, бывшей остовки и бывшей пленной Третьего рейха. Арни пил чай, регулируя громкость, Жан быстро писал чернильной ручкой с золотым пером.

«Все, что она мне рассказала при приезде из Германии, что жила на ферме у какой-то бауэрши. По-моему, (кричит) Иван, подскажи, где была Муся в Третьем рейхе? Она говорила, я забыла! В Бургундии?! Трудилась она там долго, однако не решилась, чтобы бежать, Муся рассказывала мне про издевательства гитлерюгенда – юных эсэсовцев, куда принимали юношей и девушек до 16 лет. С ними впервые она познакомилась еще в Вольфе, в городе, где работала у антрополога Кернера. А позже часто встречала этих юных фашистов на улицах даже немецкой деревни.

Они особо были непримиримы к остовцам, постоянно издевались над ней, заставляя ее соблюдать правила распорядка города. Гитлерюгенд ненавидел остовцев и делал все, чтобы отравить ей жизнь. Особенно она запомнила сына фрау Якобс. Его звали, по-моему, (пауза) Карл Якобс!»