Текст книги "Радость моя! Истории о простом человеческом счастье"

Экономисса

В дневнике одного из малоизвестных писателей, Г. Н., жившего в Петербурге в конце XVIII века, сохранилось описание чудесной истории, произошедшей с его соседями.

В те годы Г. Н. снимал комнату в доходном доме. Соседнюю комнату занимали мать с дочерью. Молодая женщина шила на заказ и кое-как сводила концы с концами, а девочка весь день сидела на крыльце дома, играя с хозяйским котенком.

Но случилось матери заболеть, скудные сбережения ее быстро закончились, работать она не могла, и с каждым днем они все глубже погружались в пропасть нищеты. От голодной смерти их спасало милосердие соседей – сами люди бедные, они, чем могли, старались помочь несчастным.

Но вечно так продолжаться не могло – близилась осень, промозглая, дождливая петербургская осень, и кроме еды требовались еще и дрова. Женщина просто таяла не по дням, а по часам, и сил у нее хватало только на то, чтобы молиться Пресвятой Богородице, образок которой она беспрестанно целовала.

И вот однажды, выйдя купить табака, Г. Н. увидел, как в дом входит статная женщина, в одежде простой, но чистой и добротной, лицо же ее было полузакрыто покрывалом. Он с удивлением отметил про себя, что не похожа эта женщина на тех, кто квартирует здесь, но пожал плечами и пошел дальше. Возвращаясь же, он заметил, что посетительница выходит из комнаты молодой швеи.

В своей комнате он немедленно кинулся к окну, желая получше рассмотреть незнакомку, но ее уже и след простыл. «Как будто в воздухе растворилась», – записал Г. Н. в своем дневнике.

Тогда он постучал в комнату к соседке – его разбирало любопытство. Заглянув в комнату, он увидел чудную картину – больная женщина мирно спала, дыхание ее было ровным, щеки порозовели, девочка сидела на кровати в ногах матери и грызла большое румяное яблоко. Самое удивительное – в комнате было тепло. В печурке горел огонь, а рядом лежали дрова. В изголовье кровати же стояла маленькая икона.

Взяв ее в руки, писатель прочел на ней название – «Экономисса».

С того дня швея пошла на поправку, вновь смогла работать и кормить себя и дочку, да заказов у нее все прибавлялось. Когда ее спрашивали о том, что за женщина приходила к ней в тот дождливый день, она отвечала: «Матушка Божия пришла и спасла нас по молитвам моим».

По воскресеньям же она с дочерью отправлялась в церковь, где непременно заказывала благодарственный молебен Божией Матери. Здесь же в храме и приметил ееблагочестивый вдовец, полюбил за красоту и кротость, и вскоре посватался к ней. Так Богородица судьбу ее устроила.

Падший монах

За одним монахом бес ходил тридцать лет, стараясь соблазнить его, и все не удавалось. Наконец через тридцать лет он соблазнил его блудом, и монах пал. Впасть в этот грех монаху – все равно что уничтожить все свои предшествовавшие труды. Бес пришел к падшему и сказал ему, что он теперь отпал от Бога и стал рабом греха и диавола.

– Ты теперь мой, – говорил бес.

– Никогда, я – раб Божий.

– Да как же ты можешь быть Божиим, когда впал в мерзейший грех? Ты ужаснейший грешник.

– Ну что ж, что грешник? Я – Божий, а тебя знать не хочу.

– Да ведь ты пал?

– А тебе-то какое до этого дело?

– Куда же ты теперь пойдешь?

– В монастырь.

– Разве место тебе в монастыре после такого ужасного дела? Твое место теперь в миру. Да к кому же ты идешь?

– К духовнику на исповедь.

Бес всячески хулил духовника, останавливал монаха, но тот стоял на своем.

Что же сказал духовник? Грех он его отпустил.

– Все свои прежние труды, брат, уничтожил ты своим падением. Встань и начни сначала.

А в ночь игумену того монастыря, мужу высокой жизни, явился Господь Иисус Христос. Он держал за руку монаха.

– Узнаешь ли ты, кто это? – спросил Господь игумена.

– Узнаю, Господи, это монах из моего стада, да еще падший.

– Знай же и то, что этот монах, не поддавшись наветам бесовским, склонявшим его к унынию и отчаянию, в самом падении своем посрамил беса, и Я оправдал его.

Такое значение имеет твердость и мужественная готовность, потерпев поражение в борьбе, начать ее снова, не впадая в уныние и отчаяние.

Преподобный Варсонофий Оптинский

«Встань и подними!»

Моя прабабушка жила в своей усадьбе в Ярославской губернии. Она более десяти лет лежала на кровати неподвижно – у нее отнялись ноги. В углу, в изголовье, висела Владимирская икона Божией Матери, к которой она часто обращалась в молитве.

Однажды она слышит стук, будто что-то упало, и слышит голос: «Встань и подними». Осмотрелась – никого нет. «Послышалось», – подумала она.

И вот снова слышит слова: «Встань и подними». Напал на нее страх и удивление: «Как я встану, когда столько лет лежу неподвижно?»

В третий раз слышит голос, твердый, как приказание: «Тебе говорю, встань и подними».

Тут она почувствовала в себе силу, спустила ноги на пол и пошла в тот угол, из которого слышала голос. И что же она видит? Икона (без оклада, одна доска, но написана была очень хорошо – лик как живой) лежала на полу, расколотая на две части.

Она в страхе наклонилась, подняла икону и стала соединять две половинки, и икона как бы срослась. Но так как она соединила половинки неточно, у Матери Божией одна сторона лица выше другой.

С тех пор бабушка поправилась. Икону перенесли в церковь, и от нее стали совершаться чудеса.

«Русский Бог, помоги мне!»

Девочку звали Сарой, она была дочерью очень богатых евреев. Кроме нее было еще пять человек детей. Семья жила в провинции. Отец был крутого нрава, и дети его очень боялись, боялась его и жена.

Однажды отец вышел из дома, собираясь отправиться по очень важному делу. Вспомнив о чем-то, он сунул руку в карман пиджака и вынул вчетверо сложенную бумажку.

– Эх, не хочется возвращаться, – сказал он. – Сара, возьми этот документ, он очень важный, отнеси его в мой кабинет, – позвал он пробегавшую мимо дочь. – Положи на письменный стол и придави книгой. Да не потеряй, а то голову оторву, – крикнул он вдогонку.

Сара положила бумажку в карман платья и только было направилась в кабинет, как ее позвала старшая сестра посмотреть, какую шляпу подарил ей жених. Потом Сара увидела в окно, что во дворе собрались дети соседей и готовится интересная игра. Забыв обо всем, она присоединилась к играющим.

Бумага лежала в кармане, а она прыгала и играла до позднего вечера. Сброшенное платье горничная отнесла в стирку, а утром принесла ей другое.

Садясь за чайный стол, отец удивленно спросил:

– Где та бумага, которую я тебе вчера дал?

Только сейчас Сара вспомнила о ней.

Начались поиски, но Сара хорошо знала, что они бесполезны: бумага была в кармане ее платья, и она ее не вынимала, а потом платье взяли в стирку. Несомненно, бумага была выброшена.

Трясясь от страха, она во всем призналась отцу. Он посмотрел на нее и жестко сказал:

– Это был вексель на десять тысяч рублей. Через две недели я должен был его опротестовать. Мне нет дела до того, что его нет, он должен быть. Достань где угодно – или…

Сара закрыла от ужаса глаза. Отец никогда не грозил зря. Начались бесплодные поиски. Вначале этими поисками были заняты все в доме, но, поняв их бесполезность, оставили. Сара потеряла сон и аппетит. Она перестала играть с детьми, пряталась от всех в дальних углах огромного сада. Охотнее всего она сидела в том месте, где их участок соприкасался с двором старой русской женщины. Она жила одна в бедной хибарке, хозяйства у нее не было, бегала только пестрая кошка и зеленел огород. Качали ветками три яблони, и пышно раскинулись три куста смородины.

Летом женщина постоянно была занята на своем убогом дворе, но часто, оставляя работу и встав во весь рост, молилась. Ее доброе лицо во время молитвы делалось еще добрее, часто слезы текли из ее глаз, но она не замечала их и только осеняла себя крестом.

Сара в щель в заборе наблюдала за ней, и, когда женщина молилась, Саре делалось легко и радостно. Страх перед отцом отступал. Но вот женщина кончала молитву, и снова страшные мысли одолевали Сару, и она шла на речку искать на берегу место, где она бросится в воду.

Как-то, когда было особенно тяжело, Сара пошла в заветный угол сада и, повторяя движения женщины, попробовала молиться сама. Она не знала, как это делается, и неумело крестилась и твердила: «Русский Бог, помоги мне».

Потом она начала Ему жаловаться на свое несчастье и снова просила помочь. Так она делала каждый день, что, однако, не мешало ей ходить на речку, где она предполагала окончить свою жизнь, так как расправа отца была для нее страшнее смерти.

Прошло две недели. Наступило утро рокового дня. Сара не спала ни одной минуты, и как только рассвело, она оделась, оглядела спавших с нею в одной комнате сестер и тихо вышла из дома. Солнце еще только поднималось, во дворе не было ни души.

Последний раз оглянулась Сара на родной дом, на сад, на большой двор, весь в пристройках, и пошла к калитке. Отбросив засов, решительно взялась за ручку. Но что это?.. В ручку продета свернутая вчетверо бумага.

Сара вынула ее и машинально развернула. Вексель… Неужели это тот, что отец дал ей две недели назад? Но ведь вексель тот размок в кармане платья и его выбросили. Как же мог он попасть сюда?

Забыв страх перед отцом, забыв все на свете, Сара с криком бросилась в спальню родителей. Всклокоченный, еще не проснувшийся от сна, отец выхватил из ее рук бумагу.

– Вексель, тот самый вексель! – закричал он на весь дом. – Где ты взяла его?

Трясясь всем телом, Сара рассказала. Отец снова принялся рассматривать документ. Все правильно, ни к чему придраться нельзя, только он чем-то неуловимо отличается от пропавшего – как будто другая бумага, другой почерк.

В доме все проснулись и сбежались в спальню, радостные и возбужденные. Только Сара не радовалась со всеми – новое чувство чего-то великого и непонятного переполняло ее душу. Она опять ушла в свой уголок в саду.

– Это сделал Ты – Русский Бог, – шептала она, и ей не хотелось идти домой, а хотелось сидеть здесь и в тишине думать о необыкновенном Боге, Который пожалел ее и сотворил чудо.

Вторая присяга

В первую же неделю войны я по зову Родины ушел на фронт. Мне довелось участвовать в жестоких боях под Курском.

На всю жизнь запомнился мне день 23 ноября 1941 года. Мы оказались в окружении. Фашисты обрушили на нас шквал огня. Земля содрогалась и дымилась от артиллерийских, минометных снарядов и авиабомб. Воздух был густо насыщен гарью, небо заволокло дымом пожарищ.

Вой немецких истребителей и бомбардировщиков, разрывы бомб и снарядов, пулеметная трескотня – все это было похоже на ад; вдобавок моросил дождь, а к вечеру посыпал снег. Многие мои однополчане в тот день окропили своей кровью легендарную Курскую землю, а иные и навечно обрели в ней покой.

Оставшиеся в живых, разрозненные, морально подавленные, руководимые инстинктом самосохранения, старались найти укрытие и спасение в лесных массивах. В тот день именно в такой ситуации встретились мы с группой бойцов в одной лесной балке. Измученных, грязных, голодных, промокших до последней нитки, нас собралось тринадцать человек.

Среди нас оказался командир, родом из Новосибирска. Мы скучились возле него, ожидая решения. С наступлением темноты стало совсем холодно, а мы даже не смели развести костер, чтобы не выдать своего присутствия. Казалось, гибель неминуема: если не от вражьей пули, так от холода и голода. Вдруг командир зычно, без тени иронии, обращается к нам: «Братцы, кто знает молитвы?» «Я знаю, – ответил я, – Николай Мельников». «А меня зовут Георгий. Значит, с нами два Ангела-Хранителя, чудотворца. Будем молиться о помощи». И он первым начал читать молитву, а я громко вторил ему. Остальные же кто повторял шепотом, а кто стоял на коленях, осеняя себя крестным знамением и делая земные поклоны.

Когда прочитали молитвы, было уже совсем темно. Вдруг справа, за ельником, в нескольких метрах от нас показался какой-то свет. Мы все ринулись в ту сторону и увидели избушку, внутри светила керосиновая лампа. Постучали в дверь. На пороге нас встретил седовласый старец. Не задавая любопытных вопросов, мы единодушно приняли его за местного лесника. Хозяин тепло натопленной лачуги предупредил нас: «Не обессудьте меня за скромное пристанище. Могу угостить всех кипятком с сухариками. А спать ляжете на соломку».

Обогревшись, мы улеглись на соломенные «пуховики» рядком, прижавшись друг к другу и проспали до утра. А проснувшись, оказались на том самом «пятачке» возле балки, где горевали накануне вечером. А хатки-то и след простыл. Командир поблагодарил Бога за чудесный ночлег и, сделав три поклона на восходящее солнце, сказал: «Ну, братцы, отныне не будьте Иванами, не помнящими родства. Не забывайте Бога, защищайте Церковь Христову, помните и молитесь друг за друга до конца своей жизни».

Это наставление мы восприняли как вторую воинскую присягу. Развернув планшет и сориентировавшись на местности, отправились в путь. Километров пятнадцать под гул канонады мы пробирались балками и перелесками по направлению к Полтаве. И все тринадцать в тот день соединились с родной частью.

Этот открывшийся «кусочек» высшей реальности

На летние каникулы мы решили всей семьей объехать на нашей новой машине Золотое Кольцо. Последним городом нашего маршрута был Владимир. Во Владимире мы разошлись, договорившись встретиться в семь вечера. Я обошел центр города и подошел к Успенскому собору. Вошел в церковь…

Вспоминая себя – того, 21-летнего, – я знаю, что вошел в церковь шалопай, безбожник, одним словом, «нормальный» советский студент.

Помню, когда вошел, поразило следующее: впереди – все залито ослепительно золотым светом, что-то происходит – кто-то куда-то двигается, непонятно куда. Хор пел так, что я нигде ничего подобного не слышал – я был любителем рок-музыки. И я все забыл: забыл о себе, о своих бедах, о планах. Стоял… и плакал, не переставая. Помню, что стеснения не было, а в груди растаяло что-то, душа согрелась, стало удивительно легко и как-то сквозь слезы радостно, облегчающе радостно и… сладостно.

Сколько это продолжалось, не знаю. Потом я вспомнил, что нужно не опоздать к семи часам. Посмотрел на часы: пора было выходить.

Вы когда-нибудь выходили из теплого, уютного дома в промозглую, «собачью» сырость? Вот так и я вышел из храма на улицу, хотя стоял теплый летний вечер. Вышел в ставшую чужой привычную действительность, с чем-то неземным в душе, с совершенно незнакомым чувством.

Близко от церкви была, естественно, дискотека (это были 70-е годы). Я сделал несколько шагов к ней и почувствовал, что меня тошнит от этой музыки. Не физически, а как-то внутри, в душе. Всем существом своим я ощутил, какая она холодная, колючая, чужая. И она, и весь наш быт, и все наше окружение. Это все очень нечистое, недостойное и почему-то зло насмехающееся над нами… По сравнению с ТЕМ, что было в храме… Потом я встретился с родными. За разговорами и делами ЭТО отошло, почти забылось. Но ОНО всегда со мной – этот открывшийся кусочек Высшей Реальности. Через 12 лет я крестился уже в связи с другими событиями, но ТО в их ряду было первым…

«Тот взгляд исцелил мою душу»

В нашей семье было мало радости. Я была у папы с мамой одна. Росла одиноко, родители были заняты на работе. Вечером, когда они, уставшие, приходили с работы, мы собирались на кухне за ужином. Мама с папой часто ссорились. Их раздраженные голоса и обидные, жестокие слова вонзались в мое сердце… Сама я была некрасивой, нелюдимой девочкой без каких-либо заметных способностей. Дружить у меня ни с кем не получалось, хотя и очень хотелось. В душе жили какое-то постоянное одиночество и печаль.

Помню тот день: особенно холодно, тоскливо было на душе. Даже читать не хотелось, и жить не хотелось. Я пошла по городу куда глаза глядят и увидела на улице объявление, что в музее открыта выставка старинных книг и икон. Пошла туда. Народу – почти никого. Помню, на меня сразу нашло какое-то особое состояние сосредоточенности и тишины. На душе стало легче, светлее.

Больше часа я ходила от книги к книге, от иконы к иконе. Хотелось долго-долго стоять около каждой иконы. Я почувствовала, что с икон на меня струится тепло. Душа моя потихоньку отогрелась.

И вот – я помню это, будто это случилось сейчас, – оказалась я перед иконой Андрея Рублева «Спас Нерукотворный». Только я взглянула на Этот Лик, – и произошло удивительное: как бы все вокруг исчезло, и само время перестало существовать. В душу мою устремился взор… Этот взор был такой силы, что и меня не стало перед ним, а вся моя жизнь была в том, чтобы раскрыться навстречу ему. Никакой преграды во мне не было для того взора: Он знал обо мне все-все. И в нем была такая любовь, такая нежность, такая теплота и такая радость, каких я никогда и не знала. Навсегда осталось в сердце чувство, что никогда никакая человеческая любовь не может даже в какой-то мере сравниться с той любовью, которая была обращена на меня, ко мне.

Это продолжалось целую вечность, и когда я как бы очнулась, передо мною была икона – прекрасная, от которой я долго-долго не могла отойти. Но я была уже другой. Золотой поток согрел вечную мерзлоту, которая лежала в глубине сердца. Тот взгляд исцелил мою душу, как бы собрал ее. Мне было теперь для чего жить. Я чувствовала радость, блаженство, оттого что оказалась нужной и дорогой для Него. Для Кого? Я не понимала еще толком. Я ничего не знала о Нем. Только знала, что Он бесконечно прекрасней всех людей, что Он может все простить, что в Нем нет никакого холода, что Он может послать в душу океан с теплыми золотыми волнами радости и согреть и оживить душу. Это было потрясением, но потрясением не ужасающим, а спасающим… Воспоминание об этом взгляде стало моей потаенной от людей жизнью и помогло претерпеть все невзгоды до тех пор, пока Он не привел меня в Свою Церковь ко Святому Крещению.

Книга

У меня есть жизнеописание преподобного Серафима Саровского. Книгу я эту очень люблю. Я не только сама часто перечитывала ее, но и друзьям и знакомым давала почитать. Книга стала до того потрепанной, что я решила никому больше ее не давать.

Как-то пришел мой хороший знакомый. Увидел на полке книгу – и так неотступно принялся просить ее, что я не выдержала и отдала.

– Даю с условием, – сказала я, – чтобы вы никому ее больше не давали. Видите, какая потрепанная, и от переплета одни кусочки остались.

– Книгу буду читать сам и никому, ни одному человеку ее не покажу, – заверил меня мой друг, но… не сдержал данного слова.

Книгу увидела его соседка и так просила дать почитать о любимом святом, что он отдал ей, строго наказав:

– Ни одному человеку не давайте, а то, если книга пропадет, что хозяйке говорить буду?

Соседка и ее дочь с великой радостью читали книгу и не спешили с ней расстаться.

За дочкой соседки ухаживал молодой инженер и сделал ей наконец предложение. Девушке он, видимо, очень нравился, но она отказала:

– Я верующая, а ты даже некрещеный. Ты не пойдешь со мною венчаться, в церковь меня пускать не будешь, а когда родятся дети, не позволишь воспитать их так, как воспитывала меня мама. Не пойду за тебя, слишком взгляды у нас разные.

Получив отказ, молодой человек еще несколько раз принимался ее уговаривать, а потом, улучив время, когда девушка была на работе, пришел к ее матери и стал просить, чтобы она повлияла на дочь.

Мать девушки отнеслась к гостю хорошо, но уговаривать дочь отказалась. Видя, что он очень расстроен, она пригласила его выпить чаю и пошла на кухню приготовить все для этого нужное.

Пока она хлопотала, молодой человек сидел за столом и перелистывал лежавшее там жизнеописание преподобного. Когда же хозяйка села с ним за стол, он стал просить ее дать прочесть эту книгу. Никакие уговоры не действовали. Тогда, поблагодарив за чай и попрощавшись, он схватил книгу и выскочил за дверь, пообещав на ходу скоро вернуть ее.

Бедная женщина боялась попадаться на глаза моему другу, так как дни шли, а молодой человек не появлялся. Наконец она созналась в том, что произошло, и оба они с тоской думали о том, как быть.

Прошел месяц, другой. Настала пятая неделя Великого поста. Неожиданно молодой человек явился в дом любимой девушки.

– Дорогие мои, – радостно воскликнул он, – я теперь ваш, я вчера крестился, а сделал все это преподобный Серафим. Когда я у вас начал смотреть эту книгу, она меня так заинтересовала, что я не мог уже от нее оторваться. Потом мне захотелось узнать еще что-нибудь о вере, о Христе. Я начал читать, поверил и наконец крестился. А книга цела, вот она.

И он положил ее на стол. Книга была приведена в полный порядок и переплетена в дорогой и красивый переплет. В таком чудесном виде она и была возвращена мне. Я решила подарить ее жениху и невесте.