Текст книги "Клеймо дьявола"

Глава 6

Черт бы побрал эти «Огни»! И эту Лину Журавлеву с ее информатором, кем бы он ни был! И следователя Копылова, который каждый день выдает распоряжение и требует непременного отчета, как будто не понимает, что оперативники обычные люди, а не роботы. Вообще всех к чертям собачьим!

Но нельзя отрицать, что дело Мацкевич так быстро попало к ним только благодаря «Огням». Сколько времени прошло бы, пока они поняли бы, что Роднянский действительно ни при чем. Что убийство – дело рук маньяка. Что дела нужно объединять. И прочие рабочие моменты. Да, расследование не особо продвинулось с появлением нового эпизода. Но теперь хотя бы ясно, что в городе таких эпизодов всего два.

– Надеюсь, – думал вслух Кирилл, – что их два и останется.

А вот в области мало интересуются сайтом какого-то там электронного издания. Поэтому до запроса никто со следственной группой не связывался.

* * *

– Капитан Лосев, можно просто Олег, – представился оперативник из районного центра Озерки. – Тут ваш запрос пришел.

– Майор Парфенов, можно просто Кирилл. – Он придвинул телефон поближе, чтобы шнур от трубки не мешал делать записи в блокноте. – Есть совпадение?

– Ну как сказать? Не то чтобы прям все совпало, но есть общее.

– Рассказывай.

* * *

Не то чтобы в Озерках не случалось убийств. Они всегда и везде есть. Вопрос частоты. В основном, конечно, пьяные драки. Кто-то кого-то перестал уважать. Кто-то кому-то сказал что-то обидное про него или про семью, про мать, например. Кто-то на кого-то не так посмотрел. Кто-то что-то такое подумал. И понеслась душа в рай через ворота заглядывать!

Ну, бывает по неосторожности. Вот в том году было, собрался отец семейства на охоту, на утку. Потому что в Озерках, между прочим, очень хорошо на утку ходить. Мужик, значит, собрался – все чин по чину. Ружье, патронташ, нож охотничий. Жена ему в рюкзак консервы положила, хлеба, огурцов с огорода. Комбинезон, бушлат и болотники в сенях дожидаются.

А тут сын-подросток решил своему другу ружье показать, пока родитель картошку в погреб убирает. Ну и дуплетом прямо в голову разрядил. Один пацан на месте лег, второй по малолетке пошел за непредумышленное.

Еще всякие несчастные случаи бывают. Особенно на дороге. Все-таки трасса большая рядом. Собьют кого-нибудь так, что метров на десять внутренности по асфальту. Или авария, потому что несутся как бешеные.

Но вот такое первый раз было. Это ж нелюдь поработал.

Все в Озерках если не знали наверняка, то догадывались, что Людка на трассе не ягодами-грибами торгует. Ну а какие вам ягоды-грибы зимой? Понятное дело, заплечница была Людка. Бабы за спиной у нее шептались. Мужики шептались. Только про разное шептались. А кое-кто и захаживал.

Людка была – огонь-девка. Плевать ей было на разговоры да пересуды. Вся из себя модная, как из телевизора. Пахнет духами за километр. Волосы уложены, глаза подкрашены, ногти аккуратные, с лаком. Идет мимо будто королевна. Улыбнется – веришь, сердце заходится.

И чего ей мужик хороший не достался? Судьба, видно, такая. А против судьбы никуда ты не попрешь, хоть тресни. Да.

Нашли Людку на трассе, в канаве. В самом начале апреля, снег еще лежал кое-где. Руки к дереву привязаны. Из всей одежды трусы ниточкой да чулки подранные. Видать, отбивалась, потому что ногти обломаны об дерево.

Лицо побитое было, на спине полосы от ремня. Наверное, орала, только кто ж ее услышит? На шее полоса широкая, душили ее. Только наш Иван Иваныч, ну, анатом, сказал, что Людка не от петли умерла. Замерзла. А ну попробуй в трусах да носках всю ночь на улице пролежать без сознания. Тут и здоровый мужик загнется от переохлаждения, не то что женщина.

Как ее нашли-то, все Людку жалеть стали. Мол, несчастная. Могла бы жить и жить, молодая ведь. Такая вот горькая сиротская доля, что и приткнуться было не к кому. Ну и всякое такое. А чего при жизни ее за человека не считали? Да…

На похоронах много людей было. Какие-то мужики, ненашенские, памятник ей справили. Хорошая могилка. Только без фотографии.

* * *

Черт бы побрал этого майора Парфенова с его разговорами! И полицию в целом. И даже информатора! Осадок на душе накапливался с каждой статьей. Будто она вынуждена копаться в чем-то грязном и отвратительно пахнущем. На душе и так было гадко.

Славик ушел и не звонил. Не писал СМС. Не просил прощения. Не слал дурацкие фотографии или мемы. Будто никогда и не было между ними ничего.

По дороге к психоаналитику Лина все думала: не сглупила ли она, когда решила поменять свою жизнь? Ведь до сих пор ее все устраивало.

– А что вас устраивало? – спросил Валентин Игоревич.

– Ну… – Журавлева задумалась. – Он веселый. Подкалывал все время.

– Например?

– Как-то неделю скидывал мне ссылки на кулинарные курсы. С разными приписочками. «Ты будешь для учителей идеальной, как белый лист» или «Они набирают с 10 лет, ты их затмишь». Забавно же?

– Не помните, после чего он стал слать такое?

– Ой, я умудрилась пережарить яичницу, – улыбнулась Лина. – Пока заправляла постель, низ подгорел дочерна.

– А Славик в это время что делал?

– Досматривал прямой эфир какого-то матча.

Валентин Игоревич выразительно посмотрел на клиентку:

– То есть, чисто теоретически, он мог вам помочь, но предпочел заниматься своими делами. А после неделю подтрунивать над вами. И вам это действительно кажется забавным?

– Когда вы это говорите, то совсем нет.

– Лина, взрослые, гармоничные отношения не могут строиться на упреках. Нет, конечно, могут, – поправился Валентин Игоревич. – Но только в том случае, если обоих партнеров это целиком и полностью устраивает. Есть такие семьи. Но это не ваш случай, иначе бы вы ко мне не пришли. Возможно, у Славика тоже есть проблемы психологического характера. Скорее всего, связанные с инфантилизмом и незрелостью.

– Я бы тоже предпочла не взрослеть как можно дольше, – призналась Лина.

– Вас пугает возраст?

– Нет. Не в этом смысле.

* * *

– Я предпочла бы избежать пубертатного возраста и всего, что с ним связано. Не представляю, что мать может готовить девочку к тому, что она взрослеет. Что с ее телом вскоре начнут происходить изменения, которые испугают до смерти.

Разговоров о половом созревании в нашем доме не велось. Думаю, родители и сами не особо в этом разбирались. Будто не было ничего такого в человеческом организме.

Помню, как у меня начала увеличиваться грудь. Это было больно. Груди набухали, начинали проступать через майку. Мне было неудобно и стыдно. Хотя я понимала, что у всех женщин есть грудь и она предназначена для кормления младенцев. В конце концов, на иконах Дева Мария тоже вполне себе женщина. Но я ведь думала, что грудь вырастает только после рождения ребенка. Представляете степень моей наивности?

А потом я заметила, что одноклассницы начали выставлять растущую грудь напоказ – полупрозрачные блузочки, через которые видны лифчики. Они оценивающе смотрели друг на друга. На них смотрели мальчики. Зачем мальчики на них смотрели и обсуждали, у кого больше, я не понимала. Что за соревнование?

Однажды утром я проснулась, а на простыне капли крови. Сказать, что я перепугалась, – ничего не сказать. Низ живота ныл так, будто кто-то схватил меня изнутри в кулак и выкручивает. В тот момент слова молитвы сами пришли на ум, наверное, один из немногих случаев, когда меня никто к этому не принуждал.

Стоящей перед испачканной постелью, испуганной меня застала мать. Она, прищурившись, посмотрела на кровяное пятно, на мою ночную сорочку, на мое лицо. Поджала губы и вышла. Потом вернулась с охапкой тряпок.

– Подоткнись! И постирай срамоту! – вот таким было ее напутствие мне в мир женщин.

Мне только недавно исполнилось тринадцать. Я училась в седьмом классе.

То, что месячные – это не смертельно, я узнала, когда они закончились и снова начались.

Никаких прокладок, которые только-только начали появляться в аптеках, которые тогда рекламировали по телевизору в любое время суток, мне не покупали. Я о них и не догадывалась. Поэтому почти неделя в месяц проходила для меня в сущих мучениях.

Приходилось вкладывать в трусы сложенные в несколько слоев тряпки. Носить с собой пустой мешочек для тех, что насквозь промокли. И мешочек с запасными. Это все лежало среди учебников. Дурной запах застоявшейся крови до сих пор мне иногда снится.

Передвигалась в такие дни я очень осторожно, чтобы ничего не выпало, не подтекло. Каждую минуту я чувствовала сырость между ног, униженность, уязвимость.

Единственный раз, когда я спросила у матери, что со мной происходит, она зло прошипела:

– Евин грех! За все будет расплата. И каждая дочь Евина наказана за первый грех. Ибо эта скверна – напоминание о непослушании, греховности и дурности всего женского рода.

Я не поняла, почему все женщины должны расплачиваться за грех, который совершила Ева. Но не рискнула расспрашивать. Мне не хотелось вдобавок к боли в животе получить очередную порку, или ночное бдение, или что-нибудь еще.

Однажды в школе случилась катастрофа. Целый урок я просидела неподвижно. Если вам это о чем-то скажет, то у меня был самый пик менструации, когда выливается больше всего крови. Оставалось пробыть в школе еще около часа, и потом я смогла бы хоть немного расслабиться.

Вот звонок. Я встала, чтобы приготовиться к последнему уроку. Мимо моей последней парты пошли к дверям одноклассники.

– Зырьте! – сказал кто-то из мальчиков.

– А! Ха-ха-ха!

– Течка!

За моей спиной начался просто дикий хохот. Кто-то пихнул меня в плечо.

– У Монашки течка!

Я обернулась.

Подростки жестоки. Почти все без исключения. А те, у кого нет природной жестокости, играют в нее, чтобы не отбиваться от коллектива. Да и когда вырастают, мало кто становится человеком. «Бей слабого!» – девиз на все времена.

На моем стуле размазанное кровяное пятно. Хорошо, что на темном платье не видно такое же, но оно там есть. Возле моей парты, в конце класса, сгрудились почти все. Они тыкали в меня пальцем. Их перекошенные от дикого веселья лица часто являлись мне в кошмарах еще долгие годы.

– Течка! Течка! Течка! – скандировали пацаны.

Девочки, хотя как можно назвать их «девочками», когда они были уже слишком осведомлены о взрослой жизни, а некоторые даже кое-что успели попробовать, стояли здесь же. Они тоже смеялись. И этот смех был еще более издевательским. Чувство превосходства – вот что было на их лицах. Заморышная Монашка, с которой никто не хотел сидеть, никто не разговаривал, которая была странной и, возможно, сумасшедшей, опозорилась на весь класс.

Лида Гаврилова метнулась к своему рюкзаку со множеством кармашков на молниях. Вернулась и швырнула в меня какую-то конфету. Так мне показалось.

– О! Тампон! – заржала самая толстая девочка в классе, Лена Барыгина.

Она тут же подошла к своей сумке и через полкласса кинула в меня конвертик в оранжевой обертке.

– Да она про такое не знает!

Кто-то из девочек вскрыл конвертик, вынул прокладку и с размаха прилепил мне ее на парту. Взрывы смеха не утихали. Со всех сторон в меня тыкали пальцем, обзывали «течкой», советовали засунуть тампон поглубже.

Я понятия не имела, как пользоваться всеми этими гигиеническими приспособлениями. Щеки пылали от стыда. Мне казалось, что я попала в филиал Ада и издевательства никогда не закончатся.

А по внутренней стороне бедра стекала очередная капля крови. Она впитывалась в колготки. За ней следовала другая.

Только когда в класс вошла биологичка, все прекратилось. Не сразу, лишь после ее окрика. С первого взгляда она поняла, что происходит.

– Иди домой, – сказала она мне. – Остальные по местам!

Пожалуй, только биологичка относилась ко мне нормально. Остальные учителя хоть и ставили мне высокие оценки, редко вызывали к доске, предпочитали не иметь дело с девочкой из странной семьи.

По дороге домой я протекла еще больше. Тряпки съехали, неприятно натирали бедра. Даже колготы на внутренней стороне были сырыми. Мне было стыдно, обидно и противно. Это несправедливо! Так не должно быть.

Мать выслушала мой сбивчивый, лишенный многих, действительно многих подробностей рассказ. Нет, она не прижала меня к себе, не сказала, что все будет хорошо или хотя бы неплохо.

Я оказалась на улице. Она выставила меня из дома, сунув в руки таз и слепленный из обмылков кусок хозяйственного мыла.

Промозглый октябрь. День скатывался к концу. Поднялся ветер, небо заволокло плотной серой пеленой. Я стою в куртке и сапогах позади дома. И стираю в холодной воде свои вещи. Руки не слушаются, их скрючило от холода. Кисти покраснели, их щиплет. Вода в тазу розовая, мыльная, мне приходится ее таскать от колонки, что в конце огорода.

По ногам стекает мерзкая кровяная капля. Я ненавижу. И то, что я женщина. И то, что холод буквально выпивает меня. И то, что мать смотрит за мной из окна дома.

* * *

– Знаете, не многие столь откровенны, – признался Валентин Игоревич. – Даже после пары лет плотного общения с клиентом не всегда удается проработать или хотя бы просто проговорить какие-то особо травмирующие моменты.

– Это плохо? То, что я рассказываю?

– Нет, совсем нет. Это значит, вы готовы идти вперед, Лина. И я вас за это очень уважаю. Вы очень сильная женщина. Невероятно сильная.

– Спасибо, – несколько смутилась женщина. – Но я в этом сомневаюсь.

– Почему?

– Мне кажется, я выгорела. То, что я пишу для «Огней», меня несколько пугает. Эти статьи. Вы читали?

– Да, – кивнул Валентин Игоревич. – У вас удивительно легкий слог. И чувство сопереживания этим несчастным убитым девушкам.

– Вот именно! Сопереживание. Для настоящего журналиста нет ничего хуже, чем начать так глубоко погружаться в материал. Тем более такой. Меня пугает то, что я начинаю ассоциировать себя с ними.

Высказав мысль, Лина вдруг четко поняла, что именно она не давала ей покоя последнее время. Жуткие ассоциации упрямо лезли в голову.

– А вчера, представляете, у меня вообще случился приступ паранойи.

– Для этого был веский повод? Вам кто-то угрожал? Кто-то вас преследовал?

– В том-то и дело, что нет, – помотала головой Журавлева. – Я разговаривала с майором, ведущим эти дела, и вдруг почувствовала, что кто-то смотрит мне в спину. Такой, знаете, тяжелый взгляд. Меня аж передернуло.

– Вы ведь сообщили об этом полицейскому?

Лина фыркнула.

– Я так понял, что именно от полицейских вы узнаете детали дела. От того, с кем говорили? Он сможет вас защитить? – забеспокоился Валентин Игоревич.

Он смотрел на клиентку, чуть подавшись вперед. Желая ее поддержать, психоаналитик коснулся ладони Лины и слегка пожал ее.

– О, только не этот тип! Майор Парфенов ненавидит меня, – криво усмехнулась женщина, осторожно высвобождая руку из руки Валентина Игоревича. – И это у нас с ним взаимно.

* * *

– Парфенов, ты с дуба рухнул? – прямо спросил следователь Копылов.

– Не понял вопроса, Павел Иванович, – ответил Кирилл.

– Ты какого черта самодеятельность развел? Вам нужно отрабатывать контакты Лопатиной и Мацкевич. Шерстить их знакомых, приятелей. Камеры этого «Пеликана» просматривать за полгода – год. Искать связь. А ты чего устроил?

– Ребята отрабатывают. И смотрят, и шерстят.

– Ты мне сейчас вот это зачем притащил? – Копылов толкнул по столу бумагу с рапортом Парфенова.

– Павел Иванович, убийство Людмилы Степановны Осиповой по многим параметрам совпадает с нашими. Многочисленные побои, попытка удушения, связанные руки. Способ Осиповой зарабатывать деньги…

– Во-первых, Парфенов, Осипова умерла не от асфиксии, а от переохлаждения. Во-вторых, это дело уже раскрыто. Оно списано в архив. Осужденный отбывает наказание. Точка.

– А если это не он? Вы возьмете на себя такую ответственность?

Кирилл стоял возле стола Копылова и смотрел сверху вниз. Следователь редко когда приглашал оперативника присесть. Каждый поход в Следственный комитет напоминал вызов нашкодившего ученика в кабинет директора.

– Ты понимаешь, что, если все так, как ты говоришь, и убийство Осиповой нам придется взять себе в разработку, полетят многие головы и погоны? – Копылов приподнял очки и потер пальцами переносицу. – Значит, осужден невиновный. Значит, тот следователь допустил ошибку. Значит, судья допустил ошибку. Ты представляешь, какая поднимется вонь и шумиха?

– Да, вполне понимаю.

– И это будет висеть уже над нашей головой, Парфенов. Вот здесь, – Копылов постучал ребром ладони себе по шее. – С этими убийствами вообще все глухо. Возможно, висяк. А мне через полгода на пенсию. И я не собираюсь уходить на нее с понижением звания из-за тебя.

– Так вы рапорт подпишете? У меня сумка уже в машине, могу выезжать прямо сейчас.

Следователь вздохнул, отвернувшись от оперативника. Целую минуту – Парфенов следил за стрелкой больших часов, висевших на стене, – Копылов думал, кривя тонкие губы.

– И учти, майор, – Павел Иванович поставил визу решительным росчерком, – если ты ничего не найдешь, ты перестанешь совать свой нос туда, куда я тебя не отправлял. Ясно?

– Предельно, – отозвался Парфенов.

Полгода! Всего лишь полгода, и можно будет навсегда забыть об этой чертовой работе. Получать пенсию и подрабатывать консультантом в банке, куда давно зазывает старый приятель. А еще нужно будет купить дачу, где ничего не сажать, кроме печени.

Глава 7

Дорога до Озерков заняла чуть больше трех часов. Выехав из города, Парфенов с некоторой долей сочувствия смотрел на водителей, стоящих в пробке в направлении делового центра. «Я бы так не смог», – подумал Кирилл, представив себе, что ему каждый день пришлось бы вставать на пару часов раньше, чтобы успеть на работу к девяти. И каждый день тратить впустую часа четыре, чтобы просто проторчать в машине посреди едва движущегося потока. Нет, уж лучше ненормированный рабочий день. Даже работа со следователем Копыловым лучше, чем нудная рутинная работа в офисе с бумажками.

За городом дела пошли получше. Сначала тянулась унылая промышленная зона, где самое место для съемок какой-нибудь постапокалиптичной антиутопии или разборок в стиле 90-х. Потом горизонт расширился. Начались поля, осколки лесов. Только указатели мелькали, сообщая километраж до населенных пунктов. Вдоль трассы периодически появлялись небольшие кафешки, АЗС и гостиницы для дальнобойщиков.

Тяжело груженные фуры и грузовики попадались часто. Кирилл спокойно обгонял тяжелые машины, понимая, что таким, как убитая Людмила Осипова, всегда найдется здесь работа.

На въезде в Озерки приезжих встречал несколько облезший памятник рыбаку и стела с названием городка. Накануне отъезда Парфенов немного пошерстил интернет, чтобы узнать, с чем ему придется столкнуться на месте.

Собственно, городом Озерки можно было назвать условно. Всего тридцать с небольшим тысяч человек. Один консервный завод, едва выдерживающий конкуренцию. Несколько школ, детские сады, поликлиника, магазины и всякая прочая мелочь. В основном здесь жили за счет небольшого потока туристов-рыбаков и охотников в сезон. Ну и складов-распределителей, куда стекались фуры.

После большого города Озерки казались сонной деревней. Дачным поселком, где не может произойти ничего особенного.

Навигатор привел майора к аккуратному двухэтажному зданию местного городского отдела внутренних дел. Неопрятного вида мужичок в растянутой майке и спортивных штанах с пузырями на коленях мел двор, спотыкаясь о свои собственные шлепанцы, обутые на босые ноги. Он проводил Парфенова чуть мутноватым взглядом печальных глаз и продолжил скрести метлой по асфальту.

В здании было прохладно. После долгой, утомительной дороги хотелось просто немного постоять, приходя в себя. Возле дежурной части стоял, сдвинув фуражку на затылок, полицейский.

– …Вот какого надо-то, а? – вопрошал он дежурного.

– Ты-то что переживаешь? – откликнулся дежурный.

– Да бесит просто! Приедет какой-то там хрен с горы и начнет нас учить, как работу работать! Мы тут сами как-то все время справлялись. Нам оно на фига?

– Так а че он приедет-то?

– Да хер пойми! – Полицейский в сердцах стукнул себя кулаком по бедру. – Не сидится у себя, вот и лезут. У нас все нормально. Дело раскрыто, дело списано в архив. Нет! Надо в нем ковыряться. Мы тут, видите ли, недостаточно умные. Нас надо мордой в наше же дерьмо и ткнуть!

– Да не кипятись, Кеша, как приедет, так и уедет, – махнул рукой дежурный.

– Жди! Он сюда зачем едет, по-твоему? А я тебе расскажу. Чтобы найти косяк. Все равно какой. Если ничего не найдет, то к запятым приманается. Им же за это платят.

– За что?

– За то, что на местах косяки находят. Чем больше нашел, тем больше получил. Это только повод, типа, дело нужно посмотреть. И Лось еще этот, дебил, сука!

Парфенов подошел ближе. Стоящий у дежурки полицейский лениво посмотрел на него.

– Вам чего, гражданин? – спросил дежурный, машинально принимая официальный вид.

– Да я, видимо, тот самый хрен с горы, – сказал Кирилл, вынимая из нагрудного кармана рубашки служебное удостоверение.

Полицейский, который возмущался, шумно сглотнул. Выпрямился и поправил фуражку. Лицо его покраснело.

– Вам Лось нужен? То есть капитан Лосев? – быстро поправился дежурный, чуть привстав со своего места. – На второй этаж, и первая дверь слева.

– Спасибо. – Парфенов кивнул и отправился в указанном направлении.

– Вот я попал, – послышалось за его спиной. – Теперь точно хана. Он меня запомнил и теперь точно сожрет. Попадалово!

Поднимаясь по лестнице, Кирилл думал, что, с одной стороны, такой «радушный» прием хорош – его будут побаиваться и не особо мешать. А с другой – его будут побаиваться и стараться как можно скорее выпроводить восвояси.

* * *

Лина проснулась поздно. Всю ночь ей снилось что-то страшное, неприятное. Как будто она запуталась в огромной липкой паутине, на которой тут и там встречались серые коконы. Некоторые коконы трепыхались, другие сочились желтоватой жижей.

Ей во что бы то ни стало нужно было как можно скорее выбраться из этих страшных тенет. Она пробиралась, прокладывая себе дорогу между натянутых нитей. Как это часто бывает во сне, движения выходили слишком медленными, тягучими. И чем больше усилий Лина прикладывала, чтобы выбраться из лабиринта из паутины, тем хуже у нее это получалось.

А потом она почувствовала, как нити напряглись, натянулись, завибрировали. Что-то, вернее, кто-то передвигался по ним. Хозяин паутины шел за ней. И судя по размерам ловчей сети, он был гигантским.

Страх толкал вперед. Не давал оглядываться. Ноги становились ватными. Сердце забилось так часто, что казалось, бьется в горле.

Он подбирался все ближе. Нити паутины провисали под весом своего создателя. Лина ощутила тот же тяжелый взгляд между лопаток, какой ей почудился накануне.

Неизбежная встреча с огромным пауком приближалась. Женщина почти задохнулась от бега на месте.

Резкий звук разбудил ее. Все еще тяжело дыша, Лина открыла глаза. Ее ноги запутались в простыне, которой она укрывалась. Ночнушка задралась к горлу, волосы намокли от пота и липли к лицу.

На экране телефона светилось уведомление о сообщении. Руки плохо слушались, когда Лина взяла смартфон с тумбочки. Встряхнув головой, она пыталась отогнать призрачное присутствие ночного кошмара.

«Мы нашли еще одну жертву. Шеф свалил в область. Будет кошмарить местных. Там посадили какого-то алкаша», – сообщал контакт ГринСити.

«Спасибо за инфу! Ты лучший. Обожаю!» – настрочила в ответ Журавлева, приправив сообщение сердечками.

«Спасибо не булькает», – ГринСити прислал картинку с пивной кружкой.

«Все будет ок. Куда именно свалил шеф? Есть что-то конкретное?» – Лина выпуталась из простыни.

«В Озерки какие-то. Он не рассказывал подробности. Походу, догадывается, что инфа через нас течет».

«Ок», – большего Лина написать не смогла.

Она сидела на краю кровати, уставившись в название городка. На ее спине, изуродованной шрамами, выступил холодный пот. Это название говорило ей слишком о многом.

О том, что не хотелось вспоминать никогда.

* * *

Во всех казенных учреждениях особый запах. Нет разницы, новое здание или старое, столица или отдаленный поселок, огромный штат или три человека. Может быть, все дело в краске, которую закупают для ремонта? Или в моющих средствах? Но скорее всего – в бумагах, которых в казенных заведениях скапливаются многие тонны.

Эта непонятная мысль пришла в голову Кирилла, пока он прошел по небольшой лестничной площадке к двери кабинета капитана Лосева. Стукнув костяшкой согнутого указательного пальца в дверь под табличкой с номером, Парфенов вошел.

Лосеву очень шла фамилия, что случается крайне редко. Из-за стола навстречу пришедшему поднялся детина под два метра ростом. Его плечи, казалось, вот-вот порвут форменную рубашку. Налитые мышцы перекатывались под кожей при каждом движении. Только лицо капитана светилось приветливой улыбкой.

– Здравствуйте, Кирилл Андреевич, – сказал Лосев, протягивая для приветствия руку, больше похожую на ковш экскаватора.

– Добрый день. – Парфенов, несмотря на свой рост, почувствовал себя ребенком. – А откуда?..

– Да я вас после разговора сразу на вашем сайте нашел и посмотрел, – бесхитростно ответил полицейский. – Чаю хотите? Или минералочки? У меня вон в холодильнике есть.

– Давай минералки и рассказывай.

– Да что тут рассказывать? – Олег почесал затылок. – Я после того, как вам позвонил, пошел к начальству доложиться. Ну, а Константин Сергеевич, наш начальник отдела, наорал, что лезу куда не просят. Сказал, чтобы я сам теперь и расхлебывал.

– А если что, то тебе выговор? – Кирилл жадным глотком осушил половину стакана, в носу защипали пузырьки.

– Ну да, – понурился Лосев.

– И мне так сказали, – улыбнулся Парфенов. – Идем к вашему Константину Сергеевичу. А потом к следаку.

– Не, к Иванову мы не пойдем. Это следак. Он от нас перевелся месяц назад. Где-то у вас сейчас служит.

– Значит, без него обойдемся. А из оперов кто в группе был?

– Так Серега Жариков и Любомиров Влад. Там быстро все раскрутили.

* * *

– Что ж вы с дороги и не отдохнете? – Константин Сергеевич излучал показное дружелюбие.

То, что его приветливость напускная, Парфенов понял сразу. Не может человек так широко улыбаться, чтобы его глаза оставались холодными и настороженными. Да и не станет целый полковник заискивать перед каким-то майором. Пусть этот майор хоть десять раз из большого города. Не Главк же, не министерство. Обычный оперативник, хоть и старший.

– Вы где планируете остановиться?

– Пока не знаю, – ответил Кирилл. – У вас же есть гостиницы.

– У нас есть прекрасная служебная квартира. Со всеми удобствами. Двухкомнатная.

– Это лишнее, мне командировочные выдали. – Быть зависимым от местного ГОВД не хотелось.

– Тогда давайте сейчас поедем пообедаем. У нас в «Карасике» отлично готовят. Сейчас по сезону окрошечка. Хотите на квасе, хотите на кефире. Замечательная вещь. А под водочку вообще хорошо пойдет. – Константин Сергеевич заливался соловьем, продолжая внимательно сканировать приезжего.

– Не пью, – вздохнул Кирилл, приложив руку к животу. – Язва. Врач запретил.

– Это да, это печально, – покачал головой Константин Сергеевич.

– Я, собственно, к вам зашел отметиться, так сказать. Чтобы не решили, что за вашей спиной работаю. Думаю, капитан Лосев мне поможет разобраться в вашем деле.

– Да, конечно. Олег у нас – парень хороший, головастый, – сказал Константин Сергеевич, бросив взгляд на молчащего, жмущегося у двери Лосева.

– Приятно было познакомиться. – Парфенов протянул руку.

– И мне очень приятно. – Начальник отдела ответил на рукопожатие. – Если будут какие-то вопросы, пожелания, просьбы, жалобы, звоните мне. Без стеснения. Прямо набирайте мой мобильный, я всегда на связи.

– Обязательно! – пообещал Парфенов. – Если вдруг что, сразу к вам, Константин Сергеевич. Тут же.

* * *

ГринСити уже вышел из сети, экран смартфона погас, а Лина все сидела на краю смятой кровати. Ее пальцы цеплялись за край простыни, как будто малейшее движение могло привести к падению. Наверное, так оно и было на самом деле.

С Озерками Лину связывали жуткие воспоминания. Она предпочла бы никогда больше не слышать это название. Испытанный тогда ужас, вроде бы забытый за столько лет, снова всколыхнулся. Поднялся на поверхность сознания, как взбаламученный ил.

* * *

Из всех вещей у нее было два обычных пакета, с которыми ходят в магазин. В пакетах лежало второе платье – первое было на ней, а больше и не следовало иметь. Потому что роскошь ведет ко греху. Потому что роскошь и есть грех. Потому что истинному верующему не пристало заботиться о внешнем виде. Потому что Богу ты нужен и в рубище. Если, конечно, не грешишь, не оскверняешь себя, свой дом, свой рот, свои мысли. Но и скверну можно изгнать долгими молитвами, строгим постом, отказом от всего мирского, самоистязанием. Покаянием.

Еще там лежали колготы, осенняя курточка, шапка, ботинки, которые, по правде, нужно было бы выкинуть. Это была почти вся одежда девочки, она не смогла взять с собой только пуховик. Но не жалела о нем. Он был старый, залатанный на левом локте, залоснившийся от долгой носки.

Подспудное чувство вины жгло за продукты. Десяток вареных яиц, полбулки домашнего хлеба, бутылка с водой, соль в спичечном коробке. Еду пришлось украсть из дома.

Деньги. Это изобретение Сатаны. Они грязны по своей сути. Они разжигают алчность, себялюбие, зависть. Они несут на себе печать зла. И требовалось мыть руки, молиться и каяться после прикосновения к деньгам. И все же в их доме деньги были, небольшие, лежащие за одной из икон. Без них было никак нельзя существовать. Грех навязанный все равно грех. Но она взяла несколько купюр. Потому что путь был неблизкий. Потому что книги, прочитанные в школьной библиотеке, ясно давали понять, что мир за порогом ее дома другой, там нужно за все платить.

В это путешествие ее никто не собирал. Не провожал. Не благословлял. Никто вообще не догадывался, что она собирается уйти. И не просто уйти, а насовсем, порвав все связи с семьей. Лина сняла свой нательный крестик и просто оставила его на своей подушке. Он ей больше не нужен.

Сборы заняли почти неделю. Было страшно решиться на такой шаг, но и оставаться дома тоже стало невозможно. Ночью, когда все спали, Лина открыла окно своей спальни, смазанное лампадным маслом, чтобы случайно не заскрипело. Выскользнув на улицу, девочка прокралась в дальний конец двора, где за компостной кучей припрятала пакеты.

Было зябко идти по спящей деревне. Брехали собаки из-за заборов. На параллельной центральной улице совсем редко проезжала машина. Она часто оглядывалась, боясь увидеть, что за ней идет мать. Майская ночь, наполненная запахом расцветающей сирени, звоном сверчков, окутывала Лину. Но ей было не до того, чтобы наслаждаться концом весны, она шла так быстро, как только могла.