Текст книги "Клеймо дьявола"

И вот конец деревни, где она никогда до этого не бывала. А дальше вообще огромный мир. Такой огромный, что его нельзя узнать. Лина видела и географические карты, и фильмы, которые показывали на уроках, и читала множество книг, но сейчас замерла.

Страх и восторг от свершаемого затопили ее, заставив щуплое тельце в темном длинном платье дрожать нервной дрожью. Перед ней лежала дорога. Самая широкая, какую она видела вживую. У Лины был План, именно так, с большой буквы. Она завела тайную тетрадь, куда подробно записала, как и куда идти. Где-то были рисунки от руки. Где-то номера телефонов приемных комиссий. Адреса институтов и университетов. Во что бы то ни стало она туда дойдет. Чего бы ей это ни стоило. Иначе можно просто сразу бросаться под поезд или с крыши.

И Лина пошла по дороге. По обе стороны тянулись поля. Нигде ни огонечка. Только звезды. Для девочки, которая так решительно рвала со своим прошлым, которая только теперь, в восемнадцать лет, вышла за пределы знакомой территории, это было чудом. Внутренний голосок, трепетавший от страха, уговаривал вернуться. И тогда окружающая темнота казалась наполненной ужасом.

Ликования и адреналина, толкавших ее вперед, хватило на десяток километров. Потом пакеты стали наливаться тяжестью. Шаг все замедлялся. Ноги с непривычки к таким концам гудели. Она стала спотыкаться, чаще останавливаться.

Небо на востоке начинало светлеть, в воздухе повисла утренняя влага. Впереди пока еще темной громадой вставал лес. Лина подобралась, встряхнулась и пошла к нему. Нужно было отдохнуть.

Рискуя сломать в темноте ноги, она прошла в глубь леса. Выбрав самую разлапистую ель, Лина села на пакет с одеждой, вынув оттуда курточку. Было жестко, ноги гудели, как натянутая бельевая веревка на ветру. Она укрылась курточкой и решила, что отдохнет до восхода солнца. И рано утром продолжит путь.

Но проснулась девочка только тогда, когда солнце, пробиваясь сквозь густые кроны, засветило ей в глаза. Все тело ломило от долгой дороги и неудобной позы во сне. И все же Лина улыбнулась. Она свободна!

Наскоро съев яйцо и немного хлеба, она пошла к дороге. Впереди было прекрасное будущее.

До Озерков, по расчетам девочки, она должна была дойти часов за пятнадцать-семнадцать. То есть уже к вечеру Лина рассчитывала быть в городе. А там можно купить билет и отправиться дальше. План был прост и выверен.

С наступлением нового дня дорога стала оживленной, идти приходилось по обочине. Обычные машины, грузовики, грузовики с прицепами проносились в обе стороны. А сама дорога становилась все шире, на ней появлялись новые размеченные полосы.

– Эй, подвезти? – окликнул Лину водитель, притормаживая рядом.

Это был довольно толстый мужчина с начавшими седеть усами. Он открыл дверцу кабины и, свесившись с высоты фуры, смотрел на девочку. Хитроватый взгляд и открытая улыбка.

Лина, не привыкшая, что с ней вот так могут общаться чужие люди, пожала плечами. О том, что можно поймать попутку, она знала, но как это делается? И вот сейчас взрослый мужчина, пусть и в несолидной майке-тельняшке и линялых джинсах, предлагает помощь. «Я буду в Озерках раньше! Может быть, успею на вечерний поезд», – подумала Лина.

– Чего мнешься-то? – усмехнулся водитель. – Закидывай свои пожитки – и поехали.

– Поехали! – как в омут с головой, отозвалась девочка, передавая свои пакеты мужчине.

Неловко взобравшись, она устроилась на сиденье. Отсюда вид на дорогу открывался просто невероятный. Треугольные флажки, развешанные на веревочке вдоль всего лобового стекла, обрамляли вид. Лина закрыла дверцу, и машина тотчас же тронулась.

– Ты откуда идешь-то? – спросил водитель, оторвав взгляд от дороги и посмотрев на пассажирку.

– От тетки, – соврала Лина, опасавшаяся, что о ее побеге уже все знают и могут вернуть родителям.

– Что, плохо у тетки-то? А куда собралась?

– Поступать.

От быстрой езды захватывало дух. Лина помимо воли улыбалась. Через приопущенное стекло с ее стороны задувал ветер и играл волосами.

– Ага, – кивнул водитель, усмехнувшись в усы.

В Озерки они доехали за час. Водитель, представившийся дядей Колей, все выспрашивал о семье, о планах, знает ли кто, что девочка собралась делать дальше, ждет ли ее кто-то. Лина врала. Врала самозабвенно, придумывая себе биографию. Она сирота, жила у тетки, которая выставила ее за дверь сразу после школы. Но у нее есть мечта – приехать в большой город, поступить на журналиста и купить себе квартиру. Дядя Коля кивал, иногда похлопывая ее по коленке, обтянутой колготками и подолом платья.

Озерки после деревни казались мегаполисом. Высокие дома в пять и девять этажей. Совсем мало, на окраине, коттеджей на две семьи. Магазины, вывески, много людей, много машин, растяжки с рекламой. Лина смотрела на город, прильнув к окну, чтобы ничего не пропустить.

– Дядя Коля, а вокзал близко? – спросила она.

– Ага, – кивнул водитель. – Сейчас только к приятелю моему заедем, и я тебе покажу, куда идти. Ты ж небось есть хочешь?

«Какой добрый человек», – подумала Лина. Есть она очень хотела, желудок подскуливал, но было неудобно вытаскивать из пакета припасы.

Фура въехала на просторный двор с автомастерской и небольшим жилым домом. Навстречу машине вышел тощий высокий мужчина, вытирая руки грязной тряпкой.

– Колян! Здорово!

– Здорово, Михась! Гостей принимаешь?

Лина стояла со своими пакетами возле дверцы фуры. Мысленно она уже была у вокзальной кассы с заветным билетом в руках.

– Таких гостей грех не принять!

Их пригласили в дом. Здесь стоял запах табака и перегара, настоянный на запахе солярки и растворителя. Лина, колеблясь, переступила порог. Внутри завязывался тугой узел нехорошего предчувствия. Ей очень не понравился приятель дяди Коли. Уж очень у него оказался цепкий взгляд, который елозил по ней, вызывая холодок по спине. Да и сам дядя Коля изменился. Обняв ее за плечи, прижав к своему боку, он провел Лину на кухоньку.

Михась живо метал на стол помидоры, подсохший сыр, открытую банку кильки. С особым почетом из холодильника появилась бутылка водки.

– Ну, за знакомство! – провозгласил хозяин, поднимая рюмку.

Лина сидела, положив руки на колени. Ее пальцы были сжаты в замок, а спина так напряжена, что начинала болеть.

– Ты чего? Давай, не стесняйся. – Дядя Коля погладил ее по плечу.

– Я не пью. – Голос дал «петуха».

– А мы и не пьем, да, Колян? Мы расслабляемся.

Девочка переводила взгляд с одного на другого. Ей хотелось бежать. Подхватить оставленные в прихожей пакеты и со всех ног припустить по улице.

– Бери! – приказал дядя Коля.

«Выпью чуть-чуть и уйду», – решила Лина.

Дрогнувшей рукой она неловко, непривычно взяла рюмку. Посудина была жирной, в каких-то жирных каплях.

– Ну вот! Не ломайся, и все будет в кайф! – весело сообщил Михась.

Дядя Коля лишь крякнул, опрокинув в рот содержимое своей рюмки. Лина поднесла рюмку к губам. Пахло противно. Отпив глоточек, она задохнулась от горечи, от вкуса, от того, как горячая жидкость полилась в желудок. Поставив рюмку на стол, девочка закашлялась, судорожно втягивая в себя воздух. На глазах выступили слезы.

Мужчины дружно заржали. Налили по второй и выпили.

– Ты закусывай, дуреха. – Михась протянул ей вилку.

Лина подцепила из банки рыбинку и быстро положила ее в рот. Стало немного лучше, но она не хотела это повторять.

– Ешь, еще столько дел впереди, – сказал дядя Коля, широко улыбаясь Михасю.

Они пили, курили, Лина съела один помидор и еще одну кильку. Больше желудок не принимал, скручиваясь от предчувствия надвигающейся беды. Большой беды.

Беда надвигалась, это было ясно. Все чаще то дядя Коля, то Михась дотрагивались до нее, пытались обнять. Непонятно шутили. Сами ржали над своими шутками. В ход пошла вторая бутылка. «Обед» продолжался уже не один час. Лина сидела, словно проглотив кол. Она была одна в компании незнакомых мужчин, в чужом городе, и никто не знал, где она есть. Никто ее не ждал. Никто не забеспокоится о ней.

– Спасибо за все. Мне нужно идти. – Лина встала с табуретки.

– Куда это ты намылилась? – спросил Михась.

– Мне на вокзал надо. Кассы закроются.

– А ну села! – Дядя Коля больно дернул за руку, вынуждая сесть на место.

– Но мне правда пора. – Лина готова была расплакаться.

– Вот расплатишься, тогда и пойдешь.

– Сколько? У меня есть немного денег…

– Во дура! – сказал дядя Коля приятелю.

– Так щас научим! – отозвался Михась, слегка пошатываясь от выпитого.

Дядя Коля бесцеремонно задрал подол ее платья и ухватился за коленку. Его огромная потная горячая рука будто оставляла ожог от каждого прикосновения. Лина вскочила:

– Что вы делаете?

– Га-га-га, – зарыготал Михась. – Она че, целка?

– Да ты сам зырь. Морда некрашеная, одета как чучело. Такое платье еще моя бабка носила. Ясно же, что нетроганая!

Лина отступила на шаг от стола, развернулась и попыталась убежать из страшного дома. Но дядя Коля, сидевший ближе, успел схватить ее за платье. Лина не удержалась на ногах и упала, успев выставить перед собой руки.

– Ты смотри, может, ее рачком сначала? – поднялся из-за стола Михась.

Его сильно качнуло, так что пришлось хвататься за навесной шкафчик.

– Да мы ее и рачком, и жучком, и бочком, и как захотим, – пообещал дядя Коля.

Девочка вырывалась. Ее пугали эти слова, вызывавшие неприятное чувство внизу живота. Беда наступила. Мужчины крепко держали ее за руки, тащили в спальню. По пути они лапали ее за грудь, за попу, Михась, нагнувшись, укусил за ухо.

– Костлявая, – чуть покривился дядя Коля.

– Сойдет, – заплетающимся языком сказал хозяин дома.

В спальне стояла полутораспальная кровать, накрытая несвежим покрывалом. Дергающуюся Лину швырнули на нее. Она тут же попыталась встать, но получила оплеуху. К такому ей было не привыкать, поэтому сопротивление не ослабло.

– Вот сучка!

– Держи ее за ноги, – приказал дядя Коля.

Михась ухватил правую ногу девочки, дернул на себя, опрокидывая Лину на спину. Платье задралось. Дядя Коля полез под него, касаясь кожи. Отчаянно сопротивляясь, Лина вцепилась ему в лицо пальцами. Она что есть силы пнула держащего ее Михася левой ногой. Удар получился сильный, мужчина упал.

Дядя Коля, на лице которого проступала кровь, бил Лину кулаками по рукам, чтобы она ослабила хватку. Крича от страха, девочка лишь сильнее сжимала пальцы. Один из них скользнул по брови дяди Коли и угодил ему в глаз. Мужчина завопил, мгновенно ослабив хватку. Лина оттолкнула его, вскочила на кровати и бросилась прочь.

– Догони ее! – орал дядя Коля, держась за лицо.

Михась поднялся, но выпитый алкоголь замедлил реакцию. Врезаясь в стены, путаясь в ногах, он поплелся в прихожую.

Сознание Лины будто раздвоилось. Одна часть стремилась убежать, спрятаться, исчезнуть из страшного дома, быть как можно дальше. А вторая была холодна и расчетлива. Именно она заставила Лину остановиться в тесноватой прихожей, взять свои вещи, найти свою обувь и только потом выбежать.

За спиной слышалась возня, за ней бежали. Но девочку гнал вперед страх, она не чувствовала усталости и боли. Остановилась Лина, только выбежав на людную улицу. Хрипло дыша, она привалилась к стене магазина.

Прохожие обходили ее стороной. Растрепанная, с надорванным рукавом, в порванных на пятках колготах, с двумя пакетами и стоптанными туфлями в руках. Больше она не будет верить людям.

* * *

– Иван Иванович, а было на теле Осиповой что-то, что не вошло в дело? – спросил Парфенов.

У озерского судебного патологоанатома в кабинете было уютно. Маленький диванчик, журнальный столик, даже вполне домашний торшер с абажуром в крупный цветочек. Не обошлось без шкафа с застекленными дверцами, где стояли папочки, справочники и запас бумаги. Но он прекрасно вписывался в стиль эдакого земского доктора. Даже красочные подробные анатомические плакаты на стенках не придавали кабинету истинно медицинского вида. Только чуть заметный запах спирта, дезинфектора и формалина перебивал запах отличного, хоть и растворимого, кофе.

– За кого вы меня принимаете, молодой человек? – слегка улыбаясь, спросил Иван Иваныч. – Все, что нашел на трупе, все занес в отчет.

– Не в обиду вам, но какая-то слабая привязка этого осужденного Гулимова по биологическим следам. Пара волосков на верхней одежде Осиповой – и все. А кому принадлежит подногтевое содержимое?

– По Гулимову странно, да, – согласился анатом. – Но следователь посчитал это достаточным. Тем более там ведь полное признание. И на следственном эксперименте Гулимов все показал и рассказал, насколько я знаю.

– Но эпителий из-под ногтей Осиповой ему не принадлежит? – Кирилл отпил кофе.

– Не принадлежит, – подтвердил Иван Иванович. – Там тоже мужчина, второй положительный резус-фактор. Но тот мужчина не идентифицирован.

– То есть, насколько можно судить, Осипова оказывала сопротивление, раз ногти у нее сломаны, но ни разу не оцарапала Гулимова? Разве так бывает?

– Был апрель, Гулимов был в куртке.

– И шапке-балаклаве.

– Я не исключаю такой вариант.

– Или же у него был сообщник, – продолжал рассуждать Парфенов. – А Гулимов про сообщника не рассказывал?

– Если бы рассказывал, это было бы в деле, – снисходительно сказал Иван Иванович. – Да, сообщник мог быть, но Гулимов не рассказал про него, понимая, что тогда статья будет другой и срок большим.

– Или эпителий остался после очередного клиента? Такое могло быть?

– Почему нет? Но я сомневаюсь. То, что перед смертью у Осиповой был половой акт, сто процентов. Там и выделения, и остатки лубриката свежие. А еще внутренние стороны бедер, половые губы, анус были обработаны каким-то слабеньким дезинфектором. Так что, сами понимаете, если уж она протерлась, то из-под ногтей бы тоже все убрала.

* * *

– Вы не подумайте, Иван Иваныч классный специалист, – сказал капитан Лосев, сопровождая Парфенова к следователям. – Он раньше в столице работал.

– А как же так получилось, что из столицы он перебрался сюда?

– В нашу глушь? – открыто улыбнулся Олег.

– Да, – кивнул Кирилл, неловко чувствуя себя рядом с этим огромным дружелюбным опером.

– Так он пил. И не скрывает этого. Уходил в запои на несколько недель, работать не мог. Потому что там, говорит, трупы рекой через стол текут. Вот однажды уволился – и к нам. У нас ведь не столица.

– Это точно. – Парфенов глубоко вдохнул. – Тишина.

– Опять же рыбалка.

– Ушица под водочку.

– Вы же не пьете? – удивился Лосев.

– В хорошей компании очень даже пью. Не как ваш Иван Иваныч, но случается.

* * *

Следователи, мягко говоря, приняли Парфенова весьма холодно.

– Вообще-то делом Осиповой занимался Гречкин. Вот к нему все вопросы, – сухо сказала следователь Морская.

– Даже не сомневайтесь, что Гречкину я свои вопросы задам. Вы мне можете предоставить доступ к материалам? – в который раз повторил Парфенов.

– Дело в архиве.

– Вы это уже говорили, Дарья Сергеевна.

– А вы этого так и не поняли, Кирилл Андреевич.

– И что теперь вы предлагаете? Написать официальное обращение в Центральный следственный комитет, чтобы мне выдали официальное разрешение?

– Это очень хороший вариант в вашем случае.

– Значит, именно в моем случае? – начал выходить из себя Парфенов. – Хорошо! Просто замечательно. То есть вы, конкретно вы, Дарья Сергеевна, и все здесь, – он описал рукой широкий круг, – считаете убийства молодых девчонок только исключительно моим делом. Отлично!

Кирилл вынул свой телефон, открыл галерею, нашел там фото с мест преступления.

– Вот это вот мое дело. Вы смотрите, смотрите, Дарья Сергеевна. – Майор положил аппарат перед следователем и принялся листать кадры. – Это Света Лопатина и Вероника Мацкевич. Запороты и задушены. Ничего не напоминает? Нет? Вы можете мне уверенно сказать, что у вашего Гулимова не было подельника? Подельника, который перебрался к нам после поимки соучастника, который продолжил глумиться над беззащитными девчонками? Тоже боитесь креслице свое потерять?

* * *

Сначала экран был черным, только слышались звуки шагов и приглушенные разговоры. Крышку с камеры сняли, на мгновенье мелькнуло лицо оператора – совсем зеленого полицейского. В кадре оказалась группа людей. Все они стояли у обочины шоссе рядом с крутоватым спуском к лесу. Гулимов, пристегнутый наручниками к руке полицейского, который назвал Парфенова «хреном с горы». Еще один полицейский, державший тканевый манекен, стоял с двумя штатскими, видимо понятыми. Вперед вышел мужчина с кожаной папкой под мышкой.

– Следователь Гречкин Сергей Аркадьевич, – представился мужчина в камеру. – Проводится следственный эксперимент по делу убитой Людмилы Осиповой. Показания дает подозреваемый Гулимов Марат Ильнурович. Понятые Смирнова Галина Степановна и Ладогин Борис Петрович.

Камера еще раз пробежала по лицам перечисленных, фиксируя происходящее. С неба сыпал мелкий холодный апрельский дождь. Голые деревья, прошлогодняя пожухлая трава и прелые листья дополняли унылый пейзаж.

– Марат Ильнурович, покажите, как все произошло, – попросил Гречкин.

Гулимов и сопровождающий выдвинулись вперед. Задержанный бросил короткий испуганный взгляд на следователя. Свободной рукой почесал обильную черную щетину.

– Ну, это, короче, – начал он. – Вот тут я ее схватил за руку и потащил вон туда.

Гулимов махнул в сторону канавы, за которой начинался лес. Камера проследила за движением, отчего картинка смазалась, вызвав приступ дурноты.

– Кого вы схватили?

– Ну как? Людку.

– Гражданку Осипову. – Тон Гречкина был сухим и холодным.

– Да, – быстро кивнул Гулимов, опять посмотрев на следователя. – Я ее потащил. Потом к дереву привязал.

– Покажите, как все происходило. – Гречкин кивнул второму полицейскому, чтобы тот передал Гулимову манекен.

На пару минут вышла заминка. Подозреваемый, прикованный к конвоиру, никак не мог справиться с манекеном. Пришлось расстегивать наручники.

– Продолжаем, – сказал следователь в камеру.

Гулимов обхватил манекен под грудь и вперед спиной стал спускаться в канаву. Несколько раз он поскользнулся на мокрых листьях, но все же каким-то чудом удержал равновесие. Вся остальная процессия отправилась за ним. Ладогин помог спуститься Смирновой.

– Она оказывала сопротивление?

– Да, – поспешно сказал Гулимов. – Брыкалась, как лошадь.

– Что было дальше?

– Я ее ударил по голове. Вот сюда. Вот так. – Мужчина стукнул манекен кулаком по макушке. – Чтобы угомонилась.

– Потом?

– Потом вон туда потащил. Вон, там ленточка.

Камера послушно повернулась в указанном направлении. На березе болтался обрывок полицейской заградительной ленты.

– И это, ну, – Гулимов перехватил тяжелый манекен удобнее, снова почесал щетину на подбородке, – короче, привязал ее вокруг березы.

– Показывайте подробнее, Марат Ильнурович.

Гулимов дотащил манекен до березы, положил его на землю. Обвил руками манекена дерево. Полицейский из конвоя протянул Гулимову кусок обычной бельевой веревки. Тот послушно взял и связал манекену руки.

– Ну, вот так как-то. Я не очень хорошо помню.

– Что вы стали делать дальше?

– Вытащил ремень и стал ее бить.

– Гражданка Осипова была в одежде?

Гулимов испуганно вжал голову в плечи. Его взгляд забегал по сторонам, избегая встречи с глазами следователя Гречкина.

– Нет, – наконец проблеял подозреваемый. – Я забыл. Я ее сначала раздел, а потом привязал. Да. Так. Раздел и привязал. А потом побил.

– Чем, как и куда вы били гражданку Осипову?

– Ну, это, ремнем. Из штанов вытащил и бил.

Конвоир протянул Гулимову ремень. Следователь рукой предложил показать, как все происходило. Подозреваемый перехватил ремень ближе к пряжке. Размахнулся и слегка ударил манекен.

– Сколько вы нанесли ударов потерпевшей?

– Не помню.

– Покажите, куда еще вы наносили удары.

Гулимов снова замахнулся, на этот раз сильнее, ударил. Снова замахнулся и снова ударил. Во время ударов мужчина жмурился и сам вздрагивал.

– Что в это время делала гражданка Осипова?

Подозреваемый, у которого конвоир отнял ремень, часто непонимающе заморгал, впервые прямо посмотрел на Гречкина.

– Кричала, звала на помощь, пыталась освободиться, сопротивлялась, просила ее отпустить? – перечислял следователь.

– Да, – кивнул Гулимов. – Вот, да. Так было. Да.

– Что было после того, как вы ее избили?

– Я не хотел, чтобы она всем рассказала. Поэтому я ее придушил. Показать?

– Показывайте.

Гулимов склонился к манекену, обхватил его шею и сжал пальцы. Несколько раз он зачем-то хорошенько встряхнул «жертву».

– Вот.

– Вы вступали с гражданкой Осиповой в сексуальные отношения?

– Да. – Гулимов посмотрел на Гречкина. – То есть нет. Сначала хотел, а потом перехотел. Просто убил.

– Зачем вы совершили данные действия?

– Ну, это… – Гулимов выпрямился, почесал щетину и четко отрапортовал: – В связи с возникшими неприязненными отношениями.

* * *

«Что за бред я сейчас посмотрел?» – подумал Кирилл, выключая телевизор. От просмотренного хотелось плеваться. С подозреваемым явно хорошо поработали, он боялся взглянуть на Гречкина и сделать что-то не так, как его научили. Пора было позвонить и побеспокоить следователя.

– Сергей Аркадьевич? Добрый вечер. Это майор Парфенов Кирилл Андреевич. Вам удобно говорить? – На заднем плане слышался шум автомобилей.

– Добрый вечер, – сдержанно отозвался Гречкин. – Я вас слушаю.

– Мы ведем дела об убийстве двух девушек. И эти убийства по почерку похожи на убийство Людмилы Осиповой.

– Осиповой? Что-то не могу припомнить.

– Ну как же? – удивился Парфенов. – Прошло всего четыре месяца. А после суда еще меньше.

– Вы про проститутку на трассе?

– Да.

– И что вам нужно? Мое дело закрыто.

– Гулимов действовал один?

– Конечно, один.

– И убил точно он?

– Суд квалифицировал его действия не как убийство, а как покушение на убийство. Осипова умерла от переохлаждения.

– Понятно. Тогда следующий вопрос: а кроме признания какие еще доказательства того, что именно Гулимов причастен к смерти потерпевшей? Я только что посмотрел запись следственного эксперимента, и у меня возникло ощущение, что ваш подозреваемый пересказывает с чужих слов.

– Знаете что, Кирилл Андреевич! – прервал его Гречкин. – Гулимов сознался в преступлении. Его отпечатки есть на куртке Осиповой. Есть свидетели, которые показали, что ранее в день убийства Гулимов цеплялся к Осиповой возле магазина. А то, что вам показалось или что вы там ощущаете, – это сугубо ваше личное мнение. Суд посчитал вину Гулимова доказанной, вынес приговор. Обжалования не поступало, следовательно, осужденный полностью признает свою вину. Все. Дело закрыто. А то, что у вас похожие случаи, – чистой воды совпадения.

– Я читал заключение экспертов. Отпечатки пальцев Гулимова располагаются только на левом рукаве кожаной куртки потерпевшей. Как это можно объяснить, если женщину нашли практически обнаженной? – не отставал Кирилл.

– Он мог ее принудить. И сделал это.

– В Гулимове метр шестьдесят, а Осипова сантиметров на пятнадцать выше и килограмм на десять тяжелее…

– И что? – перебил Гречкин. – Он ее избил и запугал. Женщина решила подчиниться. Дело закрыто. Точка! Если у вас появятся еще какие-нибудь бредовые вопросы или идеи, оформляйте официальный запрос.

Парфенов хотел возразить, но Гречкин уже отключился.

– Что ж, – сказал вслух майор. – Это мы еще посмотрим.

* * *

Лина не хотела брать трубку. Звонил босс. Журавлева знала наперед, что он сейчас начнет на нее орать, потому что общая летучка закончилась пять минут назад, а она даже еще не выбралась из кровати.

– Алло, – отозвалась женщина голосом, полным безысходности.

– Журавлева, ты себе что думаешь? Думаешь, если начальство тебя похвалило, можно на работу не ходить? Или что? – Примерно так Лина и представляла себе разговор с разъяренным боссом.

– Ну что вы, Игорь Семенович, я ничего о себе такого не думаю.

– Тогда какого черта?

– Мне ночью скинули информацию, и ее нужно срочно проверить.

– По тем девкам убитым? – Тон редактора стал заинтересованным.

– Да. Там у следствия какой-то прорыв. Нужно в область съездить.

– Так ты свалила из города?

– Пришлось. – Лина спустила ноги с кровати и сунула их в тапки.

– Материал хоть стоящий? А хотя чего я спрашиваю, у тебя же информатор в ментовке. Короче, Журавлева, даю тебе два дня. Но чтобы статью написала не меньше тысячи слов. Желательно с фотками. А еще лучше с комментариями официальных лиц. Сделаешь?

– Сделаю, – пообещала она.

– Ну все. И чтобы такое в последний раз, поняла? Трудно было сообщение скинуть?

– Больше так не буду, Игорь Семенович.

– Так-то. – Редактор отключился.

Лина вздохнула и поплелась на кухню готовить слишком поздний завтрак. По крайней мере, у нее теперь было два свободных дня.

* * *

Гулимов выглядел больным. Даже со своим невысоким ростом он сутулился, как будто хотел занимать еще меньше места. Несмотря на жару, он подрагивал, ежился, обхватывал себя руками. На Кирилла, сидящего напротив, Гулимов старался не глядеть.

– Это же не вы ее убили. – Парфенов не собирался тянуть время.

Ему пришлось слишком долго добираться до колонии, где отбывал срок Гулимов. Почти всю ночь Кирилл провел за рулем и намеревался вернуться в Озерки этим же вечером.

– Марат Ильнурович, вас вынудили дать против себя показания?

– Я убил, – сказал Гулимов.

– Зачем вы врете? Я видел материалы дела, смотрел запись ваших показаний. Это спектакль. Очень плохой спектакль. Кто вас заставил себя оговорить?

– Вот только не надо сейчас вот это вот все. Спасибо, я наученный! Опять эти ваши ментовские штучки.

– Какие штучки?

– Типа, давай признайся, мы дело закроем, а тебе условка. Спасибо здешним добрым людям, рассказали мне, какой я лох.

Высказавшись, Гулимов замолчал.

– Хотите курить? – Парфенов вынул из сумки блок сигарет и положил его на стол перед заключенным.

Марат первый раз поднял глаза и посмотрел на оперативника.

– Купить меня решили?

– Решил, – честно ответил Кирилл. – А вы что, откажетесь?

– А если я сиги возьму и ничего вам не скажу?

– Значит, будете сидеть. Я уеду искать убийцу. А когда найду, про вас не вспомню, потому что ваше дело закрыто и вы признали свою вину. Вам дали восьмерку? Вот всю ее и отмотаете.

Гулимов поскреб щетину на щеке. Поглядывая на Парфенова, он положил руку на блок и подтащил его к себе поближе. В глазах мужчины мелькнула надежда.

– Че, по чесноку, за меня впишетесь?

– Честное ментовское, – пообещал Кирилл.

– Это Парусов меня заставил. Сука, все нутро отбил, козлина.

– Который Парусов?

– Который Кеша, мент в Озерках. Морда такая жирная.

Парфенов сразу вспомнил свой приезд в местное ГОВД и полицейского, стоящего у дежурки. Это и был Парусов.

– Знаю такого. А почему он именно на вас решил это дело повесить?

– Да сука потому что! Он же сам видел, как я у Людки денег просил. Ну, на бутылку хотел позаимствовать.

– Это в тот день было?

– Ну да.

– Где?

– Да возле магазина. У меня трубы горели, надо было подлечиться. До зарплаты далеко, в долг в магазине уже не давали. А Людка только свою хату продала. Собиралась сваливать из Озерков. Ну я к ней и подкатил.

– Стоп, – прервал его Парфенов. – Про хату подробнее.

– Да че там? Людка в коттедже жила. Ну в половине. Там еще бабка ее жила. У Людки родаки как умерли, так она с бабкой жила. Потом бабка умерла. Людка одна осталась. Ну и вот продала перед смертью, достало ее все.

– Кому продала?

– Да парусовской теще и продала. Она ж, ну теща, во второй половине жила. А так получается, что весь коттедж их теперь.

Кирилл потер глаза. В деле был протокол обыска дома Осиповой, но ни слова о том, что были найдены деньги. Конечно, может быть, она успела положить их в банк. Но никаких договоров тоже не найдено. По крайней мере, ничего такого Парфенов не помнил. Вряд ли Осипова носила с собой такую значительную сумму. И уж совсем сложно представить, что она взяла деньги с собой на трассу, где их мог забрать тот, кто в конечном счете ее убил.

– Начальник, так что со мной-то теперь?

– Вы где были в ночь, когда Осипова умерла?

– Так у дружбана моего. Он денег немного нашел, и мы пили. Купили в аптеке спирт, разбодяжили водой и подлечились.

– Давайте адрес аптеки и адрес своего дружбана.

– Че, прям будете проверять?

– Буду.

– Ля! А Парусов мне в морду дал.

«Ну мне-то Парусов в морду не даст». – Кирилл смотрел, как старательно выводит кривоватые буквы и цифры Гулимов. Одной рукой заключенный крепко прижимал к себе блок сигарет.

* * *

– Слушай, майор, я понимаю, тебе лишь бы палку срубить. Но че из меня-то крайнего делать?

Капитан Инокентий Парусов не мог спокойно усидеть на стуле. Он то закидывал ногу на ногу, то пытался усесться полубоком, закинув руку на спинку стула, то принимался постукивать ботинком по ножке стула. И часто тыльной стороной ладони смахивал выступающий на лбу пот.

– Во-первых, мы на брудершафт не пили, так что хватит мне «тыкать». Во-вторых, хотелось бы все-таки услышать, куда делись деньги, которые ваша теща отдала Осиповой за дом?

– Откуда я знаю, товарищ майор? – через губу сказал Парусов.

– Судя по протоколам, – Парфенов положил руку на папку с делом, – вы были на месте преступления, вы были при осмотре дома Осиповой. Кроме того, имели сведения о том, что Людмила располагает большой суммой денег, что она сирота, которую никто не будет искать.

– А вот этого не надо! – взвился Парусов, вскакивая. – Не надо на меня наговаривать! Может, скажешь, что это я эту шалаву убил?

– Сядь! – окрикнул Кирилл.

– У себя будешь командовать! – Парусов грохнул обоими кулаками по столу, нависнув над Парфеновым. – Гулимов признался. Он ее грохнул.

– Ты Гулимову все потроха отбил.

– Че? Доказать можешь?

Раскрасневшийся Парусов нагло смотрел в глаза Парфенову, нащупав аргумент, против которого нечего возразить. Кирилл оставался внешне совершенно спокойным, даже заторможенным. Он улыбнулся. И от этой улыбки у Парусова внутри что-то сжалось.

– Вот тут ты прав, Кеша, – доверительно сказал Парфенов. – Этого я доказать не могу. Твое слово против слова Гулимова. Ты ж его на обследование не отправлял? А он не жаловался. Теперь-то и не доказать. Зато посмотри, какие у меня есть интересные бумажки. Хрен с горы немножко работать умеет.

Парусов сглотнул и опустился на стул.

– Вот это, – Кирилл вынул из папки бумагу и положил на стол, – протокол допроса некоего Бугрова Сергея Николаевича, с которым Гулимов пил в ночь убийства Осиповой.

– И че? Или до пьянки ее уделал, или после…

– А вот показания фармацевта, которая работает в круглосуточной аптеке и которая очень хорошо знает и помнит свой «контингент». Еще? Есть записи звонков соседей Бугрова в ваш, в ваш ГОВД, Парусов, о том, чтобы успокоили того самого Бугрова и Гулимова. Только на вызов так никто и не прибыл. И знаешь что? Твоя тогда смена была. Не слишком ли много совпадений?