Текст книги "Городской роман или Школа Карабаса"

Глава 14

С непривычки дети долго не могли так рано заснуть. Прожитый тут день не сулил им какой-либо радости в будущем; ибо оба ощутили боль в горле после выпитого холодного молока – отчего юные сердца сжимало тяжелое предчувствие. Часа два дети ворочались с бока на бок, пока не забылись тревожным сном.

А в час ночи дядя Эдик – включив яркий свет – разбудил юных артистов и выдал им краткий инструктаж.

– Сейчас при съемке никаких дублей быть не должно! Сцена снимается сразу двумя кинокамерами. Эпизод очень дорогой! До этого ты, девочка, получила письмо, где тебя обещают взять в жены. Ты этому очень рада! Сцену «получение письма» снимем только завтра днем. Кино часто снимается не по порядку. А сейчас твои партнеры смогли приехать сюда на пару часов. Через пять минут, детки, вы вместе – взявшись за руки и обязательно сияя радостными улыбками – пройдете по коридорам и балкону к лестнице на первый этаж. На лестнице, когда я прикажу: «Сидеть!», мальчик усядется на ступеньку и начнет смотреть через перила на все происходящее внизу, но обязательно молча. Даже пикнуть не смей! Понятно?

Антошка закивал головой.

– А ты, милашка, – обратился дядя Эдик уже к Наде, – должна радостно сбежать с лестницы и кинуться на шею мужчины, стоящего у камина. Очень радостно! Ты это поняла? Дальше послушно будешь делать все, что от тебя захотят! – а сделав небольшую паузу, он продолжил свой инструктаж, объявив: – Сейчас я ставлю перед вами вот эти песочные пятиминутные часы. С последней песчинкой вы вдвоем, и обязательно с улыбочками, обязаны стартануть отсюда!

И уже выходя – не то пожелал, не то приказал:

– Смотрите на жизнь веселей, детки!

– Ой, что-то будет, – испуганно прошептал Анто, ощутив недоброе предчувствие.

– Это точно, – согласилась с ним Надежда.

– Ты можешь радоваться?

– Сейчас нет, – призналась девочка. – Меня ничего тут не радует. Надо что-нибудь веселое вспомнить…

– Давай, вспоминай скорей! А то время уходит, – торопил мальчик, теребя ее за плечо.

– Сейчас, сейчас… – пробормотала Надя, обхватив голову руками. Но уже через минуту к ней пришло воспоминание, как она когда-то кидалась на шею своего папки. И весело встряхнув своими белокурыми волосами, девочка объявила: – Порядочек!

Теперь, сияя улыбками, дети могли обнять друг друга, не отрывая взгляда от часов, где сыпался песок. А когда время подошло, юные артисты погасили свет и, взявшись за руки – в ночных сорочках босиком – направились к винтовой лестнице.

Спустившись в лучах прожектора на пол-оборота лестницы, дети услышали собачью команду «сидеть!»; и Антон тут же опустился на ближайшую ступеньку; а Надя со счастливой улыбкой побежала вниз, стараясь с интересом рассмотреть незнакомца. Конечно, он совсем не был похож на ее папку; но выглядел достаточно привлекательно – освещаясь бликами пламени камина и задумчиво теребя спереди концы пояса домашнего халата. И Надежда без особого труда бросилась ему на шею.

А тот вовсе не растерялся от столь энергичной встречи с совершенно незнакомой ему девочкой, а наоборот – очень уверенно обнял ее, нежно дотронувшись своим кончиком языка до ее сжатых губ. До сих пор четырнадцатилетнюю девицу еще никто и никогда так страстно и нежно не целовал! Она даже от полученного приятного ощущения не сразу обратила внимание на то – как в холе вспыхнули дополнительные прожектора; и они вдвоем оказались в центре лучей софитов. Романтический свет от камина окончательно растворился в ярком электрическом освещении; но это нисколько не мешало продолжать вести киносъемку.

Молодой человек опустился перед девочкой на колени и, ухватив за нижний край длинной ночной сорочки, стал поднимать его к верху, обнажая сначала ноги, а потом и животик юной актрисы. Затем мужчина прижался махровым халатом к голым ногам Надежды, и она ощутила своими коленками его твердый «сосок» одновременно с нежным поцелуем в живот. Поднимаясь на ноги, мужчина окончательно стащил с девочки ночную рубашку; оставив Надю абсолютно голой, но не испуганной, а очень довольной.

Отбросив рубашку в сторону, актер притянул к себе голову юной актрисы и вновь запечатлел свой смачный поцелуй прямо перед объективом кинокамеры. Но услышав команду: «Пошел!», он коснулся ладонями груди девушки. Вращая пальцами по груди, мужчина почти сразу залез подмышки и, отходя, продолжил скользить по ее рукам, вытягивая их вперед – пока не ухватился за кисти. Пятясь, актер потянул за собой девицу к массивному круглому столу в середине комнаты.

Мужчина был таким нежным, что девочка с удовольствием выполнила бы все, чего бы тот не пожелал; но он лишь подготавливал ее к съемке следующей сцены. Обогнув круглый стол, и мягко уложив Надю животом на столешницу – боком к работающей кинокамере дяди Эдика – он продолжал крепко удерживать ее за кисти вытянутых рук.

Лежа на столе, девочка, слегка ослепленная ярким светом прожектора, задрав голову, ласково смотрела на мужчину в халате; совсем не замечая приближения сзади другого в одной сорочке без штанов. Зато этого второго хорошо видел Антон, которому пришлось прикрыть рот руками, чтобы не вскрикнуть от ужаса; ибо тот мужчина в правой руке нес резиновую плетку. При этом мальчик даже не заметил, как дядя Эдик сумел удачно снять на кинокамеру все его эмоции.

А в этот момент осветитель с кинокамерой в руках, выглядывая из открытого люка подвала дома, снимал с уровня пола приближение мужчины и лежащую на столе давольную Надежду из-под опущенной плетки. Кадр, как в дальнейшем было установлено, получился на славу! Но когда мужчина подошел к столу и занял удобное положение, он красиво взмахнул над собственной головой плеткой и лихо ударить по голым ягодицам девочки. Боль была нешуточной! Получив удар, Надя жалобно прокричала:

– За что?

Ведь до сих пор, когда ее наказывали, то было хотя бы понятно за что. А тут…

– Стоп! – раздалась команда дяди Эдика. Кинокамеры прекратили работу; а недовольный оператор гневно продолжил наставления, обращенные к девочке: – Ни за что, а для чего!!! После удара плетью ты, милашка, становишься более доступной для мужчины. Это, во-первых! А во-вторых, вскрикивать я тебе позволяю, но без каких-либо слов! Я понятно сказал? – спросил он у юной актрисы.

Но девочка молчала. Ей очень хотелось сейчас потереть пострадавшие места, но она не могла этого сделать, потому что вытянутые руки по-прежнему удерживали за кисти. А так как в широко открытых ее глазах появился откровенный ужас – дядя Эдик счел нужным продолжить нотацию:

– По сценарию тебе обещали замужество! А ради этого девицы, по-моему, готовы пойти на все! Деловые люди выкроили время и решили приехать сюда, чтобы поближе познакомиться с тобой еще перед свадьбой. А ты, милашка, должна быть счастлива тем, что мужчины сочли возможным заняться тобой. И благодарной быть им за это! Ты меня поняла?

На что Надя тихо прошептала:

– Да… – и сердечко ее затрепетало в груди, подобно птичке в клетке, в ожидании дальнейших событий.

– Мотор! – раздалась команда дяди Эдика, и плетка снова опустилась на девичий зад. Мышцы ягодиц невольно сжались, а когда расслабились – между ними тут же разместился кусок мужского тела. Но при этом Надя даже не ощущала неудобства от вхождения в нее мужчины, ибо боль от плетки была куда сильнее. Качнув пару раз девочку, мужчина в сорочке прервал контакт и не спеша стал обходить круглый стол со стороны кинокамеры. А дядя Эдик жестко потребовал:

– Благодари его улыбкой!

И Надя выдавила из себя улыбку, испуганно следя глазами за своим мучителем, пока тот, обойдя стол, не взял ее за руки, уступая место у зада тому, что был одет в махровый халат. И все действия над ней повторились вновь. О приятных поцелуях можно было забыть. Мужчины ходили вокруг стола, сменяя друг друга с тем, чтобы при монтаже была возможность выбора самых удачных кадров. А девочку удерживали на столе за вытянутые руки, требуя:

– Голову выше! И улыбайся!

И этой съемке, казалось, не было конца. Надю больно лупили и «сажали на кол»; а она всякий раз жалобно вскрикивала и натянуто улыбалась меняющимся актерам, моля про себя Бога поскорее прекратить эти мучения. Но Тот, как всегда, оставался равнодушным к мольбам страждущих.

А бедный Антошка, не отрываясь, взирал на все это сверху, вздрагивая при каждом ударе. Временами объектив второй кинокамеры удачно подмечал эмоции ребенка. И те мужчины, которые могли наблюдать за мальчиком, умилялись тому, что у него по щекам текли по-настоящему трогательные слезы.

Только когда удовлетворенные артисты вместе отошли от стола – оставив на нем плетку и девочку с раскрасневшим задом – Антону было приказано спуститься вниз и поднести измученной Надежде ее ночную сорочку. Теперь девочка – уже облегченно улыбаясь перед объективом – с помощью мальчика могла одеться. А после раздавшейся команды: «Стоп камеры!» детей отправили наверх для отдыха. Но как только они переступили порог хорошо знакомой им комнаты, дверь за ними тут же была заперта на ключ.

Глава 15

Оказавшись в запертой комнате, где никто из них даже не подумал включить электрическое освещение, Антошка сначала потянул девочку к единственной кровати, предлагая присесть. И та машинально повиновалась; но сидеть после порки она не смогла и тут же встала. Мальчик из солидарности присоединился к ней. Так они и стояли, не произнося никаких слов, крепко держа друг друга за руки. И сколько времени это продолжалось – дети не знали.

Наконец, мальчик отпустил руку девочки и подошел к окну. Он робко подергал за раму; и, к его изумлению, окно без всякого сопротивления распахнулось настежь – дав возможность Антошке, высунуться наружу и осмотреться по сторонам.

Слева у горизонта облака начинали окрашиваться нежным розовым цветом; тогда как справа на темном фоне можно было еще различить некоторые звезды, которые растворялись в глубинах небосвода – уступая настойчивым лучам восходящего солнца; хотя самого светила еще не было видно. Вид из окна был на лужайку с прудом; и мальчик мог видеть – как бегущие по небу облака получили возможность купаться своими отражениями на зеркальной поверхности воды. Чуть прохладный воздух наполняли запахи утренней свежести; и кругом было так тихо, как бывает только за городом.

Антошке невольно вспомнились те времена, когда он вместе со своей бабушкой жил в деревне. Ведь именно в этот час – когда теплая летняя ночь, переходящая в утро, одаривала мир сладкой дремотой – бабушка уходила доить корову с тем, чтобы принести в дом теплое парное молоко. И мальчик подумал, прежде всего, о хозяевах этого дома: «Наверное, все уже уснули».

И хотя лично с ним пока ничего плохого здесь не происходило; но ребенок прекрасно понимал, что долго так продолжаться не будет. Ведь Карабас при расставании сказал, что они «сделают все, что требует сценарий». Никакого сценария мальчик, конечно, не читал, но хорошо помнил уроки перед отъездом. Беда, как он догадывался, была не за горами; и Антошке неудержимо захотелось избежать ее!

Поэтому мальчик оглянулся на измотанную Надю и тихо предложил:

– Давай убежим!

Однако девочка сразу вспомнила свою неудачную попытку сбежать из машины. Она испуганно покосилась на запертую дверь и потерла ладонями избитые ягодицы, опасаясь получить еще большую трёпку – если и этот побег не удастся. Но уже в следующую минуту все же подошла к распахнутому окну и вместе с мальчиком выглянула наружу. О, как хотелось на свободу! И Надя, отбросив всякие сомнения в сторону, согласилась:

– Давай! – и принялась помогать Антошке вылести из окошка наружу.

В этот момент никто из беглецов даже не задумывался о реальных трудностях побега. Ведь было совсем не ясно – удастся ли им или нет преодолеть высоту, отделяющую их от земли, а затем колючие заросли кустов шиповника, растущих вдоль забора. Да и сам высокий глухой забор перелезать было не просто. К тому же детям даже в голову не приходило, как нелепо они будут выглядеть ранним утром на сельской дороге привидениями – в белых, наверняка к тому времени порванных колючками, рубашках.

Им просто очень хотелось вырваться на свободу!

Мальчику было неловко в длинной рубашке перелезать через подоконник, но другой одежды для них в комнате просто не было.

Босые ноги Антошки заскользили по металлической покатой крыше веранды; и он чуть было не соскользнул по ней вниз. Хорошо, что Надя крепко держала его за руки, предотвратив неожиданное падение.

А тут еще случилось непредвиденное!

Как только мальчик оказался по ту сторону окна – внизу на лужайке, неожиданно для беглецов, появился громадный пес. Такую охрану – дети никак не могли ожидать. Они ведь не знали, что еще перед ночными съемками, хозяева – как всегда – выпустили пса из его помещения в доме на всю ночь погулять по участку без поводка.

Этот ночной сторож деловито подбежал к пруду, явно чувствуя себя полным хозяином вверенного ему участка земли. Замочив передние лапы, пес полакал воду, после чего потянул смоченным носом, принюхиваясь к запахам окружающего мира. При этом зрение собак – как известно – черно-белое; и ночному сторожу не доставило труда обнаружить белую ночную рубашку мальчика на фоне стены дома из красного кирпича. Зверь был очень хорошо выдрессирован своими хозяевами. Истерически лаять пес не стал; а для начала он лишь угрожающе зарычал, оскалив свои белые зубы; и только после этого пару раз злобно и глухо рявкнул.

Было ясно – спускаться к псу вниз, чтобы оказаться в его громадной пасти никто из детей не мог решиться. О побеге неудачникам следовало, к сожалению, забыть! И Надя не без труда втащила Антошку назад в комнату.

Хорошо еще, что взрослые их попытку не заметили, и дети избежали заслуженного наказания.

Глава 16

В полдень еще сонную Надю – сменив на ней длинную ночную сорочку на короткий халатик – спустили в холл, чтобы снять сцену получения письма. Девочке велели вскрыть конверт, а потом целовать исписанную бумажку и радостно прыгать, пританцовывая вокруг стола в холле. Вот только радости от нее долго не могли добиться из-за того, что сам стол вызывал у бедняжки тяжелые воспоминания прошедших ночных съемок. А увидев, как костюмер принес знакомую плётку, Надежда и вовсе впала в истерику – где смех с икотой перемешивался со слезами; но такого зрелища, как ни странно, хватило на то, чтобы, наконец, снять намеченную сцену.

Однако столь «капризное» поведение юной актрисы вызвало не шуточное раздражение оператора; и по окончанию трудной съемки дядя Эдик выдал ей такую оплеуху, что Надя отлетела в сторону – упав на пол. Зато истерика ее тут же прекратилась; и девочку, утиравшую рукой кровь под носом, отправили наверх к мальчику.

Двое суток детей никто из мужчин не тревожил, держа взаперти. Зато из окна они видели, как продолжались съемки на лужайке; и могли слышать, как в соседней комнате тоже шла съемка подготовки декорации к следующему эпизоду. А там по несколько раз – из-за ошибок в достаточно длинном диалоге – «женихи», одетые во фраки, посмеиваясь, отодвигали комодик от стенки, после чего обращали свое внимание на две пышные подушки лежащие друг на друге у изголовья полуторной кровати. Переложив верхнюю подушку на комодик, они скидывали одеяло прямо на пол и красиво углом вверх устанавливали другую подушку на простыне.

На исходе второго дня дядя Эдик, зайдя к детям в комнату, ловко шлепнул Надю по заду; а так как девочка не показала ему никаких болезненых эмоций – мужчина принял для себя вполне разумное решение продолжить съемки с юными артистами уже на следующий день. В конце концов – пора было возмещать убытки на их ежедневную кормежку, состоящую из двух тарелок отварных макарон и двух стаканов слабого, но все же сладкого чая.

Надежду вырядили в белый свадебный наряд, который представлял собой открытый корсет на шнуровке сзади и шикарную юбку сплошь из оборочек. Сзади юбка имела чуть волочащийся по полу шлейф, который плавно поднимался к переду и соединял бока острым углом на уровне колен девочки. От этого угла до талии шел разрез на разъемной молнии, расстегнуть которую можно было только снизу вверх; тогда как сама талия юбки застегивалась на крючок. На ноги «невесты» были надеты эластичные чулки – чуть выше колен – с кружевами на латексе и лакированные босоножки на высоких шпильках; а голову украсили венком с короткой фатой.

Антошка же получил белую сорочку с галстуком бабочкой и синий костюмчик из пиджачка с шортиками на резинке. Помимо этого ему были выданы белые хлопчатобумажные колготки и синие лакированные полуботинки. Причем колготки и полуботинки оказались немного маловаты. Видимо его предшественник на подобных съемках был меньше ростом.

Теперь дети представляли собой нарядную пару; и выряди их так в самый первый день пребывания здесь – юные артисты с удовольствием красовались бы перед всеми. Но сейчас никакой радости они не испытывали.

Взглянув строго на них, дядя Эдик потребовал:

– Малыш, возьми шлейф юбки, натяни его и пройдитесь вдвоем туда-сюда! – а когда дети послушно прошлись по холлу гуськом, мрачно уставившись в пол, то услышали его недовольное замечание: – Во время съемки я не потерплю ваших постных физиономий! Выдеру вас – так и знайте! Как миленькие – станете у меня сиять улыбочками!

На что Надя подумала: «Карабас хотя бы улыбаться не заставляет». А мужчина тем временем подошел к ней и бесцеремонно потянул замочек молнии юбки кверху – увеличивая разрез спереди где-то на 15–20 сантиметров. Теперь при каждом шаге – если хорошо натягивать шлейф – в разрезе стали появлятся бедра девочки, пикантно показывая ажурный краешек чулок. Проверив это – дядя Эдик был вполне доволен результатом; после чего зычно крикнул, как бы в пустоту:

– Ребята, через полчаса будьте готовы!

По истечении этого времени к детям в холл начали подходить мужчины, одетые в черные фраки с белыми укороченными сорочками и черными карнавальными масками, которые были приподняты на лбы. И пока лица их были открыты, Надя и Антон могли узнать и костюмера Костю, и привратника, и здоровяка осветителя, и звукооператора. Почти тут же к ним присоединились и двое актеров, которые снимались с Надей у стола. Они были так же во фраках, только вовсе без масок. Очень скоро к распахнутым воротам участка подъехал черный лимузин. Из него вышел шофер и, поздоровавшись в холле за руку со всеми мужчинами, он поднялся на второй этаж.

В отсутствие шофера, дядя Эдик пригласил детей в салон громадного автомобиля. И, несмотря на то, что на душе юных артистов было тревожно – оба с детским интересом осмотрели и пощупали впервые увиденный ими интерьер лимузина. Дядя Эдик позволил им пройтись по всему салону и сесть на самый удаленный от входа диванчик; тогда как сам уселся рядом с дверью и извлек из кармана тюбик детского крема, решив «поухаживать» за юными артистами, прежде всего – ради будущего оправдания перед Вадимом Петровичем, чтобы дети могли подтвердить «заботу» о них; хотя прекрасно понимал, что к моменту откровенных съемок крем впитается; и контакт с мужчинами у этих двоих будет жестким, как того требовал заказчик.

– Подойди ко мне, малыш! – уверенно подозвал дядя Эдик мальчика.

Салон лимузина был настолько свободен, что ребенок, не пригибаясь, сделал несколько шагов – терпя боль тесной обуви; а когда Антошка – исполняя приказ – повернулся спиной к дяде Эдику, тот одним разом стянул с него все штаны.

– Нагнись! – потребовал мужчина и больно смазал кремом заднее отверстие ребенка, после чего натянул ему штаны на ягодицы и оттолкнул от себя, подзывая уже девочку словами: – А теперь ты!

Требовать, чтобы Надя нагнулась – не было необходимости, потому что крыша лимузина не позволяла ей выпрямиться. Зато тяжелый из-за оборочек шлейф юбки упорно спадал вниз, пряча от мужчины девичий зад. Отстраняя шлейф второй раз, дядя Эдик буркнул:

– Поддержи!

И девочка неловко подтянула накрахмаленную юбку в оборках к своей груди; чем напомнила Антошке бабу на чайнике, которая когда-то была у его бабушки в деревне. Только у той бабы не было ног, а тут они торчали из-под юбки. На короткий миг это даже вызвало улыбку ребенка. А дядя Эдик – смазав кремом заднее отверстие Нади – звонко шлепнул юную артистку по заду, после чего выбросил в придорожную канаву уже пустой тюбик из-под крема.

Неприятное ощущение после грубой смазки, при сидении на дальнем диванчике, указывало детям на то, что их ожидает – отчего те совсем приуныли. Отметив это, дяди Эдик криво усмехнулся и строго заявил им:

– Смотрите на жизнь веселее! – после чего выдал инструкции: – Когда из лимузина выйдут все мужчины, настанет очередь Антона. Выйдя, ты протянешь свою правую руку Наде.

Всё поняли? – и дети дружно кивнули, а мужчина продолжил: – Потом вдвоем на вытянутой руке торжественно подойдете к крыльцу! При всем этом обоим не забывать сиять улыбками! А сейчас сидите здесь и ждите!

И дети еще с четверть часа пропотели в душном автомобиле. Лишь тогда, когда шофер во фраке появился на крыльце, дядя Эдик вышел наружу – освободив место веселой компании. А когда все уселись – лимузин дал задний ход. Отъехав на сотню метров от ворот, автомобиль остановился. А после взмаха руки дяди Эдика – стоящего у калитки за штативом с кинокамерой – лимузин лихо рванул с места. Преодолев достаточно быстро путь до распахнутых ворот, автомобиль, уже не спеша, заехал во двор; после чего компания мужчин дружно выскочила из него на широкое крыльцо.

– Веселей, ребята! Всем радоваться! – требовал дядя Эдик за кинокамерой.

И мужчины в масках, громко хохоча, принялись на крыльце распивать шампанское, посматривая в сторону подводимой к ним невесты. А «женихи», встретив «невесту» – под одобрительные крики собравшейся публики: «Пей до дна!» – буквально влили растерявшейся девочке содержимое бокала в горло; заставив именно так познакомиться с шипучим напитком.

В суматохе мальчик был оттеснен от Надежды. А у той от выпитого шампанского закружилась голова; и она, запутавшись в шлейфе, нечаянно упала прямо на ступени – потеряв свою фату. И хотя Антон не вполне удачно постарался водрузить фату опять на голову девочки, а оба «жениха» с хохотом поставили «невесту» на ноги; но именно такое «падение девицы» – совсем не предусмотреное сценарием – было оставлено в фильме.

Затем «женихи» повели «невесту» в дом, предоставив всем остальным весело последовать за ними. В холле все продолжили веселиться за накрытым столом, который просто ломился от вкусных угощений. Но среди всевозможных салатов, мясных и рыбных нарезок, а так же яблок с грушами – не было никакой воды! Поэтому дети вынуждены были смачивать свои горла шампанским, поддерживая неоднократно звучавшие торжественные тосты:

– Выпьем, друзья, за настоящую любовь!

Так полуголодные юные артисты – по обещанию дяди Эдика – гуляли с другими на столь необычной свадьбе, где у «невесты» было аш два «жениха»! Да и сам оператор, обойдя с кинокамерой веселящуюся публику за столом два раза, присоединился к их трапезе; и веселье продолжилось уже вместе с ним. А через некоторое время – приятно пополнив за столом свой желудок – слегка поддатый дядя Эдик бодро скомандовал:

– Ну, хватит! Пошли! Мальчик, натяни шлейф! – а сам вновь взялся за кинокамеру.