Текст книги "Петербургские женщины XVIII века"

Елена Владимировна Первушина
Петербургские женщины XVIII века

 
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
 
 
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли…
По сторонам ледяного лица
Локоны в виде спирали.
 
 
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?
 
 
Сколько возможностей вы унесли,
И невозможностей – сколько? —
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
 
 
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
– Бабушка! – Этот жестокий мятеж
В сердце моем – не от вас ли?..
 

1914 г. Марина Цветаева

Женский мир

Юрий Лотман в своей знаменитой книге «Беседы о русской культуре» пишет: «Мы уже говорили о том, как менялся, развивался и складывался нравственный облик человека XVIII – начала XIX века. Но при этом, хотя мы все время говорили „человек“, речь шла о мужчинах. Между тем женщина этой поры не только была включена, подобно мужчине, в поток бурно изменяющейся жизни, но начинала играть в ней все большую и большую роль… Женское влияние редко рассматривается как самостоятельная историческая проблема. Разумеется, женский мир сильно отличался от мужского. Прежде всего тем, что он был выключен из сферы государственной службы. В Табели о рангах было специально и подробно оговорено, что женщины имеют права, связанные с чином их отцов (до замужества) и мужей (в браке). Позже эти бюрократические ранги все более разрастались. При Анне и при Елизавете было установлено, дамы какого класса имеют право носить золотое шитье на платьях, а какого серебряное, какова должна быть ширина кружев и т. д.

Появилось выражение „дама такого-то класса“. Позже Вяземский записал в дневнике слова иностранца, который с изумлением говорил, что в Петербурге на Васильевском острове на Седьмой линии он любил даму XII класса. Итак, чин женщины, если она не была придворной, определялся чином ее мужа или отца».

И в самом деле, историкам, как правило, нужно сделать сознательное усилие, чтобы обратить внимание на женщин, живших в ту или иную историческую эпоху. Буквально до XX века у женщин было мало шансов появиться на исторической сцене. Они не состояли на государственной службе, не служили в армии, не отправлялись в исследовательские экспедиции, не занимались наукой. Их не видели, о них не помнили. Разве что историки вспоминали имена властительниц, волею судьбы взошедших на трон, или их ближайших спутниц и подруг. Да еще рисовали образы идеальных жен и матерей: кротких, всепрощающих помощниц мужчин, нежных цветков, расцветавших под мужским покровительством.

«Вообще женское развитие – тайна; все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки и слезы – и вдруг является гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум», – пишет А.И. Герцен. Но не потому ли женское развитие происходит в тайне, что мужчины зачастую ничем ему не помогают, а то и препятствуют? Не они ли не дают женскому уму иной пищи, кроме «нарядов, танцев и злословия». Не оттого ли, «гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум» являются «вдруг», что женщина сама, незаметно для мужчины, а то и сознательно скрываясь от него, нашла средства для этого развития?

Разумеется, образ «мудрой хранительницы домашнего очага», нарисованный мужским воображением, был неправдой, точнее не всей правдой. Женская жизнь в XVIII веке была не менее трудной, противоречивой, волнующей, чем мужская.

Кто может рассказать «о времени и о себе» лучше, чем очевидцы – люди, жившие в ту эпоху. Поэтому в книге вы встретите множество цитат из мемуаров и литературных произведений XVIII века. И если будете внимательны, то заметите, что мемуаристы порой противоречат друг другу, по-разному смотрят на одних и тех же людей, на одни и те же события и не всегда точны в описании фактов. Но именно это делает их тексты живыми свидетельствами эпохи, со всеми ее тайнами, противоречиями, умолчаниями, а порой и фальсификациями и откровенной ложью.

Конечно, эту тему не исчерпаешь одной книгой. И день, когда количество трудов, посвященных истории женщин, сравнится с количеством трудов, описывающих историю мужчин, еще очень далек. И все же, прочитав эту книгу до конца, вы будете знать немного больше о том, что это значило: быть женщиной в Петербурге XVIII века.

Семья Петра I

Основатель Петербурга, император и самодержец Всероссийский Петр I Романов, скончался 28 января (8 февраля) 1725 года от тяжелой простуды, осложнившейся почечно-каменной болезнью и уремией. Он простудился во время морского путешествия, когда по пояс в холодной воде спасал севший на мель возле Лахты бот с солдатами.

Похороны первого в государстве лица – это политическое мероприятие, оно проводится по строгому церемониалу. Еще 27 января (7 февраля), когда Петр находился на смертном одре, были амнистированы все осужденные на смерть или каторгу (исключая убийц и уличенных в неоднократном разбое). Весь февраль и первые десять дней марта гроб с телом Петра стоял в большом зале дома Апраксина по соседству с Зимним домом, где император провел последние дни (в самом Зимнем доме не было достаточно большого зала, который вместил бы толпу петербуржцев, пришедших попрощаться со своим повелителем). А 10 марта 1725 года его перенесли в еще недостроенный и не освященный Петропавловский собор. Для погребения императора в сердце Петербурга – Петропавловском соборе соорудили небольшую деревянную церковь, так как еще продолжали оформление храма. В ней разместили под балдахином катафалк с гробом императора и гробом его дочери Натальи, умершей 4 марта.

Друг и сподвижник Петра, вице-председатель Священного Синода, знаменитый просветитель и философ Иоанн Прокопович произнес на его похоронах речь, а позже составил документ, озаглавленный «Краткая повесть о смерти Петра Великого». Описывая катафалк, на котором везли царя, Прокопович отмечает: «За гробом императорским следовала плачущая государыня, ея императорское величество, в печальном платье, с закрытым лицом черною материею, весьма изнемогающая от печали и болезни. При ея величестве ассистенты были два из сенаторов первейшие. Высокая же ея величества фамилия подобным образом, в таком же платье, за ея величеством следовала таковым порядком: в первом месте по августейшей матери шла дщерь ея величества, государыня цесаревна Анна; во втором другая дщерь, государыня цесаревна Елисавет; в третием его императорского величества племянница, государыня царевна Екатерина, герцогиня Мекленбургская; в четвертом другая ея величества племянница, государыня царевна Параскевия (сестра их высочеств царевна Анна, герцогиня Курляндская, в Санкт-Петербурге не была в то время); в пятом месте шла Мария, в шестом сестра ея Анна, Нарышкины девицы; в седьмом шел его королевское высочество Кароль герцог Голштинский, в то время жених государыни Анны цесаревны; в осьмом его высочество Петр, великий князь; по нем шли господа Александр и Иоанн Нарышкины, а великая княжна Наталия Алексеевна за приключившейся немощию не присутствовала. По сих следовали сенаторские, княжеские, графские и баронские жены, а такоже и прочие шляхетства знатнейшего и долгую процессии часть составили».

Печальная процессия Петра I. Фрагмент

Вероятно, у читателя (если он, конечно, не профессиональный историк) сразу возникнет вопрос: кто все эти женщины? Нам привычно видеть Петра в мужской компании: вот он в плотницкой рубахе курит трубку и пьет пиво в компании голландских шкиперов, вот в мундире бомбардира развлекается с другими офицерами, вот:

 
<…>
он промчался пред полками,
Могущ и радостен как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова —
В пременах жребия земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны;
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И, счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин.
 

1828–1829 гг. А.С. Пушкин

И все же за гробом царя идут не «птенцы гнезда Петрова», а его семья – шесть женщин. Седьмая горюет дома. Гроб восьмой – дочери Натальи, умершей незадолго до Петра, – едет на том же катафалке. Еще пятеро: царевны Екатерина, Наталья и Маргарита, царица Марфа, вдова царя Федора Алексеевича, и принцесса Шарлотта-Христиана София, супруга царевича Алексея, уже похоронены в Петропавловском соборе. И с тем, кем были эти женщины, какую роль сыграли они в жизни Петра и в истории России, нам и предстоит разобраться в этой главе.

Московские царицы

Для начала вернемся из Петербурга в Москву, из века XVIII в век XVII.

3 марта 1669 при родах умерла Мария Ильинична Милославская, супруга царя Алексея Михайловича. О жизни Марии Ильиничны самым красноречивым образом свидетельствуют несколько цифр: она вышла замуж 24 лет от роду, прожила в браке 21 год и родила 13 детей, из которых ее пережили три сына: Федор, Иоанн и Алексей (умер в январе 1670 г.), и четыре дочери: Марфа, Софья, Екатерина, Мария и Феодосия (пятая дочь – тринадцатый ребенок – маленькая царевна Евдокия – также умерла сразу после рождения). Современники отмечают, что царица «отличалась кротким, добрым нравом и скромностью», что не удивительно, вряд ли у вечно беременной женщины находилось время и силы на политические интриги.

Тишайший Алексей Михайлович вдовел два года, а засим снова женился на девятнадцатилетней Наталье Кирилловне Нарышкиной, бывшей воспитанницей друга царя, боярина Артамона Матвеева, большого любителя наук, обставившего и содержавшего свой дом на западный манер. Матвеев женился на шотландке Марии Гамильтон, дочери роялиста, покинувшего Британию после казни короля Карла Первого. Мария была настоящей светской дамой, умеющей бывать в обществе и вести просвещенные беседы с гостями мужа. В том же духе она воспитывала свою приемную дочь.

Вероятно, Алексей Михайлович не смог устоять против столь редкого на Руси удовольствия: беседы с умной изящной девушкой, державшейся одновременно скромно и непринужденно. Он выбрал ее себе в жены из семидесяти невест, прибывших по традиции на царские смотрины.

«Нынешняя царица Наталья, – пишет прибалтийский путешественник Рейтенфельс, – хотя отечественные обычаи сохраняет ненарушимо, однако ж, будучи одарена сильным умом и характером возвышенным, не стесняет себя мелочами и ведет жизнь несколько свободнее и веселее. Мы два раза видели ее, когда она была еще девицею. Это женщина в самых цветущих летах, росту величавого, с черными глазами навыкате, лицо имеет приятное, рот круглый, чело высокое, во всех членах тела изящную соразмерность, голос звонкий и приятный, манеры самые грациозные».

Как пример вольнодумства юной царицы Рейтенфельс приводит такой случай: «Русские так привыкли к скромному образу жизни своих государынь, что когда нынешняя царица (Наталья Кирилловна Нарышкина), проезжая первый раз посреди народа, только открыла окно кареты, они не могли надивиться такому смелому поступку. Впрочем, когда ей объяснили это, она с примерным благоразумием охотно уступила мнению народа, освященному древностью». Однако известно, что Наталья 15 Кирилловна еще не однажды выезжала в открытом экипаже вместе с Алексеем Михайловичем в подмосковные дворцы. Ей удалось склонить царя к этому маленькому нарушению древних обычаев. Возможно потому, что демонстрация красавицы-жены льстила его самолюбию.

Для любимой жены царь устроил в своей главной резиденции, подмосковном селе Преображенском европейское развлечение – театр. Автором пьесы и режиссером стал проживавший тогда в Москве лютеранский пастор Иоганн Готфрид Грегори. Он собрал более шестидесяти подростков – детей служилых и торговых иноземцев – и обучил их театральной науке.

Пьеса «Эсфирь или Артаксерксово действо» была рассчитана на десять часов игры, но царь смотрел все, не сходя с места. И не мудрено – некоторые монологи пьесы звучали, как страстное признание в любви Наталье, которое в реальной жизни было неуместно для его царственной особы:

 
О живота моего утешение
И сердца моего услождение!
Скорь бо в грудех моих пребывает,
Зане сила ми оскудевает,
Яко же сердце мое желает изъявити,
Како тя души моего сердца имам любити!
 

1672 г.

В следующем, 1673 году Грегори поставил второй спектакль. Тоже на библейский сюжет: «Комедия из книги Иудифь или Олоферново действо». Под его легким пером история суровой патриотки Юдифи, казнившей вражеского полководца Олоферна, превратилась также в историю любви. Олоферн говорил Юдифи: «Не зрише ли, прекрасная богиня, яко сила красоты твоея мя уже отчасти преодолевает? Смотрю на тя, но уже и видети не могу. Хощу же говорити, но языком больши прорещи не могу. Хощу, хощу, но не могу же, не тако от вина, яко от силы красоты твоея низпадаю!»

Наталья родила царю сына Петра (30 мая 1672 г.) и двух дочерей – Феодору (1673 г.) и Наталью (1674 г.). Феодора прожила недолго, а Петр и Наталья выросли вместе и крепко сдружились, что оказалось весьма кстати, так как детство им выпало нерадостное. В 1676 году Алексей Михайлович умер, и на престол вступил четырнадцатилетний царевич Федор, сын Марии Милославской. Разумеется, при дворе сразу же сформировались две партии – одна поддерживала Милославских, вторая Нарышкиных. Наталья Кирилловна с детьми жила в Преображенском и не показывалась в Москве.

Софья-правительница

Царь Федор правил семь лет и показал себя рассудительным и деятельным юношей, подающим большие надежды, которым, однако, не суждено было воплотиться в реальность. После его смерти партия Нарышкиных на некоторое время взяла верх, им удалось провозгласить следующим царем юного Петра. Но Милославские, видя, что власть уходит у них из рук, подняли стрельцов на бунт. Многие Нарышкины были убиты. Стрельцы ворвались и в царские покои. Царица Наталья еле успела спрятать в церкви сына Петра и пасынка, 14-летнего Ивана, но там их настигли двое стрельцов с ножами. Кто-то крикнул, что у алтаря кровь проливать нельзя, убийцы замешкались, поссорились, и царица смогла спрятать царевичей в задних комнатах дворца.

А.П. Антропов. Портрет царицы Софьи. 1772 г.

В конце концов был найден компромисс, хотя бы на словах примирявший обе враждующие партии. Царями были провозглашены сыновья покойного государя от обоих браков – Иван («старший» царь) и Петр («младший»). Регентшей же стала царевна Софья. Равновесие, однако, было неустойчивым: Наталья Кирилловна понимала, как выгодна была бы сторонникам Софьи смерть малолетних соправителей, и берегла их пуще собственного глаза. Не случайно ее политические противники прозвали царицу «медведицей». Софья оказалась не только ловким политиком, умело соблюдающим баланс между различными партиями, но и талантливым экономистом. Осенью того же 1682 года в Москве вспыхнул новый бунт – на этот раз недовольство высказывали старообрядцы. Им удалось снова возмутить стрельцов. Царскую семью и двор уведомили, что если кто-то из них заступится за церковные власти, то всем, начиная с юных царей, «от народа не быть живым». Софья усмирила бунт раскольников, действуя то хитростью, то силой. Она смело назначила «прение о вере» в Грановитой палате и там, втянув предводителей раскольников в яростный спор, продемонстрировала выборным стрельцам, что их новые лидеры просто смутьяны и скандалисты. Прения затянулись до вечера, а ночью раскольники, у которых почти не осталось сторонников, были схвачены и вскоре казнены.

При Софье в России были утверждены единые стандарты мер и весов (1686 г.) и государственный тариф на ямские перевозки (1688 г.). Софья и ее сподвижники – Василий Голицын и Федор Шакловитый – совершенствовали систему законов по защите имущества подданных. Возглавляемый Голицыным Посольский приказ заключил выгодные договоры с Данией и Швецией, укрепил связи России с Францией, Англией, Голландией, Испанией, Священной Римской империей, папским престолом, мелкими государствами Германии и Италии. Русские войска вели битвы с турками в Крыму и на Азове.

Но цари-наследники подрастали. Софья отдавала предпочтение своему родному брату Ивану Алексеевичу. В году она женила его на первой красавице двора Прасковье Федоровне Салтыковой, надеясь закрепить власть Милославских рождением наследника. Однако у царя Ивана и Прасковьи рождались только девочки. Старшие Мария и Феодосия умерли в младенчестве, а младшие Анна, Екатерина и Прасковья – это те самые «его величества племянницы», которые в 1725 году пойдут за гробом Петра следом за его дочерьми.

Наталья Кирилловна поспешила выбрать невесту и для Петра. Ею стала Евдокия Федоровна Лопухина. Свадьбу сыграли в феврале 1689 года.

«Род же их, Лопухиных, был из шляхетства среднего, токмо на площади знатного, для того, что в делех непрестанно обращалися по своей квалиты знатных, а особливо по старому обыкновению были причтены за умных людей их роду, понеже были знающие в приказных делех, или, просто назвать, ябедники, – пишет князь Борис Куракин в своем сочинении „Гистория о царе Петре Алексеевиче“. – Род же их был весьма людный, так что чрез ту притчину супружества, ко двору царского величества было введено мужеского полу и женского более тридцати персон. И так оный род с начала самого своего времени так несчастлив, что того ж часу все возненавидели и почали рассуждать, что ежели придут в милость, то всех погубят и всем государством завладеют. И, коротко сказать, от всех были возненавидимы, и все им зла искали или опасность от них имели.

О характере принципиальных их персон описать, что были люди злые, скупые, ябедники, умом самые низкие и не знающие нимало во обхождении дворовом, ниже политики б оный знали»…

Евдокия Лопухина

Молодая царица вскоре забеременела, и Петр, вероятно, не желая играть с судьбой в чет-нечет, решил взять власть в свои руки. В Троице-Сергиевом монастыре было собрано тайное ополчение, к которому присоединились солдаты и стрельцы. На сторону Петра перешел царь Иван. Молодые цари свергли свою регентшу и заточили ее в Новодевичий монастырь, а ее приближенных казнили. В 1690 году у Петра и Евдокии родился сын – царевич Алексей, что давало младшему брату политическое преимущество перед старшим. Впрочем, пока он увлечен своими потешными полками и военными учениями и проявляет мало интереса к политике.

Историк С.М. Соловьев писал: «Семнадцатилетний Петр был еще не способен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи, великий человек объявился позже, и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел».

Московские царевны

Следующие несколько лет современники называли иногда «правлением царицы Натальи Кирилловны». Впрочем, тут же оговариваются, что новая правительница была ни мало не похожа на предыдущую.

«Сия принцесса доброго темпераменту, добродетельного, только не была ни прилежная, ни искусная в делах, и ума легкого. Того ради вручила правление всего государства брату своему, боярину Льву Нарышкину и другими министрам», – пишет Борис Куракин.

Юной Наталье Алексеевне, по-прежнему жившей в Преображенском, вероятно, не хватало компании брата, когда у него появились свои, мальчишеские забавы, в которых она, как девочка, не могла принимать участия, поскольку в то время это считалось неуместным. Совсем одиноко ей стало, когда в 1694 году умерла Наталья Кирилловна, а в 1697 году Петр уехал с посольством за границу.

И.Н. Никитин. Портрет царевны Натальи Алексеевны. Начало XVIII в.

В 1698 года у Натальи Алексеевны к тому времени появился приемный сын – в 1698 году Петр заставил Евдокию Лопухину принять постриг, а образование и воспитание малолетнего царевичем поручил сестре.

Двумя годами раньше умер «старший царь» Иван Алексеевич, и его вдова Прасковья Федоровна вместе с тремя выжившими дочерьми – Анной, Екатериной и Прасковьей соответственно четырех, трех и двух лет от роду – поступила под опеку Петра. Им был отведен Измайловский дворец. Тихая и скоромная вдовая царица была, вероятно, хорошим психологом и дипломатом – она быстро сдружилась с молодым царем и его сестрой. Кроме того, при посредстве браков своих дядей, а также родного и двоюродных братьев. Прасковья была в родстве с Трубецкими, Прозоровскими, Стрешневыми, Куракиными, Долгорукими, поэтому обладала определенным политическим влиянием. В 1698 году вдовой царице нанес визит посол императора римского. Благодаря этому визиту мы можем получить представление о том, как текла жизнь в Измайлове, когда там гостили обитатели Преображенского.

И.Н. Никитин. Портрет царевны Прасковьи Ивановны. 1714 г.

«За послом, – пишет секретарь Корб, – следовали музыканты, чтобы гармоническую мелодию своих инструментов соединить с тихим шелестом ветра, который медленно стекает с вершины деревьев. Царицы, царевич и незамужние царевны, желая немного оживить свою спокойную жизнь, которую ведут они в этом волшебном убежище, часто выходят на прогулку в рощу и любят гулять по тропинкам, где терновник распустил свои коварные ветви. Случилось, что августейшие особы гуляли, когда вдруг до их слуха долетели приятные звуки труб и флейт; они остановились, хотя возвращались уже во дворец. Музыканты, видя, что их слушают, стали играть еще приятнее. Особы царской крови, с четверть часа слушая симфонию, похвалили искусство всех артистов».

«Царевых племянниц» учили немецкому и французскому языку и танцам – вероятно, с прицелом на браки с иностранными правителями. Но царевны в иноземных науках так и не преуспели. Однако от своих планов Петр не отказался – неслучайно голландский живописец Корнелиус де Бруин, присланный Петром в Измайлово, в 1703 году пишет портреты царицы и царевен в европейских платьях.

«Поговорив со мною часа с два, его величество, приказавший во все это время угощать меня разными напитками, оставил меня, и князь Александр подошел ко мне, – пишет де Бруин в своих мемуарах „Путешествие в Московию“. – Он сказал мне, что царь, узнав, что я искусен в живописи, пожелал, чтобы я снял портреты с трех юных малых княжон, дочерей брата его, царя Ивана Алексеевича, царствовавшего вместе с ним до кончины своей, последовавшей 29 января 1696 года. Это, собственно, и было главным поводом, прибавил он, для чего я приглашаюсь теперь ко двору. Я с удовольствием принял такую честь и отправился с сим вельможей к царице, матери их, в один потешный дворец его величества, называемый Измайловым, лежащий в одном часе от Москвы, с намерением прежде увидеть княжон, чем начать уже мою работу. Когда я приблизился к царице, она спросила меня, знаю ли я по-русски, на что князь Александр ответил за меня отрицательно и несколько времени продолжал разговаривать с нею. Потом царица приказала наполнить небольшую чарку водкой, которую она и поднесла собственноручно князю, и князь, выпив, отдал чарку одной из находившихся здесь придворных девиц, которая снова наполнила чарку, и царица точно таким же образом подала ее мне, и я, в свой черед, опорожнил ее. Она попотчевала также нас и по рюмке вином, что сделали и три молодые княжны. Затем был налит большой стакан пива, который царица опять собственноручно подала князю Александру, и этот, отпивши немного, отдал стакан придворной девице. То же повторилось и со мною, и я только поднес стакан ко рту, потому что при дворе этом считают неприличным выпивать до дна последний подносимый стакан пива. После этого я переговорил насчет портретов с князем Александром, который довольно хорошо понимал по-голландски, и когда мы уже собирались уходить, царица и три ее дочери-княжны дали нам поцеловать правые свои руки. Это самая великая честь, какую только можно получить здесь».

Он оставил описание царицы и ее дочерей: «В это время я получил дозволение взять к себе на дом портреты молодых княжон, нарисованных мною в рост, для окончания. Царь приказывал мне несколько раз кончить их поскорее, потому что он должен был отослать куда-то эти портреты, но куда именно, я не знал. Я исполнил это приказание с возможной поспешностью, представив княжон в немецких платьях, в которых они обыкновенно являлись в общество, но прическу я дал им античную, что было предоставлено на мое усмотрение.

Портрет царицы Прасковьи Федоровны. Начало XVIII в.

Перехожу теперь к изображению царицы, или императрицы, Прасковьи Федоровны. Она была довольно дородна, что, впрочем, нисколько не безобразило ее, потому что она имела очень стройный стан. Можно даже сказать, что она была красива, добродушна от природы и обращения чрезвычайно привлекательного. Ей около тридцати лет. По всему этому ее очень уважает его величество царевич Алексей Петрович, часто посещает ее и трех молодых княжон, дочерей ее, из коих старшая, Екатерина Ивановна, – двенадцати лет, вторая, Анна Ивановна, – десяти и младшая, Прасковья Ивановна, – восьми лет. Все они прекрасно сложены. Средняя белокура, имеет цвет лица чрезвычайно нежный и белый, остальные две – красивые смуглянки. Младшая отличалась особенною природною живостью, а все три вообще обходительностью и приветливостью очаровательною. Любезности, которые оказывали мне при этом дворе в продолжение всего времени, когда я работал там портреты, были необыкновенны. Каждое утро меня непременно угощали разными напитками и другими освежительными, часто также оставляли обедать, причем всегда подавалась и говядина, и рыба, несмотря на то что это было в великий пост, – внимательность, которой я изумлялся. В продолжение дня подавалось мне вдоволь вино и пиво. Одним словом, я не думаю, чтобы на свете был другой такой двор, как этот, в котором бы с частным человеком обращались с такой благосклонностью, о которой на всю жизнь мою сохраню я глубокую признательность».

Петру не слишком нравился традиционный русский уклад Измайлова, где собиралось множество богомольцев, гадалок, странников и странниц выдающий себя за «святых людей». Петр звал эти сборища «госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов». Но, тем не менее, он никогда не заставлял Прасковью перенять европейские манеры, и, по свидетельству современников, «советы и просьбы ее никогда не презирал».

В 1702 году Петр праздновал в Измайлове победу над шведами, царица Прасковья принимала у себя не только Петра и его сподвижников, но и иностранных дипломатов с женами.

Пока Петр сражался за балтийские земли и строил Санкт-Петербург, Наталья задумала новый проект. Вероятно, в детстве она не раз слышала от матери о необыкновенном развлечении, которым тешил ее царь-батюшка. И сейчас царская сестра решила организовать свой театр. Петр поддержал их, приказав передать Наталье «комедиальное и танцевальное платье», а также декорации и тексты пьес, привезенных несколькими годами раньше немецкими театрами в Москву. Актерами были приближенные и слуги. В репертуаре были инсценировки житий святых и пьесы на сюжет переводных романов. Посмотреть спектакли приезжали обитатели Измайлова.