Текст книги "Петербургские женщины XVIII века"

Анна Иоанновна

Еще в 1710 году старшая дочь покойного царя Ивана и Прасковьи Федоровны, Анна Иоанновна, была выдана Петром замуж за герцога Курляндского (маленькое государство на западе Латвии). Празднества продолжались без малого четыре месяца, но молодая чета так и не смогла вернуться в Курляндию – герцог умер в дороге, в 40 верстах от Санкт-Петербурга, на мызе Дудергоф. Вдовая герцогиня по распоряжению Петра приехала в столицу Курляндии Митаву одна и осталась там жить. От ее имени Курляндией управлял российский представитель П.М. Бестужев-Рюмин.

Содержание ей отпускали скудное, и она жаловалась Петру на нехватку денег, чтобы «себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами не только по своей чести, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских достаточно содержать», меж тем как «партикулярные шляхетские жены в Митаве ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего герцогине, при ее недостатках, не бесподозрительно есть».

О митавской затворнице вспомнили только в 1730 году, после смерти Петра II. По предложению Д.М. Голицына и В.Л. Долгорукова Верховным тайным советом (орган управления, созданный при Екатерине Алексеевне) Анна была приглашена на российский престол. Ее заставили подписать «Кондиции» (соглашения), согласно которым без Верховного тайного совета она не могла объявлять войну, заключать мир, вводить новые подати и налоги, производить в чины выше полковника, жаловать вотчины, без суда лишать дворянина жизни, чести и имущества, вступать в брак, назначать наследника престола. Прибыв в Москву и убедившись в верности дворянства, вручившего ей 25 февраля 1730 года челобитную с просьбой о восстановлении самодержавной власти, Анна показала норов, присущий Романовым, и разорвала «Кондиции», а придя к власти, жестоко расправилась с Долгорукими и Голицыным, пытавшимися диктовать ей свою волю.

Л. Каравак. Портрет императрицы Анны Иоанновны

Анна не была красавицей в общепризнанном смысле этого слова. Но так же известно, что корона способна придавать в глазах людей шарм лицам самым заурядным. Наталья Шереметева, глядя из окна своей светлицы на то, как едет на коронацию женщина, которая собирается безжалостно сослать всю семью ее жениха в Сибирь, видит такую картину: «Престрашного она была взору! Отвратное лицо имела. Так велика была: меж кавалеров идет, всех ростом выше и чрезвычайно толста».

Леди Джейн Рондо видит совсем иную женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».

Испанский дипломат герцог де Лириа вносит в портрет, нарисованный Джейн Рондо, новые краски: «Царица Анна была вдовствующею герцогинею курляндскою, когда была возведена на престол, и дочерью царя Иоанна, старшего брата Петра I. Она толста, смугловата, и лицо у нее более мужское, нежели женское. В обхождении она приятна, ласкова и чрезвычайно внимательна. Щедра до расточительности, любит пышность до чрезмерности, отчего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские. Она строго наблюдает повиновение к себе и желает знать все, что делается в ее государстве; не забывает услуг, ей оказанных; но вместе с тем хорошо помнит и нанесенные ей оскорбления. Словом, я могу сказать, что она совершенная государыня, достойная долголетнего царствования».

Еще один портрет нам дает прожившая три года в Петербурге англичанка Элизабет Джастис: «Ее величество высока, очень крепкого сложения и держится соответственно коронованной особе. На ее лице выражение и величия, и мягкости. Она живет согласно принципам своей религии. Она обладает отвагой, необычной для ее пола, соединяет в себе все добродетели, какие можно было бы пожелать для монаршей особы, и хотя является абсолютной властительницей, всегда милосердна».

Императрица предоставила ведение дел созданному ей Кабинету министров во главе с курляндским дворянином Бироном, бывшим для нее самым ближайшим другом и, по слухам, фаворитом. Но не менее чем с Бироном она была дружна с его женой. Семья Биронов жила в Летнем дворце Анны Иоанновны, и императрица нередко начинала с того, что пила кофе в комнатах мадам Бирон.

Свиту императрицы составляли гофмейстерина, шесть статс-дам (которые, как писал современник, «не делают ничего иного, как приходят ко двору чаще, чем иные дамы города»), шесть фрейлин и две камер-фрау. Кроме того, в покоях императрицы служили также камер-юнгферы (комнатные девушки, горничные, убиравшие покои), кастелянши, следившие за ее бельем, и т. д. Из мужчин обеспечением двора занимались обер-камергер, обер-гофмаршал, обер-шталмейстер, оберегермейстер (Анна Иоанновна обожала охоту и метко стреляла), гофмаршал, исполнявший обязанности церемониймейстера, двенадцать камергеров, прислуживавших за столом, а также шталмейстеры и камер-юнкеры.

Императрица Анна строго поделила свою жизнь на официальную и частную. На официальных церемониях она являлась монархиней огромной империи, женщиной, сочетающей величие и роскошь в одежде с любезными манерами. Такой ее запомнили многочисленные иностранные гости Петербурга.

Такой видит ее Элизабет Джастис в Зимнем дворце: «Дворец великолепен; в нем ее величество дает аудиенции всем должностным лицам и по определенным дням обедает там. Дворец очень обширен и величествен. Потолки превосходно расписаны. Трон очень просторен; балдахин богато расшит золотом и имеет длинную бахрому. Кресло, в котором сидит императрица, бархатное; остов его золотой. Там есть также два других кресла, для принцесс. Одна стена комнаты обита красивой позолоченной кожей, покрытой различными прекрасными изображениями, и другая стена, зеркальная, со всевозможными птицами перед ней, тоже выглядит очень мило. Из окна открывается красивая перспектива на реку и плывущие корабли.

Для развлечения дважды в неделю идет итальянская опера, которую содержит ее величество. Туда допускают только тех, кто имеет билеты. Я имела честь дважды видеть ее величество в опере. Оба раза она была во французском платье из гладкого силезского шелка; на голове у нее был батистовый платок, а поверх – то, что называют шапочкой аспадилли из тонких кружев с вышивкой тамбуром и с бриллиантами на одной стороне. Ее величество опиралась на руку герцога Курляндского (Бирона. – Е. П.), ее сопровождали две принцессы, затем остальная знать.

В центре партера стояли три кресла; в среднем сидела ее величество, а по бокам – принцессы в роскошных одеждах. Принцесса Анна была в малиновом бархате, богато расшитом золотом; платье было сшито, как и подобает инфанте. Оно имело длинный шлейф и очень большой корсет. Кудрявую головку Анны красиво покрывали кружева, а ленты были приколоты так, что свисали примерно на четверть ярда. Ее шемизетка была собрана шелком в складки и плотно прилегала к шее. У нее были четыре двойных гофрированных воротника, на голове бриллианты и жемчуг, а на руках браслеты с бриллиантами. Одежды принцессы Елизаветы были расшиты золотом и серебром, а все остальное не отличалось от одежд принцессы Анны.

Одеяния знати, – как мужчин, так и дам, очень богаты. Некоторые дамы были в бархате, и большинство имели на отделке платьев крупные жемчужины. На других были гладкие силезские шелка, отделанные испанскими кружевами. Мужчины обычно носили бархат, расшитый золотом и серебром, каковым умением русские знамениты, как знамениты показной пышностью и парадностью. Думаю, что в этом русский двор невозможно превзойти».

И на церемонии спуска корабля на воду: «Другое развлечение – ходить смотреть спуск кораблей на воду; это действительно захватывающее зрелище. Императрица всегда присутствует на церемонии спуска. Чтобы наблюдать за спуском корабля, для ее величества и знати готовится удобное место, его покрывают красной тканью. Готовится и угощение из конфет; кроме того, принято выпить за успешный сход корабля.

Много священников и других господ спускаются на корабле.

Во время его схода со стапеля ее величество трижды или четырежды крестится, молясь за удачную судьбу корабля. На борту находятся музыканты, они начинают играть, как только корабль окажется в воде.

Затем ее величество следует в Адмиралтейство. Человек, построивший корабль, преподносит ей маленький серебряный молоточек, и она забивает первый гвоздь в другой корабль, строящийся на стапеле. Императрица соизволяет дать также столько дукатов, сколько пушек на корабле»…

Такой видит ее Джейн Рондо на торжественном приеме в честь взятия русскими войсками Данцига. (В 1733 г. после смерти польского короля Августа II началась война за польское наследство, в которой приняли участие Россия и Франция. Последняя поддерживала кандидатуру тестя Людовика XV Станислава Лещинского. Россия же поддерживала сына Августа II – будущего короля Августа III. Русские войска под руководством сначала Ласси, а затем Миниха осадили Данциг, где засел Станислав, которому впоследствии удалось бежать из крепости. В качестве военнопленных в Петербург были привезены французские офицеры, участвовавшие в неудачном десанте, высаженном французской эскадрой, пришедшей на помощь гарнизону Данцига.)

«Тогда погода была очень жаркая, поэтому увеселения происходили в саду летнего дворца. Дамы были одеты в наряды, состоявшие из белого лифа из тонкой накрахмаленной кисеи с серебряными цветами; и пикейные юбки различных цветов, по вкусу каждой. Меня позабавило, как некий джентльмен описал одну даму; когда я не поняла, кого он имеет в виду, он сказал: „Cellala avec le cotillon rouge“ („Вон та, в красной юбке“). Прически были только из собственных волос, коротко подстриженных и завитых крупными естественными локонами, на голове – венки из цветов.

Императрица и императорское семейство обедали в гроте, обращенном к длинной аллее, которая заканчивалась фонтаном и была обрамлена высокими голландскими вязами. По всей длине аллеи тянулся длинный стол, одним концам упиравшийся в стол императрицы в гроте. Над этим длинным столом был навес из зеленого шелка, поддерживаемый витыми колоннами, которые снизу доверху были украшены сплетенными живыми цветами. Между этими колоннами вдоль всего стола с каждой стороны в нишах живой изгороди были устроены буфеты: на одном – столовая посуда, на другом – фарфор. Дам для кавалеров определял жребий, и соответственно этому пары сидели за столом, так что мужчины и женщины чередовались. За столом сидело триста человек, и для каждой перемены требовалось шестьсот тарелок, а перемен было две и десерт. После обеда общество, разбившись на группы, развлекалось в саду до вечерней прохлады, когда сад чудесно осветился, и под тем же навесом, где мы обедали, начался бал. Иллюминированные витые колонны выглядели очень мило. Музыканты помещались за высокой живой изгородью, так что создавалось впечатление, будто музыка звучала благодаря божественности самого этого места. Когда начался бал, ввели французских офицеров, взятых в плен при Данциге. Признаюсь, я посчитала это столь жестоким, что подошла поближе, дабы понаблюдать за их поведением в такой затруднительной ситуации. Их командир, граф де ла Мот, – видный мужчина примерно пятидесяти пяти лет, был серьезен и держался с мужественным достоинством. Было заметно, что в душе он чувствует свой позор и презирает это оскорбление. После того как все они поцеловали руку ее величества, она обратилась к этому командиру, сказав, что он, должно быть, удивлен выбором времени, когда она решила допустить их к себе, но его соотечественники столь дурно обошлись с ее подданными, имевшими несчастье попасть в плен к французам, что теперь в ее власти отомстить им, однако она не намерена мстить более ничем, помимо этого унижения. Поскольку же французы – люди благовоспитанные, она надеется, что прелести некоторых дам смогут сгладить даже его. Затем императрица обратилась к нескольким дамам, которые, как ей было известно, говорили по-французски, с пожеланием постараться помочь этим джентльменам не чувствовать себя пленниками, по крайней мере, в этот вечер. И в ее присутствии они под честное слово были при своих шпагах. Из-за своего любопытства я оказалась поблизости от нее, и она обратилась ко мне первой, так что мне выпало развлекать первого из них. Он, следуя обычаям вежливости своей страны, сказал ей с поклоном, что ее величество нашла способ завоевать их дважды, ибо (он надеется) месье Миних отдаст им справедливость, признав, что, несмотря на его храбрость, они не добровольно сдались ему; теперь же их сердца с удовольствием подчиняются этим очаровательным победительницам».

На одно из «выходных» платьев императрицы можно взглянуть в Оружейной палате Московского Кремля. Оно сшито из золотой парчи и шелка и отделано золотым кружевом и тесьмой и словно распространяет вокруг себя приглушенный золотой свет. Подол платья украшает роскошная кружевная сетка, сплетенная из золотых нитей. Особенно интересен шлейф, выполненный на подкладке из позолоченной парчи с муаровыми разводами. С помощью особой системы серебряных шнуров и кистей его можно было поднимать и драпировать.

А в Русском музее в Санкт-Петербурге можно увидеть статую Анны Иоанновны, созданную Бартоломео Карло Растрелли, отцом архитектора Бартоломео Франческо Растрелли. Бронзовая императрица властно опускает свой скипетр, словно отдавая приказ, а за ней спешит маленький арапчонок, несущий «державу» – золотой шар с крестом, являющийся одним из символов государственной власти монарха.

А вот портрет императрицы в домашней обстановке, набросанный той же Джейн Рондо.

«Однако хотя я и очень люблю рукодельничать (это было счастьем для меня, ибо скрашивало много часов одиночества), я бы не рискнула взяться за столь большую вышивку: узоры нужны графине Бирон, у которой много работниц, чтобы заняться ею. Она большая любительница вышивания и, услышав, что у меня есть несколько вышивок моей собственной работы, пожелала увидеть их. Она посылает за мной два или три раза в неделю, чтобы поработать. В этом есть две стороны, доставляющие мне удовольствие. Во-первых, при том положении, которое занимает м-р Рондо, это может быть ему полезно, а во-вторых, благодаря этому я вижу царицу в такой обстановке, как было бы невозможно при любых иных обстоятельствах, поскольку она всегда приходит в комнату, где мы вышиваем. Так как апартаменты ее соединены с апартаментами графини, она выходит и входит по несколько раз за вечер, и при ее появлении мы не встаем. Иногда она подсаживается к общим пяльцам и работает вместе с нами. Она задает мне много вопросов об Англии, особенно о королеве. Она говорит, что имеет столь горячее желание повидать королеву, что встретилась бы с нею на полпути. Ей, кажется, нравится, когда я пытаюсь говорить с нею по-русски, и она настолько снисходительна ко мне, что помогает преодолевать затруднения, которые случаются то и дело: ведь я говорю очень плохо; но я понимаю большую часть разговоров, и мне доставляет огромное удовольствие видеть столько человеколюбия в особе, обладающей такой деспотической властью.

В комнате вместе с нею обычно присутствует пять или шесть дам и один или двое кавалеров, ведущих дружескую беседу. В этой беседе она участвует как равная; она неизменно сохраняет свое достоинство, но держится так, что избавляет нас от постоянного благоговейного трепета. Мне часто доводилось видеть, как ее до слез трогали грустные истории, и она выказывает такой неподдельный ужас перед любым свидетельством жестокости, что ее душа, мне кажется, исполнена самых прекрасных качеств, какие я когда-либо в ком-либо наблюдала. Это представляется особым знаком небесного благоволения, если помнить о том, какова ее власть. Говори я о частном лице, я бы сказала скорее, что в ней более здравого смысла, нежели ума, хотя она способна иногда произнести короткую насмешливую фразу, поистине остроумную, но всегда смягченную таким добродушием, что никогда не обижает. Она очень отважна и презирает страхи, будь то реальные или мнимые, ей чуждо какое бы то ни было притворство. У нее прекрасный голос, и она говорит очень внятно».

Анна Иоанновна строго охраняла свою частную жизнь от посторонних посягательств. В дни, когда не было торжественных приемов и представлений в театре, вход в Летний сад был строжайше запрещен. Ассамблеи сменились куртагами, или «придворными днями», – собраниями, на которые допускался только ограниченный круг придворных.

В своих личных покоях императрица возродила дух русской старины, царивший некогда в подмосковном Измайлове, где прошла ее юность. Ее развлекали шесть шутов, большей частью – деревенские дурачки, но среди них попадались действительно образованные и остроумные люди – итальянский актер и скрипач Пьетро Мира, прозванный Адамом Педрилло, испанский еврей Ян д’Акоста. Прислужницы императрицы набирались из одаренных хорошими голосами девиц и должны были в обычное время находиться в комнате рядом со спальней государыни. Соскучившись, Анна Иоанновна отворяла к ним дверь и приказывала: «Ну, девки, пойте!» Пение должно было продолжаться, пока государыня не скажет: «Довольно».

В.И. Якоби. Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны. 1872 г.

По примеру своих предшественников, Анна Иоанновна держала и дворцового бандуриста, учившегося в Дрездене у знаменитого лютниста Вейса. Любила императрица развлекаться травлей волков на заднем дворе и стрельбой по птицам из окон. Она любила быть в курсе всех сплетен, личной жизни подданных, собирала вокруг себя много и болтушек, которые были обязаны говорить без умолку, и императрица просиживала целые часы, забавляясь их болтовней и кривляньями. Анна Иоанновна заботилась о том, чтобы языкастые девицы во дворце не переводились. В частном письме она просит: «Поищи в Переяславле из бедных дворянских девок или из посадских, которыя бы похожи были на Татьяну Новокщенову, а она, как мы чаем, что уже скоро умрет, то чтоб годны были ей на перемену; ты знаешь наш нрав, что мы таких жалуем, которыя бы были лет по сорока и также б говорливы, как та, Новокщенова, или как были княжны Настасья и Анисья (Мещерския)». Иногда она требовала к себе гвардейских солдат с их женами и приказывала им плясать по-русски и водить хороводы, в которых нередко принимали участие присутствовавшие вельможи и даже члены царской семьи. Но и это развлечение она умела превращать в политическую акцию: немецкий путешественник Карл Рейнхольд Берк вспоминает, что на балах в Летнем дворце «принцессы и несколько других дам танцуют простой, но красивый крестьянский танец, показывая тем самым, что ценят не одно только иностранное».

Пьяных Анна Иоанновна боялась, и двор при ней значительно «протрезвел».

Еще одно развлечение, на которое нравилось смотреть Анне Иоанновне, описывает Джейн Рондо: «Расскажу о новом развлечении, которое было у нас при дворе этой зимой. Из досок соорудили приспособление, которое спускается с верхнего этажа во двор. Ширина ската достаточна для экипажа, а с каждой стороны – маленький бортик. Скат залили водой, которая вскоре замерзла, затем его поливали еще, пока он не покрылся довольно толстым льдом. Придворные дамы и кавалеры садятся в сани, которые подталкивают сверху, и они летят вниз. Движение такое быстрое, что его не определишь никаким иным словом, кроме как полет. Порой, если на пути санок встречается какое-нибудь препятствие, седок вылетает из них кувырком; я полагаю, это делается ради шутки. Каждому смертному, появляющемуся при дворе, приходилось съехать с этой ледяной горы, как ее называют, но пока никто не сломал себе шеи. Я до потери сознания страшилась, что мне тоже придется съезжать по этому ужасному спуску, – не только из боязни сломать себе шею, но и просто очутиться в неприличном положении, о котором без ужаса и подумать-то нельзя, и я какое-то время не бывала при дворе, почти надеясь, что кто-нибудь, сломав себе руку или ногу, положит тем самым забаве конец; но все-таки я была вынуждена появиться там. Кто-то воскликнул: „Вы никогда не катались“, ибо каждый был рад, если с его ближним обходились так же, как с ним самим. Услышав это, я готова была умереть, но ее величество сказала, что мое теперешнее положение не позволяет кататься, и, таким образом, меня простили. Если Вам придет в голову приехать сюда, пока это гора существует, Вам непременно надо иметь такой же предлог не кататься, иначе поедете вниз».

В.И. Якоби. Ледяной дом. 1872 г.

Несомненно, самой известной забавой императрицы была знаменитая свадьба в «Ледяном доме» двух шутов – 50-летнего князя Голицына и любимицы императрицы, уродливой калмычки Анны Бужениновой, получившей свою фамилию в честь своего любимого блюда. Для участия в свадебных торжествах со всех концов страны были выписаны представители разных национальностей обоего пола: русские, татары, мордвины, чуваши и т. д. Им полагалось нарядиться в свои национальные одежды, играть на музыкальных инструментах и танцевать национальные танцы. Шествие открывали «молодые», красовавшиеся в большой железной клетке, поставленной на слоне. По приказу Анны Иоанновны на Неве выстроили ледяной дом, в котором все – стены, двери, окна, мебель, посуда – было сделано изо льда. Здесь и справляли свадебное торжество. Горело множество свечей в ледяных подсвечниках, и даже брачное ложе для «молодых» было устроено на ледяной кровати. Отряд солдат до утра не выпускал несчастных жениха и невесту из ледяного дома. Так впечатляющая демонстрация могущества и богатств России соединилась с не менее впечатляющей демонстрацией жестокости и равнодушия императрицы и ее придворных. Однако современники этого, кажется, не заметили.