Текст книги "Ларт Многодобрый"

Глупо шутить над тем, чего не знаешь. Отец как-то сказал: «Почесал суликанец ухо топором – и остался без уха». Я посмеялся над шуткой, а одноухий суликанец разозлился. Отцу пришлось его убить. И еще двух суликанцев – они разозлились, что отец посмеялся над их соплеменником. Когда мы уходили из города, наш дом еще горел.

…Ни фига себе, пошутили! Блин, с такими ценителями юмора…

Все суликанцы похожи на сонных медведей, пока их не разозлишь. Тогда они превращаются в бешеных медведей, не знающих страха и усталости. Ничату такой же, как они. Если мне понадобится его жизнь, я не стану подходить к нему близко. Врага можно убить и на расстоянии. И шутить с Ничату я не буду. Суликанца можно убить, можно обыграть, но шутить над ним нельзя. Есть много способов победить и остаться незаметным.

Когда кипан устраивал поединок с охранником, на это приходили посмотреть многие. Даже Читающая. Когда же он учил молодого, на их поединок смотреть было неинтересно. А если топор или копье попадали в руки Ситунано, то даже опасно. И никто не оставался близко от них. У всех находились важные дела в другом конце каравана. Хорошо, что кипан не учит молодого бросать ножи. С таким учеником и врагов не надо.

Только я никуда не уходил. После Спящего Столба все умолкают, когда я близко подхожу к ним. Или начинают смеяться и говорить голосом раба, у которого отрезан зверь.

Сегодня я тоже сидел возле поала и смотрел, как кипан и молодой плетут узор. Я смотрел, и это помогало мне думать и вспоминать.

Идти по дороге было легко. Караван прошел много и ни разу не остановился, пока мы не увидели гору. Она была еще далеко и походила на большого спящего медведя, что лег поперек дороги. Читающая остановила караван сразу же, как только я посмотрел на гору. Кипан подъехал поговорить с проводником, а я остался на месте. Но я слышал их разговор. Не знаю, почему молодой ничего не разобрал. Ведь он был в начале каравана. Кипану пришлось повторить то, что сказала Читающая.

Нельзя лезть ночью в дыру под горой – так сказала Читающая.

Сегодня мы устроили привал раньше, чем вчера. Костер уже горел, аста варилась, поалы лежали и жевали, кутобы сняли с поалов и установили, а темнота все еще не наступала. Может, над дорогой и не бывает темноты? Но спускаться с дороги кипан не разрешил. Сказал, что трещины ночью подкрадываются к спящим, и что он не хочет проснуться на дне одной из них. После этого разговора кипан и устроил большой поединок. Сначала с Лумиста – это он захотел сойти с дороги. Сухая Колючка потерял один из парных мечей, а вторым чуть не получил в живот. Едва охранник признал себя побежденным, кипан занялся Сонным Медведем. С ним кипан сражался дольше, но тоже победил, когда разрезал ему рукав чуть ниже плеча. Будь Ничату врагом – остался бы без руки. Или без головы.

Над стоянкой запахло готовой астой, но я не пошел к костру. Ролус принес мне полную миску и опять убежал. А я сидел, прижимался спиной к теплому поальему боку и ел, пока все остальные ушли к котлу с едой. Для них еда интереснее, чем смотреть, как кипан гоняет своего тисани.

Брать короткие мечи не стали – они были вчера. А сегодня кипан взял топор, а молодому дал хостанское копье. Когда кипан брал его в руки, он танцевал с ним сам, рано утром или когда все уже грели свои подстилки. Я ни разу не видел, чтобы он сражался им с кем-то из охранников. Давно, еще когда Беззубый был жив, я спросил, почему кипан не берет копье в поединок.

– Я боюсь победить не врага, Нип.

Кипан тогда засмеялся. А я поверил его шутке. Он танцевал с копьем лучше, чем Сонный Медведь с топором или Сухая Колючка со своими мечами. Молодой и тогда танцевал с копьем так, что я старался держаться от него шагах в десяти. Кипан был не таким осторожным. Он подходил к тисани очень близко, когда тот опасно махал копьем.

– Крант, ты не боишься, что он проткнет тебя?

– Не боюсь. Пока у меня есть ноги и глаза, тисани не сможет проткнуть меня.

– Сегодня копье, вчера был топор, завтра еще что-то. Ты совсем запутал своего тисани. Может, научишь его чему-то одному?

– Враг не станет ждать, пока он научится, враг придет убивать.

– Так ты решил опередить врага?

Я тоже пошутил. Совсем немного. Если бы кипан захотел взять жизнь своего ученика, молодой был бы уже мертвым.

– Я хочу научить его защищаться от всякого оружия. Чтобы враг не убил его сразу, а я успел подойти и уничтожить врага.

Много вечеров минуло с того разговора. Кипан продолжал учить молодого так, как хотел, но я пока не видел успехов. До мастера клинка подопечному было еще далеко. Сегодня удача улыбнулась ему, а молодой не заметил ее улыбки. Сегодня тисани пустил кровь наставнику и не понял этого.

У хостанского копья кроме зазубренного наконечника есть маленький шип на рукояти. Мастер может серьезно изранить им противника, если не хочет сразу взять его жизнь. Я видел такие поединки. Среди хостанцев считается большей доблестью, когда противник падает из-за потери крови, а не когда у него вспорото брюхо.

Молодой не мог упомнить, что копье опасно с двух сторон, и всегда тыкал только одной, зазубренной. А сегодня он повернулся к кипану спиной и… оцарапал ему ногу шипом. Кипан забыл, что недоученный воин опасен со всех сторон.

Говорят, дороги так пропитаны колдовством, что отравляют все вокруг себя. Думаю, дорога отравила разум кипана. Он слишком близко подошел к тисани, а потом не остановил поединок. Даже не подал вида, что ранен. Только сияние вокруг кипана стало ярче и темнее. И вокруг молодого появилось яркое. Совсем не такое, какое я видел у него раньше. Он начал плести опасные узоры – кипан не показывал ему таких. Поединок продолжался, а когда я увидел лица соперников, то испугался. Сияние сделало их совсем другими – чужими, незнакомыми.

Плиты, на которые падала кровь кипана, начали светиться. Но супротивники не замечали света. И никто в караване тоже, но поединок перестал быть просто поединком. Сражались уже не наставник и тисани – сражались два врага. И каждый хотел убить другого.

Думаю, дорога отравила и мой разум – я сидел, смотрел и ждал, когда убитый упадет на плиты. Мне было интересно, кто это будет. Сегодня я не поставил бы на кипана – молодой сражался как мастер клинка. Как настоящий хостанец. Думаю, он сильно удивил своего кипана.

Я сидел, смотрел и молчал. Я не сразу заметил, что за поединком следят и другие. Не все, но я больше не был один. Те, кто стояли возле меня, тоже молчали. Никто не разговаривал, не предлагал монету на победителя – все стояли и ждали. Я тоже встал. Опасно сидеть, когда все вокруг стоят.

Плиты под бойцами светились все сильнее. На ту, где топтался кипан, уже больно было смотреть. Я отвернулся и увидел Читающую. Она шла к нам. В плаще и качире. Даже на привале Читающая не снимала повязку с лица. На дороге стояли кутобы, лежали поалы, горел костер. Читающая торопилась, но идти быстрее не могла.

– Останови их! – услышал я ее голос.

Он был таким громким, что соперники должны были сами остановиться, а те, кто смотрел на них, оглянуться.

Никто не оглянулся, а поединок не прекратился.

Я не хотел подчиняться, но тело само шагнуло к сражающимся. Мне никто не помешал.

Молодой повернулся ко мне спиной, и я одной рукой коснулся его шеи, а второй перехватил копье. Я не сильно сжал шею – он даже не заснул, но стоять на ногах перестал.

Старший охранник не сделал из меня двух Нипов одним ударом, хотя очень старался. Я успел выкатиться из-под удара. А второй раз ударить кипан не успел – плита повернулась под ним, как крышка котла под голодным касыртом.

Кипан провалился в яму и даже не вскрикнул.

На дне котла с пахучей приманкой касырта ждут колючки Сибу-Набу. Что ожидало Кранта на дне ямы, я не знаю. Он тоже не узнал: он зацепился за ее край и не стал падать на дно. Плита свалилась не сразу. Она стояла, как сабир на ребре. Будто выбирала: ударить ей добычу по голове или по ногам. Я поднялся и подошел к яме:

– Крант, давай руку!

Кипан держался одной рукой. Второй я не видел, головы тоже. Только ниже края плит белела качира, и слышалось тяжелое дыхание. Пальцы и ногти на его руке тоже побелели. А их сияние из красного медленно становилось синим.

– Крант! Руку!

Я склонился над ямой, поглядывая на плиту. Она медленно качнулась. Не хотелось, чтобы она упала мне на голову.

– Топор…

Голос кипана был таким же хриплым, как и дыхание.

– Крант, бросай топор! Давай руку!

– Нет!..

Это был уже не голос, а рычание.

– Крант, ты гайнул! Топор не вытащит тебя из ямы!

Я не стал хватать кипана за ту руку, какой он держался. Нельзя спасти того, кто хочет умереть.

Плита начала падать, будто только и дожидалась моего крика. Если бы я не подставил копье, она ударила бы кипана по пальцам и по голове. Он как раз выбросил топор из ямы и подтянулся. Голова поднялась над краем. Но сразу выбраться он не смог. Его ноги заскребли по камню, и Крант повис, опираясь подбородком и руками о край плиты.

Лицо кипана опять стало прежним, я больше не видел за ним чужого. Он всегда убирал повязку с лица, когда сражался с тисани.

– Давай руку, Крант.

На этот раз кипан подал мне руку и выбрался из-под плиты. Держать ее одной рукой становилось все труднее. Плита давила так, что древко ползло в ладони. Еще немного и наконечник копья проткнул бы мне ногу. Он уже упирался в мое колено, а сдвинуть копье в сторону я пока не мог.

…Блин, ничего умнее не придумал? Ты б еще языком ее подпер!

Плита упала и закрыла яму. Стук был такой громкий и тяжелый, что у меня ноги задрожали. А еще под плитой что-то тихо треснуло, будто сломалась тонкая сухая ветка.

– Закрылась? Как ты смог ее открыть?

Читающая стояла рядом и смотрела на кипана. Меня она будто не замечала.

– Это не я. Она сама…

– Он ранен.

Я не хотел ничего говорить, но почему-то сказал.

Читающая долго смотрела на меня, будто удивлялась, что я стою рядом и умею разговаривать. А я тоже начал удивляться: почему никто не помог кипану? Если бы я провалился в яму и ко мне никто бы не подошел, я бы не удивился. Но почему оставили кипана?

– Ранен? Он кормил кровью дорогу?

– Да.

И опять я ответил, когда не хотел отвечать:

– Это не рана. Это совсем…

Кипан потрогал ногу. На пальцах осталось немного крови.

– Быстро перевяжи!

В Пыльных Землях все выполняют приказ проводника. Сразу и не раздумывая. Те, которые много думают и много спорят, не ходят караванными тропами. Или долго не живут.

Кипан сел возле плиты-ловушки и начал подворачивать порванную штанину.

– На, промой рану!

Я протянул ему флягу. Его фляга куда-то подевалась.

– Нет! – захрипел молодой охранник.

Он тоже сидел на плите и тер шею. С той стороны, где я слегка придавил ее. А те, кто смотрели поединок, начали расходиться. Лица у них были удивленные и задумчивые.

– Нет. – Читающая тоже покачала головой. – Здесь нельзя промывать рану. Опасно.

И она осторожно топнула по краю плиты. Той, что чуть не стала ловушкой. Остальные уже погасли, а эта еще слабо светилась.

Сегодня Читающая сказала больше, чем за все дни пути от Спящего Столба.

– Ну если нельзя, тогда держи! – Я отвязал мешочек с пылью желтого гриба. – Немного жжется, но кровь затворяет быстро.

Кипан принюхался и взял мешочек.

– Знаю. Дорогое зелье. – Он запустил пальцы в мешочек. – Спасибо, Нип. Я твой должник.

– Сочтемся, Крант. Ты же не собираешься сегодня умирать?

– Нет. Не собираюсь.

Кипан занялся своей царапиной, которая все еще кровоточила. Щепотка желтой пыли – и на ране появилась рыжая корка. А кипан зашипел и выругался сквозь зубы.

В моей руке была полная фляга, и я вдруг вспомнил, что ничего не пил с самого утра. И во рту сразу пересохло, будто я съел полный котел асты.

Быстро открыл флягу, глотнул раз, другой.

Молодой опять что-то захрипел и замахал рукой. Он сидел и даже не пытался встать.

Я так сильно его придавил?

– Ролус помоги ему подняться. Наш отважный мастер так устал, что у него ноги дрожат.

Кипан засмеялся, а Ролус бросился помогать молодому охраннику. Из всех, кто смотрел поединок, только Ролус остался возле нас.

Я сделал еще глоток и понял, что нам пора менять воду – эта уже задохнулась. Хотел сказать кипану, но что-то хрустнуло на зубах и во рту стало горько. Я выплюнул на ладонь вязкую желтоватую слюну. А вместе с ней маленького красного жучка. Уже раздавленного. Лекари делают из них мазь от ожогов и сильный яд.

Фляга вдруг сделалась очень тяжелой и упала на дорогу. Потом и я лег рядом. Таким уставшим я никогда еще не был. Быстро темнело. Теперь я знаю, что над дорогой тоже бывает ночь. А ночью трудно дышать. И голоса в темноте плохо слышно. И непонятно, кто говорит и о чем.

– …я не хотел! …он сказал!

– …ты гайнул, Ситу…

Кто-то тряс меня и кричал над ухом:

– …ости, Нип! Я не знал, зачем ему фляга!..

Я открыл глаза и увидел флягу. Вода текла и текла из нее. Вся плита намокла и опять сияла. На ней не было рун – только рисунок. Пояс Мюрту, свернутый кольцами. Вода текла по кольцам пояса к середине рисунка. Там получился маленький водоворот. А вместе с водой кружились красные жучки. Много красных жучков. Они были такие яркие, что я не мог на них смотреть. Я закрыл глаза и услышал голос демона:

… И надо же было так лохануться!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Тряхнуло. И реально так… Не держался – слетел бы вниз. Камушком. А там – всмятку…

«И пораскинул он мозгами на два квартала…»

Ну это вряд ли. Сколько ж мозгов надо?

Это мне с перепугу всякая ерунда в голову лезет. Воображение у меня богатое и опыта хватает: видел, что бывает с теми, кто птицами себя воображают, да с шестнадцатого этажа… прыг. Мордой в бетон. Зрелище не для слабонервных.

Ладно, проехали. Вернее, приехали. Дальше лифты не «ездют» – дальше на своих двоих «ходют».

А Тощая дрыхнет. Даже улыбается. Спит, блин, – никакой у нее не обморок. Во нервы! Как у Наташки.

– … Все, Лёшка, я сплю. Делай, что хочешь, только не буди.

– А если камни с неба?

– У меня зонтик… – Зевает во весь рот. – Откроешь и подождешь, когда я проснусь.

На майские праздники это было. Вино, шашлычки, берег реки, старый дуб… Отметили, расслабились. Ларку на природу только под наркозом вытащишь. Или за отдельную плату. Об интиме и речи никакой – вдруг в кустах кто сидит, подглядывает?..

Блин, а пистолет на что, спрашиваю?

Так и не уболтал. С Наткой поехал…

Полгода еще не прошло, а будто в прошлой жизни все было.

Тощая спит и просыпаться, похоже, не собирается. Придется взять с собой. Оставить так – свалится. За каким тогда я ее спасал? Оставил бы под решеткой – и никаких проблем.

Может, прав был тот умник, что добреньким меня обозвал. Зацепил он меня за живое. Промолчал я в тот раз, в шутку все перевел. С таким ссориться себе дороже. А через месяц его же ко мне и доставили. В разобранном состоянии.

Может, я и добренький, может, и дурак, но у меня хватает соображалки не сажать шлюх на переднее сиденье. И езду с интимом не совмещать. А у этого «гения» сын еще на заднем сиденье был. Четыре года пацану, а порезало так, что латать долго пришлось. Живучий малек оказался. Его папаша на втором часу трупом стал, а этому только раз сердце подтолкнули.

Я потом особую благодарность получил. И от мамаши пацаненка, и от его деда. А смерть папаши спустили на тормозах. У второй бригады никаких проблем потом не было. Повезло тогда Сане. Все ведь по-другому обернуться могло. Не зря у него после операции глаз дергался. И не только от усталости. Клиент-то из очень небедных был.

Вот и у меня в колене что-то творится. И тоже не от переутомления. А идти-то всего ничего. Одна беда: по решетке да на высоте. И нести… килограмм сорок пять, не больше. А ползу, как черепаха, что весь мир на себе тащит. Пока до финиша дотащился, сто потов с меня сошло.

А Тощая спит, только нос морщит. Типа запах ей не нравится. Мой. Но тут уж ничего не поделаешь – не рассчитан дезодорант на такие нагрузки.

Посидел я у начала лестницы, отдохнул и подниматься стал. По карнизу, что вдоль стены. Странный он какой-то – со ступеньками. А стена загибается куполом. И пролом в нем имеется. Не маленький. Я пролезу. И девка, когда проснется. Возле лестницы ее оставил. Так она не свалится, да и тащить с собой не придется. Неохота мне с такой связываться. Я лучше скорпиона прихвачу. Он безопаснее.

Высоко я поднялся. Сначала за стену держался, потом привык – так пошел. Даже напевать чего-то стал. Без слов. И с закрытой пастью. Говорят, во время операций я так подвываю. Когда дела не очень. Ну там я это не просекаю, а тут просек и удивился. Вроде никаких подлянок не видно, так какого… но двигаться стал медленнее. Мало ли… Может, поэтому я и не свалился с лестницы. Успел заметить, что ступени впереди блестят.

Повезло.

Мог и не заметить лед при таком освещении. Сумеречное зрение не у всех работает.

Короче, понял я, что наверх мне не пройти. Облом и западло. Будь у этой лестницы перила, я б еще рискнул. А так… Потом пощупал «лед», вниз посмотрел и быстро потопал обратно. Дыра в решетке, оплавленные (а не обледенелые!) ступени, дыра в куполе – все на одной линии. Не удивлюсь, если счетчик над этим местом трещать станет.

Спускался быстро. И про больное колено забыл. Так увлекся, что вход в туннель проскочил. Темный такой, арочный. Пришлось возвращаться. Выбирать-то особо не из чего. Вход где-то на середине лестницы. И от подозрительных ступенек далеко. Вот только темно в нем. Придется идти осторожненько и по стенке.

А камень-то под пальцами гладкий. Как полированный. Или оплавленный.

Блин!

Сердце бухнуло в горле и ударило под колено. Рука сама собой отдернулась от стены.

Хороша прогулочка! За арбузами – по минному полю. Было дело… По молодости да по глупости. Но ведь повезло тогда, вернулся. Арбуз, правда, неспелым оказался.

То еще у меня везение…

А может, зря я себя пугаю? Ну выжгли этот туннель, но ведь не вчера и не сегодня. А вдруг вся эта фигня давно уже безвредной стала? И воздухом этим дышать не так уж опасно… Тяжелый он, пылью отдает, но не светится же…

Опа-на! Впереди и правее чего-то засветилось. Присмотрелся – вход не так уж и далеко. Постоял я немного, ну и пошел себе… на свет.

Дошел, огляделся, пощупал даже. Вроде ничего особенного. И ничего понятного. Полоса какая-то. Будто светящейся краской провели. Светло-желтой. И ровно, как под линейку. Не хуже факела освещение. А может, и лучше. Глаза быстро привыкли. Даже пыль под ногами удалось разглядеть.

Похоже, здесь лет сто никто не ходил.

Вдруг ноги подогнулись, а перед взором…

Пыль… На горячих камнях, что прячутся под ней от солнца, на сапогах, выгоревших, но еще прочных, на одежде – в такой ходят по караванным тропам… Пыль на зубах, на лице под повязкой… Влажная повязка, а под ней – знакомые черты, но… нечеловеческие… Дрожат веки… открываются глаза – ярко-желтые, с вертикальным зрачком… шевелятся губы… за ними белеют клыки…

– Нет! Не хочу! Блин, не хочу!

Сижу в пыли, справа стена, а я луплю по ней кулаком и ору. Как истеричка. Луплю и ору… А воспоминания-наваждения разлетаются во все стороны. Осколками. Мелкими. Яркими. Как стеклянный Натахин шар, который я случайно грохнул. Я потом ей десяток шаров купил. С разными узорами. Взамен типа… Но такого же не нашел… Бить стену кулаком мне быстро надоело. И орать тоже. Отдышался и взялся за ум.

Реально – подержался за голову. Мокрая она, волосы дыбом.

«И чего это со мной было? Какого рожна меня трясет?»

Еще подышал. Так, кажется, меня учили. Уши помял, шею. Где надо нажал, где надо погладил. Попустило немного…

Ну с физиологией разобрался, с психикой теперь не мешало бы договориться. Не зря же меня в институте учили. Вспоминай и применяй. Место подходящее. Не мешает никто, не отвлекает.

2

Что такое сон и куда он девается, когда мы просыпаемся? Еще вчера я не стал бы заморачиваться над таким вопросом, но сегодня… Блин, мне такое приснилось, хоть кино снимай! А лучше сериал. Подробностей аж на два хватит. Редко мне такие сны снятся. Яркие, подробные. Как живые. Вот после таких-то и начинается раздвоение личности. А по-простому если сказать – крыша едет.

Улетевшая крыша не может съехать.

Это точно. Но съехавшая улететь – это без проблем… До сегодняшнего дня меня некоторые за нормального мужика держали. Да и я себя таковым считал. Иногда. Больше не буду. Нормальным такие сны не снятся. Нормальные в такое не вляпываются.

А ведь еще немного… и я бы поверил, что я не Лёха Серый, а этот… Нип Непомнящий. И что не здесь я, в пыльном коридоре, а в Проклятых Землях. Незнамо где и когда.

Не дай бог еще раз такое приснится! И чем я тогда стану, после такого-то сна? Трупом здесь и Нипом, что вспомнит свое прошлое, там? Может быть. А могу и просто психом стать, что слышит чьи-то голоса и боится каких-то теней. С моим везением все возможно.

Так что лучше мне не видеть таких снов и оставаться собой как можно дольше. Я себя и таким, какой я есть, люблю.

Вот на этой душещипательной ноте я и закончил свой психосеанс. Успокоил, так сказать, «клиента». Пыль с запудренных мозгов стряхнул. Неплохо вроде получилось. Может, я не по профилю работаю? От скальпеля к другим методам пора переходить? Вот выберусь из этого бардака и подумаю. Реально. Как только… так и сразу.

«Вот отрастишь себе крылья, я тебя летать научу», – пообещал аист жабе.

Не знаю, к чему это я. Как увидел Тощую, так сразу с мысли сбился.

Только миг девка в проходе виднелась, а потом затерялась в темноте. А ведь кто-то сам собирался идти. Без малолетки, что опаснее живого скорпиона. Во влип! А что, если не заметит? Или мимо пройдет? В прошлый раз она же одна пошла.

Ага, размечтался!..

Девке больше понравилась левая стена. Под ней она и пробиралась. Правильный в общем-то выбор: левая рука у нее здоровая, ею и щупать. А вдруг ей и щупать ничего не надо – так в темноте видит? Я вот почти не вижу, скорее угадываю, а девка… поди разбери. Но вычислила она меня точно. Аккурат напротив остановилась, а потом присела. Я-то давно сидел, спиной стену подпирал, медитировал типа, а она за каким? Сидит, молчит и смотрит. Знаю, что смотрит. Я чувствую, когда на меня глазеют, даже из темноты. Минута прошла, может, две…

– Что, так и будем молчать?

Ну не самый я терпеливый мужик, чего уж поделаешь.

– Почему?..

– Что «почему»?

– Почему ты меня не убил?

– А на фига мне это надо?

Тощая не ответила.

Занятный у нас разговор получился – одни вопросы. И снова замолчали. Надолго. Я даже успел мозгами пораскинуть. Не «на два квартала», конечно.

Фигня, короче, получалась. Реальная. Быть такого не должно, не «покладено», а вот вышло! «Как?», «почему?» – без комментариев.

Понимал я девку. А она ведь не по-русски со мной говорила. И охранников понимал. А они по-другому слова закручивали. Не как Тощая. С ней попроще: не каждое слово, ясен пень, но смысл я улавливал, да и отвечал без запинки. А это уже полная фигня. Никогда я полиглотом не был. Мне русского, матерного и латыни за глаза хватало. А тут еще два языка выучил и не заметил когда.

«Я такая затурканная, такая затурканная…»

Может, про меня этот анекдот?

Долго шевелить извилинами мне не дали: Тощей опять поболтать приспичило.

– Почему?.. – Похоже, по второму кругу пошли. – Почему ты спас меня?

– Работа у меня такая.

– Ты Спасающий?.. – А в голосе у нее большое такое сомнение. Мне по этому поводу анекдот вспомнился: «Чая кипела?» – «Кипела, кипела!» – «Почему пара нету?» – «А пара за отдельную плату!» – Спасающий… с Ножом?

И дался ей этот ножик!

– Нож я только сегодня увидел. Вечером.

– Ночью, – раздался шелест из темноты.

– Пусть ночью. А днем я еще людей резал.

– Резал?..

– Ну лечил, один хрен!

Блин, цепляется к словам. Русского языка, что ли, не понимает? И тут же вспомнил: не понимает. И я не только по-русски с ней говорю. Во дожил!..

– Так ты лекарь?!

Ну и чему так удивляться? Не первый и не последний небось.

– Лекарь, лекарь. А тебе полечить чего-то надо? Так я могу.

– Не надо… – Помолчав, она добавила: – И не можешь ты теперь.

– Чего это «не могу»?

– Исцелять. Ларт не может быть целителем. И лекарем ларт быть не может.

– Это почему же?

– Нож съедает мозг ларта! Нож становится хозяином ларта!

Девка заговорила как запела.

– Хозяином?! Съедает?! Ну это еще бабка надвое сказала!

Вспомнил, что такое «ларт». Это его прикид я ношу.

– Ты злишься?

– Нет, это я радуюсь! Думаешь, по кайфу целыми днями в чужих потрохах ковыряться?

А сам чуть не рычу. И на фига, спрашивается. В натуре, ведь не самая кайфовая у меня работа. Но в медики меня понесло, не в дворники, и потом работу не сменил, когда понюхал и увидел что к чему. Вот и не фиг злиться, и на девку орать тоже не фиг.

– Ты злишься, – повторила она.

– А что, нельзя?

– Здесь? Не знаю. Нельзя, наверное.

– Может, и быть здесь нельзя?

Надеюсь, ей не видно моей усмешки.

– Возможно.

– Тогда чего мы сидим? Топать надо.

– Надо.

А сама ни с места! Во блин!..

– Особого приглашения ждешь? – Молчит. Посидели, послушали тишину. Медитативное такое занятие. Успокаивает. Некоторых. – Так и будем молчать?

– Ты обещал не мешать мне…

– А я мешаю?!

– … не мешать мне уйти.

– Ну и?..

– А сам шел за мной.

– А разве я обещал не идти?

– Нет, не…

– Я, кажется, ясно сказал: это развлекалово не по мне и я хочу свалить. Сказал?

– Я не…

– Сказал! А подождала б минуту, вместе б пошли.

– А… – она замямлила.

– А ты меня в ловушку завела.

– Нет! Это ты…

Что-то зашуршало в темноте. Похоже, девка уже на ногах.

– Слышь, красуля, ты говори, да не заговаривайся. А то за базар отвечать придется. Реально! Вот кто у нас первым шел? Ты! Перед кем решетка упала? Перед тобой! А я тут каким боком примазался? Ну-ка, ответь!

– Это для тебя Пасть Нуйры открылась! Для тебя!

– Ну здрасте вам через окно! Это почему же для меня?

– Мы вошли там. И Нуйра не проснулась. Я уходила и…

– И лафа закончилась.

– Что?

– Сколько вас было, спрашиваю.

– Зачем тебе знать?

Оказывается, и среди малолеток параноики бывают.

– Не хочешь, не отвечай. Мне в общем-то и так понятно.

– Что понятно?

– На счет «четыре» ловушка сработала – вот что. Или на счет «пять». Знакомо.

– Ты знал, что там Пасть, и не остановился?

Девка, похоже, на середине коридора уже. А если там яма?.. Большая, круглая и… без света.

– Знал?.. С чего это ты взяла?

– Ты же сам сказал…

– Я сказал, что штука знакомая. Приходилось встречать.

– Здесь?

– Нет. В… – Рассказывать долго, да и не хочется. – В другом месте. Далеко отсюда. Тогда девять человек прошло, а под десятым рвануло.

– Что рвануло?

Не понимает.

«А для неграмотных поясняю: на третью и четвертую рейку». Вроде смешной анекдот был, а смеяться почему-то не хочется.

– Что-что, ловушка сработала. Понятно?

– Понятно. А с тем что?

– С кем?

– С тем, кто в ловушку попал? Ты его исцелил?

– Ага, как же! В мешок его упаковали!

– Зачем?

– Затем. Не умею я мертвых исцелять! Понятно?

Девка промолчала. Вздохнула только.

Та-ак, поговорили. Прям вечер вопросов и ответов получился. И все вопросы в мои ворота. Твою ж мать, и так на душе муторно, а тут еще…

Двенадцатым я тогда шел. Сколько лет пролетело, а иногда как вспомню, так вздрогну.

Ладно, пора отлепляться от пола и двигать. А то задница к камню прирастет.

3

– Стой! Туда я не пойду.

Тощая останавливается и только потом поворачивается ко мне:

– Почему?

Я осматриваюсь. Кажется, все это уже было. И поход по туннелю, и светящаяся полоса, и перекресток четырех ходов. Все повторяется. Кажется. У меня нет уверенности, и потому я молчу. Нет гарантий, что это не бред. Гарантии только страховые компании обещают. А сколько у нас обещанного ждут? То-то же. Вот я и помалкиваю. Тощая стоит рядом и ждет. Мы с ней теперь сопопутчики, или сопутчики, связанные клятвой и разделившие путь. Что-то типа соратников, собутыльников, сотрапезников, соучастников и еще кого-то. А клятва древняя и нудная:

«Не причинять вреда жизни или имуществу сопутчика… служить щитом и посохом… делить тяготы… не умышлять предательства…»

И чего-то там еще. Короче, договор о сотрудничестве и ненападении. Время действия – путешествие. Потом хоть на запчасти своего попутчика разбери. И нарушением клятвы это не будет.

Девка предложила, я не стал отказываться. Лучше пусть рядом идет, чем впереди или сзади. Это не паранойя с голубым уклоном, просто спокойнее мне так.

«Если нет глаз на затылке, держи ушки на макушке, пистолет в руке, а попутчика на мушке».

Лёва у нас спец по выживанию и глупых советов не дает.

Тощая поглядывает на меня с повышенным вниманием. Типа я тебе верю. Пока вижу. Ну прям вторая Ларка.

– Что там? – кивает на средний туннель.

Туда она намылилась, когда я сказал свое «стой!».

– Там?..

Яма… круглая… каменная… глубокая… лестница в ней… спиралью… ступени… карниз… еще ступени, еще карниз… Спускаюсь к центру, к свету… каждый оборот все меньше… Узкий карниз… и – я падаю, лечу вниз… Свет притягивает… Из тела что-то уходит… то, что уходит во время сна, обморока или…

Нет! Не хочу!

Тощая стоит рядом, протягивает руку, но не трогает. И правильно делает. Не надо меня сейчас тревожить. Страшно мне. Ударить могу. Она понимает и опускает руку.

– Что там? Ловушка? – тихо так, настороженно спросила. Вроде того больного, что спрашивает у врача: «У меня рак?» И меньше всего хочет услышать «да». Ответить Тощей «нет» я не могу. Только киваю.

– Тоже срабатывает на счет «четыре»?

Пялюсь на девку, будто совсем уж запредельное сказала она. Потом вспоминаю: сам же ее научил.

– Не-э. На счет «раз» это срабатывает. Раз – и тебя уже нет!

– Ты есть, – не соглашается. – Ты не попал в ловушку.

– Попал, – зачем-то спорю я. – Умер я в ней. Кажется.

Узкая ладошка покачивается у меня перед грудью. Вверх, вниз, влево, вправо. Линии на ладони красные. Яркие. Даже в полумраке видно.

– Ты не похож на мертвого. – А в голосе сомнение. Совсем немного, но я умею это слышать.

– А на живого?

– И на живого. Может, все ларты такие?

– Может. Я не специалист по ним.

– Я тоже.

Помолчали.

Стоим перед тремя тоннелями, выбираем. Блин, только камня не хватает, с надписью: «Направо пойдешь – битым будешь, прямо – по шее накостыляют, а налево свернешь – дома получишь. Твоя Василиса».

Ни меня, ни Тощую Василиса не ждала, вот мы и свернули налево. Девка как-то унюхала, что левый ход вниз ведет. А я возьми и брякни, что вниз катиться легче. Так и выбрали.

Идти оказалось нетрудно, только темно. Ну к темноте я быстро привык. А тишина настораживала. Словно не девка впереди, а привидение на антиграве. Хоть бы сказала чего-нибудь.

Только подумал, Тощая тотчас заговорила, будто мысли мои прочитала.

– А какая там ловушка?

Лучше б она молчала. Нашла тоже тему для разговора…

– Страшная, – выдыхаю гулким шепотом.