Текст книги "Мифология «голодомора»"

Определенным «смягчающим обстоятельством» для властей может служить лишь уровень коррупции – без циркуляра прикормленные правоохранители вообще бы ничего делать не стали. Кроме того, 107-я статья начинала применяться, когда размер товарных излишков в хозяйстве превышал 2000 пудов. Как-то трудновато представить себе возможность следственной или судебной ошибки в случае, если в амбаре у хозяина находится 32 тонны хлеба. Что, складывали по зернышку и не заметили, как накопилось? Даже с учетом того, что впоследствии этот размер был снижен – в среднем конфискации составили 886 пудов (14,5 тонн) – все равно трудно.

Впрочем, учитывая пустячный срок лишения свободы по 107-й статье – до одного года (вообще-то до трех, но это в случае сговора торговцев – а ты попробуй-ка этот сговор докажи), основной мерой наказания являлась как раз конфискация излишков. Не хотели продавать хлеб – отдадите даром.

Но все же такое нарочитое нарушение УПК свидетельствует: положение было чрезвычайным. О том же самом говорит, казалось бы, давно забытая мера времен Гражданской войны – выделение 25 % собранного зерна бедноте, причем даже не по льготным ценам, а в порядке долгосрочного кредита. Стало быть, в только что собравшей небывалый урожай сибирской деревне бедняки не только голодали, но рынок уже выкачал имеющиеся у них скудные сбережения.

…Давайте немного посчитаем. При урожайности в 50 пудов с десятины 800 пудов – это 18 десятин. Плюс к тому еще собственное потребление хозяев, прокорм батраков и скота, что при крупном хозяйстве потянет десятин, скажем, на семь[140]140
  Хотя с учетом семенного фонда маловато будет – ну да ладно, берем по минимуму.


[Закрыть]. Итого – 25 десятин. В 1928 году наделы в 25 десятин и выше имели всего 34 тысячи хозяйств – меньше, чем по одному на деревню.

И сколько же тогда земли у хозяев, которые имели по полторы-две тысячи пудов в амбаре, даже с учетом «страхового запаса»? И откуда, интересно, взял Сталин цифру, которую назвал в Сибири: «Посмотрите на кулацкие хозяйства: там амбары и сараи полны хлеба, хлеб лежит под навесами ввиду недостатка мест хранения, в кулацких хозяйствах имеются хлебные излишки по 50–60 тысяч пудов на каждое хозяйство, не считая запасов на семена, продовольствие, на корм скоту…» У него не было привычки брать данные с потолка. Где он нашел хозяйства с такими запасами? На Дону, в Терском крае, на Кубани? Откуда столько хлеба? С собственного поля? Но одно дело – тысяча десятин пастбищ и совсем другое – сотни десятин пашни, тут даже самый «ручной» проверяющий взовьется на дыбы, не говоря уже о райкоме ВКП(б).

Так откуда в кулацких хозяйствах столько хлеба?

Ну, во-первых, не стоит забывать о натуральном ростовщичестве, которым была опутана вся деревня. Все эти «благодарности», отдача долгов «исполу», аренда земли и отработка за долги, мешок за мешком, ложились в амбары сотнями и тысячами пудов. А во-вторых, давайте задумаемся: как в деревне проходила продажа зерна? Это хорошо, если ярмарка расположена на краю села, так что свои несколько мешков туда можно отнести на горбу. А если нет? И лошади тоже нет, так что и вывезти не на чем? Впрочем, пусть даже и есть сивка – так охота ли гонять ее за десятки верст с десятью пудами? А деньги между тем нужны – налог заплатить, да и купить хоть что-то, да надо.

Между маломощным крестьянином и рынком просто обязан существовать деревенский скупщик зерна – тот, который, в свою очередь, будет иметь дело с городским оптовиком. В зависимости от сочетания жадности и деловитости он может давать односельчанам или чуть больше, или чуть меньше государственной цены – так, чтобы эта копейка не заставила неимущего крестьянина ехать на базар или на ссыппункт.

Какими были хлебные ресурсы бедняцкого, середняцкого и кулацкого хозяйства в Сибири, мы видим в том же политическом обзоре ОГПУ.

«В с. Полковниково Косихинского района (Барнаульский округ) из 19 кулацких хозяйств, имеющих свыше 6000 пуд. товарного хлеба, только И хозяйств сдали 1119 пуд. (18,5 %). Середняцких хозяйств имеется в селе 242, имеющих 36 227 пуд. товарного хлеба. Из этого количества хлеб сдали только 195 маломощных хозяйств – 12 334 пуд. (34 %). Из 242 бедняцких хозяйств, не имеющих товарного хлеба, все же 99 хозяйств сдали 2650 пуд.».

Итак, как мы видим, у бедняков товарного хлеба нет, но какие-то излишки все же имеются, хотя и довольно жалкие – по 27 пудов на хозяйство, и это при «небывалом» урожае. 27 пудов по хорошим осенним ценам – рублей двадцать пять. Если ссыпной пункт верст за десять, можно и туда отвезти, а если за пятьдесят? Квитанция на получение промтоваров – приманка скорее для середняка, бедному бы налоги заплатить.

Середняки имеют излишков по 150 пудов, из них хлеб госзаготовителям сдали 195 хозяйств, из самых маломощных, в среднем по 63 пуда. Куда денут хлеб остальные? Продадут заезжему частнику? Ну, если этого заезжего частника вообще в деревню пустят… В торговых делах обычно все схвачено, поделено, и конкуренции эти ребята не любят.

Деревенский кулак просто не мог не быть скупщиком хлеба – дураком надо быть, чтобы упустить такой доход. Впрочем, он таковым и был. Процитируем снова донесение ОГПУ – этот документ хорош тем, что, в отличие от большинства прочих исследований, не выдает отдельные случаи за явление, а иллюстрирует явление частными типичными примерами.

«Нижне-Волжский край. В Лысогорском районе Саратовского округа кулаки и зажиточные занимаются систематической спекуляцией хлебом. Кулаки в с. Б.-Копны скупают у крестьян хлеб и вывозят большими партиями в г. Саратов. Для того, чтобы смолоть хлеб вне очереди, кулаки спаивают работников и заведующего мельницей.

Северо-Кавказский край. В ряде мест Кущ веского и Мясниковского районов (Донского округа) отмечается массовый помол зерна на муку. Часть хлеборобов занимается систематическим вывозом и продажей муки на городском рынке… Цены на пшеницу доходят до 3 руб. за пуд. Зажиточные и крепкое кулачество, скупая на месте по 200–300 пуд. хлеба, перемалывают его на муку и увозят на подводах в другие районы, где продают по 6–7 руб. за пуд.

Украина. Кулак хут. Новоселовки (Роменский округ) скупает хлеб при посредстве трех бедняков, которые под видом скупки хлеба для личного потребления заготавливают для него зерно. Кулак закупленное зерно перемалывает на муку и продает на базаре.

Белоцерковский округ. В Фастовском и Мироновском районах кулаки организовали свою агентуру по скупке хлеба, которая заготавливает для них хлеб в окружающих селениях и ближайших районах».

Как видим, на деревенском уровне частник-оптовик и кулак – это один и тот же персонаж, естественный посредник между производителем и рынком. По сути, кулак и нэпман – два звена одной цепи, и интересы у них совершенно одни и те же: как можно больше захватить рынок, не пустить туда других игроков, и в первую очередь – государство.

Беда была не только в том, что сами кулаки играли на повышение цен, но еще больше в том, что они вели за собой других крестьян. В высоких хлебных ценах были заинтересованы все, кто хоть что-то вывозил на рынок, и к бойкоту госпоставок присоединялись середняки, которых привлечь по статье 107 нельзя – если применять ее к тем, у кого в амбаре не тысяча, а сотня пудов, то почему бы сразу не начать поголовную реквизицию?

В то же время почти половина хозяйств в стране была настолько слаба, что не могла прокормиться своим хлебом до нового урожая. Высокие цены этих крестьян напрочь разоряли, и они повисали на шее государства. Таким образом, при вольном рынке государство дважды спонсировало торговцев – сперва покупая у них хлеб по высоким, установленным ими же ценам, а потом снабжая дешевым хлебом разоренных этими же хлеботорговцами бедняков. Если в стране существует мощное торговое лобби, оплачивающее политиков, эта перекачка может продолжаться вечно, но нэпманам слабо было купить членов Политбюро. Проще убить…

Нет, конечно, 107-ю статью никто не отменял – но сколько же можно решать экономические проблемы с помощью Уголовного Кодекса? Надо было искать экономический выход. И такой выход существовал, все тот же: создать на селе крупные агропредприятия, всемерно поддерживая, вывести их на интенсивный уровень и таким образом решить обе проблемы: бедноты и госпоставок.

Если учесть вектор развития, то становится ясно, что колхозы, обеспеченные государственными льготами и государственной поддержкой, имеют все шансы за считанные годы превратиться в достаточно культурные хозяйства с вполне приличной товарностью (уже в начале 30-х годов план хлебозаготовок для них устанавливался в объеме примерно 30–35 % валового сбора). И что из этого следует? А следует из этого то, что если коллективизировано будет не 5 %, а 50 % хозяйств, то частники попросту потеряют возможность не то что играть на рынке, а вообще влиять на него – госпоставки колхозов будут покрывать все потребности страны. А с учетом того, что в СССР хлеб населению продавался по очень низким ценам, смысл заниматься хлеботорговлей пропадет напрочь.

Кулак же, лишенный, с одной стороны, выкачиваемого у бедноты за долги хлеба, а с другой – возможности влиять на цены, может торговать продукцией своего хозяйства как хочет и где хочет. Поставленный в положение не крупного, а мелкого сельского хозяина, он из своей экономической ниши-каморки ничего ни определить, ни решить не сможет.

Чисто риторический вопрос: смирятся ли безропотно нэпман и кулак с такими планами властей?

Глава 11
Кнут без пряника

Еще в 1927 году о форсированной коллективизации никто не говорил. Предполагалось, что кооперация деревни будет проводиться чисто экономическими методами, сугубо добровольно, в течение 10–15 лет. Однако оставались две проблемы. Первая – идея перевести страну через пропасть мелкими шажочками по тоненькой жердочке – все-таки вызывала некоторые сомнения. Тем более, существующие совхозы и колхозы даже на жердочку не тянули – скорее на ниточку. Пока ниточка будет утолщаться до веревочки, по веревочке перетягивать жердочки и пр. – как бы население в ожидании переправы на том берегу не перемерло. Ситуация-то ухудшалась с каждым годом.

Вторая проблема – противники реформы ведь на бережку тихонько сидеть не станут. Уже «хлебная стачка» 1927 года показала, что торговая мафия намерена дать бой государству на главном направлении – продовольственном. Силы вокруг продовольственного рынка схлестнулись если не равные, то сравнимые, и ясно было, что ждет нас не легкий бой, а тяжелая битва, причем ежегодно.

Известно, что действия правительства при коллективизации обошлись стране в несколько сот тысяч, а с учетом всех последствий – несколько миллионов жизней. Кто-нибудь подсчитывал, хотя бы гипотетически, во сколько обошлось бы бездействие?

Тем и отличается реальное правительство от «совести народной» – коей сама себя назначила интеллигенция – что оно обязано просчитывать оба варианта, а не полагать, что если ничего не делать, то все как-нибудь само устроится. Оно ведь не занимается отвлеченными теориями, сидя на мягком диване, – оно реально стоит у руля огромной страны, доведенной прежними, вполне безупречными властями до состояния издыхающей скотины.

Но, кроме тактических соображений, срочного, в течение нескольких лет, решения аграрного вопроса требовала от правительства и стратегия развития государства.

О том, что экономическое отставание России достигло критической точки, за которой она не сможет отстоять свою государственную независимость, еще в сентябре 1917 года писал Ленин: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически… Так поставлен вопрос историей»[141]141
  Ленин В. И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться // littp://vilenin.eii/t34/ р157


[Закрыть].

Ленинский тезис повторил Сталин на Ноябрьском Пленуме ЦК 1928 года: «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле становления нового политического строя… Нужно еще догнать и перегнать эти страны в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».

Немного освоившись в небывалом еще мире социалистической, плановой экономики, большевики начали реализацию того экономического чуда, которое потом скромно назовут индустриализацией. Они бы, может статься, еще немножко потянули, еще поучились управлять государством, но время поджимало. Катастрофически старели основные фонды промышленности – с одной стороны. С другой – мировое сообщество оправилось от прошлой войны и недвусмысленно давало понять, что не намерено терпеть под боком огромную «ничью» землю, не охваченную сакральным для западного мира правом частной собственности. Да и кусочек-то хорош – сла-адкий! Земля, лес, недра, дешевейшая рабочая сила…

Чтобы защитить страну, нужно было срочно создавать промышленность, причем такую, чтобы выстоять, как минимум, против всей Европы. А для этого надо что-то сделать с аграрным сектором. И об этом тоже говорил Сталин:

«Характерная черта нынешнего состояния народного хозяйства заключается в том, что мы имеем перед собой чрезмерное отставание темпа развития зернового хозяйства от темпа развития индустрии, как факт, при колоссальном росте спроса на хлеб со стороны растущих городов и промышленных пунктов. При этом задача состоит не в том, чтобы снизить темп развития индустрии до уровня развития зернового хозяйства (это перепутало бы все и повернуло развитие вспять), а в том, чтобы подогнать развитие зернового хозяйства к темпу развития индустрии и поднять темп развития зернового хозяйства до уровня, обеспечивающего быстрое продвижение вперед всего народного хозяйства, и промышленности, и земледелия».

Поскольку темп роста зернового хозяйства был близок к нулю, ясно, что подгонять темпы под ноль никто не собирался. Если прежнее, экстенсивное развитие промышленности в нескольких крупных городах еще кое-как сочеталось с темпами роста аграрного сектора, то ежу ясно, что с индустриальной экономикой положение на селе не сочетается никак. С этим никто особо не спорил, но вот касательно путей выхода из кризиса и особенно сроков возникали разногласия.

И, наконец, в 1929 году произошло еще одно событие, о влиянии которого на советские дела как-то не очень задумываются. А именно – стартовала Великая депрессия. Формально считается, что она началась в сентябре 1929 года, но предвестники появились, как минимум, за полгода до того. В советском правительстве сидели экономисты не из последних, и они прекрасно понимали, какой уникальный шанс дает стране западный экономический кризис. Можно будет за гроши купить такие разработки, оборудование, технологии, какие в другой ситуации нам не продали бы ни за какие деньги. Сроки индустриализации в такой обстановке сокращались, но, соответственно, сокращались и сроки аграрной реформы – иначе экономику просто разорвет. В 1930 году Сталин сказал: у Советского Союза есть десять лет. Как показала история, он угадал с точностью до года.

На июльском пленуме ЦК 1928 года Сталин снова, в который уже раз, повторил, каким власти Советского Союза видят пути решения аграрного вопроса.

«Выходов у нас три, как говорят об этом резолюции Политбюро. Выход состоит в том, чтобы по возможности поднять производительность мелкого и среднего крестьянского хозяйства, заменить соху тугом, дать машину мелкого и среднего типа, дать удобрение, снабдить семенами, дать агрономическую помощь, кооперировать крестьянство…. наконец, давать нм напрокат крупные машины через прокатные пункты. Неправы товарищи, утверждающие, что мелкое крестьянское хозяйство исчерпало возможности своего развития и что, стало быть, не стоит дальше помогать ему. Возможностей развития имеется у индивидуального крестьянского хозяйства еще немало. Надо только уметь помогать ему реализовать эти возможности…

Выход состоит, далее, в том, чтобы помочь бедноте и середнякам объединять постепенно свои разрозненные мелкие хозяйства в крупные коллективные хозяйства на базе новой техники и коллективного труда, как более выгодные и товарные… В этом основа решения проблемы…

Выход состоит, наконец, в том, чтобы укрепить старые совхозы и поднять новые, крупные совхозы, как наиболее рентабельные и товарные хозяйственные единицы.

Таковы три основные задачи, выполнение которых дает нам возможность разрешить зерновую проблему и ликвидировать, таким образом, самую основу наших затруднений на хлебном фронте.

Особенность текущего момента состоит в том, что первая задача по поднятию индивидуального крестьянского хозяйства, являющаяся все еще главной задачей нашей работы, стала уже недостаточной для разрешения зерновой проблемы.

Особенность текущего момента состоит в том, чтобы первую задачу дополнить практически двумя новыми задачами по поднятию колхозов и поднятию совхозов.

Без сочетания этих задач, без настойчивой работы по всем этим трем каналам невозможно разрешить зерновую проблему ни в смысле снабжения страны товарным хлебом, ни в смысле преобразования всего нашего народного хозяйства на началах социализма».

Программа прекрасная, кто же спорит! Вопрос лишь в пропорциях, акцентах и сроках. Именно в них – трагическое противоречие советской аграрной реформы.

Экономические методы требовали постепенности и добровольности кооперирования крестьян. Но чем постепенней и чем добровольней будет проходить коллективизация, тем больше горя и бедствий обрушится на голову все тех же крестьян – и напрямую, поскольку ясно было, что «хлебная война» не ограничится одним годом, и из-за задержки индустриализации, и по причине продолжения этой нечеловеческой жизни. Если вообще кулаки позволят эту реформу провести.

Насильственное кооперирование будет, конечно же, благотворным – но, как всякое насилие, чревато жертвами. Если бы правительство имело нормальный, выученный и управляемый аппарат на местах, то еще можно было бы рискнуть – но проводить реформу приходилось, опираясь в основном на местных партийных активистов: двадцать лет, бедняцкое происхождение и твердое намерение с помощью нагана и такой-то матери построить коммунизм за одну пятилетку. Опасения, что реформа сорвется в беспредел, тут излишни – можно с гарантией в 200 процентов утверждать, что она вся будет беспредельной, эта реформа.

Ну, а что делать-то? Есть еще какой-нибудь вариант? Да? И какой?

После 1927 года, когда стало ясно, что связка кулака и нэпмана в ближайшем будущем все-таки угробит страну, началась подготовка реформы. Пока что в попытке ослабить кулацкие хозяйства их прижали налогами, одновременно облегчая налоговое бремя маломощным крестьянам. В сезон 1927/1928 гг. число освобожденных от платежей по сельхозналогу еще выросло и теперь составляло уже не 27 %, как в прошлом сезоне, а 38 % хозяйств. Маломощных середняков тоже щадили: 33 % хозяйств с доходом до 150 руб. заплатили всего 6 % общей суммы взимаемых налогов[142]142
  Цифры налогообложения даны с округлением до целых процентов по: Меницкий Н. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса. М., 1972.


[Закрыть]. Колхозы также облагали слабо – в 2–2,5 раза меньше в расчете на едока, чем единоличников. С учетом контингента, который туда собирался, можно было и вообще освободить…

Зато количество зажиточных хозяйств, которые облагались по повышенным ставкам, увеличилось до 6 % против 0,5 % годом ранее. В 1927/1928 г. дворы с доходом от 500 руб заплатили 32,69 % общей суммы налога, причем больше половины из них попали под так называемое индивидуальное обложение, учитывавшее не только земледельческие, но и все доходы хозяйства (естественно, какие удавалось найти).

По правилам, в индивидуальном порядке должны были облагаться 2–3 % дворов, в реальности под него попало чуть больше – 890 тысяч. По инструкциям, это должны были быть хозяйства, сочетающие высокий уровень доходов и их нетрудовой характер. Но при этом право решать, кто именно подлежит, предоставлялось волостным и районным налоговым комиссиям, а как они читали и понимали инструкции – это отдельный разговор.

Повышение продолжалось и дальше. В 1928/1929 гг. одно зажиточное хозяйство в среднем платило 267 руб. налога против 100 руб. за год до того, а середняцкое – 28 руб. против 17 руб. Для богатых хозяйств в 1928/1929 г. максимальная ставка была повышена с 25 до 30 % и введена надбавка к налогу в 5-25 %, т. е. процент напрямую приближался к запретительной черте. Если, конечно, смотреть только показанные доходы.

Попробуем разобраться в тяжести налогообложения, используя сведения из прошлой главы. В 1927 году конфисковывали хлебные излишки, начиная с 800 пудов, хотя многие хозяйства имели и по несколько тысяч. Пуд зерна – это примерно рубль по осенним ценам. 267 рублей – около 250 пудов. А ведь у сильного крестьянского хозяйства есть еще и другие доходы. Вот и судите сами – так ли уж разорителен был для кулака даже повышенный налог.

Все же, прикинув вектор развития, кулаки начали свертывать производство. За последующие годы посевная площадь самых крупных хозяйств снизилась. В 1927 году наиболее мощные из них (с посевом больше 17,6 га) засеяли 8150 тыс. га, в 1928-м – 6350 тыс., а в 1929-м – 4704 га[143]143
  Данные переходного периода приводятся в тех единицах, в каких они даны в источниках. Га примерно равняется 1 дес., 1 т = 62,5 пуда.


[Закрыть]. Но в целом обвала, который предсказывали наиболее панически настроенные экономисты, не произошло, да и не могло произойти: даже при урожайности в 70 пудов сбор зерна в этих хозяйствах уменьшился примерно на 250 млн пудов при валовом сборе около 4500 млн пудов – составив чуть больше 5 % оного, то есть в пределах естественных колебаний урожайности.

Наиболее умные кулаки, почуяв, куда ветер дует, начали распродавать имущество, делить семьи, переходя в группу середняков, – примерно так, как сегодня, чтобы уйти от закона, записывают имущество на жену или тещу. Впоследствии многие из них оказались в колхозах, причем часто, как «знающие земледельцы», на руководящих постах. Последствия были самые скверные – но об этом потом, на своем месте.

Нельзя сказать, что «нажим на кулака» не сказался на хлебной торговле. Сказался, причем в худшую сторону. Частник-оптовик ведь никуда не делся. Посаженные в 1927 году торговцы большей частью уже вышли на волю, достали припрятанные денежки и взялись за дела, так что сбывать хлеб было кому. В селах предприняли меры, чтобы не собирать большие массы зерна в одном амбаре – прятали в ямах, рассредотачивали по селу (всегда найдется десяток маломощных хозяев, которые за несколько пудов зерна или в порядке отработки долга согласятся подержать у себя кулацкий хлеб). А уж как агитировали озлобленные «справные хозяева» – можно без труда догадаться.

Так что в 1928 году сценарий «хлебной войны» повторился в точности и даже получил развитие. Для уплаты налогов крестьяне старались продать в первую очередь кормовые культуры (ячмень, кукурузу, бобовые, крупу), в то время как по зерну заготовители недобрали даже по сравнению с прошлым годом. Повторилось все: и попытки взять хлеб экономическими методами – теми же, что и год назад, – и новый «нажим на частника», и конфискации зерна в деревнях. Сталин, еще зимой заявивший открытым текстом: «Можно с уверенностью сказать, что пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок», – нисколько не ошибся.

Из спецсводки № 1 информотдела ОГПУ о ходе хлебозаготовительной кампании. 28 августа 1928 г.

«Отношение кулацко-зажиточных слоев деревни к новой хлебозаготовительной кампании резко враждебное… Отдельные высказывания кулаков и зажиточных носят резко антисоветский характер…

Тамбовский округ. В с. Ерофеевка Сампурского района в беседе антисоветски настроенный середняк говорил: “Хлеб зарывать будем, а заготовителей душить, жаль только, что оружия нет”.

Присутствующий зажиточный на это заявил: “Нужно опять организовать банду, да собрать подружнее ребят, хоть и без оружия, а потом с вилами напасть врасплох и у них отобрать оружие… нужно обязательно организовать банду, а то разорят вдребезги и сдохнешь”.

…К повышению хлебозаготовительных цен и заготовке хлеба на корню[144]144
  Новая идея заготовителей – подписывать обязательство по поставкам еще в поле. Впрочем, тоже провалившаяся…


[Закрыть] беднота и маломощная часть середнячества относится положительно… Характерны следующие заявления: “Цены теперь на хлеб будут около рубля, так что по этой цене хлеб везти можно”…

Следует отметить, что отдельные бедняки выражают недовольство отменой чрезвычайных мер по хлебозаготовкам в отношении кулаков, рассматривая это как уступку кулачеству. “Власть боится принимать строгие меры к кулакам, она опять укрепляет их. Если так будет продолжаться, то нам остается только ждать войны, тогда мы перебьем всех кулаков и уже из своих рук их не выпустим”».

Это уже первые вестники грядущего раскулачивания. И ведь обратите внимание: беднота и середняки, со своими жалкими излишками в несколько десятков пудов, должны бы первыми цепляться за высокие цены, а они находят уровень по рублю за пуд вполне для себя приемлемым. Зажиточные же, оперирующие сотнями и тысячами пудов, кричат, что их разоряют. Почему так? Ответ напрашивается сам собой: деревенские скупщики тоже больше рубля за пуд маломощным хозяевам не дают. Остальная игра на повышение утяжеляет только их карман.

Из сводок информотдела ОГПУ за первую половину 1929 г.

Центр. Февраль 1929 г.

«Наблюдается оживление частных скупщиков – мешочников, приезжающих, главным образом, из Калужской губ. В Одоевском районе 2 февраля скупщики сняли с рынка почти весь хлеб, подняв цену: на рожь до 1 руб. 85 коп., ржаную муку – 2 руб. 10 коп., овес – 1 руб. 70 коп. и пшено – 3 руб. 10 коп…

Со стороны отдельных сельских кооперативов отмечены случаи перепродажи заготовляемого зерна частникам по спекулятивным ценам…

В Веневском районе некоторые члены сельсовета высказываются против применения репрессивных мер к неплательщикам (сельхозналога. – Е. П.), заявляя, что "тогда нас сожгут”. Наряду с этим отмечен ряд фактов попустительства зажиточным при одновременном нажиме на бедноту…

…Беднота и маломощная часть середнячества, не располагающие в данное время хлебными излишками, одобряют мероприятия в отношении удержания твердых заготовительных цен. Часть середнячества, имеющая хлебные излишки, высказывается против мероприятий по урегулированию заготовительных цен, требуя повышения цен и в ряде случаев поддерживая лозунг "расширения хлебной торговли”, выставляемый зажиточными и кулаками.

В с. Пушкари Михайловской волости… зажиточные агитируют: "большевикам сейчас хлеб нужен, а поэтому сдавать его сейчас в кооперативные органы не нужно, так как на весну он будет дороже, а мы от этого, кроме прибыли, ничего не получим”».

Нижне-Волжский край. 22 мая 1929 г.

«В с. Каменке председатель ПО – зажиточный, задерживающий сам хлебные излишки и агитирующий среди остальных за укрытие хлеба, угрожал члену В КП (б), работающему по заготовкам: "Если вы будете хлеб выкачивать, то мы кровью поплатимся, а хлеба не дадим. Все равно скоро конец ВКП(б), так что не особенно разоряйтесь”…

…В с. Тереса бедняку Власову было предложено сдать 4 пуд. хлеба несмотря на то, что он не имеет земельного надела и не сеял в этом году вовсе. Бедняк купил это количество хлеба и сдал его, говоря: "Вот советская власть и до бедняков добралась”.

…По 5 населенным пунктам у 84 зажиточных имеется свыше 26 000 пуд. хлебных излишков, от сдачи которых они воздерживаются…

…Казак-кулак хут. Сарычева категорически отказывается от сдачи хлебных излишков, заявляя: "Пусть провалится соввласть и подохнет вся Россия от голода, но я ни пуда хлеба не дам”.

…На хут. Подольховском… зажиточный казак, агитируя среди остальных, говорил: "Вам нужно быть всем организованным и тогда уже хлеб не заберут, по амбарам они не пойдут. А если и пойдут – то им самим хвост прижмут”.

…В последнее время заметно усилился кулацкий террор против работников по хлебозаготовкам и бедняков сельактива, участвующих в заготовках».

В результате нового этапа войны с частным торговцем-по средником доля частного сектора в товарообороте снизилась до 14 %. Следствием же массового применения 107-й статьи на селе стало почти полное прекращение внутридеревенской торговли. После конфискаций, проводимых, как водится, с перехлестом, у зажиточных хозяев хлеба или не было, или они боялись его показывать – а бедняку где купить? Да и о пропагандистской составляющей забывать не следует: по какой бы причине не было хлеба, кулак и его подручные всегда сумеют объяснить, что виноваты во всем «клятые большевики».

К весне 1929 года в деревнях начался голод. Больше всего пострадали Ленинградская область, Центральный регион, южные округа Украины, где сперва погибли озимые, а потом разразилась засуха, Дальневосточный край. Начались и обычные спутники голода – вспышки желудочных заболеваний и сыпного тифа, убой и продажа скота, уход людей из деревень.

Из докладной записки информотдела ОГПУ о продовольственном положении сельских местностей СССР по материалам на 1 июня [145]145
  Сводная записка о положении весной 1929 г.


[Закрыть].

Ленинградский округ.

«… Употребление суррогатов зарегистрировано в Волосовском, Волховском, Андреевском, Тихвинском и Каншинском районах (св. 23 марта). В Пашковском сельсовете на почве недоедания умер ребенок. В Путиловском сельсовете зарегистрировано 4 случая заболевания детей и один случай смерти. В дер. Манихино беднячка, имеющая 3-х детей, покушалась на самоубийство…»

Псковский округ.

«…По Александровскому сельсовету Красногорского района насчитывается 50 семей бедняков, опухших от голода, распродавших весь свой скот и кроме построек ничего не имеющих… По району зарегистрировано 5 случаев смерти от голода. По Островскому району зарегистрированы десятки случаев заболеваний на почве голода. В дер. Остроейково 13 февраля умерла от голода женщина, ранее распродавшая для приобретения хлеба все свое имущество…

В Славковском районе на почве голода зарегистрировано 348 заболеваний».

Украина.

Одесский округ.

«В с. Зельцы Ф. Энгельсского района на почве голода у гр. Энглера умер ребенок. Второй его ребенок при смерти. Там же бедняк Эризман, имеющий 10 детей, голодает. Дети заболели. В с. Свердлова Благоевского района многие семьи голодают, особенно голод отражается на детях…»

Херсонский округ.

«В с. Петропавловке Качкаровского района до 10 бедняцких семей питаются суррогатами хлеба. РИКом отпущено кооперации 400 руб. для снабжения бедноты хлебом, но в связи с отсутствием заготовок помощь голодающим не оказывается…»

Что, и в этом голоде коллективизация виновата? Так она еще и не начиналась!

Крестьяне отправлялись за хлебом в города, где их тоже не могли ничем обнадежить. Местные власти, как могли, защищали от голода свое население. В городах и рабочих поселках карточки начали явочным порядком вводить еще весной 1928 года. С 1 марта 1929 года Политбюро утвердило их для всей потребляющей полосы РСФСР, Закавказья, Белоруссии и Украины. Хлеб по специальным заборным книжкам получало только трудовое население. Вскоре карточное снабжение охватило и другие продовольственные товары, а затем и промтовары стали распространяться по талонам и ордерам. Все это была в чистом виде инициатива низовых организаций, поддержанная населением и лишь потом закрепленная решениями властей. В 1931 году была введена всесоюзная карточная система. И коллективизация, как видим, тут совершенно ни при чем.