Текст книги "Ангел вожделения"

САДОВНИК БОБ

Запершись у себя и лежа в постели, Бекки рассматривала добытые фотографии.

Еще тогда, в спальне бабки, Бекки решила, что это хоть и странные, но семейные фото. Но нет, то было совсем-совсем иное: какие-то незнакомые женщины и мужчины, совершенно голые, в странных позах… Бекки вытаскивала одну картинку за другой и с интересом разглядывала. Все ее тут поражало до дрожи, до головокружения. И позы обнаженных людей, и уплывающие глаза, и разверзнутые в немом крике рты, а главное, что по-настоящему вызывало у нее дурноту, так это мужские гениталии – длинные и толстые, точно вагоны АМ-ТРАКА, что проносились мимо сонного Спрингфильда, исчезая в сиреневой дали. Эти гениталии возвращали к себе взгляд Бекки, куда бы она не уводила глаза, точно обладали магнетической силой…

В ту ночь Бекки уснула под утро. Назавтра, в школе, она была на редкость рассеянна и учителя не трогали ее: девочка под впечатлением разбоя, что учинили в доме Петерссонов.

А Бекки тем временем занимала свое воображение картинками и непонятное состояние охватывало ее.

Тщательно пряча фотографии днем, Бекки добрую половину ночи проводила за их изучением. Низ живота сладко ломило, жгло. Но вот ладонь Бекки поползла по животу, все ниже и ниже. Тронула жесткие сухие завитки и дальше, проникая пальцем все глубже и глубже… Ох, как невыносимо сладко!.. Хотелось стонать от охватившего тело блаженства. Бекки сдерживала стон, боясь разбудить бабку… Блаженство распирало ее, зудило нестерпимым внутренним жаром. Сердце стучало, отдаваясь куда-то в горло, голова пылала, в глазах плавали оранжевые шары… Казалось, такое сдержать нет никаких сил… И тут, достигнув самой высшей точки, она почувствовала нестерпимое блаженство. И Бекки не выдержала, сцепив зубами угол подушки, она застонала или, скорее, замычала, глухо, жарко, точно воспаряя над измятой своей постелью под высокий потолок спальни старого дома…

Некоторое время она лежала совершенно оглушенная неизведанным до сих пор состоянием, тяжело дыша, постепенно успокаиваясь…

Никогда она еще так страстно не ждала ночи. Ей хотелось повторять и повторять это волшебное состояние. Не отводя взгляда от фотографий, она будила свое воображение. Бекки приспособила зеркальце туалета таким образом, что видела целиком свое упругое маленькое тельце, копируя позы, изображенные на фотографиях…

Теперь она засыпала лишь после того, как добивалась высшего блаженства, успев спрятать фотографии под ковер, чтобы утром вновь рассматривать их, чувствуя томление и сухость во рту.

Ее существо всецело отдалось ночной жизни.

Бекки и не догадывалась, как она переменилась…

– Ах, Мэри, – скрипела своим фальцетом Сью, – как повзрослела Бекки! Она становится настоящей женщиной. Томный взгляд, походка… И в ее-то годы?

Бекки стала замечать, что мальчишки в школе, да что там мальчишки – взрослые мужчины: учителя, гарды, просто прохожие, – как-то странно глядят на нее. И эти взгляды приводили ее в трепет…

Упоение перед зеркалом понемногу перестало удовлетворять ее. Весь день она чувствовала одновременно слабость и возбуждение, это изнуряло. Хотелось еще, но не так!

И однажды Бекки решила: «Хочу мужчину!»

С тех пор желание мужчины стало преследовать ее, как наваждение.

Бекки бросала на встречных мужчин такие взгляды, что сама пугалась. Здравый смысл ей подсказывал – если так будет продолжаться, в городе заговорят о ней. Но что делать? Прекратить ночные вожделения она была не в силах, выпустила джинна из бутылки…

Как-то, стоя перед зеркалом, она представила в своем воображении не очередную картинку, а… Боба! Да, мерзкого Боба, который в последнее время бросал такие взгляды, что в Бекки просыпалось состояние, близкое к тому, что она испытывала, разглядывая картинки. Боб стал ей сниться. Во сне он проделывал с ней то, что Бекки видела на бабушкиных фотографиях. Она просыпалась среди ночи измученная, жалкая… Боб! Ей нужен Боб! Почему Боб? Возможно оттого, что тот был рядом, в домике, что стоял неподалеку, в глубине парка…

Бекки лежала в постели, вслушиваясь в случайные звуки уснувшего дома. Страсть распаляла ее воображение. Она нетерпеливо запустила руку, привычно расслабилась, стиснула зубы, но блаженство не наступало, она не чувствовала удовлетворения. Промучившись, Бекки со злостью убрала руку и встала. Накинула халатик и выскользнула из дома. Ночь была темная, безлунная и душная. Жаркий воздух не отрезвил Бекки. Она бродила по парку, а ноги вели ее к домику Боба.

Бекки заглянула в окно, но в темноте ничего не увидела, тронула дверь – не заперта. Бекки вошла и остановилась, вглядываясь в темноту. Дом был переделан Бобом из сарая и имел одну комнату. Приглядевшись, Бекки различила в темноте кровать и распластанного, посапывающего Боба…

Никакого страха, никакого сомнения, только истома, что распаляла желание, и Бекки прилегла рядом с Бобом. Тут она увидела, что Боб совершенно голый. Некоторое время Бекки лежала не шевелясь, словно испытывая свою волю. Боб продолжал посапывать. Но когда ее ладонь прикрыла вялый и теплый член, Боб перестал сопеть и шевельнулся… Медленно открыл глаза, скосил их в сторону Бекки… Дернулся всем телом, понял, что это не сон… Бекки, скользнув взглядом по его груди, закинула ногу, приподнялась и села на него верхом.

Когда все кончилось, Боб скинул с себя Бекки и заметался. Сейчас он был и страшен, и жалок, в ужасе представляя последствия содеянного. Бекки громко хохотала…

– Чего скалишься?! – громыхал Боб. – Сучка! Подставила себя, дура, теперь ржет! Может еще… это… в полицию заявишь, что я тебя… изнасиловал?! – эта мысль поразила Боба. Он замер, уставившись на Бекки бычьим взглядом.

– Нет, не заявлю, если изнасилуешь еще! – вырвалось у Бекки.

– Чего?! Еще захотела, сучка! – Боб поднес к ее лицу огромный кулак. Бекки цепко ухватила его руку и покрыла кулак поцелуями.

– Ну ударь меня, ударь! – страстно прошептала Бекки.

– Что еще? – испугался Боб. – Я… я… потом скажешь, что я тебя избил?

– Не скажу, не скажу… Ну разочек шлепни меня, прошу тебя, что тебе стоит? Ты такой здоровый, сильный… А мне, мне будет так приятно и совсем не больно, клянусь тебе. Мне очень хочется…

– Ты, верно, сумасшедшая! – растерялся Боб.

Он ошалело взирал сверху на это маленькое голое существо, ворвавшееся среди ночи в его берлогу…

Бекки, казалось, была в забытьи, лицо ее пылало, а губы были сухие и холодные.

– Не хочешь меня стукнуть… Ладно, ладно. Ах ты глупенький, такой взрослый и такой глупенький, – лепетала она. – Ну иди ко мне. Я не скажу никому. Мне так сладко с тобой, зачем же я скажу?! Никто не узнает, никто, что ты лишил меня невинности. Это будет наша тайна, – Бекки прижималась к Бобу, исступленно целуя волосатую грудь. Она опускалась все ниже – живот, пах и вот, наконец-то…

Боб больше не сопротивлялся. Тяжело дыша, он отдался ее ласкам.

Вихрь новой жизни захватил Бекки, завертел ее своим сумасшествием. Каждую ночь она приходила к Бобу и тому стоило немалых усилий прогнать ее под утро. Хорошо, что больше не приставала с желанием отведать тумаков. А то Боб и вправду перепугался – что за дикое желание, у Боба еще таких женщин никогда не было – наоборот, попробовал бы он кого-нибудь из них вздуть – такой скандал подняли бы, держись. А эта? Ладно, наверняка тогда что-то на нее нашло…

Дневная жизнь Бекки превратилась в ожидание ночи. Встречая Боба днем в саду, она с замиранием сердца прислушивалась к себе: ей хотелось отдаться ему здесь, в саду, на глазах у всех. И стоило большого труда пройти мимо с равнодушным видом. Боб же, получая от Бекки все желаемое ночью, днем даже не смотрел в ее сторону. Это пугало Бекки.

«Может быть он не хочет меня больше?» – в страхе думала она и, едва дождавшись бабкиного сна, бежала в конец сада.

Нет, Боб ждал ее.

Бекки ловила себя на том, что думает о Бобе все чаще и чаще, уже не связывая эти мысли с постелью. Ей хотелось посидеть с Бобом в саду просто так, поболтать – ведь они почти не разговаривали, оглушенные силой страсти… Ей даже захотелось прогуляться с Бобом под руку по городу. Она, красавица Бекки, из одной из самых уважаемых семей Спрингфильда и этот корявый валлиец, с чудовищными зубами.

Лаская его по ночам, Бекки шептала: «Мой повелитель!»

Боб в ответ лишь мычал, не в силах произнести что-либо внятное.

Закончилось это так же внезапно, как и началось. Отлетело в небытие, словно и не было! Боба как и не стало… Нет, он конечно никуда не делся, также работал в саду, но полностью исчез из жизни Бекки, как только появился Стив.

И ПОЯВИЛСЯ СТИВ

Стив ворвался в жизнь Бекки, одарив ее первой любовью.

Первая любовь! Ее чистый росточек проклюнулся сквозь похоть раннего сексуального буйства, выпрямился и упрямо пророс, закрывая собой все порочное, что стояло на его пути. Они потянулись друг к другу с неудержимой силой. Мир существовал теперь только для них, сгустившись до крошечного размера Спрингфильда.

Им постоянно хотелось быть вместе. Потребность видеть друг друга побеждала все. Боб больше не существовал, не было мерзких, дурманящих фотографий… Был только Стив. И странно – находясь в упоительном плену первой любви, Бекки проявляла себя невинной, словно никогда не было ее неудержимой ранней эротической наклонности. Не потому, что Стив не волновал Бекки, нет, а от того, что он принимался своей возлюбленной целиком. Тот случай, когда духовное начало затмевает порыв страсти своей целомудренностью. Они так подходили друг другу: светловолосый, стройный Стив и чернокудрая красавица Бекки, что весь пуританский городок испытывал гордость за своих милых детей. Им предсказывали счастливое будущее. В них видели воплощение мечты первых переселенцев этого прекрасного уголка планеты…

– Мэри, дорогая, для нашей Бекки уже все определено. Боже, пошли им пятерых детей! – ликовали бабушкины подруги.

– Аминь! – соглашалась Мэри. – Но Бекки совсем еще ребенок, ей только четырнадцать лет, – Мэри еще не знала, как отнестись к подобной ситуации, но Стив ей нравился. Еще бы – семья Стива одна из самых уважаемых в городе, а для Мэри это самый важный довод…

В этом году Стив заканчивал школу. По мере приближения весенних экзаменов, молодые возлюбленные становились все более печальными – не за горами разлука. По окончании школы Стив собирался продолжить образование в одном из престижных университетов, расположенном далеко от их городка.

– Бекки, ты будешь ждать меня? – Стив знал ответ, но слышать его лишний раз было для него блаженством.

Ветерок шелестел листьями высоких кленов, словно торопя угасающий день.

– Конечно! – Бекки обхватила колени и положила на них подбородок. – Я-то буду, а вот ты?

– Я?! Ты сомневаешься? – Стив укоризненно взглянул на Бекки.

– Там будет много красивых девочек, и ты забудешь меня.

– Нет, Бекки. Я никогда не смогу забыть тебя. А девочек красивых там не будет, – он видел, как уверенно блеснули черные глаза Бекки. – Таких красивых, как ты, нет нигде в мире. И там тоже.

– А ты будешь писать мне? – сияла Бекки счастливой улыбкой.

– Каждый день.

– Я буду усиленно заниматься в школе, и время пролетит быстро.

Солнце село за озеро и потухло, точно свеча в воде. Сумерки принесли прохладу.

– Тебе не холодно? – Стив осторожно коснулся обнаженной руки Бекки. От его прикосновения Бекки вдруг охватил страх: неужели все это скоро пройдет?

– Стив, зачем ты уезжаешь? – на смуглой щеке Бекки слеза оставила влажную дорожку.

В ее голосе было столько отчаяния, словно она предчувствовала беду.

– Если хочешь, я останусь. Только не плачь, прошу тебя.

– Прости! Я понимаю, что так надо… Но мне страшно расставаться с тобой.

– Бекки, – голос Стива боролся со стоящим в горле комом. – Если тебе будет очень плохо, ты напиши. Я брошу все и вернусь…

Тогда еще Стив не знал, что всю его жизнь, его любовь, сломает родной брат покойной матери Бекки – дядюшка Роджер.

ДЯДЮШКА РОДЖЕР

Появлению в Спрингфильде Роджера предшествовал поток писем, который обрушил он на свою мать – Мэри. Письма сына она читала с волнением, а порой и со слезами, наедине, скрываясь от посторонних глаз. Не дай бог, кто-нибудь догадается о ее горе, кольнет ее поверженное честолюбие. Неудачи принижают достоинство, считала спесивая старуха.

До этого Бекки редко встречалась со своим дядей. В последний раз Роджер приезжал на похороны погибших в автокатастрофе родителей Бекки. Тогда его сопровождала Сарра, жена, беленькая, худенькая, с ласковыми глазами.

Испуганная, горюя о смерти папы и мамы, Бекки почти не покидала своей комнаты. Многие родственники, что приехали на похороны, ее так и не увидели. Правда, дядю Роджера и его жену Бекки, хоть и смутно, но помнила.

Как-то, после очередного письма, Мэри со вздохом заметила:

– Роджер едет к нам. – И, помолчав, прибавила: – Поживет пока с нами.

– С женой? – поинтересовалась Бекки.

– Он бросил ее! – Мэри расплакалась.

Бекки прильнула к бабке:

– Бабуля, перестань. Как это «бросил»? Скажи, ну пожалуйста. Он что, развелся с ней?

Мэри что-то несвязно лепетала об адвокате, к которому обратился Роджер, о разделе имущества. Бекки в этом мало смыслила.

– Что я скажу? Что я всем скажу? – причитала Мэри, добавляя в сердцах: – Уж лучше бы он умер.

Раньше ее тщеславие тешил хотя бы ореол мученицы. А сейчас? Развод сына! Кошмар! Такого позора бедной Мэри не выдержать. «Ах ты, лицемерка, – по-взрослому думала Бекки. – Развод сына ее смущает. А сама собирает эти фотографии», – однако странности поведения взрослых ее не очень занимали.

– Бабуля, а ты ничего никому не рассказывай. Просто Роджер соскучился по мамочке и приехал навестить старушку!

– Кто в это поверит? – вздохнула Мэри. – Он же едет один. А где Сарра?

– Пусть сам Роджер и выкручивается. Он ведь умный.

– Умный?! – Мэри разозлилась. – Умные не разводятся! – решительно заявила она.

Тем самым лицемерка-бабушка и ответила на недоуменный вопрос своей внучки. Но Бекки еще не понимала житейской уловки такого заявления. Она была уверена, что дядя Роджер найдет выход, не подведет свою старую мать – бабушку Мэри, для которой общественное мнение было превыше всего…

Он появился рано утром в воскресенье и переполошил дом настойчивым звонком.

Бекки, зевая, в пижаме вышла из своей комнаты и, стоя на площадке второго этажа, наблюдала, как Мэри отворяла дверь, как появился дядя Роджер, как он поставил чемодан и, смеясь, обнял мать. Потом поднял глаза и, увидев длинноногую Бекки в голубой пижаме с разметанными со сна черными волосами, открыл рот от удивления.

– Так это же Бекки! – восхищенно воскликнул Роджер. – Какая ты стала большая, Бекки, какая красивая!

– Правда, красотка? – Мэри не удержалась от хвастовства.

– Хороша, ничего не скажешь, – протянул Роджер. – Ну иди ко мне, моя племянница!

Бекки стало весело. Она почувствовала себя совсем маленькой. Смеясь, она съехала по перилам прямо в объятия Роджера, и он, хохоча, закружил ее по комнате.

С дядей было легко и интересно. Казалось, Роджер всерьез решил заняться воспитанием племянницы. Они гоняли на велосипедах к озеру, удили рыбу, бродили по зоопарку, ездили верхом… Бекки понемногу стала забывать Стива. Его образ – застенчивый, угловатый – затирался в памяти Бекки – намотавшись за день, Бекки сваливалась в постель и засыпала, едва донеся голову до подушки.

Общение с Роджером носило шутливый характер. Дядюшка забавно рассказывал о жизни большого города, вспоминал смешные истории, что приключались с ним и его друзьями. Бекки, стараясь не уступать дядюшке, припоминала забавные эпизоды своей школьной жизни. Они говорили обо всем, кроме, пожалуй, семейной жизни дядюшки. Бекки понимала, что Роджер не хочет омрачать печальными воспоминаниями счастливые дни. И, по-своему, это ценила.

Осень подкралась незаметно, с редким для их южного городка ненастьем.

Начались занятия в школе, а после школы приготовление уроков. Кончилась беззаботная жизнь.

Роджер притих. Он часами задумчиво сидел у камина, нехотя разговаривал. Бекки встречалась с ним только за столом или у телевизора.

Однажды вечером, Бекки уже собиралась было подняться к себе, как почувствовала странное ощущение. Ее затылок, казалось, тяжелеет, клонит голову.

Бекки резко обернулась и увидела глаза дядюшки Роджера, взгляд которых был направлен в ее сторону. Большие, манящие глаза точно заполняли всю комнату. Но это были глаза совершенно незнакомого чужого мужчины. Бекки не могла обмануться, она хорошо изучила смысл такого взгляда, хотя и поотвыкла от него.

В тот вечер Бекки долго ворочалась в своей постели, не могла уснуть. И, вконец измученная пустой борьбой, включила ночник, достала из-под ковра полузабытые фотографии. Долго их рассматривала. Как бы впервые, как бы впервые… В полуночных тенях, казалось, фотографии оживают, двигаются, даже переговариваются. Один голос она могла узнать, он принадлежал ей, Бекки, а второй… ей так захотелось, чтобы это был Стив, ее милый, любезный сердцу Стив. Ну, если не Стив, то пусть будет Боб, пахнувший потом и страстью… Но нет, в ее сознании, о ужас, проявлялся дядюшка Роджер. Господи, неужели она такая испорченная? Бекки отложила фотографии. Ее руки поглаживали набухшие соски горячей груди, дразня и увлекая в другой мир. Потом сползли с груди, протянулись вдоль живота, все ниже и ниже… Она боялась стонать, комната Роджера была рядом с ее спальней. «О, боже ты мой, – лишь шептала она, едва шевеля губами. – О, боже ты мой…»

Бекки сделалось страшно от нового своего наваждения. Она гнала его от себя. А после очередного приступа давала себе клятву, что это в последний раз. Но наступала ночь, и образ дядюшки Роджера вновь будоражил ее сознание. Она больше не сопротивлялась. Теперь образ дядюшки Роджера являлся к ней не только ночью – на скучных уроках ей начинало казаться, что его ладонь забирается к ней в трусики, от чего становилось нестерпимо, хотелось стонать. И вновь вожделение словно вырвалось из плена: ее взгляд туманился, грудь высоко поднималась, походка, тембр голоса, волосы…

Бекки ждала мужчину!

Превращение Бекки не прошло незамеченным и для Роджера.

К своему смятению он вдруг осознал, что тот невольный взгляд, которым он бездумно разглядывал племянницу, вдруг как-то материализовался. Он видит не девчонку-подростка, а зрелую и даже опытную женщину. Наваждение и только… Роджер старался избавиться от этих мыслей. Но чем больше старался, тем покорней подчинялся им…

Вообще-то Роджер был весьма неравнодушен к женскому полу, что и стало причиной его семейного краха. Похоть изнуряла его, он никогда не пытался с ней справиться, заводя все новые и новые связи. Хрупкая, религиозная Сарра, казалось, этого не замечала. Она получила пуританское воспитание, муж для нее был существом высшим, почти божеством. Сарра обожала Роджера и верила во все бредни, которыми тот оправдывал себя. И все сходило с рук… Роджер заводил шашни и с подругами Сарры, никак не мучаясь угрызениями совести. Наоборот, он находил в этом особую прелесть. Наивная Сарра и мысли не могла допустить, что ее лучшие подруги за ее спиной охотно принимают участие в эротических забавах мужа. Сама же Сарра относилась к слабостям Роджера весьма сдержанно, что того явно устраивало. Роджер и не стремился раззадорить жену. Зачем? Сарра для Роджера была просто находка…

Сексуальные влечения все больше и больше пленили Роджера. И ему стоило больших усилий удержаться от забав с какой-нибудь из подруг прямо в присутствии жены. Но Роджер понимал: если жена догадается о его проделках, наступит конец его беззаботной жизни. И он, в присутствии Сарры, смирял свой нрав, надеясь потом отыграться…

Однако расплата все-таки наступила и тем ужасней, что Роджер был к ней совершенно не подготовлен.

Сарра страдала низким давлением. При резком изменении погоды Сарра мучилась от головной боли, головокружений и тошноты.

В тот вечер, когда ясное небо вдруг заволокли грязные тучи и началась гроза, Сарре сделалось особенно плохо. И надо было так случиться, что у них припозднилась старая подруга Сарры, одна из тайных напарниц Роджера по его эротическим забавам. Все втроем они возлежали на ковре у камина. Ближе к огню разместилась Сарра, а Роджер с ее подругой пристроились позади. Роджер обнял жену и, уткнувшись подбородком в ее плечо, нашептывал слова любви и утешения. Подруга примостилась у ног Роджера и, прикрыв глаза от блаженства, дала волю своим рукам. Она не боялась, что Сарра обнаружит проделку, так как Роджер был начеку: его цепкие объятия не давали жене возможности повернуться… Ласки подруги все сильнее донимали Роджера. Он вдруг оказался в капкане, который сам и поставил. В подобный переплет Роджер еще не попадал – мгновение, и он потеряет самообладание. Роджер пытался коленом отпихнуть подругу, но та вцепилась в него, точно клещ… И тут Сарра пожаловалась, что ей стало хуже.

– Дорогая, сейчас же в кровать! Я дам тебе лекарство и вызову врача, – едва прошептал бедняга Роджер и, собрав последние силы, рванулся от своей искусительницы на волю. Ох, он сейчас вернется, ох он и задаст этой бляди-подруге!

Роджер поднял Сарру на руки, отнес наверх, в спальню, переодел в ночную рубашку и, уложив в постель, дал снотворное. Пообещал позвонить врачу и тихо вышел… Он бы и позвонил, но увидел перед камином ту распластанную сучку. Роджер стремглав сбежал по лестнице. Их страсть была так сильна, что оба потеряли осторожность и неистово завопили… Дверь на втором этаже растворилась, и в проеме появилось лицо Сарры. Она посмотрела вниз. Глаза Сарры застыли, рот судорожно хватал жаркий воздух. Дикий, крик полоснул гостиную. Сарра упала в обморок…

Дальнейшее представилось совершеннейшим кошмаром.

Сарра не подпускала мужа к себе. Она вызвала родителей и все им рассказала. Те увезли дочь, пригрозив Роджеру всеми муками ада. Вскоре оформили развод. Роджер страдал от потери жены. Только теперь он понял, как любил это хрупкое и чистое существо. Все опустело, женщины опротивели. Вот он и решил поселиться у матери, забраться в глушь и забыть все, если возможно…

Бег по утрам, холодный душ два раза в день, гимнастика, умеренная еда, поменьше мяса. Бросить пить и курить. А главное – чтение, со своими похождениями он совершенно забросил книги…

Роджер скрупулезно следовал своим установкам, ни в чем не давая поблажки. И результат сказался.

Он теперь спал почти без сновидений. Казалось, он победил свою страсть…

Только вот… Бекки! При виде племянницы Роджера неизменно занимала одна мысль: а так ли уж она невинна? Присмотрись! Ее походка, виляние попкой, а эта грудь, маленькая, но вполне оформившаяся. И взгляд из-под приспущенных ресниц.

Тягучим днем, когда Роджер сидел у камина, задумчиво глядя на огонь, он услышал, как Бекки вышла из своей комнаты и начала спускаться по лестнице. Роджер повернул голову и встретился с ней взглядом. Он оторопел – так опалили его глаза Бекки. Племянница молча приблизилась к нему и села рядом. Некоторое время они разглядывали огонь на поленьях, не говоря ни слова…

– Ты любишь женщин? – прервала молчание Бекки слабым голосом.

Роджер поглядел на нее в недоумении.

Бекки не шевелилась, глядя на огонь. Ее лицо медленно повернулось к нему, взгляд погрузился в его удивленные глаза, и Бекки улыбнулась, чуть опустив кончики губ. Роджер покрылся испариной…

– Ты любишь трахать женщин? – Бекки продолжала улыбаться кривой дьявольской улыбкой. – Что ты молчишь? Или никогда этим не занимался? – Ее ладонь уверенно поползла по его колену. – Чего ты боишься, дурачок? Ох, как он у тебя просится на свободу! Не бойся, бабушка в церкви, это надолго. – Бекки расстегнула ширинку и высвободила горячую, пульсирующую плоть… «Мамочка! Замоли наш грех!», – мелькнуло в голове Роджера.

Роджера недолго томили угрызения совести. Ощущения, в которые его погружала Бекки, не шли ни в какое сравнение с его прежними телесными радостями: так желанна стала эта страстная девчонка. Из-за долгого воздержания наслаждения сокрушили Роджера. Еще больше распалялась страсть от того, что источником его вожделений служила девочка, такого в его многоопытной жизни еще не было. А то, что родная племянница… В конце концов, не он же первым домогался. «Лучше я, чем какой-нибудь прощелыга. Спокойней! – убеждал себя Роджер. – А то еще подхватит какую-нибудь заразу. Или растрезвонит на весь городок. А со мной все будет спокойно. Главное – не терять голову, как тогда, с той идиоткой, что сломала его семейную жизнь…» Особенно он опасался бдительности матери. Не дай бог, старуха догадается, чем занимается дядя с племянницей! Тогда – конец: ее сердце не выдержит такого позора…

Усердствуя ночью с Бекки, Роджер еще находил силы по утрам продолжать свои занятия.

– Ах, Мэри! – умилялась рыжая Сью. – Твой сын просто кость в горле для наших ленивых мужчин. Едва рассветет, а он уже бегает по парку. А какой наездник? Залюбуешься! Но самое главное – он так благотворно влияет на Бекки. А девочке в ее возрасте полезен мужской родительский глаз.

Мэри и сама прекрасно понимала, как необходима сильная мужская рука ее внучке, в ее возрасте, с ее внешностью. Чего только не может случиться с крошкой?! Теперь же, когда рядом с Бекки умный, любящий дядя, Мэри не о чем волноваться. Видимо, молитвы ее дошли до бога. Он помог Мэри, можно спокойно умереть…

Бекки и вправду было хорошо под опекой дядюшки. Такого опытного любовника девочка и представить себе не могла. Это не мужлан Боб, который ни в какое сравнение не шел с нежным и остроумным Роджером. Он такие шуточки отпускал иногда, что Бекки падала с кровати от хохота.

Но главное – Роджер сам заботился о тщательной конспирации, Бекки только подчинялась. Иногда, правда, в ней просыпалась шаловливость подростка, и Бекки покидала осмотрительность. Роджер без труда справлялся со своей разыгравшейся воспитанницей. Но не всегда…

Как-то на чаепитии, устроенном в честь какого-то религиозного праздника, за столом на ярко освещенной веранде Бекки расположилась напротив Роджера. Приятельницы Мэри, божьи одуванчики, чинно разговаривали о великой святости праздника, втайне надеясь вымолить у бога особую милость своей благочестивостью.

И Бекки сделалось скучно.

Она сбросила туфлю, вытянула ногу и пристроила ее в пах дяди. Роджер напрягся, но не подал вида… Однако не так-то просто поддеть пальцем ноги упрямый замок молнии. Нога Бекки соскальзывала. Того и гляди, эта маленькая бестия перевернет стол в своей необузданной страсти. Но тут и в Роджера вселился бес, не истукан же он, в самом деле. Новизна ситуации воспалила дядюшкину голову. Опустив руку под скатерть, он, по-родственному, помог своей нетерпеливой племяннице. Дверь, как говорится, распахнулась. Роджер сидел с каменным лицом. Бекки запустила голую ступню в его штаны. Роджер не шевелился. Он боялся дышать, чтобы не выдать себя. Старушки гомонили наперебой, славя божий праздник, а Роджер сидел напряженно, словно на унитазе при глухом запоре… «Ах ты, стерва, – думал Роджер, – что руки, что ноги, все нипочем. К тому же, в такой вечер! Представляю, что с этой грешницей будет, когда вырастет!» Но сбросить ногу Бекки у него не хватало сил, и Бекки добилась своего! Роджер достал платок, утер им лоб, стараясь спрятать под платком невольную гримасу, что искажала его лицо. «Господи, наконец-то! – Роджер впервые в жизни обрадовался приходу облегчения. – Теперь надо попытаться привести себя в порядок». Только бы не привлечь внимание гостей…

Роджер пытался незаметно застегнуться. С большим трудом ему все-таки это удалось.

– Извините, – сказал он, чуть передохнув. – Сейчас по телевизору бейсбол, извините…

– Конечно, конечно! – заквакали старушенции. – Вы такой спортивный…

Роджер встал и сделал шаг назад, отодвигая стул. И тут произошло непонятное: вместе с ним поднялась и скатерть, сбросив на пол содержимое. Все кинулись спасать падающую посуду. Роджер мгновенно сообразил, что край скатерти застрял в молнии его штанов. Он присел на стул и, пока все возились с посудой, вырвал скатерть из брюк.

– Простите, простите, – лепетал он, проклиная про себя эту дрянь-племянницу. – Как это произошло? Ничего не понимаю!

Бекки визжала от восторга.

– И чего смешного, – недоумевали старушки, – ведь мог же Роджер нечаянно задеть скатерть, со всяким может случиться…