Текст книги "Три женщины"

– Вот и чего не бегает? – Настена встала супротив мужа. – Годков-то ему скоро тридцать? Может, не в порядке что с ним? Поэтому и вбок смотрит, что стесняется. А, Яш?

– Все, Настька, цыц, говорю. Девку лучше свою найди да научи ее, что да как. От бабы тоже многое зависит.

Настена было открыла рот, да поняла – бесполезно. С другой стороны, Яков не самодур, может, и впрямь все продумал. Любит он Таисию, ой как любит. Не пошлет дочь на погибель. Только Тае-то как объяснишь?

Сама Настена тоже выходила замуж не по любви. Просватали в 16 лет, и бывай здорова. Даже на танцы с девками побегать и то не успела.

Но, правда, Яков понравился ей сразу. Здоровый, черноволосый, каждый кулак что ее голова. Боялась его сначала, аж страшно. Понимала, один раз такой кулак ей на бо́шку опустит – останется от нее мокрое место. Но Яков себе такого никогда не позволял, или, видать, понимал все про свою силушку. За косы ее, понятное дело, таскал, как лишнюю рюмку пропустит. Это понятно. Кто ж за это мужика осудит? Должен же он и характер показать, и главенство свое в доме упрочить.

И потом, рожала же Настена одних девок. За что ее по головке-то гладить? Виновата кругом перед мужем. Живет в полном достатке. И скот, и птица, и огород приличный. Работай да радуйся. В доме полная чаша. А она что? Девка за девкой. А потом и вовсе дети перестали получаться. Может, тяжестей больше, чем надо, таскала, может, зимой в проруби ледяной белье полоскала. А только у других баб вон по десять детей. А у нее пятеро дочерей, и все тут.

Настена вздохнула и пошла искать дочь.

= 4 =

– Фекла, подь ко мне, – Таисия нашла Феклу на скотном дворе, та убирала за поросятами.

– Тайка, стряслось что? На тебе лица нет.

– Ой, сеструха, стряслось. Батька меня просватать хочет.

– Батюшки-светы, – Фекла отерла руки о подол фартука. – Да пойдем в дом, расскажешь подробно.

– Да чего там рассказывать. Да если бы еще за кого! За Тимоху Субботина!

– Да уж! Не первый красавец, – Фекла покачала головой. – Тайка, – хлопнула она сестрицу по плечу. – А может, и ничего! Зато делай что хочешь, он все равно все время в другую сторону смотрит. – И Фекла начала хохотать без удержу.

– Че зашлась? Тоже, нашла смешное. Твой Андрей, поди, смотрит куда надо.

– Ну и достается мне на орехи почем зря. Вчерась опять слегка поучил меня. Степка приобнять пытался, – Фекла опять прыснула. – А он, знаешь, парень горячий. Короче, я особо не сопротивлялась. А тут и Андрей нарисовался, будь ему неладно. Степка-то убег. А мне досталось. – Фекла спустила кофту с плеча, и Тайка увидела огромный синяк.

– Ой, мамочки, – ахнула она.

– Никакие не мамочки. Обычная семейная жизнь, Тайка. Поэтому главное, чтоб мужик был с достатком, дом тебе предоставил, чтоб с голоду ни ты, ни ребятишки твои не пухли. А там разберешься. Найдешь для счастья и не косого, не рябого. Закоулков в деревне достаточно, – подмигнула Фекла сестре.

– Ой, и когда ты все успеваешь? Ты все время на сносях, пузом все углы сшибаешь.

– А это мне, сеструха, вообще никогда не мешало. Погоди, в подпол залезу, молока достану, да попьем с хлебом. Я свежий испекла.

Сестры смачно ели еще теплый, вкусно пахнущий хлеб и запивали молоком.

– Фекла, че я пришла-то: убегу я. Меня Сергей Ковалев позвал.

– Это Дуськи-прачки сын, че ли? Ну ты дала! Отец проклянет!

– Думаешь?

– Уверена.

– А и ладно, и так проживем.

– Так они, Ковалевы-то, сами у родни живут. Сергей твой спит под полатями. В избу только ночевать приходит. И ты, что ль, туда же? Под полати? А среди дня где бегать станешь? – Фекла откусила большой кусок хлеба. – Отец ведь, если осерчает, на порог тебя не пустит. Ты ж его знаешь. Тем более если он Субботиным уже обещание дал. Ой, девка, понаделаешь ты дел.

Фекла серьезно посмотрела на сестру.

– Благословения тебе своего не дам. Не по нутру мне твои решения. Обидишь стариков наших. Да хуже того – опозоришь.

– Фекла, родненькая, – Тайка заплакала, – не люб мне этот Тимоха постылый! Ты-то меня пойми.

– А Сергей твой чем лучше, объясни ты мне?! – Фекла в сердцах вскочила и разлила молоко. – Тьфу ты, мать честная! Только что не косой, а так и росточка небольшенького, и носяра – о какой. Поди, и дети такими народятся.

– Носаты не косаты.

– А и то правда, – легко согласилась Фекла.

– Перед отцом иди повинись. Хоть расскажи ему про свое, про то, что на сердце. Может, поймет. Хоть сватовство отменит.

– Нет, так убегу!

– Не дури, девка, не позорь семью. Не наживай врагов ни себе, ни семье нашей. Все пострадаем. Ради чего, скажи ты мне?

– Я по любви замуж пойду. И к Степке, как некоторые, бегать не стану, – с вызовом посмотрела на сестру Таисия.

– Ой, девка, не зарекайся. Жизнь, она знаешь какая. И Сергей твой кто? Что мы про него знаем? Только то, что в ногу со временем идет. Это дело. Тут ничего сказать не могу. Так бы сама пошла, родителям рассказала. А так, все ж на механизатора выучился, на МТС работает. Глядишь, и нам какая скидка от него достанется.

– И здесь выгоду нашла.

– Да для тебя, глупая, выгоду смотрю! Пытаюсь хоть какое-никакое оправдание тебе придумать, – Фекла покачала головой. – Ко мне родня-то прибежит, спрашивать станет. Что скажу, чем успокою? Ой, Тайка, подумать страшно. Хоть бы уж отец от гнева дом не порушил.

– Не порушит. Он свое бережет.

– Мать бы не убил, – тихо добавила Фекла и в упор посмотрела на сестру.

Таисия молчала. В душе и она боялась за мать, понимала, ей удар на себя принимать. Первой достанется Настене. Но решимость не ушла.

– Пойду Сергея искать. Он как раз на станции должен быть, трактора к страде готовит.

= 5 =

Отец простил дочь только через год, после рождения ребенка. И то не сам пришел, не позвал. Нет, обида была уж больно сильна. Но послал щедрые дары. Телку, козу да двух гусей. А Настена сшила мальцу пуховое одеяльце да думку.

По-хорошему, Тайка с ребенком да с мужем тут же должна была бежать бегом в отчий дом, кланяться, руки целовать, прощения просить. И сделала бы точно так. Если бы ребенок был здоров.

Колька родился слабеньким, орал что есть мочи круглые сутки.

– Не выживет, ой, не выживет, – причитала над ним Таисия.

Фекла крутилась рядом, как могла помогала сестре. Но и она видела: не жилец. Сама она похоронила к этому времени троих детей. Такая беда была обычной для деревни того времени. Но ее дети умирали от болезней в детском возрасте. Чтобы вот такими слабенькими рождались, такого у сестры не случалось. На свет нарождались крепышами, любо-дорого смотреть.

Почему Колька родился таким слабеньким? Или недоедала Таисия, или мерзла в худой баньке, кто его знает. Может, и тосковала по родительскому дому. Только получили то, что получили.

– В церкву поедем. Окрестить его нужно, – подытожила Фекла, еще раз рассматривая орущего Кольку на вытянутых руках.

– Обалдела, – с замиранием сердца ответила перепуганная Таисия. – Февраль на дворе, мороз лютует. Не довезем.

– Значит, на то божья воля. А если довезем да окрестим, все изменится. Кроме как на Бога, не на кого нам теперь уповать.

Фекла пригнала лошадь с дровнями. Закутали как могли ребенка в новое пуховое одеяльце, и бабы поехали за десять верст в ближайший приход.

Пурга мела, ни зги не видно. Таисия несколько раз и сама с жизнью прощалась, да и сомнения ее брали, а дышит ли ребеночек, но до прихода добрались.

Отец Ферапонт совершил обряд, прочитал молитвы, положенные по этому поводу.

– На все воля Божья, дочери мои. Молитесь, и снизойдет к вам Господне благословение.

Уже по дороге домой вдруг выглянуло солнце. И Колька не орал как оглашенный, а тихо сопел в одеяльце.

– Че, Тайка, живой? – окликнула Фекла.

– Спит, – с теплой улыбкой ответила сестра.

С этого дня ребенок начал и есть хорошо, и тельце налилось. Правда, неспокойным все ж остался. Да это уж и ничего. Главное, на поправку пошел.

– Сергей, к родителям моим, что ли, пойдем?

– Так и я предложить хотел. Что бы без телки-то сейчас делали? Подспорье-то немалое.

Таисия нарядилась сама, достала вышитую собственноручно рубашку для Сергея, еще раз оглядела свою семью.

– Ну что, с богом.

Мелеховы новую семью увидели издалека.

– Отец, гляди-к, никак Тайка со своим семейством! – закричала на всю избу Настена.

Яков поначалу растерялся. Год не виделся и не разговаривал с дочерью. Сильно он осерчал на нее, обиду затаил. Но в душе все равно оправдывал.

– Ничего, жилистая, вытянет. Главное, решение сама приняла и не жалуется, не бежит обратно к матери плакаться.

Время от времени спрашивал за ужином у Настены:

– Как эта-то?

Настена сразу же понимала, о ком речь.

– Я почем тебе знаю, – для виду отвечала по первости она.

– Цыц, тебе говорю. Еще ваньку тут валять мне будешь. Говори, чего знаешь.

Настене становилось обидно. И она скучала по дочери, и повидаться охота было, и сердце болело. Но поперек мужа пойти она не могла. Решение принято, и оно для всей семьи. Жена должна мужа поддерживать во всем. И раз он решил так – закон.

С Тайкой общалась только Фекла. Она уже жила отдельно и прямого отношения к семье не имела.

– А мне что, – говорила боевая сестра, – вы ее вычеркнули, вы с ней и не общайтесь. А мне она сеструха. Негоже родни сторониться, сами учили.

Аксинья и Устинья со своими мужьями жили далеко. А Серафима (они с Тайкой были погодками) также ослушаться родителей не смела.

– Фекла что сказывает? – повышал голос отец.

Мать, насупившись, отвечала:

– А че, ничего. Живут. Он на МТС. Куда пошлют, на своем тракторе и прется. От зари до зари. Вроде на какое пропитание зарабатывает. А Тайка огородишко разбила, да Фекла вроде курей ей подбросила, чтобы та с голодухи-то не опухла. Евдокия, свекруха, подсобляет, ежели че с мальцом. Только какой с нее прок? Болеет она. Так только просто придет да за мальцом поглядит, пока Тайке куда отбежать. Свекруха, она не мать, – с горечью закончила Настена.

– Тайка, Тайка. Надега наша. Чего учудила!

– Чего учудила. Может, Бог ее сберег, – Настена впервые произнесла то, что крутилось в голове и у Якова, да и у всей семьи.

Отец Тимохи Субботина, Михаил, не выдержал пришедшей вдруг в деревню коллективизации. Не нашел общего языка с новой властью да подался с сынами в леса. Там, как люди сказывали, организовал банду да начал лютовать. Оно и его понять можно. Только что бы с Таисией сталось при таком-то раскладе? Вопрос.

Не просчитал что-то в этой жизни Яков. А как тут просчитаешь? Власть новая то один указ напишет, то другой. То дружит она с кулаками, то их истребляет. То за советом идет, то в лагеря высылает. Разве что тут поймешь? Проблема. Да и сам Яков запутался. Может, и правильно Тайка убегла. К ей теперь не прицепишься. Муж – механизатор. Курсы закончил, еще вроде, люди сказывают, и руки золотые. Оно, глядишь, и для Мелеховых когда послабление выйдет. Все ж таки зять из самых что ни на есть бедняков. Может когда и Евдокию-прачку к себе в гости позвать да стопочку с ней распить. Нужно Настене-то подсказать.

– Симка, накрывай на стол, вроде сеструха твоя со всем выводком про родителей вспомнила.

Тайка шла в родительский дом, а ноги-то подкашивались, и руки, которыми прижимала к себе закутанного Кольку, тряслись все сильнее. Как-то примут ее родители? Крутой нрав отца знала дочь хорошо. И могло сейчас случиться что угодно. И сапогом мог запульнуть, и харкнуть вдогонку. И всякими словами ее мужа обложить. Как-то поведет себя Сергей? Ой, страшно, страшно. Может, уж и назад повернуть? А ноги топали вперед. Под руку поддерживал ее Сергей.

– Тайка, не свались. Дай мне сверток с ребенком. А то еще перевернешься.

– Сам скорее перевернешься, забыл, как трактор свой перевернул? – огрызнулась беззлобно Тайка.

– Так то трактор. Механизм – он ведь несовершенный. Видишь, конь у меня высокий какой, да три колеса всего. Вот и переворачивается. Центр тяжести не рассчитали правильно. Но наши ученые сейчас над этим работают. Так что, Тайка, скоро мужем гордиться будешь. Должны вскорости новые машины получить. Выведем нашу МТС в передовые.

– Ой, Сергунька, не до успехов мне сейчас. Вот как попрет сейчас нас батя… – неуверенно протянула Таисия.

– Да не попрет, ты не страшись. А потом, не забудь, тебя два мужика охраняют, – Сергей с любовью поглядывал на жену. До чего ж румяная!

– Ну и ладно, – успокоилась Таисия, – я ж и забыла, что их у меня теперь и впрямь двое. Вот отцу про свой трактор и расскажешь.

= 6 =

Яков стоял на крыльце в накинутом полушубке. Таисия заметила, что на отце парадные штаны и цветная рубаха. Обычно по дому он ходил в исподнем. «Вещи беречь нужно. Нечего по лавкам портки протирать».

Значит, издали увидели, еще и переоделись.

Как же Тайка соскучилась по родительской избе. По просторным сеням, по теплу, по тому, как у отца все было к месту, ко двору.

Зажиточный кулак, это да, советская власть против выступает. А то, что отцу гвоздика никто не подарил! Все своими руками, и дом этот построил, и на скот заработал, и вон пятерых девок поднял. Всех в школу отправил. Два класса церковно-приходской все закончили, а Серафима – четыре. И сам грамотный был, и Настену читать выучил.

– Соображай, дур-р-ра! Или хочешь, чтоб дочеря над матерью безмозглой потешались! – в сердцах кидался он книжкой в жену, когда у той совсем ничего не получалось.

Маленькая Тайка обнимала после заплаканную мать.

– Мамычка, ты ничего, не переживай. Ну давай, гляди, видишь, это буква «А».

– Так букву-то «А» я и сама вижу. А слово-то как прочесть?

– И сама пока только диву даюсь. Мам, да научимся. Фекла, давай помогай матери, чтобы отец не дрался.

В итоге грамоте выучились все. Где кнутом, где пряником.

Таисия с Сергеем остановились в метре от крыльца и поклонились отцу.

– Доброго здоровьичка вам, дорогой Яков Селиванович. И вам, и вашей жене Настасье Александровне, и дочери Серафиме. А также дочерям вашим Фекле, Аксинье и Устинье, – начал свою речь Сергей. Таисия стояла рядом, не в силах взглянуть на отца.

– А у меня дочерей пять, – бодро отвечал Яков. – Еще и Тайка имеется. Что ж ты ей здоровьица не желаешь?

– А Тайка теперича у меня на виду всегда, и я все делаю, чтобы здорова была. Собственно, про это и доложить вам пришел. Да сына своего, а внука вашего Николая Сергеевича, представить вашему вниманию решил, – не растерялся Сергей.

Яков слегка озадачился столь прытким ответом нового родственничка. А парень-то не прост. Палец в рот не клади. И гордость имеет, и голову на плечах. И в обиду вроде никого не дает.

– Ну, так докладывай да показывай. У нас с матерью к этому самый что ни на есть большой интерес. А то остальные дочери, кто депеши отбивает, кто забегает по сто раз на день. Так часто нам и не надо, видать, от работы отлынивает, а от младшенькой, самой что ни на есть любимой, ни ответа, ни весточки. И наплевать, что там думают отец с матерью, почто ночами не спят.

На этих словах отца не выдержала Таисия, разрыдалась, отдала ребенка мужу и кинулась отцу на шею.

– Прости, папычка! Виноватая я перед тобой. А что мне делать было? Как виниться? Думала, пришибешь.

– Пришибешь, – ворчал старик, смахивая слезу. – Много я вас напришибал-то? А было за что! Может, и зря порой поленом-то не стукнул. Ну да ладно. Мальца-то показывай. Да в дом идите. Застудите! Тоже мне родители.

Слезы, объятия, радость нежданная и для отца с матерью, и для сестры Серафимы, а уж про Таисию с Сергеем и говорить нечего.

Уже после обеда со стопочкой самогона, да после того, как Кольку укачали да со стола убрали, Яков с Сергеем стали советскую власть в горнице обсуждать. А мать – Таисию о житье-бытье расспрашивать.

– Ой, мамычка, как и сказать-то? Какое оно, счастье? То ли, о чем мечтала? И не знаю. Уж и забыла, о чем поначалу думалось. Только и слезы лила, и о доме родительском скучала. А Сергей – он хороший, и руки на меня ни разу не поднимал, и жалеет он меня. Наверное, это и есть – любит. А я? Кто его знает. Про Тимоху с дрожью думала, а к Сергею привыкла. Без него жизни своей не представляю. Благодарность у меня к нему большая. За что? А и не скажу. Может, вот за жизнь свою спокойную, за уверенность и в нем, и в его отношении ко мне. Мам, это важно.

Таисия подошла к матери и приобняла сзади. Настена похлопала дочь по руке.

– Взрослая ты, дочка, какая стала. Многое тебе за эти полтора года пережить пришлось. Но что скажу, бабья жизнь – она не сахарная. И у всех у нас и печали много, и слез. Без этого никак. И мужики, они с добром-то редко. Дел у них своих мужских много. А мы как бы под ногами мешаемся да глупости всякие говорим. Это доля наша такая, что раздражаются при нас мужики-то.

– Ну, это ты, мам, брось. Я у Сергея раздражения не вызываю. Иногда вижу, любуется. Да и сына родила. Ой, Колька у нас, одно слово, деспот. И орет, и орет. Мам, че делать-то.

Незаметно разговор перешел на детей. Настена делилась опытом, вспоминала, какой росла Тайка.

– Так весь в тебя. Ты оручая была, извела меня всю. Да хоть у отца спроси. Он почто не лез в бабские дела, а тут и сам советы стал давать, что да как.

Какое счастье, что снова мир. Как Таисия устала от того, что оторвалась она от родительского очага! Только сегодня ей стало понятно, насколько легче, когда знаешь, ты не одна. Есть родители, на них можно опереться. Они тебя помнят и любят, переживают за тебя. Хорошая у нее семья.

= 7 =

Колька рос отчаянным ребенком. Ну почему с ним все время что-нибудь случалось? Ну есть же дети как дети, и с ними хлопотно, но не настолько же. А этого – из глаз не выпусти. А то недалеко до греха. То там упадет, то здесь споткнется.

– И чего ж беда за ним носится, а, мамычка?

– А где ж она носится, доча? Наоборот, ангел за ним следит. И тебе демонстрирует: «Глядь, могла давно уже та самая, которая с косой, Колюшку твоего прибрать. А я не даю. И не дам. И не переживай» – защитник, значит, доча, у твоего сына есть.

Сергей усиленно начал уговаривать жену перебраться в город. В деревне стало неспокойно, и муж по-настоящему начал переживать за семью. Тут советская власть не дает прохода, поминает Тайкино происхождение, с другой стороны, бандиты лесные из бывших кулаков опять же недовольны, что предала Таисия когда-то Тимоху Субботина. Опять же Фекла перебралась в город уже как год и письма писала призывные.

Решил исход дел маленький Коля.

Вроде на глазах был. Вроде только под ногами вертелся. Как не углядели бабы, как он умудрился залезть под самую кобылу? Ума потом приложить никто не мог. А только, войдя к лошадям, увидела Тайка такую картину. Стоит их Сивка, лошадь норовистая и последнее время особо опасная, так как недавно разрешилась красивым жеребчиком. А между копыт у ней, прямо посредине, ее Колька. Да не просто сидит, а за хвост кобылу дергает.

У Таисии аж побелело все в глазах. Видит, ноздри Сивка раздувает, головой уже недовольно крутит, на Кольку зыркает. «Ну, все, – думает. – Нет у меня больше сына. Сейчас как звезданет его копытом по лбу, пиши пропало». Так перепугалась, пошевелиться не могла.

А Сивка подняла заднюю ногу – и аккуратно отодвинула мальца в сторону. Это их-то Сивка, которая дралась почем зря?! Чисто бодучая корова. Тайка схватила сына и понеслась что есть духу со двора.

Решение об отъезде было принято. А у Кольки еще долго на лбу красовалась печать от Сивкиной подковы.

И Ковалевы засобирались в дорогу. Город не так далеко. Яков понимал, что уезжать нужно. Деваться некуда. Ничего, не в Африку, чай, уезжают. А раз так решили, тому и быть. Тем более не на пустое место едут. Чай, к родной сестре. Она поможет. У них, у Мелеховых, строго заведено. Среди родни все общее. Всем делимся. Сегодня сестре жить негде, неизвестно, как завтра у самой жизнь сложится.

Не волновалась особо и Таисия. Она ехала с мужем. Он надежный. И адрес записочкой свернут у нее в заветном месте. В бане столько лет прожили, и то ничего. К тяготам она привычна. А здесь все ж город. А у ней сын растет. Пусть у него жизнь другая сложится. Чтоб не одну землю он видел.

Колька был счастлив. Поезд, город! Да только от одних слов голова кругом. Можно уж и не ехать никуда. Потом, мать ему пальто пошила, как большому. А отец обещал научить машину водить. Вырастет, тоже будет водителем, как его отец.

Все строили свои планы, жили надеждами. В город ехала хорошая семья. Строить новую жизнь. Жизнь своей семьи.

Глава 4
В Алымске

= 1 =

Тамара неторопливо открыла семейный фотоальбом. В последнее время она это делала все чаще. Муж тяжело болел, она практически не могла выйти из дома. Николай как чувствовал, сразу же начинал ее искать. Главное, чтобы была при нем. Вот ведь судьба. Никогда не чувствовала такую его зависимость от себя. Всю жизнь вроде бы особо и не нужна была, и не замечал. А сейчас все время говорит о своей любви, винится перед ней.

Что уже вспоминать? Жизнь прожита. Через месяц ей исполняется семьдесят пять, а увидели они друг друга, когда обоим было по двенадцать лет. Целая жизнь позади. Нет, конечно, не прожита! Боже упаси! Еще много всего интересного. И внуков надо помогать воспитывать. Вот и правнучка – первая, и надо же – Тася. И главное, что вроде как случайно. А что, может быть. Они же тоже назвали свою первую дочь Натальей спонтанно. Потом уже Тамара вспомнила про бабушку Наталью. Наталью Ильиничну, которая приняла ее с мамой и братом в то их непростое время.

Тамара вела урок в десятом классе. Уже было тяжело: семь месяцев как-никак. Ну ничего, осталось всего неделю доработать, и в декрет. Можно уже готовиться к появлению малыша. Хотя почти все есть. Так, мелочи остались, кроватка, ванночка.

Последнее время Тамара чувствовала себя неважно, быстро утомлялась, одышка появилась.

Николай с утра уехал на неделю в район. Хорошо хоть, помирились перед отъездом. Последнее время все у них как-то было неладно. Может, сама виновата. Все говорят, у беременных характер портится. Но при чем тут характер, когда на празднике по случаю открытия Дома культуры ее муж весь вечер протанцевал с учительницей из соседней школы? А потом и вовсе исчез. Тамара гордо ушла домой одна, потом плакала в подушку, поджидая мужа.

– Не выдумывай, тебе показалось, – отрезал Николай.

Во-первых, она всего лишь беременная, а не психбольная, и ничего ей не кажется. А потом, показалось-то не только ей. Через неделю Адка из той же школы, что и противная учительница, рассказала, что ту пропесочили на партсобрании. Негоже-де, молодая семья, парень – комсомольский вожак, жена на сносях.

Да, наши партийные организации могут не только помочь, но и опозорить окончательно. То есть если на празднике не все заметили финт Николая в сторону, то теперь никто не сомневался.

Адка рассказала, что эта Рита еще оправдывалась-де – не она предлагала.

А Николай – «Не выдумывай!» Тут не захочешь, сами за тебя все придумают.

С того злополучного вечера прошло больше трех недель, а Тамара все дулась на мужа. Мать только качала головой. Конечно, и до нее дошли слухи. Алымск – город маленький. А что скажешь! Ребенок вот-вот родиться должен. Сейчас дочери нужен покой.

– Не слушай никого, людям бы только языками почесать. А у тебя муж – первый секретарь горкома комсомола. И себя не позорь, и ему работать не мешай, – Роня пыталась, как могла, поддержать дочь.

– То есть первому секретарю можно изменять, правильно я поняла?

– А кто тебе изменял? Что всяких дур слушать?

Но обида осталась. У Николая характер не сахар. Тамара молчит, и он первым заговаривать не станет. Ну и кто кого наказал? Перед отъездом решила идти на мировую сама.

– Коль, когда вернешься?

– Думаю, управимся за неделю, – как ни в чем не бывало ответил муж.

– Ну, счастливо съездить.

– И ты береги себя. Приеду, и уже никаких командировок. Сам тебя в роддом отведу, – Николай обнял жену. Тамара вздохнула. Конечно, она ждала слова извинений, может, еще больших признаний в любви. Ничего. Такой человек. Интересно, а если бы она сейчас не заговорила, так бы и уехал, не попрощавшись? Может, надо было подождать, проявить характер? Нет, Тамара так долго терпеть не могла. Да и что теперь про это. Главное, помирились. Осадок остался, но нужно выкинуть дурные мысли из головы. Нельзя вредить ребенку.

Миша Самойлов рассказывал биографию Гоголя. Все по учебнику. Ну просто слово в слово. Нет, так не бывает. Тамара, сидя за учительским столом, скосила глаза. Понятное дело, написал на ладони мелким почерком, теперь читает. Тамара резко встала.

– Михаил, – и, тихо охнув, схватилась за живот. Резкая боль пронзила все тело.

Ученики повскакивали со своих мест. Первым подбежал Михаил.

– Тамара Алексеевна, что? Вам плохо? Началось, да?

Тамару потихоньку отпустило, но она все еще стояла, согнувшись, держась за живот.

– Ребят, не волнуйтесь. Что-то просто кольнуло. Наверное, так бывает, – она залилась краской. Тамара ужасно стеснялась своего положения. Но куда деваться, если работа у нее такая публичная.

– Рано еще, не должно вроде.

– Тамара Алексеевна, вы, наверное, домой идите, вам полежать нужно. Давайте мы вас проводим.

– Да я сама, не волнуйтесь. – Тамара уже пришла в себя.

– Михаил, ты же не учил! – она попыталась сделать строгий вид.

– Ну да, виноват. Тамара Алексеевна, двойку не ставьте, я выучу. Ну вот зуб даю!

– Ладно, ладно. – Тамара чувствовала: что-то не то с ней творится. Господи, еще же целых два месяца. Неужели это все ее нервы? Вот так, сама виновата. Это ж надо, рисковать собственным ребенком. Все, больше ни о чем плохом думать она не станет. Сейчас пойдет к маме, там отлежится, и все будет хорошо.

= 2 =

Через четыре часа Тамара уже лежала в послеродовой палате. А в детской сопела крохотная девочка. Совсем маленькая, но здоровая девочка. А к вечеру уже пришла телеграмма от Николая. «Поздравляю дочерью Натальей. Целую. Николай».

Значит, Наташа. Хорошее имя. Ну, раз Коле нравится, значит, будет Наташа. От него не слышала. Неважно. Главное, все позади. И быстро. Жаль, конечно, что раньше времени. Кроха такая, чуть больше двух килограммов. Ничего, выращу.

Тамару переполняла гордость. У нее есть дочь. И еще будут дети, обязательно. Двое, так уж точно. И что это за семья без детей? У нее детей будет много. И она обязательно купит пианино, наймет учителя, и ее дети научатся играть. А вечерами она, как папа, будет читать вслух. Да, да, Гарриет Бичер-Стоу, «Хижина дяди Тома»…

Тамара лежала и мечтала. Девчонки в палате уже вовсю обсуждали своих мужей и их матерей. Хохотали как сумасшедшие. По очереди подбегали к окнам, когда слышали свое имя.

– Вовка! Да не волнуйся ты, нормально все у меня! Молока навалом, двоих прокормить смогу.

– Валентина, халат запахни, а то простудишь молочную фабрику-то! – От окна их гоняла старенькая нянечка.

– Баба Зин, не ругайся. Муж, может, первый раз за пять лет ко мне на свидание пришел, дай хоть поговорю. А то все друзья да домино в голове. А тут гляди-ка ж, пришел, слова ласковые говорит, не матерится, не торопится. Ну прям хоть каждый день детей рожай.

– Том, – Валя обратилась к Тамаре, – а твой-то где? Что-то не видать. Что на дочь не посмотрит, боится, не разглядит со второго этажа?

– Придет еще, – Тамара улыбнулась. А пусть говорят, что хотят. Ну да, маленькая, а для нее так самая красивая. – В командировке он, в районе. Но скоро уже приедет. Вон телеграмму отбил. Просит, чтобы дочь Натальей назвала.

– А что, хорошее имя. А я пока еще не знаю. Вовка предлагает Григорием. Может, и соглашусь, – Валька сладко потянулась. – Может, у меня через этого ребенка жизнь вся переменится, ну и пусть Григорий будет. Том, тебе как?

– Хорошее имя. Мне нравится. Григорий Мелехов, помнишь, из «Тихого Дона». Герой, а не мужик!

– Точно! – Валя задумчиво ходила по палате.

Тамара пока еще лежала и удивлялась на свою соседку. Вот у девки здоровье, и родила позже нее, и парень у нее крупный, больше четырех килограммов, а вон поди ж ты. Прыгает по палате, ничем ее не остановишь.

– Валентина, ляг, тебе говорю, полы мыть не даешь, – баба Зина замахнулась на Валю шваброй. – И чего крутишься? Лежи, в себя приходи! Дома сейчас возьмет тебя твой малой в оборот. Света белого невзвидишь.

Валя фыркала, а Тамара все улыбалась своим мыслям.

– Томка, – вдруг почти крикнула со своей кровати Валентина. – А ты ж Ковалева!

– Да, ну и что?

– Что, что. Это у тебя муж Николай Ковалев, что ли?

– Ну да, а что?

– Опять «что»! Ну ты даешь! А я все думала, и какая у нашего комсомольского секретаря жена. Представляла, фифа такая, вся расфуфыренная. – Валька вскочила с кровати, поправила съехавшую повязку и пошла крутить бедрами, изображая несуществующую фифу. – А ты ж простая совсем, маленькая, щупленькая.

– Да ну тебя, Валька, что ты придумываешь?

– Ничего я не придумываю. У тебя муж кто? Первый секретарь горкома! И потом – красавец, – Валька закатила глаза.

– То есть я ему не подхожу?

– Честно, Томка, только без обид, – Валя подсела к Тамаре на кровать. – Ну никак не подходишь. Вот если бы тебе хотя бы туфли на каблучках да шубку котиковую. Может, еще и сойдешь за директорскую жену.

Тамара рассмеялась.

– Ну, во-первых, и муж у меня не директор, и шубка у меня есть, и туфли на каблуках.

– Эх, – вздохнула Валентина. – Туфли на каблучках. Во взгляде эти туфли должны быть, понимаешь, во взгляде! И шуба тоже!

– Ну это ты, Валентина, требуешь от меня невозможного, действительно, шубы во взгляде у меня нет. И что же у меня, по-твоему, в этом самом взгляде?

– А у тебя, – Валя внимательно посмотрела на улыбающуюся Тамару, – одна скромность и еще боязнь занять чужое место. Вот как будто ты сейчас подвинуться хочешь. Или тебе кажется, слишком много места ты занимаешь. И, может, здесь еще пара человек уместится.

Тамара вздохнула. А что, в сущности, Валя была права. Но вот такая она.

= 3 =

Сразу после свадьбы Николай с Тамарой поехали отдыхать, Николай получил в райкоме путевку на неделю в ближайший дом отдыха.

Дом отдыха «Федоровский» строился для золотодобытчиков. Старинная усадьба была восстановлена полностью и ослепляла своей роскошью. Мраморные колонны, картины в золотых багетах; такого ни Николай, ни Тамара не видели никогда.

– Нет, ты только погляди, как раньше люди жили. А теперь все нам принадлежит, – удивлялся Николай.

– Вот бы маму сюда, пусть бы посмотрела.

– А что, давай Рахиль Моисеевну отправим. А то все работает, работает, уж она-то точно заслужила. Мои этой красоты точно не поймут, а твоя мать – она человек культурный. Еще и всех художников по именам назовет, кто эти картины нарисовал! Слушай, Томка, откуда она все знает?

– Сама удивляюсь. Четыре класса образования. Но она впитывала все как губка, знаешь, мама ведь из очень интеллигентной семьи. Они и по театрам ходили, книжек читали очень много. И потом, когда маленькая была, я еще помню, мы в Канске жили, у нас в доме радио всегда играло. Мама все арии наизусть знала, и потом они с папой… – тут Тамара запнулась на полуслове. От былой радости не осталось и следа. – Ладно, пойдем селиться.