Текст книги "Берлин, май 1945. Записки военного переводчика"

Когда я возвратился с Ш. обратно в ту комнату возле детской спальни, где оставил жену Геббельса, ее там не было, и Ш. прошел прямо в спальню. Я же остался ожидать в соседней комнате. Через 4–5 минут Ш. вышел из детской спальни вместе с женой Геббельса и сразу же, не сказав мне ни слова, ушел. Жена Геббельса мне также ничего не говорила, только плакала. Я спустился с ней на нижний этаж бункера в рабочий кабинет Геббельса, где застали последнего в очень нервозном состоянии, расхаживающим по кабинету. Войдя в кабинет, жена заявила: «С детьми все кончено, теперь нам нужно подумать о себе», – на что ей Геббельс ответил: «Скорей же, у нас мало времени».

Морфий и шприц, как жена Геббельса сказала Кунцу, она получила от Штумпфеггера. А откуда у нее ампулы с ядом, он не знал.

Они могли быть вручены ей Гитлером – он раздавал эти ампулы в конце апреля, как мы узнали позже.

Кунц возвратился в госпиталь в очень удрученном состоянии, – рассказывал допрошенный после него начальник госпиталя Хаазе. – Он зашел в мою комнату, сел на кровать и зажал голову руками. На мой вопрос: «Геббельс и его семья мертвы?» – он ответил: «Да». На мой вопрос, был ли он один, Кунц ответил: «Мне помогал доктор Штумпфеггер». Больше ничего я от него добиться не мог.

Хаазе спросили, что ему известно о том, как покончили с собой Геббельс и его жена, он ответил:

Со слов первого сопровождающего врача Гитлера штандартенфюрера СС Штумпфеггера и доктора Кунца мне известно, что Геббельс и его жена вечером 1 мая совершили самоубийство, приняв сильнодействующий яд; какой именно, сказать не могу.

Вице-адмирал Фосс, доктор Кунц, повар Ланге, техник гаража Шнейдер, начальник личной охраны Геббельса Эккольд, инженер Цим – технический администратор здания имперской канцелярии – и многие другие опознали Геббельса. Хотя он обгорел, но узнать его мог каждый, кто встречался с ним или хотя бы наблюдал его издали. Его можно было узнать даже по карикатурам в нашей печати. У него характерная внешность. Голова непропорционально большая для его тщедушной фигуры и заметно сплющенная с боков. Скошенный лоб, резко сужающееся к подбородку лицо. Он хромал на правую ногу, она была короче левой и вывернута стопой внутрь. Правая нога не пострадала от огня, на ней сохранился ортопедический ботинок с утолщенной подошвой и протез.

«На обгоревшем трупе видимых признаков тяжелых смертельных повреждений или заболеваний не обнаружено, – записано спустя несколько дней в акте. – При исследовании трупа судебно-медицинской экспертизой установлено наличие запаха горького миндаля и обнаружены кусочки ампулы во рту».

Когда были получены данные химического анализа, было вынесено окончательное суждение: «Химическим исследованием внутренних органов и крови определено наличие цианистых соединений. Таким образом, необходимо сделать вывод, что смерть неизвестного мужчины наступила в результате отравления цианистыми соединениями»[57]57
  Акты судебно-медицинского исследования трупов от 7 и 8 мая 1945 года, г. Берлин-Бух, морг ХППГ-496. Все акты подписаны членами комиссии: главный судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта полковник м/с Шкаравский; главный патологоанатом Красной армии подполковник м/с Краевский; и.о. главного патологоанатома 1-го Белорусского фронта Маранц; армейский судебно-медицинский эксперт 3-й ударной армии Богуславский; армейский патологоанатом 3-й ударной армии майор м/с Гулькевич.


[Закрыть].

К такому же выводу пришли относительно причины смерти Магды Геббельс.

Ночлег

Поздно ночью 3 мая в поисках ночлега мы оказались на окраине Берлина. Когда мы шли по темной, глухой улице, я вдруг услышала соловья.

Сейчас, когда пишу об этом, мне трудно объяснить, чем он тогда так поразил меня. Казалось, здесь, в Берлине, не только все живое, но даже камни вовлечены в войну, подчиняются ее законам. А тут вдруг – соловей, несмотря ни на что, нерушимо выполняет свое соловьиное дело.

После всего, что тут было, на затихшей берлинской улице свист соловья был удивительной вестью о живой жизни.

Мы попали в какой-то дом и поднялись по темной лестнице. Постучались. С чувством скованности вошли в квартиру людей, только что переживших катастрофу падения города.

Это была скромная квартира. Хозяева ее, пожилые супруги в стеганых халатах, потревоженные нашим неожиданным приходом, предоставили нам две комнаты, а сами, видимо, долго не могли заснуть: тихие шаги их доносились из коридора. Я легла на диван, и позабытые в войну душные запахи нафталина и лаврового листа обступили меня.

Четыре года… Когда война началась, я училась на литературном факультете.

В оставшемся незавешенным окне был виден кусок розового неба – это зарево стихающих пожаров. Удивительная после дней беспрерывных боев тишина была благодатью, от которой с непривычки цепенело сердце. Сквозь напряжение этих дней пронзительно пробилась мысль: «Мы в Берлине» – и отшибла сон.

Было довольно светло. Со стены напротив выступили оленьи рога. На столе – свежесрезанные цветы в вазе.

Подсвечивая карманным фонариком, я прочла на стене в рамке: «Der Himmel, bewahre uns vor Regen und Wind und vor Kameraden, die keine sind»[58]58
  «Небо, храни нас от непогоды и от неверных друзей» (нем.).


[Закрыть].

Стена была увешана фотографиями мальчика: вот он вскарабкался на деревянную лошадь, вот лежит на пляже, примостив голову на вытянутые ноги девушки в полосатом купальнике. Вот он уже военный, стоит в новой, ловко пригнанной форме, в руке у него тяжелая полевая каска. А вот он на групповой фотографии в веселой компании военных. В центре снимка – бутылка. Кто-то воздел каску на штык. Подписано: «Прозит!» («На здоровье!»)

А на письменном столе под стеклом – грустное извещение о том, что Курт Бремер пропал без вести на Восточном фронте.

В поисках воды я забрела на кухню. У окна сидела хозяйка. На коленях у нее лежал мешочек с носками, штопать их она начала еще при Гитлере и сейчас, довольствуясь слабым светом наступающего дня, привычно продолжала свою работу.

На кухонной полке выстроились пивные кружки, и во главе этой шеренги очередная фаянсовая тетушка протягивала позолоченный сапожок, предлагая из него напиться.

Я спросила у хозяйки, чья это лавка внизу в их доме (мы заметили ее, когда ночью поднимались в квартиру) и давно ли она заколочена.

Хозяйка ответила, что эта москательная лавка принадлежит ее мужу и ей и что они закрыли ее два месяца назад.

– Мы нажили ее честным трудом. О, она не так-то легко досталась нам. А теперь вот… – Она тихонько вздохнула. – Das Geschäft macht keinen Spass mehr[59]59
  Торговля не доставляет больше удовольствия (нем.).


[Закрыть].

Утром хозяин квартиры спросил меня, как я полагаю, сможет ли он пройти сегодня на такую-то улицу к своему зубному врачу. Я ответила утвердительно: война войной, а человека вот доняли зубы. Он возразил, что не испытывает зубной боли, но еще две недели назад условился быть сегодня у врача.

Свежие цветы в вазе, срезанные в огороде на другой день после падения имперской столицы; визит к зубному врачу на третий день… Что это? Себялюбивое тяготение к равновесию, прочности, размеренности? Не было ли оно союзником Гитлера при захвате им власти?

Из окна было видно – на перекрестке регулировала движение знакомая девчонка. Взмахивая флажками, она пропускала машины, успевая вскинуть ладонь к виску, а у военнослужащих, приспособивших для передвижения трофейные велосипеды, отбирала их – таков был приказ коменданта Берлина, запретившего изымать у жителей велосипеды.

Уже целая гора велосипедов выросла возле нее на тротуаре.

Напротив из парадного боец выталкивал бочонок. Обмакнув в него толстую кисть на короткой палке, низко присев на корточки, он замазывал огромные буквы геббельсовских заклинаний, распластанные на мостовой: «Berlin bleibt deutsch» («Берлин останется немецким»).

Ничего достоверного

Канистра с бензином

4 мая, раннее утро. Над Александерплац поднимается зарозовевшая дымка тумана. Зябко. Посреди площади – табор: остатки разбитого берлинского гарнизона. Спят на мостовой, завернувшись в солдатские одеяла. Раненые спят на носилках. Кое-кто уже проснулся, сидит, кутаясь в одеяло с головой. Медсестры в темных жакетах и белых платочках обходят раненых.

Спят пленные солдаты и на улице парадов – Унтер-ден– Линден. По сторонам улицы – руины.

Разверзшиеся стены домов. Осыпается каменная труха.

Громыхает по брусчатке груженная узлами тележка, ее упорно толкают две женщины – должно быть, возвращаются из-под Берлина. Грохот тележки настойчиво врывается в оцепенение руин, развала.

Мы снова в имперской канцелярии.

Кто последним видел Гитлера? Кто вообще видел тут, в подземелье, живого Гитлера? Что известно о его судьбе?

Техник гаража Карл Фридрих Вильгельм Шнейдер, который накануне рассказал нам о посылке бензина к бункеру Гитлера: «Находился ли вообще Гитлер в Берлине до 1 мая, мне неизвестно. И лично его тут не видел». Но 1 мая в гараже имперской канцелярии он слышал о самоубийстве Гитлера от его шофера, Эриха Кемпки, и от начальника гаража: «Эта весть передавалась из уст в уста, все говорили, но никто точно не знал».

Пятидесятилетний человек, представившийся официально – шеф-повар на кухне домашнего интендантства фюрера при имперской канцелярии Вильгельм Ланге, по специальности повар-кондитер:

– В последний раз я увидел Гитлера в первых числах апреля 1945 года в саду имперской канцелярии, где он прогуливался со своей собакой из породы немецких овчарок по кличке Блонди.

– Что вам известно о судьбе Гитлера?

– Ничего достоверного. Вечером 30 апреля ко мне на кухню пришел собаковод[60]60
  «Собаководом» Торнов назвал в протоколе допроса и далее также в тексте Ржевской. Он не был «собаководом» в нынешнем смысле слова, а попросту ухаживал за овчарками Гитлера.


[Закрыть] Гитлера – фельдфебель Торнов – за едой для щенков. Он был расстроен и сказал мне: «Фюрер умер, и от его трупа ничего не осталось». Среди служащих имперской канцелярии ходили слухи, что Гитлер отравился или застрелился, а труп его сожжен. Так ли это было на самом деле, я не знаю.

Технический администратор здания имперской канцелярии Вильгельм Цим:

– В последний раз я видел Гитлера в 12 часов дня 29 апреля. Меня вызвали в бункер фюрера наладить испортившийся механизм вентилятора. Работая, я в открытую дверь кабинета увидел Гитлера.

– Что вам известно о судьбе Гитлера?

– 30 апреля в 6 часов рабочие Верника, слесарь-водопроводчик, и Гюннер, электрик, возвратившись с работы из бункера фюрера, рассказали, что они слышали, будто Гитлер умер. Больше никаких подробностей они не сообщили.

Вице-адмирал Ганс Эрих Фосс участвовал в совещаниях, проходивших в присутствии Гитлера здесь, в убежище. О смерти Гитлера услышал от Геббельса.

Вот и все, что мы знали к утру 4 мая.

«Ничего достоверного», как сказал шеф-повар Ланге. Но и эти сведения приходилось выгребать из вороха других, противоречивых, сенсационных. Чего только не говорилось! Что Гитлер улетел на самолете с летчицей Райч[61]61
  Ганна Рейч или, как часто пишется в переводах, Райч (Hannah Reitsch, 1912–1979) – летчик-испытатель, награжденная Железным крестом. Вместе со своим начальником генерал-полковником Греймом вылетела из Берлина на последнем уцелевшем самолете.


[Закрыть] за три дня до падения Берлина, а его смерть инсценирована и в эфир было передано ложное сообщение о его смерти. Что Гитлера вывезли из Берлина подземными ходами и он скрывается в «неприступной» Южнотирольской крепости.

Люди, обладавшие более скромными, но существенными сведениями, были так измучены, ошеломлены всем пережитым, что путали даты и факты, хотя то, о чем они рассказывали, происходило всего лишь позавчера или еще на день раньше.

То тут, то там вскипали и лопались версии одна хлестче другой. Появлялись слухи о «двойниках».

Чтобы исключить очередную версию, требовалось время.

Розыски шли в напряженнейшем темпе. Легко было сбиться, пойти по неверному следу, прийти к ложным выводам. Осложнения, порой нелепые, мешали поискам.

Снова и снова метр за метром мы просматривали опустевшее подземелье под имперской канцелярией. Перевернутые столы, разбитые пишущие машинки, стекло и бумага под ногами. Клетушки и комнаты побольше, длинные коридоры и переходы. Повреждения в бетонных стенах и кое-где в коридорах – лужи воды. Сырой, тяжелый воздух: вентиляторы, скверно работавшие при Гитлере, теперь вовсе не действовали. Дышать было трудно. Мрак. Повсюду за углами – шорохи, шевеления или тишина, грозящая разрядиться выстрелом отчаявшегося гитлеровского офицера.

Скрежет шагов по разбитому стеклу, гулкие вздохи – это бродят тут в потемках по последней резиденции германского правительства бойцы, штурмовавшие рейхсканцелярию, натыкаясь на ящики с дорогими ликерами, перекликаясь, как в лесу, подсвечивая фонариками причудливые декорации последних часов Третьей империи. Иногда мы слышали щелканье затворов и несущуюся в темноте на звук наших шагов угрозу «хенде хох!» – с российским «х» вместо немецкого «h».

Сложная, пестрая была обстановка. Наверху, на земле Берлина, уже кончилась война. Здесь шли поиски в хаосе подземелья. Искали неустанно, преданно, чувствуя огромную ответственность – четыре года войны стояли за плечами.

Надо было ориентироваться в путанной на первых порах топографии подземелья, обнаружить тайники, проверить их. Надо было найти Гитлера.

Уже был найден во дворе генерал Кребс, в серо-зеленом кителе с оторванными погонами. Он тоже отравился[62]62
  Кребс покончил с собой, вернувшись в рейхсканцелярию после неуспешных переговоров о перемирии. В докладной «Верховному Главнокомандующему Маршалу Советского Союза тов. И. Сталину», датированной 3 мая (той самой, о которой спрашивал меня Г. К. Жуков), наряду с обнаружением тел Геббельса и членов его семьи упоминается о том, что на территории имперской канцелярии был найден труп в генеральской форме, опознанный адмиралом Фоссом как «генерал-лейтенант Крибс». На подкладке его мундира у левого бокового кармана имелась нашивка с надписью «Крибс». При поверхностном внешнем осмотре обнаружили кровь на подбородке и затылке и сочли причиной смерти самоубийственный выстрел. Однако тело Кребса было передано медэкспертам вместе с телами Геббельсов, Гитлера и Евы Браун, и вскрытие обнаружило сильный запах горького миндаля от внутренних органов, а судебно-химическое исследование внутренностей подтвердило наличие цианистых соединений (хотя осколков стекла во рту не было). Ранения, которые на беглый взгляд сочли за пулевые, оказались поверхностными, «возникли они, вернее всего, при падении агонизирующего тела покойного и ударе о какой-либо выступающий предмет». Странная деталь: Кребс был в серо-зеленом кителе «немецкого образца со следами сорванных погон».


[Закрыть].

А о конце Гитлера все еще не было установлено ничего достоверного.

Если признать за исходное свидетельство вице-адмирала Фосса, знавшего о смерти Гитлера от Геббельса, которому он передал власть рейхсканцлера, если согласиться с соображениями техника гаража Шнейдера относительно того, зачем понадобился бензин, то в этой цепи недоставало звена – лица, принимавшего участие в сожжении. Или видевшего, как и где оно происходило, или хотя бы слышавшего об этом подробности.

Сад имперской канцелярии – как выяснилось позже, место действия этой мистерии – был так покорежен, что отыскать безошибочно, где тут сжигали, едва ли было возможно.

А слухи тем временем роились. Кто-то слышал от кого-то, что Гитлер сожжен дотла и пепел унес рейхсфюрер гитлерюгенда Аксман, участвовавший в прорыве с группой Монке; след его в те дни для нас затерялся.

Если Гитлер сгорел дотла – не являются ли тому подтверждением слова Торнова, сказанные им повару Ланге: «Фюрер умер, и от его трупа ничего не осталось»? Если это так, если останков нет или они не будут найдены; значит, мы никогда не сможем представить миру неопровержимые доказательства его конца. Исчезновение Гитлера останется тайной, которая будет служить почвой для произрастания всяческих мифов. В этом могут быть заинтересованы только его приверженцы.

Сопоставляются полученные сведения. Разыскиваются люди, которые могут уточнить обстоятельства.

А народ валит и валит сюда: бойцы и командиры, штабные офицеры и люди, прилетевшие из Москвы, и корреспонденты, от которых необходимо оградиться. Обходят апартаменты рейхсканцелярии, спускаются в подземелье, ищут комнаты Гитлера. В знак своей прикосновенности к истории уносят то одно, то другое. Всем хочется побывать тут, у всех есть на это право. Но еще не пришло время экскурсий.

Идут поиски – под землей, в саду, в наземном здании и на прилегающих участках улицы.

Утром 4 мая передо мной сидел тихий, домашний и совершенно цивильный человек – маленький истопник, которого никто в рейхсканцелярии не замечал. В качестве слесаря его посылали в бункер фюрера чинить плохо работавшую вентиляцию.

Уже раньше он говорил о том, что, находясь в коридоре, видел, как из комнат Гитлера вынесли завернутых в серые одеяла фюрера и Еву Браун – она была в черном платье.

Он ни на чем не настаивал, он просто видел. В хоре голосов более громких, уверенных голос истины расслышан не был. Сам же истопник был так непритязателен, скромен, что его трудно было соотнести с масштабом этих событий.

Куда более подходил для этого вице-адмирал Фосс, но он не располагал точным свидетельством.

Истопник был первым немцем, от которого я услышала о свадьбе Гитлера. Тогда, в едва отпылавшем боями и пожарами Берлине, это показалось мне бредом. Я взглянула на скромного, неказистого человека, буднично перебирающего в памяти причудливые картины трех-четырехдневной давности, словно речь шла о чем-то бесконечно далеком. В самом деле, сейчас происходила не смена суток, а смена эпох.

Фамилия истопника мне тогда не запомнилась. Он высунулся из фолианта истории, как безымянная закладка, указав на нужную страницу. Но, недоверчивые, невнимательные люди, мы так и не удосужились как следует прочитать ее.

Врач санитарного управления СС Берлина Гельмут Кунц был взбудоражен, не мог отринуть пережитое. В имперскую канцелярию он попал почти случайно и был травмирован своим участием в умерщвлении детей. В первый день все, что он говорил, вертелось вокруг только этого факта. Но 4 мая он, вздыхая, всполошенно вскакивая, путая даты, вразброд припоминал разные подробности последних дней.

В подтверждение того, что свадьба Гитлера и Евы Браун имела место, он привел такой штрих: при нем Браун рассказала профессору Хаазе, начальнику госпиталя рейхсканцелярии, что дети Геббельса обратились к ней в тот день как обычно: «Tante Braun» – «тетя Браун», она же их поправила: «Tante Hitler» – «тетя Гитлер».

Потом он припоминал, как вечером сидел в казино, что над бункером фюрера, в обществе профессора Хаазе и двух секретарш Гитлера – фрау Юнге и фрау Христиан, а появившаяся в казино Ева Браун пригласила их четверых в одну из комнат казино, куда им подали кофе. Ева рассказала им, что фюрер написал завещание, и оно переправлено из Берлина, и теперь фюрер ждет подтверждения, что оно доставлено по назначению, и тогда лишь умрет. Она сказала: «Нас все предали – и Геринг, и Гиммлер». И еще: «Умереть будет не так трудно, потому что яд уже испытан на собаке».

При этом доктор Кунц был уверен, что этот разговор в казино состоялся 30 апреля вечером, тогда как, по другим сведениям, к этому времени Гитлера уже не было в живых.

Словом, на каждом шагу мы наталкивались на противоречия. Но нельзя было пройти мимо одного заявления Кунца, почти случайного. Он сказал, что жена Геббельса, рассказавшая ему о самоубийстве Гитлера, ничего определенного не добавила относительно того, как покончил с собой Гитлер.

– Ходили слухи, – сказал доктор Кунц, – что труп его должен был быть сожжен в саду имперской канцелярии.

– От кого именно вы слышали об этом? – спросил полковник Горбушин.

– Я слышал это от Раттенхубера, обергруппенфюрера СС, он был ответствен за безопасность в ставке фюрера. Он сказал: «Фюрер оставил нас одних, а теперь мы должны тащить его труп наверх».

В тот день, 4 мая, у нас не было более авторитетных показаний, чем эти сведения, исходившие от начальника личной охраны Гитлера и дошедшие к нам через доктора Кунца.

Документы, найденные в фюрербункере и за его пределами

Я завалена документами.

Донесения с мест боев. Приказы, исходившие с командного пункта бригады Монке, охранявшей имперскую канцелярию. Радиограммы.

В комнатах Геббельса в двух чемоданах, кроме его дневников, оказалось несколько сценариев, присланных ему авторами. Огромная книга – юбилейный подарок партийных соратников к его сорокалетию: в ней – фотолисты, воспроизводящие страницу за страницей рукопись Геббельса «Малая азбука национал-социалиста» («Das kleine ABC des Nationalsozialisten»).

Работать в самом подземелье было трудно, то и дело прекращалась подача электричества, и я много часов провела за разбором документов в одном из залов имперской канцелярии. Кажется, это был зал ожидания выхода Гитлера или какой-то еще – точно не знаю. Здесь все было перевернуто. Может быть, тут происходили последние схватки с эсэсовской охраной. И здесь прошла армия, у которой не было оснований почтительно обращаться с инвентарем в апартаментах главного штаба нацизма.

Столы повалены, разбиты плафоны, опрокинуты кресла со вспоротыми сиденьями. Осколки оконного стекла повсюду. Запомнился парадный пол этого зала, сплошь обитый велюром сероватого тона, продавленный и истертый красноармейскими подошвами. Сюда разведчики тащили мешки с документами и вываливали их на парадный пол.

В комнатах Геббельса было еще найдено в чемодане несколько папок – личные бумаги Магды Геббельс.

Что же Магда взяла с собой, переезжая в подземелье 22 апреля с улицы Германа Геринга?

Здесь были описи имущества в загородном доме в Ланке. И в замке Шваненвердер, выстроенном к началу войны с Советским Союзом. Сплошная инвентаризация: гарнитуры, горки с серебром, сервизами и статуэтками. Учтено все: каждая пепельница, каждая диванная подушка в бесчисленных комнатах, каждый носовой платок доктора Геббельса и его место в бельевом шкафу, каждый крюк для туалетной бумаги в уборных. И так из комнаты в комнату, в главном здании и во флигелях. Спальни, кабинеты, спальни детей, адъютантов, комнаты гостей, залы, холлы, лестницы, коридоры, террасы, комнаты прислуги, кинозалы. Опись гардероба Геббельса. 87 бутылок различных вин.

Здесь были счета, во что обошлась меблировка замка, о котором с восторгом отзывается в дневнике Геббельс. И разные счета с 1939 года на имя Магды Геббельс из универсальных магазинов. Опись гардероба детей, каждого персонально. Перечислены все платья, пальто, шапки, обувь, лыжные костюмы, белье. Вещи новые и те, что перешли от самой старшей дочери ко второй по старшинству, от второй – к третьей и т. д. И вещи, которые находятся пока в резерве[63]63
  Эти описи (гардероба детей) мне встретились потом в архиве. А описи домов – нет…


[Закрыть].

Наградной лист за подписью фюрера – участнице Олимпийских игр.

Здесь же лежала бумага, заверенная печатью НСДАП и подписью одного из партийных руководителей Берлинского округа, присланная на имя Магды Геббельс. В ней излагались предсказания одного ясновидца. Он предсказал еще в апреле 1942 года высадку десанта союзников в начале июня 1942 года на побережье Франции и ожесточенные бои, которые наивысшего напряжения достигнут в августе 1944 года. В середине же июня, согласно пророчеству, немцы применят новое воздушное средство, которое будет причинять ужасающие разрушения, особенно в Англии. Это приведет к внутриполитическим осложнениям в Англии и будет тормозить дальнейшее вторжение союзников.

Ожесточенные бои с вторгшимися войсками разгорятся с августа по ноябрь 1944 года, и в начале ноября союзники потерпят самое большое поражение за всю войну.

В апреле 1945 года Германия окажется в состоянии все свои ударные силы перебросить на Восточный фронт, и по истечении пятнадцати месяцев Россия окончательно будет завоевана Германией. Коммунизм будет искоренен, евреи из России будут изгнаны, и Россия распадется на маленькие государства.

Летом 1946 года немецкие подводные лодки будут оснащены новым страшным оружием, с помощью которого в течение августа 1946 года будут уничтожены остатки английского и американского флотов.

А одна из папок рукой Магды Геббельс надписана: «Harald als Gefangene» («Харальд – пленный»). Это ее старший сын, от первого брака[64]64
  Харальд Квандт (1921–1967) был сыном Магды от брака с богатым промышленником Гюнтером Квандтом. В 1954 году он вместе с братом унаследовал индустриальную империю отца. Одна из пятерых дочерей Харальда прошла гиюр и вышла замуж за ортодоксального еврея.


[Закрыть]. Четыре года назад Геббельс записал в дневнике: «Магда чрезвычайно счастлива награждением Харальда, которое можно считать совершившимся (14 июня 1941 года)».

В папке собрано и подшито все, что связано с ним с момента пленения. Первый лист – обстоятельства пленения. Их излагает унтер-офицер в рапорте на имя своего командира; рапорт переслан доктору Геббельсу. Его пасынка видели в последний раз во время боя в африканском населенном пункте. Затем – письмо Харальда из американского плена. Пишет, что живет хорошо. Фотография: Харальд на фоне цветочных клумб. Поздравление с Днем немецкой матери.

Возникала атмосфера, картина событий, но прямых указаний на то, что произошло с Гитлером, в бумагах не имелось.

Разбиравшиеся в этих бумажных завалах небольшие группы в отсутствие общего приказа не делились своими открытиями. Иногда это было даже во благо, поскольку многие документы могли навести на ложный след. Так, уже в архиве в папке Бормана я наткнулась на радиограмму, посланную им из убежища имперской канцелярии своему адъютанту:

22.4.45.

Хуммелю. Оберзальцберг.

С предложенным перемещением за океан на юг согласен.

Рейхсляйтер Борман.

Борман, по-видимому, готовил для себя пристанище далеко за пределами Германии. Если бы этот документ попался нам на глаза, укрепил бы в подозрениях, что и Гитлер тоже думал о бегстве. Но он остался в ворохе неразобранных бумаг и лишь спустя какое-то время совершил свой путь в архив, где я прочла его осенью 1964 года.

Учтено все: каждая пепельница, каждая диванная подушка, каждый носовой платок и его место в бельевом шкафу, каждый крюк для туалетной бумаги в уборных… Опись гардероба Геббельса. 87 бутылок различных вин.

С другой стороны, если бы записная книжка Бормана, подобранная на улице Берлина 2 мая, была вовремя сдана в некий единый центр – если бы такой штаб, руководящий поисками Гитлера, живого или мертвого, существовал, – я прочла бы в последних записях следующее:

Воскресенье 29 апреля

Второй день начинается ураганным огнем. В ночь с 28 на 29 апреля иностранная пресса сообщила о предложении Гиммлера капитулировать. Венчание Адольфа Гитлера и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещание.

Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас большевикам!

Опять ураганный огонь!

По сообщению противника, американцы ворвались в Мюнхен!

30.4.45 года

Адольф Гитлер

Ева Г.

И рядом с их именами был выведен Борманом перевернутый рунический крест – знак смерти.

Если бы мы тогда это прочитали, мы бы имели важное подтверждение: 30 апреля Гитлер ушел из жизни. Но этого дневника у нас не было. Он был найден на улице разведчиками соседней армии и к нам не попал. Правда, странные обстоятельства, при которых был найден этот дневник, наверное, не позволили бы тогда, при предварительном еще изучении дела, слепо довериться ему: он мог быть фальсифицирован, подкинут. Но сейчас с несомненностью можно сказать, что это подлинная записная книжка-дневник Бормана, оброненная им при попытке прорваться из кольца советских войск в группе Монке, вероятно, в момент смертельного ранения[65]65
  Дневник или, скорее, записная книжка Бормана был подобран в те дни на улице и через мои руки не проходил. В архиве обнаружился служебный машинописный перевод дневника на русский язык с надписью: «Направлен Вадису из контрразведки 5 уд. армии 7 июня 1945 г.» Борман ушел на прорыв вместе с Монке и не был найден вплоть до 1972 года. Свидетельство Раттенхубера о том, что Бормана и шедшего с ним рядом врача Штумпфеггера накрыло снарядом, не принимали на веру. Были также показания человека, который якобы оттащил тело Бормана в сторону и закопал. Примерно на том месте, которое он указывал, нашли записную книжку.


[Закрыть].

Этот дневник, фиксирующий события иного ряда, все же убийственно напоминает дневники самых тупых немецких фронтовиков, похожие, в свою очередь, один на другой.

Их схожесть между собой и с дневником Бормана – признак отнюдь не демократичности, а чего-то другого: того чудовищного единообразия мышления, на которое рассчитывал Гитлер и которое культивировал нацизм.

Долгий день

Рейхсканцелярия находилась хотя и неподалеку от рейхстага (550 метров), но в разграничительной полосе соседней с нашей армии – 5-й ударной, овладевшей ею. Нарушать разграничительную линию было не дозволено. Но бои кончились. Все смешалось. И в полосу нашей армии, к рейхстагу, ринулись все, кто только мог, – отметиться «Я тут был», поглядеть, расписаться на рейхстаге, пройти внутрь. И в первую очередь – соседи из 5-й армии.

Когда в 1972 году были произведены раскопки на месте предполагаемого захоронения Бормана, был обнаружен труп мужчины, ростом и телосложением соответствующий данным Бормана. Во рту у него оставались осколки ампулы, как и у тех обитателей бункера, которые предпочли самоубийство с помощью яда. Зубной техник Фриц Эхтман, опознавший по зубам Гитлера и Еву Браун, и на этот раз оказался ключевым свидетелем. Таким образом подтвердилась и подлинность найденного на том же месте дневника.

Подробно об этом пишет Лев Безыменский в книге «Человек за спиной Гитлера» (М.: Вече, 1999).

Кое-кто из офицеров нашей армии оказался смекалистее: предпочел оказаться в полосе соседа – в рейхсканцелярии. Я была с ними. А расписалась на рейхстаге позже, на третий день.

Удалось все же ненадолго оторваться от документов, пройтись по городу вместе с шофером Сергеем и несколькими бойцами. Постояли у Бранденбургских ворот. В эти триумфальные ворота победно вступали немецкие войска, возвращаясь из Варшавы, Брюсселя, Парижа… Вблизи на площади, заваленной битым кирпичом, сгоревшим железом, обугленными рухнувшими деревьями, еще дымилось не остывшее от огня серое здание рейхстага. Над ним – над остовом его купола – высоко в пасмурное небо взвивалось красное знамя.

Обходя воронки и завалы, мы добрались до рейхстага. Поднялись по выщербленным ступеням. Оглядели почерневшие от копоти колонны, подержались за стены, посмотрели друг на друга. На ступенях сидя спал солдат, прислонясь забинтованной головой к колонне и прикрыв лицо пилоткой. Усатый гвардеец со скаткой через плечо задумчиво скручивал цигарку. Большие окна нижнего этажа рейхстага были наглухо заколочены деревянными щитами, вдоль и поперек исписанными. Сергей достал огрызок карандаша и под чьей-то размашистой надписью: «Где ты, бесценный друг? Мы в Берлине, у Гитлера» – вывел дрожащими буквами: «Привет сибирякам!» И я за ним, разволновавшись – слова не шли, – написала на щите свой привет москвичам.

Мы вошли внутрь: там бродили наши военные, валялись расхлестанные папки бумаг, пахло гарью. Бумаги рейхстага шли на цигарки.

Потом мы двинулись дальше по городу. Тротуары были почти безлюдны. На тумбах расклеено обращение командования 1-го Белорусского фронта и коменданта Берзарина к гражданскому населению Берлина и провинции Бранденбург: «…В настоящее время никакого правительства в Германии больше не существует…» Кое-где группы жителей разбирали завалы, передавая друг другу по кирпичу. Бойцы с красными повязками на рукавах расклеивали приказ коменданта. Строили деревянную арку в честь победы в Берлине; в центре ее устанавливали большую красную звезду, по сторонам украшали флагами союзников.

В расчищенные от завалов проходы ныряли машины. Девчонки-регулировщицы в белых перчатках, выданных по случаю вступления в столицу Германии, увлеченно, без устали, кружив-шиеся на полицейских пятачках, оживляли берлинские перекрестки.

Невозможно было без волнения смотреть на них. Помнилось, как еще совсем недавно они, в обмотках, с винтовками за плечами, несли службу на фронтовых дорогах, продрогшие, охрипшие, требовательные. Попробуй не послушаться ее приказания – того гляди, ударит из винтовки по скатам.

Прошла пехота, процокала по мостовой железными скобами тяжелых ботинок, придержала движение машин. За командиром части пронесли знамя в чехле.

Возле вывешенных приказов коменданта останавливались жители Берлина, списывали в записные книжки продовольственный рацион.

Мы шли по мосту через Шпрее, обходя перевернувшийся колесами вверх немецкий грузовик. По борту его кузова выведено: «Все колеса крутятся на войну». На мосту сидела женщина, закинув голову, вытянув перед собой несгибающиеся ноги, и громко смеялась. Я окликнула ее. Она глянула на меня рассеянными, прозрачными глазами, приветливо закивала, точно узнавая меня, и сумасшедшим, гортанным голосом крикнула: «Аллес капут!»

Как я уже говорила, 3 мая 1945 года был составлен подробнейший Акт опознания. В составлении акта участвовали и подписали его более десяти человек: участники обнаружения, представители от разведотдела армии, контрразведки, политотдела корпуса, медслужбы и немцы, опознавшие трупы.

Так широко, открыто был представлен факт обнаружения Геббельса, его семьи. Это казалось естественным. В тот день по-другому никто из начальства и не мыслил себе. Корреспонденты, фото– и кинорепортеры имели возможность всё снимать.

Монументы павшего Берлина – фон для фотографии на память. Из личного архива Елены Ржевской

В первые дни Победы люди испытали озарение свободой, действовали разумно, нормально. Но обманулись. Тут же были одернуты. Сталина возмутило, что придали самовольно этому событию такой открытый характер. Как видно, была задана кому надо взбучка, и уже со следующего дня поиски Гитлера окружены строжайшей секретностью. И чтоб никаких контактов с прессой, с фоторепортерами. Все донесения шли напрямую в адрес Сталина, минуя командование.