Текст книги "Предпоследний день грусти"

На третий день, как и предполагалось, он клюнул. Не выдержал. И влюбился не немножко. Как предполагалось. А по уши. Чего даже я не ожидала.

Третий день выдался замечательным. Я валялась на пляже. Подставив лицо солнцу. Раскинув руки. Демонстрируя свое стройное молодое тело. Надо сказать я была хороша. И он не выдержал. Он присел возле меня на корточки. И снял мои солнцезащитные очки.

– Можно посмотреть, на ваши глаза, – тихо, но уверенно, со знанием дела спросил он.

Я с неменьшим знанием дела, как и требовал мой сценарий. Метнула на него недовольный высокомерный взгляд (как и следует даме из высшего общества) и слегка приподнялась на локтях.

– Мои глаза в порядке, молодой человек. А вот вам бы следовала их откорректировать, – с заметной иронией (как и следует умной женщине) произнесла я.

– А вдруг вы ошибаетесь?

– Я редко ошибаюсь, молодой человек, – снисходительно улыбнулась я. Оценивающе оглядев его с ног до головы. И, как и задумывалось, не увидев ничего сверхвыдающегося (как и следует независимой опытной женщине, не знающей недостатка в поклонниках и слегка утомленной от них).

Вадим все понял. И высокомерный взгляд дамы из высшего общество. И иронию умной леди. И снисходительную улыбку многоопытной женщины. И это ему страшно понравилось. И он по уши влюбился. Мне (поскольку я в него не влюбилась ни капельки) было легко играть роль слегка влюбленной и – одновременно – прекрасно знающей себе цену. Отчего он чуть было не предложил мне выйти за него замуж. Что ж. Иногда даже такие искушенные альфонсы, воры и супермодели попадаются в сети женщины.

Мне доставляло удовольствие безбожное вранье Вадима. Но еще большее – как я на него реагирую. Честные глаза. Проникновенный взгляд. И кивок головы в знак согласия. Меня развлекала эта игра. И я про себя от души смялась. Особенно, когда он во всю расписывал неисчеслимые богатства своего папаши-бизнесмена. И свое завидное будущее начинающего дельца. Деньжата у него несомненно водились (как и у всех альфонсов). И он при любом удобном случае козырял ими передо мной. Меня, конечно, возмущало, когда он приглашал меня в ресторан и щедро угощал самыми дорогими напитками и блюдами. Я чуть не давилась этой изысканной пищей, купленной на деньги несчастной Даши. Меня возмущало, когда он покупал мне дорогие духи и сувениры. Опять же на деньги несчастной девушки или ей подобных. И все-таки в глубине души мне это льстило. Как никогда я чувствовала себя похожей на мать. На женщину, от которой все сходили с ума.

Вадим был со мной искренен в одном – в любви. Он, привыкший жить за счет других. Приученный прожигать жизнь в свое удовольствие. На этот раз делал все ради меня. И этот парень был мне где-то даже симпатичен. В нем было много подкупающего обаяния, простоты и жизнерадостности. Что я всегда ценила в людях. И я даже подумывала, что не прочь заняться его воспитанием.

Вадим легко приручался. Поэтому, на мой взгляд, его с божьей помощью и с помощью любви можно было наставить на путь истнный. Но пробелема состояла в том, что у меня не было времени и большого желания. И главное – у меня не было любви. Поэтому я решила идти по уже намеченному, не очень честному, но верному плану.

К тому же меня торопила Даша. Она как затворница жила в моем номере. Не высовывая носа (не дай Бог ее заметит Вадим). И мне было ее жаль. Девушка осунулась. Ее кожа побледнела. И взгляд окончательно потух. Ей так тяжело было находиться в четырех стенах, в пару шагах от моря, пальм, солнца и развлечений.

– Люсенька, – хныкала она, – ну, пожалуйста. Поскорее. Я так устала. Мои родители уже, наверно сходят с ума. Ну, пожалуйста.

И тут же – обидчивый проницательный взгляд. Мимолетно брошенный на меня.

– Неужели он и впрямь влюбился в тебя? И чем ты их только берешь?

– Ты ошибаешься, – тут же спешила я успокоить девушку. – Плевать он на меня хотел. Просто ему понравились мои деньги. А еще то, что я дочь знаменитой певицы. Вот и вся любовь. Такие люди любить не умеют.

Она по простоте души успокоилась. И, как всегда, мне поверила, дуреха.

– Потерпи еще денек, Даша. Завтра я сделаю последний ход королевой. Мы его проучим, как следует. У него навек отпадет охота гоняться за богатыми юбками.

А последний ход королевой был прост и умен. И сделала я его для своего удовлетворения. Я хотела окончательно убедиться – так ли уж влюблен в меня Вадим. Конечно, можно было обойтись и без этого испытания. Но мое самолюбие взяло верх.

Следующим утром, я попивала с ним горячий кофе в открытом кафе на берегу моря. И задумчиво, слишком задумчиво, вглядывалась в синюю густую даль. Наблюдая как портовые грузчики разгружают товар с только что прибывшего корабля.

– Ты сегодня такая печальная, Люсенька, – Вадим прикоснулся горячей ладонью к моей щеке. – Что случилось? Ты такая красивая – и грустишь. Я так люблю тебя, а ты печалишься.

А я думала, скольким девушкам он говорил такие нежные слова? А я думала, сколько раз он вот так же прикасался горячей ладонью к чьей-то щеке. А потом безжалостно предавал их. И, наверняка, смеялся над очередной женской глупостью. И почему я уверена, что он и впрямь в меня влюблен? Нет, со мной этот номер не пройдет.

Вадим приблизил свое красивое лицо к моему. И крепко поцеловал в губы. Мне ужасно не хотелось с ним целоваться. К тому же сегодня он меня раздражал как никогда. Но мне было лень сопротивляться в такую духоту. К тому же я помнила о своей роли. И я достойно выдержала этот нежный поцелуй.

– Ну что, милая. Ты успокоилась?

Я пожала плечами.

– Ты знаешь, Вадим… Я тут подумала и…

– О чем? – он не на шутку встревожился. И его глаза пробежались по моему безжизненному лицу.

– Не пора ли нам… Расстаться, Вадим…

Он слегка зажал мой рот ладонью.

– Не говори так, Люся… Не смей. Но почему? Я не понимаю? Что случилось? Я что-нибудь не то сделал, сказал? Я тебя обидел?

Ну, и прохвост! Мы с ним одинаково прекрасно играли свои роли. И я во что бы то решила его переиграть.

– Понимаешь… Не знаю, поймешь ли ты меня… Ты такой богатый. Ты никогда не знал ни в чем нужды. Ты наверняка избалован вниманием. И разбалован судьбой.

– Это так плохо?

– Не знаю…

– Ты – первая девушка, которая не довольна, что у нее такой парень.

Это я прекрасно знала. И поэтому продолжала изголяться, как могла.

– Понимаешь, Вадим. Мне в жизни нужен не просто мужчина, набитый деньгами. И не просто обожающий меня. Хотя я это ценю. Мне еще нужен просто мужчина. Человек, на которого я бы могла положиться в любую минуту. Человек, который мог бы меня защитить не только от подонков, но и неприятных сюрпризов судьбы. Например, нужды. Понимаешь.

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами и ни черта не понимал.

– Я не хочу жить с белоручкой. Я даже не знаю, можешь ли ты вбить в стену гвоздь. Или, к примеру, зарабатывать на жизнь физическим трудом. Пойми меня, Вад. Я хочу жить рядом с сильным, уверенным человеком.

– Я умею вбить гвоздь в стену, Люся. И физической работы я не боюсь, – твердо сказал он. Достаточно твердо, чтобы я поверила.

Но я отвела взгляд в сторону. Всем своим видом показывая, что не совсем доверяю его словам.

Он перехватил мой взгляд. И посмотрел в ту же сторону. На корабль, на котором по-прежнему в поте лица трудились рабочие. Он все понял. И резко поднялся с места.

– Я сейчас, Люся. Ты меня подожди. Я сейчас.

И он размашистой походкой. В своем светлом легком костюме. Утонченный красавец с внешностью рекламной звезды. Прямиком направился к гавани.

Я видела, как он о чем-то поговорил с рабочими. Сбросил с себя белый пиджак и синюю майку. И в одних брюках принялся за разгрузку. Довольно легко таская на своих широченных плечах ящики, набитые заморским товаром.

В этом кульминационном моменте моего сценария я не выдержала и громко расхохоталась. Я хохотала до слез. И посетители кафе за соседними столиками недоуменно оглядывались на меня. Я представляла собой забавное зрелище. От меня только что сбежал (по их наблюдениям) красавчик-мужчина. А я хохочу во все горло. И потираю руки от удовольствия. Не каждый день увидишь женщину. Которую бросили на глазах у всех. И которая от души веселится по этому поводу.

Но меня, естественно, никто не бросал. Мой красавчик-мужчина во всю трудился в поте лица вместе с грузчиками и матросами. Он, любитель дармовщины. Ни разу палец об палец не ударивший. Впервые в жизни работал. И это была моя победа. Это была моя месть. И как было от этого не расхохотаться! Пожалуй, я открыла сегодня его истинное призвание. И трудовое воспитание должно пойти этому альфонсу на пользу. Он еще должен быть мне благодарен.

Вадим был влюблен в меня по-настоящему. Он был мне благодарен. Он, запыхавшийся, уставший, взмокший от пота, покрасневший от жары и труда. Присел за мой столик. Его глаза сияли гордостью и удовлетворением. Сегодня впервые в жизни он оценил труд. И радость после труда. Он с жадностью, одним залпом выпил стакан холодного апельсинового коктейля. И умиротворенно прикрыл глаза, развалившись на стуле.

– Ох, Люська. Если бы ты знала, как я устал, – выдохнул он. И я поняла, что только сегодня он почувствовал себя настоящим мужчиной. И ему это было приятно.

– Ну что, отметим мой первый трудовой день?

– Надеюсь, что не последний, – с иронией ответила я. Намекая, что если он и дальше будет продолжать свою воровскую никчемную жизнь. То трудовой срок ему придется отрабатывать уже в другом месте. И не по моей воле. Но он не заметил моей иронии. Он вообще ничего не замечал. Он был уставший, влюбленный и счастливый. И я этим решила воспользоваться. И именно сегодня нанести ему последний удар.

Мы с шумом ввалились в гостиницу. Обнимающиеся, смеющиеся, вполне довольные жизнью. На нас с завистью косились служащие отеля. И приезжие. Им тоже хотелось быть счастливыми этим летним утром. И я ловила себя на мысли. Что именно сейчас. В эти минуты. Я не притворяюсь. Что мне искренне нравится это утро. Мне доставляет искреннее удовольствие обнимать этого красивого парня на глазах у всех. И еще совсем чуть-чуть. И я могу в него искренне втрескаться по уши. И мне даже стало досадно. Что на это уже нет времени.

К Вадиму я уже не могла относиться с презрением. Потому что сегодня я увидела его совершенно другим. Я видела его уставшим после работы. Я понимала, что он вполне исправим. И еще я понимала, что все-таки способна любить за поступки. А любовь с первого взгляда – это всего лишь миф.

– Это будет настоящий празник! – кричал во всю глотку Вадим, бегая по своему номеру. – Мы сегодня с тобой, Люська, его заслужили! И теперь ты приляжешь вот сюда.

Он силой потащил меня на диван. И повалил.

– Прикроешь глаза. И не откроешь их, пока я не появлюсь. Идет, милая?

– Идет, – нежно кивнула я, как и следует милой. Впрочем, я почти не притворялась.

– Ты же ненадолго? – с надеждой спросила я. Надеясь. Что не успею выполнить свой чудовищный план. Мне так не хотелось, чтобы именно сегодня случилась развязка этой истории. Придуманной мною. Но мои надежды не оправдались.

– Во всяком случае, ты успеешь вдоволь выспаться. Для того, чтобы доставить тебе истинную радость. Потребуется много времени. Ты стоишь много времени, Люся. И я его не пожалею.

– Но ты же устал, Вадим, – заклянчила я, хватаясь за последнюю соломинку. – Тебе нужен отдых. А праздник возможен и без сюрпризов. Да?

– Нет, – категорично покачал он головой. – А ты отдохнешь вместо меня.

Он низко склонился надо мной. Нежно провел ладонью по моим спутанным волосам. Нежно прикоснулся горячими губами к моему лицу.

И мне так не хотелось его отпускать. И послать к черту всех даш вместе взятых. В конце-концов, они сами виноваты. И пусть сами расплачиваются за свою дурость. Мне так надоело быть благородной мстительницей. Мне так хотелось сегодня любить этого красивого парня. Пусть даже и не дотягивающего до внешности суперзвезды. Меня сегодня вполне устравивала звезда из рекламы зубного порошка. И я со всей силы притянула его к себе.

– Вадим. Вадим… – прошептала я. Очень нежно и очень искренне. – Ну, не уходи, Вадим.

– Ты словно прощаешься навсегда, Люсенька, – прошептал он с не меньшей нежностью и искренностью в ответ. – Но ведь это неправда?

И он, словно желая это доказать. Крепко поцеловал меня в губы и, не оглядываясь, выскочил за дверь. И я. Глядя на захлопнувшуюся дверь, за которой только что скрылся человек. Которого я могла вполне влюбиться. Но у меня не хватило на это времени. Подумала, что это правда. Что мы с ним сейчас простились навсегда. И мне захотелось расплакаться. Но на слезы у меня тоже не было времени. И я принялась поспешно писать окончание нашей несостоявшейся любви. И надо сказать, оно выглядело не самым достойным образом.

Я вскочила с дивана. И принялась за обыск номера Вадима. Хотя мне уже и нравился этот парень, свои мысли я по ходу дела отвлекала воспоминаниями о несчастной Даше. О ее украденных деньгах, которые она копила целвый год. Чтобы увидеть море. О дорогих вещах ее бабушки и дедушки. Которыми она так дорожила. И с помощью которых хотела покорить все побережье. И эти мысли придавали мне силы. И уверенность в правильности своей мести. И я считала. Что самым важным уроком для Вадима будет то, что я взяла деньги, которые он заработал сегодня. Впервые в жизни заработал честным трудом. Он теперь на своей шкуре поймет, как больно, когда отбирают то. Что по праву принадлежит тебе. И что ты заслужил честно.

Совсем скоро я вбежала в свой номер. В котором меня с нетерпением ждала Даша.

– Ну, что, Люська? – ее глаза горели надеждой.

Ее надежды оправдались.

– Да здравствует справедливость! Да здравствует суд! Который мы вершим сами! – с порога закричала я.

Дашка бросилась мне на шею. Это наивное, глупенькое существо сегодня поверило в справедливость. И еще – в настоящую дружбу.

Мы с ней, как дети, закружились в каком-то бесовском первобытном танце. Мы пели. Хохотали во все горло. Обнимались и дурачились во всю. Мы с восхищением разглядывали золотые часы на цепочке и браслет, переливающийся драгоценными камнями. Мы подбрасывали вверх деньги. Эти презренные бумажки стали для нас сегодня не символом богатства. А символом правды.

А потом мы решили на радостях отметить удачное возмездие всем на свете ворам, проходимцам и альфонсам. И объявили сегодняшний день – Днем всемирного презрения к ним. И я на радостях побежала в ресторан за шампанским, бутербродами и фруктами.

И совсем скоро вернулась, загруженная бутылками и пакетами.

– Дашка! – крикнула я с порога. – Принимай честно заработанный паек!

В ответ раздалась тишина. Комната была пуста.

– Где ты прячешься, проказница? – и я, еще ничего не подозрвая, заглянула под кровать и в шкаф. Даши нигде не было. И мне это не понравилась. Первая мысль была – Вадим. Ну, конечно, он бросился сразу же в мой номер. И… Господи, что он мог сделать с Дашей?

Я уже более внимательно обвела комнату взглядом. И мое сердце вздрогнуло. И мое тело похолодело. В комнате не было ни денег, ни драгоценностей, взятых у Вадима. Я бросилась к своему шкафчику. И распахнула его. Там не было моих самых лучших нарядов. И моих денег. И моих украшений. Меня облаполшили подчистую.

Вначале я некоторое время сидела, уставившись в одну точку на распахнутом, пустом шкафу. И думала, какая прекрасная вещь – дружба. Потом я не выдержала и расплакалась. Думая – какая прекрасная вещь благородство и желание помочь ближнему. А потом я расхохоталась. Я искренне смеялась над собственной глупостью, собственным простодушием и собственным чувством превосходства.

– Дура! – наконец честно призналась я сама себе.

И вновь рассмеялась. Это же надо! Милая глупышка Даша. Простушка и растяпа. В дешевеньком голубеньком платьице. И я. Умная, опытная женщина. Взявшаяся с чувством собственного превосходства ее поучать. И взвалившая на себя благородную миссию правосудия.

– Дура! – еще настойчивее повторила я. Чтобы не забывать, что это я и есть круглая дура.

Наконец, когда мои слезы вперемежку со смехом иссякли. Природое чувство здравого смысло взяло верх. И я вспомнила про Вадима. Который наверняка не меньше моего растерялся. Увидев свой номер полностью облапошенным. Который, наверное, не меньше моего проклинал дружбу и любовь. И не меньше моего смеялся над собственной глупостью. И не меньше моего плакал над утерянными иллюзиями. Бедный парень. Столько разочарований в одно лето.

Но мне следовало пожалеть и себя. Потому что этот бедный парень в отличие от меня не станет долго хныкать, а скорее всего примется действовать. Стала действовать и я. Мне нужно было спасаться. И спасти меня как всегда, мог только Мишка Грачев. Потому что на сегодняшний день он единственный любил меня. И единственный мне верил.

– Алло! Алло! – кричала я в трубку.

– Люся! Алло! Люська! Это ты? Где ты? Что-нибудь случилось?

– Случилось, Миша! Случилось! Если ты хоть чуточку мной дорожишь, то бери билет на ближайший рейс и прилетай. Пожалуйста, Мишка!

– Но что, что случилось?

– Скажи, Мишенька, – ласково промурлыкала я. Вдруг поняв. Что я его страшно люблю. В трудные минуты мы всегда начинаем любить именно тех, кто всегда любил нас. – Скажи, родной, ведь ты веришь, что я не воровка? Что я не могу украсть. И что мне плевать на деньги и золото?

В трубке весело хохотнули. Ему, конечно, смешно.

– Не волнуйся, Люська. Я еще верю, что ты не убийца и не карточный шулер. Ты довольна?

Я была вполне довольна. И вкратце выложила Мишке о своих злоключениях.

– Я понял, – кратко и уверенно, и уже всерьез ответил он.

Ох, как мне нравился Мишка за то, что он меня всегда понимал. И не задавал лишних вопросов. Лишние вопросы как правило – недоверие. Мишка мне всегда доверял. И теперь мне оставалось его ждать. И мне было приятно. Что есть человек. На которого я могу без зазрения совсети взвалить все свои проблемы. И он вновь напомнил моего отца, на которого всегда могла положиться мама. И почему я еще не с Мишкой. И я дала себе слово: если выйду из этой истории чистой. Обязательно подумаю о его предложении руки и сердца. Я была склонна думать о серьезных вещах, когда попадала в беду.

Как я и предполагала. Через полчаса в мой номер ворвался Вадим. Его красивое лицо было перекошено от злости. И его красивые черные глаза метали молнии. Он готов был меня побить. Но я была благодарна Богу. Что он явился один. Без милиции. И поэтому перспектива быть побитой меня не пугала. В конце-концов я где-то это и заслужила.

Я машинально вытянула руки перед собой. Словно защищаясь. И попросила.

– Прошу, только выслушай. А потом делай, что хочешь. Только меня выслушай.

Он очень грустно, но с нескрываемым презрением взглянул мне в лицо. И устало опустился в кресло. Ему внезапно расхотелось меня бить. Но и выслушивать меня он не горел особым желанием.

– Выслушивают только того, кому верят, – усмехнулся он. – Я не верю ни единому твоему слову. И милицию я пока не вызвал только потому. Что искренне тебя полюбил. Я не имею дурной привычки заявлять на любимую. Даже если она оказалась всего лишь обычной воровкой.

Мало того, что Вадим не был альфонсом и проходимцем. Он еще был и благороден. И это больно резануло по моему сердцу. Еще чуть-чуть и у нас с ним могла получиться красивая любовь.

Мало надеясь на его доверие и участие. Я без утайки, с мельчайшими подробностями выложила ему все, как есть. Я видела, что ему хотелось поверить мне. Но он уже не мог.

– В конце-концов. Это может оказаться твоим очередным хитроумным планом, – наконец заключил он. – Ты могла передать все деньги и вещи сообщнице. Которую, кстати, никто не видел. Поскольку она скрывалась. И была ли она вообще? Но допустим, кто-то есть. Чтобы сбывать украденное. Но этого сообщника никто не видел. Тебя видели. И чтобы замести следы, ты придумала эту историю. И теперь вешаешь мне лапшу на уши. Сваливая вину на какой-то мифический персонаж.

– Я согласна с тобой, Вадим. В это трудно поверить. Но, пойми. Я была одурачена не меньше твоего. И мне не менее твоего больно. И если ты и впрямь меня любил…

Он резко поднял руку. Прерывая мою речь. И недовольно поморщился.

– Только не о любви. Ты ловко притворялась в своих чувствах. Это низко! И я одурачен вдвойне. Я, как идиот, верил тебе. Открыл перед тобой душу. Я хотел связать с тобой свою жизнь. Представляю, как ты смеялась за моей спиной, – и Вадим, словно от холода поежился.

– Но ведь я думала, что ты вор! Понимаешь! Вор! И я хотела тебя наказать!

– Ты не имела права никого наказывать. Для этого существует милиция. И, думаю, что мне все-таки предется ее вызвать. Я не верю ни единому твоему слову.

– Ну, пожалуйста, Вадим. Не делай пока этого. Скоро, – я посмотрела на часы, – совсем скоро приедет мой друг. И он сможет доказать, что я действительно учусь в консерватории. Что у меня мама была известной певицей. И что я, ну, просто не могу быть проходимкой и уличной воровкой.

Мы поменялись с Вадимом местами. Теперь мне нужно было доказывать. Что я не сволочь и не преступница. Что я человек из интеллигентной семьи.

И вскоре мне это удалось доказать. Когда распахнулась дверь и на пороге появился Мишка Грачев. И я бросилась ему на шею.

– Ну что, не привела к добру игра в альтруизм? Люська. Если тебе необходимо во что-то играть, играй, ну, хотя бы в карты. На щелбаны.

– Следующий раз я так и поступлю.

Вадим окончательно поверил нам. Когда позвонил в милицию и спросил, не было ли подобных происшествий. Когда воровство осуществлялось чужими руками. И ответ был положительным. И надо отдать должное порядочности Вадима, что он решил меня не впутывать в это дело. И вообще умолчать о нашем знакомстве. Наверно, он и впрямь меня когда-то любил. Но, увы, уже не теперь. И хотя я была чиста. Как его украденные алмазы. Вернуть его любовь уже было невозможно. И я в очередной раз убедилась. Что мы любим за что-то. За поступки и действия.

Любви с первого взгляда не бывает. И я последний раз взглянула на Вадима с любовью. Мне было искренне жаль. Что она у нас не получилась. И он нашел в себе силы ответить мне прощальным взглядом. В котором уже не было любви. Но еще оставались о ней воспоминания.

– До свидания, Люся, – он протянул мне руку. – Твой друг прав. Не играй больше в альтруизм. Но и в карты играть тебе не следует. Ты слишком эмоциональна. Просто играй свою музыку. Может быть, я когда-нибудь ее услышу.

И он прикрыл за собой дверь. И от легкого щелчка я вздронула. И повернулась к Мишке Грачеву. К человеку, который меня продолжал любить, не смотря ни на что.

– А тебе и впрямь не нравился этот парень? Совсем-совсем не нравился?

– Совсем-совсем, Мишка, – солгала я. Я была во всем честна с Грачевым. Кроме одного. Что была готова влюбиться в Вадима. И что почти жалею о несостоявшейся любви. И сейчас. Когда все неприятности были позади. Мне не хотелось думать всерьез о его предложении о замужестве. Я решила перенести этот вопрос на более поздний срок. Когда опять мне станет плохо. И когда мне вновь понадобиться помощь Грачева.

А сейчас мне вновь было хорошо. И я от удовольствия потянулась. И не ответила Мишке на откровенно влюбленный взгляд. И весело пропела.

– Мишка, Мишка, где твоя улыбка?…

Мишка не улыбался. Впрочем. Он всегда довольствовался тем, что веселюсь я.

Вскоре мы закончили консерваторию. Мишка к этому времени победил уже во многих музыкальных конкурсах. Он сочинял прекрасную музыку. И посвящал ее мне. Он много ездил на гастроли. И мы с ним реже стали видится. Правда, он никогда не забывал мне звонить, в какой бы точке земли не находился. И никогда не забывал с этой точки земли привозить мне подарки. Он еще надеялся. Он еще верил, что я одумаюсь. Повзрослею. И наконец пойму. Что только он и есть моя судьба. И я уже где-то стала это понимать.

Но мне еще не хотелось взрослеть. Я по-прежнму брала от жизни все ее прелести. Ничего не отдавая взамен. Я по-прежнему была равнодушна к музыке. С неохотой играла в оркестре (меня туда взяли искючительно за профессионализм). И по-прежнему много любила. И чем я становилась старше, тем молодели мои возлюбленные. Это было вполне объяснимо. Я старела. А образ парня. Которого я когда-то приснила, не менялся. Он по-прежнему был такой же красивый. Такой же юный. Такой же черноглазый и светловолосый. И я даже мысленно не могла его состарить. В моей памяти он оставался прежним. И свои чувства к нему я переносила на других в своих поисках любви. Переносила на парней, похожих на него. И жаждущих этой любви.

Это было неизбежное наследие. Оставшееся от моей матери. Как по наследству мне передалось и другое. Мои друзья могли быть кто угодно. И некрасивы. И отталкивающи. И неумны. Они могли быть и проходимцами, и нищими. Но они никогда не были тщеславны. В истории моей любви никогда не случались парни трусливые и корысные. Как никогда не была корысна и я. Как никогда не выискивала выгоду от любви. В моей любви не было места для купли и продажи.

Я становилась старше. И мои друзья не только молодели. Но и успевали обзаводиться семьей. К чему мой легкомысленный нрав не был никак расположен. Мне нравились женатые парни тем. Что я не попадала в их зависимость. И претензий к нашей связи они тоже не предъявляли.

Мишка Грачев по-прежнему не женился. И мне казалось, так будет всегда. Я буду наслаждаться легкомысленной жизнью. И знать, что меня ждет самый преданный. Самый честный. Самый порядочный человек в мире. Человек. Так напоминающий моего отца. И я не могла связать свою жизнь с ним не только потому, что по-прежнему ждала своего парня из сна. Но еще и потому. Что чувствовала, что не могу и не хочу повторить ошибку матери. Что моя глубокая привязанность и благодарность к Мишке Грачеву. Не позволяет испортить ему жизнь. Я тогда еще не могла знать, что портить жизнь любимому и любящему. Это еще не значит – делать его несчастным.

Мой отец никуда не уехал. Никуда не исчез. И не умер, к счастью, тоже. Он довольно скоро после смерти матери обзавелся семьей. И уже для другой семьи был прекрасным отцом и мужем. Он мало пил. Много зарабатывал. И у него уже не было меня и моей мамы. И в своем благополучии он оставался несчастным. Ему не портили жизнь. В отличие от моей мамы.

Его просто сделали несчастливым. В отличие от моей мамы.

После смерти матери я долго не встречалась с отцом. И не потому. Что я его в чем-то посмела обвинять. Просто у меня ни разу не возникло желание его увидеть. Может быть, именно потому, что я его сильно любила. И теперь, когда мои чувства улеглись и несколько притупились. Я не хотела обижать папу своей фальшивой любовью. Я прекрасно знала, что он несчастлив. И единственное его утешение. Это его прошлое. Я в прошлом. И моя непутевая мама – в прошлом.

… Отец открыл дверь. Очень похудевший, очень постаревший и даже как-то поблекший. Но по-прежнему очень дорогой. И только его светлые открытые глаза не могли скрыть теплоту. И доброту. И по ним я узнала своего прежнего отца.

– Здравствую, папа, – я прильнула к его груди. И он, как в далеком детстве, потрепал меня по щеке. И притворно удивился.

– Как ты вымахала, Люська. И в кого ты такая длинная! Ну, что измеряем твой рост на обоях? – и он постарался мне ободряюще подмигнуть.

Я отрицательно покачала гловой.

– Увы, папа. На сей раз я тебя разочарую. Я не выросла ни на миллиметр. Я остановилась на месте. Твоя дочь уже не растет, а стареет. А когда-нибудь она. Стройная и длинная. Станет скрюченной и маленькой. И тебе придется с этим смириться.

– Я с этим, Люська, никогда не смирюсь. Тебя не возьмет старость.

Как и мою маму. Хотела добавить я. Но вовремя воздержалась от лишних слов. Я не знала, хочет ли отец слышать о моей матери.

Мы сидели с ним на маленькой пошарпанной кухоньке. Правда довольно чистой и прибранной. Что говорило о хорошей хозяйке. Мы сидели и пили коньяк. Дешевый. Невкусный. И этот коньяк мне тоже чем-то напоминал отца. И мне было грустно до слез. Но я хохотала. Умело притворяясь. Я старалась, как и в детстве. Рассмешить отца. Я учила его эпикурейским замашкам. И закатив от удовольствия глаза. Смаковала, причмокивая горький, резкий напиток. Пахнущий лосьеном. Но я при этом блаженно шептала:

– Нектар Богов… Пейте нектары Богов… И вам обеспечена красота и здоровье. Правда мы не ручаемся за вашу мораль…

Отец искренне смеялся моим, довольно безвкусным, шуткам. И лицо его молодело. И лицо его светлело. И это делало нашу встречу более легкой. Более непринужденной… И я знала, что он так хочет говорить о маме. И я, как в детстве, оттягивала разговор. Но уже не от желания помучить его. А от желания его уберечь.

– Я знаю, – наконец решился отец. – Ты была там. Тогда. В день ее смерти. Она очень мучалась?

– Что ты? Это не так! Она очень мужественно себя вела.

– Я не верю. Она так любила жизнь. И все, что с ней связано…

– Она искренне раскаялась перед смертью, папа. И ты знаешь, даже, по-моему, искренне поверила в Бога.

– Да? – отец удивился. – Это так странно. Ей трудно было поверить в Бога. Она всегда боялась даже разговоров об этом. Но, если это действительно так, как ты говоришь. Меня это очень радует. Значит, ее муки были не столь страшны.

Лицо отца внезапно помрачнело. И он со всей силы сжал кулаки.

– И все-таки я не могу простить ей это письмо. Не могу! И никогда не прощу! Я наизусть помню его… Хочешь, я тебе его… Дрянь она все-таки была!

– Папа, ну, мой милый, дорогой папа. Ты не можешь так говорить о моей матере. О человеке, которого мы с тобой на самом деле очень любили, – и я нежно погладила отца по плечу.

Он словно опомнился. Встрепенулся. И открыто посмотрел мне в глаза.

– Люська, только не отводи взгляд. И скажи мне честно. Ты должна мне сказать все честно.

– Я тебе старалась никогда не лгать. И ты это знаешь, – ответила я. Но мое сердце невольно сжалось. Мое сердце чувствовало, что сейчас придется солгать.

– Ну, тогда ответь… Тогда. На море… Много лет назад… Когда еще был жив этот отвратительный кот Жан… Скажи, тогда мама была не одна?

Я не отвела взгляд. И честными глазами смотрела на отца.

– Одна, пап. Успокойся. Мама была одна.

И папа успокоился. Он, как всегда, мне поверил. Или очень хотел поверить.

Я решительно перевела разговор на другое.

– Покажи мне ее фотографию, папа.

– Что? Какую фотографию? – отец рассеянно сморел на меня. – Ах, ее! Нет, что ты! Тебе она не понравится! Она не может сравниться с Катей. Никто не может сравниться с твоей мамой, – уже громко и уверенно повторил отец. Но тут же его голос понизился. – Хотя… Причем тут сравнения. Она просто другая. Но она прекрасная хозяйка. И жена, – прибавил он уже совсем неуверенно. И покраснел. – Она такая обыкновенная.