Текст книги "Воин забвения. Отравленный исток"

– Куда там! Хозяин всем сказал, что северянин убил его племянницу, жрицу Лакхин. Его взяли под стражу. Говорят, казнят на днях.

Млада не сразу заметила, как парнишка выдернул из её пальцев заслуженный серебренник и будто ни в чём не бывало, снова умчался по своим делам. Его ничуть не смутили расспросы незнакомой девицы, и, похоже, ничуть не печалила судьба недавнего дорогого гостя с северных земель. Слугам вообще часто бывает всё равно.

Млада огляделась в пустынном саду, не понимая пока, что ей делать. Пробраться в темницы, конечно, можно, но как вывести оттуда верега? Он-то не умеет от чужих глаз прятаться. А там ещё через стену лезть.

Она села на землю под надёжным укрытием пышных кустов и достала с самого дна заплечного мешка карту, покрутила в руках и, снова сложив её, направилась к дому.

Несколько раз ей попались стражники, но они проходили мимо, даже не повернув головы. Млада зашла с той стороны двора, куда выходили окна хозяйской спальни, окинула взглядом стену и, цепляясь за резные узоры карнизов, быстро забралась на балкон. Здесь уже спали. Не горели свечи, и сквозь тонкие занавески изнутри доносился солидный, наработанный летами мужской храп. Судя по тому, что его никто не тревожил, либо жена Вархана была глуха, либо он спал один.

Млада осторожно откинула занавеску и вошла в комнату: хозяин и правда спал один. Даже странно, если припомнить, сколько у него наложниц, которыми он без стеснения хвалился перед гостями. Вархан вольготно раскинулся на кровати, и, казалось, ничто не сможет его потревожить.

Млада отыскала взглядом стол, села за него и, обмакнув перо в чернильницу, сделала отметку в карте. Слишком мелко, но Хальвдан должен разобраться. Она бесшумно подошла к кровати, опёрлась на край коленом, ещё раз оглядела вельможу и, вынув из ножен скрамасакс, приставила к его горлу. А другой рукой зажала ему рот.

Вархан вытаращил глаза и дёрнулся, но, ощутив холод стали на шее, тут же послушно замер.

– Позовёшь стражу – убью, – тихо произнесла Млада. – Поймать они меня не поймают, только умрёшь зря.

Ариванец кивнул, и она убрала ладонь с его лица.

– Завтра, как можно скорее, прикажешь отпустить Хальвдана. Скажешь, мол, ошибся, никого он не убивал, и отдавать его на казнь ты не собираешься. – Вархан нахмурился, но не стал ничего говорить. А потому Млада продолжила: – Отдашь ему эту карту. Он должен добраться до указанного места к завтрашнему вечеру. Если не приедет, я не пощажу всю твою семью, достану из-под земли каждую наложницу. Пусть у меня на это уйдут десятки лет, но у тебя никого не останется. Если вместо Хальвдана туда приедет стража, будет то же самое. Ты понял?

Вельможа задумчиво покивал.

– А Гильдия не против такого самоуправства? – поинтересовался он совершенно спокойным тоном. – У меня есть там хорошие знакомые. Одно моё слово – и ты до ворот не дойдёшь.

– Я не принадлежу Гильдии, – усмехнулась Млада. Вархан побелел так, что стало видно в темноте. – И я бы на твоем месте не говорила про самоуправство. Ты прекрасно знаешь, что Хальвдан не убивал жрицу. Но обвинил его в этом.

– Люди чтят жриц, и им нужен виновный. А раз верег решил укрыть настоящего убийцу, я ничего не могу поделать.

– Можешь, да только не хочешь, – Млада положила свёрнутую карту ему на грудь и прижала пальцем. – Не потеряй. Мне неважно, что случилось между вами с Хальвданом такого, что ты столько лет ждал повода его убить. Мне важно, чтобы он приехал сюда вовремя.

Она встала и пошла к балкону. Вархан пошуршал картой, видно, рассматривая, а затем бросил вслед тихо:

– Он убил мою дочь.

Млада лишь на миг придержала шаг, точно споткнулась, а затем покинула дом тем же путём, что и пришла.

До утра пришлось ждать, пока откроют городские ворота, а затем почти до полудня ехать к дорожному храму, жертвенный камень которого венчал почему-то череп буйвола. Млада обогнула низкую изгородь и проехала ещё пару вёрст на восток вглубь лугов.

Лачугу она увидела издалека. Рядом были привязаны лошади, а в дверях, глядя вдаль, стояла Ведана.

– Где Хальвдан? – спросила она, когда Млада, привязав коня рядом с остальными, прошла мимо.

– Он будет позже.

Больше не стала ничего пояснять. А Ведана – донимать её расспросами. Рогл с Зореном сидели внутри и тихо разговаривали, верно, о том, что случилось со жрицей. Над потухшим костром перед ними струилась ниточка дыма – и правда, днём он не нужен. Млада молча прошла в дальний угол, расстелила там войлок и легла. Мысли о Хальвдане долго не давали ей хотя бы смежить веки, но постепенно она всё же погрузилась в чуткую дремоту.

А проснулась, на удивление, только к вечеру, когда снаружи раздался стук копыт.

Млада, видно, расслышала его первой, потому что остальные встрепенулись только когда она вскочила с места. Ведана отложила ступку, где мерно перетирала всё же купленные у местных знахарей травы. Рогл оставил разглядывание лука, что в день прибытия в Ариван подарил ему воевода. А Зорен поднял глаза от не пойми откуда взявшейся книги.

Млада бросилась к двери и, едва не споткнувшись об истёртый порог, выскочила наружу. Неподалёку стояли, переминаясь с ноги на ногу и потряхивая гривами, две серых в яблоках лошади. Всадник одной уже спешился и теперь возился с чем-то у седла второй, на которой сидел, скособочившись и понурив белокурую голову, Хальвдан.

– Что происходит? – Млада быстрым шагом двинулась к ариванцу. – Эй!

Но тот, дёрнув Хальвдана за рукав, стащил его с седла на землю и, запрыгнув на свою лошадь, умчался, уводя вторую в поводу. Даже не обернулся. Млада кинулась к верегу, который, не открывая глаз, тяжело и неловко перевалился на бок и замер. На его спине, длинными потёками по рубахе расплывалась кровь. Млада осторожно подхватила его под локоть и попыталась поднять. Нет, слишком тяжёл.

– Рогл! – крикнула она, но мальчишка, оказывается, был уже рядом. Он с одной стороны взвалил Хальвдана себе на плечо, с другой верега подпёрла Млада. – Осторожно. Спина.

Они шаг за шагом провели воеводу внутрь – он едва мог идти – и уложили на живот недалеко от потухшего костра. Млада склонилась над ним, достала из ножен скрамасакс и разрезала рубаху на спине, распахнула ткань. Ведана ахнула, а Зорен с Роглом скривились на удивление одинаково.

Голову будто сжали раскалённые щипцы. Вся спина Хальвдана была исполосована глубокими ранами почти в лохмотья. Кровь брызгами и сгустками запеклась на коже и продолжала сочиться из рассечённой плоти. Палач не скупился на удары, ладно хоть до кости мышцы не пробил.

– Ариванский ублюдок… – как будто со стороны, издалека, услышала Млада собственные слова. – Ведана, ты поможешь ему?

– Да, у меня есть все травы. Но… купить бы ещё. Я не успела толком. Боюсь, не хватит, – она мгновение растерянно оглядывала спину воеводы, а потом отошла и деловито зашуршала в своём походном мешке. – Медуницу и тысячелистник. Ещё дымянку для отвара.

– Я съезжу, – Млада встала, мимоходом тронув кончиками пальцев щёку Хальвдана, и направилась к двери.

– Не ходи к нему, – донёсся со спины тихий, но твёрдый голос верега.

Она обернулась. Синие глаза смотрели ясно и уверенно, и этому взгляду хотелось подчиниться. Млада с трудом оторвалась от бледного лица Хальвдана и вышла, оседлала лошадь и помчалась в сторону Аривана.

Едва не топча горожан, она доехала до базара. Отыскала первого же знахаря с травами и купила всё, что сказала сестра. Попутно торговец всучил ей ещё несколько мешочков – она не разбиралась – и моток чистой ткани. Видно, понял, для чего ей понадобились именно эти травы.

Млада убрала покупки в седельную сумку и, оставив мерина у коновязи базара, направилась к дому вельможи. Её не смущал ясный день – она сможет пройти незамеченной и так. Не смущала куча народа кругом. Она просто хотела встретиться с Варханом и увидеть, как в его глазах отражается невыносимая боль, в тысячу раз более сильная, чем та, которую он причинил Хальвдану. Но, почти дойдя до ворот, остановилась, прислонилась плечом к развесистому каштану и заставила себя обдумать всё ещё раз.

Разве воевода не попросил её оставить Вархана в покое? Разве не запретил ходить к нему, зная, что именно так она и поступит? И что изменится, если она снова по локоть замарается в крови? Воеводе точно не станет легче. Лучше не тратить время, чтобы накормить пустую жажду мести, а поспешить обратно с нужными травами. Она устала идти скользкой дорогой возмездия, проведя в ней двенадцать лет.

Этот путь не лечит никаких ран.

Млада вернулась, когда южная ночь уже упала на холмы и луга. Окно домишки светилось пламенем разведенного внутри костра. Было поздно и тихо, но кто-то, наверняка, не спал.

Это оказалась Ведана. Она сидела неподалёку от спящего Хальвдана и смотрела на него отрешённо и неподвижно, опустив подбородок на подтянутое к груди колено.

– Как он? – шёпотом спросила Млада, отдавая сестре льняные мешочки с травами и тряпицы.

– Не так плохо, как могло бы быть. Я поражаюсь, насколько он силён, – Ведана с кивком приняла покупки. – Ведь даже сознание не потерял. Такая боль. Пока я промывала раны, насчитала больше сорока ударов.

Млада взглянула на Хальвдана. Он дышал глубоко и размеренно, спину его аккуратно прикрывала выстиранная и высушенная на солнце разрезанная рубашка. Видно, Ведана хорошо накачала его сонным отваром, иначе вряд ли он смог бы заснуть. Иногда даже одна рана мешает отрешиться от боли, а тут на спине верега живого места не оставили.

– Ты будешь спать? – подавив зевок, Ведана искоса посмотрела на Младу. Та покачала головой. – Тогда, если Хальвдан проснётся, промой ему ещё раз кожу вокруг ран. Только вокруг! Вот этим, – она указала на прикрытую куском ткани плошку. – И дай выпить вот этот отвар. Он как раз остынет.

Ведана встала, одёрнула тунику: и когда только успела разжиться походными шароварами и сапогами? Млада удержала её за руку.

– Спасибо…

– Моя заслуга ничтожно мала. Уберечь Хальвдана от казни я не смогла бы. А ты сумела. Но я не хочу знать, каким способом.

Ведана ушла в соседнюю, отделённую тонкой мазанной стенкой комнатёнку. А Млада отупело уставилась на миску с отваром, и просидела так, пока не начала задрёмывать. Чтобы окончательно не уснуть, она встала и вышла на улицу. Ровный бескрайний луг терялся в темноте, словно растворялся в ней. Тихо шелестела молодая ещё трава на ветру, и луна лила мёртвый свет на едва заметную тропу.

Позади послышалось шевеление. Млада вернулась и опустилась рядом с проснувшимся Хальвданом. Он некоторое время то открывал, то снова закрывал глаза, а потом повернул голову и проговорил:

– Тебя я должен поблагодарить?

– С чего ты взял? – Млада дёрнула плечом, хоть отпираться было глупо.

Хальвдан облизнул сухие губы и криво усмехнулся.

– Кого же ещё. Кто ещё, кроме тебя, мог уговорить Вархана меня отпустить? Пусть не в целости… но всё же. Если бы не ты, то моё тело полдня вялилось бы под ариванским солнцем, а сейчас его с удовольствием начали бы пробовать на вкус крысы. А я своё тело берегу, оно всегда служило мне верой и правдой. Не зря же я провёл столько времени в тренировках и столько раз вытаскивал его целым… почти целым из боёв. Да и девицам нравится… Жалко.

Он замолчал и мучительно прикрыл веки. Потом снова взял себя в руки и улыбнулся:

– Так что не делай такие глаза – я всё понимаю.

Млада долго держала его взгляд, тихо радуясь, что он всё же здесь. Что он в сознании, способен говорить и даже ёрничать в своей обычной манере. И не хотелось спорить с ним, не хотелось оправдываться и что-то объяснять. Он понимал и не осуждал её, а главное – он был жив.

– Ведана поручила мне промыть ещё раз твои раны.

Хальвдан упёрся ладонями в пол и медленно сел, распрямляя спину.

– Раз поручила – выполняй. Я посижу – можно? Уже все рёбра и руки себе отлежал.

Млада взяла приготовленную сестрой плошку, обмакнула тряпицу в отвар и осторожно приложила к его спине. Хальвдан дёрнулся, но тут же замер и все следующие прикосновения выдержал, не издав ни звука и не шевелясь. Только Млада видела, как пот блестящей испариной покрывает его тело всё больше, как ходят желваки на его скулах. Она старательно, но, насколько это было возможно, аккуратно промыла кожу вокруг чуть подсохших рубцов и отставила миску в сторону. Потом набрала из большого бурдюка чистой воды в другую плошку и, сев напротив, обтёрла влажной тряпицей шею, руки и грудь Хальвдана, стараясь не задерживаться на них взглядом слишком долго. Всё это время он пристально смотрел в её лицо, будто искал что-то, но молчал и всё так же не шевелился.

– Я бы и сам мог, – проговорил он, когда Млада закончила.

– Не мог, – отрезала она. – Я знаю, как тяжело шевелить руками, когда вся спина изрезана на ленты.

Хальвдан прищурился, и в его глазах застыл вопрос, которого он так и не задал. Млада, чувствуя почему-то злость на саму себя, бросила тряпку в полупустую плошку и собралась встать, но верег качнулся к ней, придержав за локоть.

– Посиди ещё немного. Прошу тебя.

И Млада осталась на месте. Хальвдан выпил отвар, что оставила ему Ведана, и снова медленно лёг на живот. Они пробыли так, в тишине, ещё долго. Верег не спал. Млада знала это, прислушивалась к его дыханию и видела, как вздрагивают его веки, когда он открывает глаза, будто хочет убедиться, что она ещё здесь. В голове назойливо крутился вопрос о том, что довелось услышать от Вархана. Что связывало верега с его дочерью, и почему вельможа говорит, что тот убил её? Но ничего спрашивать Млада не стала – что было, то быльём поросло. Кто из них нынче без тяжёлого груза за спиной?

Хальвдан уснул лишь под утро. Млада разбудила Рогла и сама легла. Сон тут же поглотил её: теперь она была спокойна.

Глава 8

Драгомир давно уж забыл дорогу в Новруч, и теперь ехал по ней, будто в первый раз. А когда остался далеко позади самый западный город княжества Ульчиг, места стали совсем чужими. Словно и деревья здесь другие, и воздух, и земля, влажная от тающего снега, пахнет по-другому. Незнакомо. Слишком сильно он хотел забыть всё, что связывало его с отцом и его владениями. И так старался, что это всё же случилось.

День проплывал за днём, дремучие сосновые леса сменялись дубовыми рощами, где что ни дерево, то древний исполин – втроём ствол не обхватишь. Кряжистые ветви их нависали над дорогой, будто хотели ухватить за шиворот, как нашкодившего сына. Так оно, верно, и было. И ответ перед отцом держать придётся, если Драгомир хочет, чтобы тот хоть что-то ему рассказал.

А вскоре светлые дубравы сменились бесконечными равнинами, бурыми от прошлогодней травы с редкими пятнами снега, или черными озёрами вспаханной по осени земли. Взгляд быстро уставал от однообразия и серости умирающей зимы, что из последних сил ещё пыталась дотянуть своё время. Скоро Масленица, будут в городе гуляния, и чучело Морены вспыхнет на площади под ликование люда, готового встретить весну.

Прошла не одна седмица в пути, и теперь до Новруча оставалось всего ничего – три дня, если в дороге не случится задержек. Гридни устали, как и сам Драгомир. Почти вся одежда, и сменная тоже, покрылась добрым слоем грязи, хотелось отмыться и как можно дольше не садиться на лошадь. К тому же тревожила мысль, что время уходит, и однажды можно проснуться утром не собой, а кем-то другим, кто уже не позволит узнать правду.

Все чаще Драгомиру во снах приходили будто бы обрывки далёких воспоминаний. Словно он однажды позабыл о своей настоящей жизни, а теперь она вновь всплывала в памяти самыми яркими моментами. Битвами и пирами, смехом незнакомых детей и мягкостью волос чужой женщины на коже… И Драгомир не хотел, чтобы всё это однажды вытеснило его прошлое. И потому он торопился и торопил своих ватажников, и без того измотанных донельзя.

Однако перед последним рывком до Новруча решено было устроить большой привал. Расположились на ночёвку в приветливой ореховой рощице, что островком росла посреди необъятного поля, в котором, как в море, тонуло закатное солнце. Лешко увёл Расенда, и Драгомир неспешно прошёлся по округе, до щиколоток увязая в мягкой, влажной земле. Когда он вернулся, обнаружил, что гридни уже вольготно расставили палатки и его шатёр. Горели костры и приятный дух горячей еды окутывал лагерь уютом и спокойствием. Почти как дома.

Драгомир не стал уединяться: с некоторых пор находиться среди людей ему было приятнее, чем одному. Да и надёжнее. Самому себе он уже не доверял.

Но насладиться в полной мере умиротворением тихого вечера никому не удалось. Неподалёку, на дороге, послышался сначала шум, в котором через несколько мгновений начали угадываться топот копыт и тихое громыхание телег. Громко переговаривались люди, видно, тоже решая, где остановиться ночевать, а вскоре свет их факелов замелькал между деревьями, приближаясь. Значит, костры увидели.

Ватажники подобрались навстречу поздним гостям, оставив миски с едой. Мало ли, кого могло принести на ночь глядя. Первым на свет вышел коренастый дородный мужик в солидных летах, одетый не как воин, а скорее купец или мелкий бояришка: справный расшитый кожух до колен, меховая шапка, слегка съехавшая на затылок да сапоги, грязные, но добротные.

За ним подоспели и крепкие парни, что часто сопровождают обозы. Хотя, больше они походили даже на кметей, что могли бы служить в дружине этого самого бояришки.

– Славно-славно, – улыбнувшись, проговорил мужик, оглядывая лагерь. – Мира вам в дороге, добрые путники.

Он поклонился, как подобает, и впился цепким взглядом в Драгомира, сразу распознав в нём главного.

– И вас пусть минует любая беда, – вежливо отозвался тот, выходя ему навстречу.

– Куда путь держите? Не в Новруч ли? – продолжая разглядывать его, полюбопытствовал бояришка. – Мы вот туда едем. С боярышней нашей и свитой ейною. Думали тут остановиться, а костёр ваш увидали – и разведать решили, нельзя ли с вами рядом на ночлег встать. Место больно уж хорошее.

Драгомир снова окинул взглядом всех пожаловавших к его огню. За татей не сойдут, да и о девушке некой их старшой обмолвился.

– А и вставайте рядом, тут для всех места хватит, – наконец улыбнулся он в ответ. – И боярышня ваша не окажет ли милость пожаловать к нашему костру? Раз мы теперь соседи на эту ночь.

Лицо мужичишки на миг омрачилось недовольством, но он быстро взял себя в руки. Каким бы уставшим и потрёпанным с дороги ни выглядел Драгомир, а знающий всё одно распознает в нём человека непростых кровей. Боярин как раз был из таких знающих, повидавших на своем веку многое и многих, а потому поклонился с должным почтением:

– Моя госпожа будет рада.

Гости ушли, и скоро вокруг развернулись хлопоты по обустройству второго становища. Там-то и обнаружилось, что, кроме мужей, среди путников есть и женщины. Их звонкие голоса слышались издалека, и распоряжались они поперёк всех, будто лучше знали, как лагеря ставить надобно. Гридни, уже подкрепившиеся и повеселевшие, с любопытством поглядывали в ту сторону. Все ждали не меньше Драгомира, когда же пожалует к ним молодая боярышня. Может, и девиц из свиты своей захватит, а то ведь негоже одной да среди мужей сидеть. Вот тогда можно будет и вечер скоротать за приятными разговорами. Но та не торопилась ответить на приглашение. Стремительно темнело. Парни в конце концов заскучали и потихоньку принялись решать между собой, кто первый в дозор пойдёт – а там и на боковую пора. Завтра ни свет, ни заря снова в путь.

А Драгомир всё глядел, как пляшет пламя соседского костра за деревьями, как снуют люди, обихаживая лошадей на ночь, проверяя заляпанные грязью колёса телег: целы ли? Да ещё много каких забот у обозников на стоянке – и за ночь можно не управиться.

Он поначалу не поверил глазам, когда против света возникли впереди три тёмные женские фигуры. Они неспешно приближались к лагерю кириятцев, словно бесплотные тени, гонимые ветром. За ними шли и мужчины – сопроводить, а иначе как девушкам да к незнакомцам без пригляду идти. Нехорошо.

Первой в освещённый костром круг вышла молодая, лет семнадцати, девица. Невысокая и хрупкая, как былинка, и, верно, такая же гибкая. Мягкий овал лица, узкий нос и чуть тонковатые на вкус Драгомира губы – девушка была хороша по-своему, но не кичливой красотой, которую так любят иные мужи. Её можно было разглядывать долго, и с каждым мигом она становилась всё пригожее. На плечо девушки спускалась длинная светло-русая коса, перехваченная синей лентой. Высокий лоб обхватывал широкий венчик с тяжелыми серебряными колтами. Холодный блеск их оттенял глаза прелестницы, что сияли родниковой голубизной. По всему видно – боярышня, как её и назвали. Вряд ли она путешествовала в столь богатой одежде, но перед встречей с соседями, знать, приоделась. Девушка чуть смущённо куталась в длинный кожух с широким воротником из чернобурки; из-под полы виделся край понёвы в зелёную и коричневую клетку, и Драгомир не мог припомнить, какому роду эти цвета принадлежат.

За боярышней с самыми строгими выражениями лиц шествовали две женщины: одна, тучная, постарше, видно, нянька или родственница, призванная сопроводить девушку в пути. Голову её венчала парчовая кика поверх волосника. Женщина с достоинством ступала по мягкой грязи, словно княгиня сама, и не сводила с Драгомира и гридней подозрительного взгляда. Вторая спутница боярышни была гораздо моложе даже её самой, да и одета проще – верно, подруга сердечная. Она поначалу тоже недоверчиво посматривала на тех, к кому пришлось прийти из вежливости, но чем ближе подходила, тем её круглое, усыпанное веснушками лицо всё больше смягчалось. А что, парни все как на подбор – любая девица сомлеет.

Драгомир, чувствуя себя теперь пыльным камнем среди самоцветов, шагнул навстречу гостье.

– Мира тебе в дороге, боярышня. Кто бы знал, что эта дорога окажется столь милостива, что сведёт меня с тобой.

Девушка коротко глянула на старшую наперсницу и едва заметно зарделась, отчего сделалась ещё краше.

– И твой путь пусть будет лёгким, – кивнула она. – Благодарю за приглашение сесть у вашего огня.

Драгомир, очнувшись, отошёл в сторону, пропуская девушку к накрытому войлоками бревну у костра. Женщины степенно сели рядком, а мужчины встали за их спинами чуть в тени, но так, чтобы не дать о себе забыть.

Драгомир махнул Лешко, приказывая нести удачно прихваченное из Кирията ариванское вино и чаши. Отрок стрелой умчался в его шатёр и загремел крышками сундуков, выискивая нужный.

– Как зовут вас? – перекрывая немилосердный грохот, обратился Драгомир к девушкам.

Старшая открыла было рот, но боярышня её опередила:

– Я Заряна. А это тётка моя, Милава Люборовна, и сестрица младшая, Дарина.

Люборовна нахмурилась и проворчала тихо, дескать нельзя вот так вот первому встречному своё имя выкладывать.

– Вы нас можете не бояться, – примирительно улыбнулся Драгомир. – Я еду в Новруч к отцу. Давно не виделись. И помыслы мои вовсе не злые. Зовут меня Драгомир. А это отрок из моей дружины, Лешко, – он кивнул на подоспевшего с глиняными бутылями мальчишку. – И кмети, что охраняют меня в пути.

Женщины с интересом всех оглядели ещё раз. Драгомир не стал говорить, кто он есть, но и так понятно, что раз отрок его сопровождает и воины, то и он не последнего пошиба человек. А уж что князь – то им знать не обязательно.

– Прошу в знак приятного знакомства и соседства отведать южного вина, – он первым взял чашу из рук Лешко и помолчал, пока тот разносил напиток всем. – И, если нет в том страшной тайны, куда вы следуете?

– А что же, тайны нет, – поспешно отозвалась Люборовна, не давая в этот раз подопечной сказать и слова. – Тоже в Новруч едем. К жениху. А как доберёмся, так и свадьба скоро.

Младшая сестра боярышни вздохнула и покосилась на неё, прижимая к румяной щеке ладонь, словно кожу запекло. Другой рукой она взялась за кончик рыжеватой косы и принялась наматывать его на палец. Заряна помрачнела, будто спрятался за тучами солнечный луч, и ответила Дарине невесёлым взглядом. Знать, не слишком тот жених ей к душе. А Драгомира почему-то одолело разочарование. Словно у него из-под носа боярышню увели, хоть и знакомы всего ничего. Он взглянул на девушку поверх края чаши. До чего же всё-таки хороша. И везёт же ему на чужих невест. Своя была одна, и ту он потерял, не уберёг. А дальше всё наперекосяк пошло. Вот уж и старость вдалеке мельтешит, а семьи как не было, так и нет.

– Пусть свадьба будет весёлой, а жизнь замужняя радостной и светлой, – Драгомир поднял чашу.

И от таких слов даже грозная тётка подобрела лицом и скупо отпила вина. И девушки младшие пригубили, снова переглянулись. Вот уж, верно, тоскливо им под таким надзором. Но Заряна более не позволила Люборовне говорить за себя. Та противилась, но вскоре отступилась и замолчала, следя только за их с Драгомиром разговором.

И, казалось бы, пустяковый тот разговор вышел: о трудностях пути, да о крае, в котором Заряна жила – но становилось от него на душе легче. А от взгляда ясных глаз боярышни – светлее. И сидеть бы так всю ночь, да уставшая тётка напомнила, что пора бы отдохнуть и поспать. Как ни крути, а путь до Новруча ещё неблизкий.

Заряна вздохнула, но ей перечить не стала: откланялась и ушла, шурша шагами по схваченной ночным морозцем земле.

Драгомир долго сидел ещё, пока Лешко не напомнил, что и ему нужен отдых. Он позволил проводить себя в шатёр, а потом первый раз за много дней проспал без сновидений. Наутро он проснулся с лихорадочным нетерпением вновь хоть на миг увидеть Заряну. Хоть издали.

Но, выйдя на улицу, обнаружил, что соседей и след простыл.

– Дык они ещё затемно собрались да и уехали, – развёл руками дозорный.

Драгомир почувствовал себя обкраденным.

Весь оставшийся до Новруча путь он надеялся догнать обоз Заряны, но тот так и не показался впереди. Может, свернули по дороге куда, а может, сокрылись на время в одной из густых рощ, остановившись на ночёвку. Разминуться несложно.

Драгомир не понимал, зачем гонится за девушкой, которая скоро станет чужой женой, но не мог заставить себя забыть короткую встречу с ней. Он даже не знал, вспоминала ли Заряна о нём. Но утешал себя мыслью о том, что так хотя бы последние дни пути прошли незаметно. Поля с рассыпанными тут и там деревеньками снова сменились густыми лиственными лесами, полными света и непуганой дичи. Дорога стала шире и укатанней, а затем незаметно влилась в большак, ведущий прямиком в Новруч.

Драгомир с ватажниками приехали в столицу на закате. Торопились, как могли, чтобы успеть до закрытия ворот – не хотелось терять ещё одну ночь, просто торча под городскими стенами. Поначалу они увидели выселки, шумные и набитые людом, как подсолнечник – семечками. Избы, старые, потемневшие от времени, и новые, тут стояли часто, едва не вплотную друг к другу: земля рядом со столицей ценится высоко, многим хочется жить пусть и не в городе, но подле него. И потому выселки раскинулись далеко вокруг Новруча, обхватывали его, точно река – остров. Бурлили и кишели неугомонным муравейником. И даже земля под ногами здесь не хлюпала, раскисшая по весне – её вмиг утрамбовывали сотни ног до твёрдости мостовой. Сразу видно, что уже много десятков лет Новруч привлекает народ, и давно сложился в его окрестностях особый уклад.

Драгомир, придерживая Расенда, чтобы не слишком торопился, проехал насквозь по галдящей улице к воротам. Стражники уже менялись на посту, готовясь их закрывать. Обоз проверяли недолго и, не обнаружив там ничего, что сошло бы за товары, за которые следовало бы взять пошлину, пропустили дальше. Странно было ехать так, когда никто из горожан не смотрит с любопытством, не кивает в робком приветствии: для местных Драгомир с гриднями – просто очередные путники – приехали да и уехали назавтра. Чего глазеть. И он был даже этому рад, памятуя, с каким скандалом покидал Новруч когда-то. Хорошо, что прошло много лет и его забыли – удастся наведаться к отцу незаметно.

Гонец, отправленный вперёд, чтобы предупредить Градислава, должен был приехать в его детинец несколько дней назад. Но князь не выслал навстречу сыну никого, чтобы оказать должное уважение и почтение. Стало быть, хоть и помог дружиной в бою с вельдами, а обиды всё одно не забыл. Радушного приёма ждать не приходится.

Побуревшие от дождя и солнца остроги детинца вынырнули из-за пригорка суровыми стражами. Они щерились бойницами, в которых то и дело мелькали часовые. У ворот стояли ещё двое, молодые и крепкие, как ясени. Они вышли навстречу гостям, оглядели вставшего впереди своих людей Драгомира серьёзно, даже въедливо – неужто отец их не предупредил?

– Ну, пропустите или я к отцу проехать разрешения должен просить? – скучающим тоном поинтересовался тот.

Стражники едва заметно побелели и мельком переглянулись, одновременно делая шаг назад. Значит, всё же сказали им, что княжий сын должен со дня на день нагрянуть. На душе полегчало.

– Проезжайте, как же, – бодро проговорил часовой, наклоняя голову. – Батюшка твой, княже, требовал, как пожалуешь, сразу к нему проводить.

– До покоев гостевых сначала проводите, – Драгомир проехал мимо, не глядя на него. – И велите баню растопить. Я в грязи по шею не намерен с отцом встречаться.

Гридни молча, с явным превосходством поглядывая на часовых, последовали за ним. Особенно Лешко перья распустил, давно, видно, по носу не получал за заносчивость. И ничему-то его жизнь не учит.

Драгомир спешился, заехав на двор. И если закрыть глаза, можно было бы подумать, что оказался в Кирияте. Так же шумели кмети и отроки у дружинных изб, так же раздавался из-за стены голос города. Только пахло по-другому. Потому как не в каменном доме жил Градислав, а в огромном срубном тереме, как его отец да и другие, далёкие, пращуры. Веяло от него теплом и уютом нагретых солнцем брёвен. Резные узоры украшали окна опоры высокого крыльца и конёк крыши над чертогом. Драгомир знал их до мелочей – уж сколько раз разглядывал в детстве. С тех пор ничего не поменялось. Зато гридни и Лешко глазели по сторонам, будто никогда таких домов и не видели. За княжеским теремом стоял второй, женский, и соединял их крытый проход, которого не видно было за густыми зарослями черёмухи. Когда-то там жила мать со своими чернавками и младшими сёстрами, что пожелали поехать с ней в земли её жениха да так и осели в Новруче. А после смерти княгини там остались только дочери, Лада и Весняна. Драгомир не видел их столько же лет, сколько и отца. Верно, они уж давно повыходили замуж да родили сыновей.

Не успел ещё Драгомир со спутниками подойти к терему, как навстречу им со внутреннего двора вышли отроки, чтобы забрать лошадей да проводить гостей в хоромы.