Текст книги "Не уклоняюсь!"
Автор книги: Елена Семенова
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6.
Последнее пике
Справка
По данным Главной военной прокуратуры, общая исправность вертолётного парка армейской авиации Северо-Кавказского военного округа составляла менее 50%, боевых вертолётов – 53%, 80% вертолётов летает с агрегатами, у которых истекли сроки эксплуатации. «Независимая газета», 3-е ноября, 1999-го года.
По официальным данным за период с 1999 по 2004 год в чрезвычайных происшествиях погибло 235 человек (из них 56 членов экипажа и 179 пассажиров). Количество небоевых потерь неизвестно. Потеряно 63 летательных аппарата (29 Ми-8; 23 Ми-24; 2 Ми-26; 6 Су-25 и 3 Су-24).
Цитата
«Самая большая беда – морально и физически устаревает техника. В бедственном положении полки, вооружённые истребителями Су-27, – низка исправность по двигателям и выносной коробке агрегатов. Их нужно закупать. По окончании нынешних событий это станет приоритетной задачей». Главком ВВС РФ Анатолий Корнуков. «НВО», 19-е ноября 2000-го года.
– Вот, для всяких комиссий вертолёты завсегда находят… А для своих – шиш… – привычно ворчал Мишка Губайдуллин, щуря на солнце раскосые глаза. – Что, неверно я говорю? Видал, какие у них вертолёты? Современные, новенькие. А у нас – что? Гробы с пропеллерами. Чудо, что, вообще, ещё летают… Ну, чего молчишь-то, Шибанов? Что, неверно я говорю?
Это привычка у Мишки была – в конце каждого утверждения переспрашивать: «Что, неверно я говорю?» Хотя и понятно, что говорит верно: кто бы спорить стал… Часто Шибанов поддерживал Мишку в его праведном гневе на начальство, но в этот день отчего-то не хотелось ни обличать никого, разворачивая незаживающие раны, ни спорить, ни вести разговоры в пользу бедных, от которых никому ни теплее, ни холоднее не станет…
Наступала весна, и Шибанов, как всегда остро, почувствовал её ещё на подступах. Весной родился он сам. Весной родился и старший сын его, Славка, в честь отца названный. И жена, Ксюша, тоже – весенняя. Такая, вот, весенняя семья. Дочурка, правда, запоздала немного: в первых числах июня появился на свет. Но тоже ведь весна почти!
Весну Сергей любил с самого детства, любил, когда таял снег, любил, когда небо становилось высоким, ярким, а по нему кружили птицы, любил, как от обморока зимнего пробуждалось всё и дышало полной грудью. Никогда и ни с чем не спутать особенный весенний дух, всё нутро вдруг наполняющий и толкающий тебя ввысь так, что кажется: были бы крылья – взлетел. Так бывает ещё, когда влюблён человек… Весна – великая любовь природы, толика которой каждому сердцу живому достаётся…
Даже в этих чужих, от родного севера бесконечно далёких краях весну не узнать нельзя. Здесь она, правда, приходит гораздо раньше. Тут и теперь уже солнце согревает, и под лучами его меньше всего хочется думать о том, что вокруг – война… И подольше бы обмануться этой мирной почти тишиной!
О том, что будет военным, Сергей знал ещё класса со второго и никак только не мог определиться, в какой род войск податься: в авиацию или во флот. О сухопутных он и не помышлял. Не тянула земля Шибанова, тесно и пресно было на ней. В равной степени влекли его две стихии: вода и небо. Две весенние стихии! В детстве по весне было у Сергея с приятелями два любимых развлечения: запуск воздушного змея и отправка самодельных кораблей в плавание по ручьям и речушкам. И разрывался Шибанов: и по морям ходить мечталось, капитаном дальнего плавания быть, и небеса бороздить, в самую вышину подняться, где стрижи кружат!
В шестнадцать лет Шибанов первый раз прыгнул с парашютом. И ни малейшего страха не было у него, а лишь восторг, разом его переполнивший. А всё-таки манило ещё и море…
Однако, сама судьба положила конец борьбе моря и неба в душе Сергея. Оказалось, что страдает он морской болезнью. Таким образом, решилось всё само собой, и Шибанов поступил в лётное училище.
В небе Сергей купался, как иные в океане. Небо – весна! Небо – любовь! В небо Шибанов был буквально влюблён. И только Ксюша, которой сделал он предложение на второй день знакомства, как авиационный налёт совершая, могла это первенство неба над всем прочим оспорить, не приземляя мужа, а всей душой поднимаясь за ним в его синюю бесконечность…
С развалом Союза пришли трудные времена. Топлива не было, самолёты месяцами не поднимались в небо, лётчики увольнялись. Шибанов, хоть майора только в минувшем году получил, а уж давно молодых учил, которых с каждым годом меньше приходило в авиацию… А и тех, что приходили, как учить? На чём учить? Когда топлива – нет? Объяснял на словах, жестами показывал, макеты сооружал… И схватывали ведь! И, дорвавшись до самолётов, взлетали! Если бы видели западные коллеги, как на лётном поле, где разваливаются самолёты, без топлива и ремонта стоящие, командир руками показывает подчинённым, как взлетать… Вот бы шок был у них! А ещё больший шок бы был, когда бы увидели, как после «тренировок» таких взлетают! Это наши только могут!
А всё-таки сказывался налёт этот мизерный. Учащались чрезвычайнее ситуации, неопытностью пилотов молодых вызванные. Иногда и трагедиями завершались… Гибли люди, гибла техника… Авиация гибла. Армия… Россия… Щемило сердце у майора Шибанова, а что поделаешь? По вечерам извозом подрабатывал, по выходным чужие машины чинил, чтобы семью содержать… В какой стране это видано?
А Ксюша, душа золотая, сколько времени терпела. Раз лишь осторожно, словно извиняясь, спросила:
– Серёжа, может, тебе… уволиться?
И то сказать: жене и детям в глаза смотреть стыдно – грош с копейкой в кармане не сходятся, квартиру так и не дало государство родное – вчетвером в однокомнатной жить приходится…
Из всего шибановского курса служить три человека остались. И уйти мог он с чистой совестью… Да и собрался даже однажды. Но вызвал к себе его генерал-майор Тарасов, под началом которого Сергей службу начинал:
– Что же, Серёжа, уходить собрался? Может, ещё подождёшь годик? Пойми, у нас ведь кадров почти не осталось… Кто молодёжь учить будет? Я понимаю: у тебя семья, и жить на что-то надо… Но ведь должен же кто-то служить! – и в этих словах последних столько боли прорвалось…
Генерал уже стар был. Два года оставалось ему до пенсии. Сам он за долгие годы службы ничего не нажил, гонора начальственного не было в нём ни капли. В части Тарасова не просто уважили и любили, но боготворили даже. Такие командиры – редкая удача для подчинённых.
Шибанов поднял голову. Генерал смотрел на него, сняв очки, испытующе, со смесью боли, просьбы, надежды и вины даже… Не приказывал Тарасов, не заклинал долгом и Родиной, но этого и не нужно было. Понял Сергей, что рассчитывает на него генерал, что не смеет он, Шибанов, подвести своего командира, обмануть его доверия, и ответил нарочито бодро:
– Это слухи, Виталий Михайлович. Я вовсе не собираюсь увольняться.
Просветлело лицо генерала, разгладилось:
– Значит, остаёшься? – уточнил.
– Так точно, товарищ генерал-майор!
Ничего не сказал Тарасов в ответ, поднялся, подошёл вплотную, по плечу похлопал, по-отечески…
И продолжилась шибановская служба. А по выходным – подработки: там обои поклеил, здесь машину починил, там телевизор отремонтировал. Всё умел Сергей. Золотые руки. Он и дома у себя почти всё собственными руками мастерил. Тем паче, так и дешевле. Мал был дом, а всё в нём родное, во всё душа вложена… А под окнами вишня да черёмуха цвела… А поодаль – сирень… Вот-вот, должны зацвести они… Шибанов и предложение Ксюше делать пришёл, сирени той наломав охапку. Какая она была тогда, Ксюша! Не красавица, а будто бы небо чистое в майский день – светлая! С той поры пятнадцать лет прошло… Она теперь уже не такая, конечно… Не проходят годы бесследно. А всё-таки нет её дороже, и не будет…
– Слушай, Шибанов, ты спустись с небес на землю-то! – голос Губайдуллина над самым ухом. – О чём задумался?
– Да ни о чём, Миха… Просто жить хочется! Вдруг почувствовал: дико хочется жить!
– Чего это ты? – нахмурился Михаил.
– Да успокойся, – рассмеялся Шибанов. – Просто весну чувствую… В марте у меня день рождения. В апреле у Славки… В мае – у Ксюши. А потом – у Лильки… Хоть бы к последнему отпуск дали, что ли…
– Мда… Весна… «Зелёнка» того гляди начнётся…
Вот, она – война! Приходит весна, все о радостном чём-то думают, а тут первая мысль: «зелёнка». Прав Мишка. Повылазят теперь перезимовавшие «духи», и начнётся всё снова-здорова… Вот тебе и вся весна!
– Семечек хочешь?
Шибанов мотнул головой.
– Как хочешь, – Губайдуллин пожал плечами и стал лузгать сам.
Михаил тоже лётчик. Правда, пилотирует он не «сушки», как Сергей, а вертолёты. По нынешним временам, дело куда более опасное. Подбивают вертолёты часто, да и сами сыплются… Оттого и звереет майор Губайдуллин и злость свою срывает на каждом, кто под руку попадётся.
– Недавно «корову» в Моздок вёл, – рассказывал Михаил. – Народу набилось, как селёдок в бочке! Ты электрички в час-пик видел? Вот! Только это ж не электричка! А вертолёт! Не может он везти больше, чем положено по нормативу. Ведь и так техника на ладан дышит! Но им же – плевать! Все улететь хотят! А вертолётов не хва-та-ет! И набиваются! Летят – стоя! Взлетели с трудом. Я аж перекрестился мысленно. Ей-богу, Шибанов, думал, не долетим. И боевиков не надо. Просто не выдержит машина. Эти бы комиссии в таком вертолёте прокатить – враз бы ездить перестали… Долетели, слава Богу. На этот раз. А в следующий что будет? Рухнет такая махина – сколько разом народа всмятку! И всего-то надо: закупить хоть несколько новых! И ничего! Жди от собаки кулебяки! Ну, разве неверно я говорю?
А кто бы спорил… С «сушками» тоже напряжёнка. Правда, в отличие от «коров», «сушка», если разобьётся, то всего 2-3 жизни унесёт… А «корова» – и сотню… Но да утешение слабое. Обещало руководство несколько новых «Чёрных акул» прислать. Ждали, радовались! Не прислали. Арабские страны вступились за чеченских братьев и пригрозили какими-то санкциями, по слухам… Так это или не так, пёс знает, но факт остаётся фактом: «акулы» так и не «приплыли»… Воюй, как хочешь.
Наши и воюют. Не оружием, не техникой, а чудом каким-то. Духом, смекалкой… Видать, думают наверху, что у нашего солдата и палка в руках стрелять будет, и консервная банка проржавевшая летать… Если они, вообще, там думают о чём-то… О чём-то, конечно, думают. Только, вот, о чём?
– У моего бабая в Татарстане, в деревне – дом, стадо баранов, огород… Лучше баранов пасти, чем эту «корову»! – ругался, между тем, Губайдуллин. – Всё, закончится эта поганая война, уеду к бабаю. И гори всё синим пламенем!
Долго бы ещё мог говорить Михаил, если бы не вызвали Шибанова срочно к начальству. Разведка обнаружила передвижения боевиков в одном из горных районов. Было принято решение нанести удар с воздуха.
Прежде чем взлететь, достал Сергей всегда носимую с собой фотографию жены и детей, посмотрел и убрал в нагрудный карман. С давних пор завёл Шибанов такую традицию: перед вылетом обязательно смотреть на эту фотографию. Только в этот раз при взгляде на родные лица отчего-то кольнуло сердце…
Самолёт взмыл в небо. Квадрат, где были обнаружены бандиты, был обозначен разведкой довольно точно, и это облегчало задачу…
Сколько таких вылетов было уже на счету майора Шибанова! В прошлую войну пролетал он над теми же зелёными массивами… Тяжёлый осадок оставила в душе та война. Не раз приходилось слышать от сослуживцев и бывать в таком положении самому, когда авиация, обнаружив лежбище боевиков не получала команды на их уничтожение. «Вопрос решается» – был дежурный ответ в таких случаях. А, пока он «решался», бандиты уходили. И хорошо, если просто уходили, а то ведь и успевали нанести удар первыми. Так обнаруженным, но не уничтоженным «Градом» в самом начале той войны была обстрелена колонна десанта. Имелись большие потери. Только после этого вопрос был «решён». Только боевики уже ушли. Вместе с «Градами». В том деле Шибанов участия не принимал, и историю эту рассказывал ему майор Губайдуллин, бывший её участником.
Интересно, не ушили ли «духи» из квадрата? Вполне могли успеть. Данные разведки поступили ещё утром. Но утром прибыла комиссия, совала нос, куда не прошено, и при ней уничтожить банду авиационным ударом показалось политически нецелесообразным…
Была бы проклята эта политика! Никогда в истории русская армия не проигрывала войн! Русский солдат и офицер не бывал побеждён! Проигрывали – политики. Крали победы армии. А сама армия русская – непобедима. Даже сейчас! И сами политики, шкуры продажные, не подозревали о том! И в прошлую войну сделали открытие неприятное: может ещё воевать русский солдат. И как может! Кто бы мог подумать! Ведь не для того ту войну начинали, чтобы победить. Но – чтобы быстро потерпела армия поражение. А армия – победила. Назло всем им. И тогда политики эту победу отняли и обратили в поражение. Под одобрительный гвалт общественности… Попалась когда-то Шибанову книжка о русско-японской войне. Было это как раз 97-м году. Читал Сергей и изумлялся, много схожего находя со своей войной. И победы, глупостью и подлостью чьей-то в поражения обращённые, и поведение общественности, японцев поздравляющей (теперь – «масхадовцев»)… Хотел тогда Шибанов даже глубже вопрос этот изучить, но не хватило упорства. Не его это дело было. А тут и новая война началась… Так и живём: от войны до войны, не успевая раны залечивать, дух перевести – поколение за поколением выбиваем – и как и когда восстанавливать?..
…Вдруг грохотнуло что-то. Накренился самолёт. Это с земли снаряд выпущен… Обшивку пробил… Запахло дымом. Серьёзное дело! Где же это затаились они? До квадрата нужного – лететь ещё… Или уж ушли они оттуда и дошли сюда? Эх, с утра надо было лететь!
Застрекотало внизу. Пулемёт? Выводить, выводить надо из под огня самолёт, отводить в сторону…
…А связи нет уже… Пулями провода повредило.
Вывернул Сергей штурвал, уводя теряющую высоту машину из опасной зоны. Но уже горела она. Мысли проносились в голове с неестественной скоростью. И среди них: «Счастье, что поблизости населённых пунктов нет… Жертв там не будет…»
Самолёт стремился к земле, как подбитая птица. Ох, не зря же кольнуло так сердце сегодня на вылете!
Оставался последний шанс – катапульта. В этих краях, правда, катапультироваться опасно: чёрт знает, кто тебя прежде отыщет – свои или абреки… Но выбирать не приходится… Лишь бы техника не подвела!
…Но техника (изношенная давным-давно!) – подвела… Не работала катапульта… Исчезло небо, утром ясное, а теперь вдруг облаками затянутое… И земля всё ближе, ближе… Казалось, никогда не была она так близко… И земли не стало…
Глава 7.
Кто рока ищет…
Хроника
10.03.00. Министр обороны РФ Игорь Сергеев официально подтверждает гибель 85 десантников 6-й роты 76-й псковской дивизии ВДВ в результате боя в ночь с 29-го февраля на 1-е марта.
12.03.00. Российским спецслужбами взят Салман Радуев.
29.03.00. Колонна Пермского ОМОНа попадает под обстрел боевиков. Погибли 43 военнослужащих, 18 – ранены, 9 – пропали без вести.
23.04.00. Под обстрел боевиков попадает колонна 51-го полка Тульской дивизии ВДВ. Погибло 15 десантников. 6 получили ранения.
Валерий Манилов объявляет о завершении войсковой части операции.
11.05.00. Обстреляна колонна федеральных сил, погибли 18 военнослужащих…
Цитата
«…вряд ли суждено сбыться надеждам, что боевики будут загнаны на зиму в горы, где и перемрут от тоски и безысходности. Большая их часть перезимует в домах, освещаемых «федеральным» электричеством, согреваемых «федеральным» газом и где они будут обеспечены гуманитарной помощью, поставляемой МЧС.
Вторая – что весной 2000 года наверняка начнётся партизанская война – вариант весны 1995-го. Это очевидно как для тех, кто воюет, так и для мирного населения, которое вынуждено с тревогой ожидать будущего. Подобные факты взывают к размышлениям: такое развитее ситуации на Кавказе выгодно тем, кто всего этого склонен не замечать». «Солдат удачи», №1 (64), 2000 год.
– Едрёный корень! Ну, это ж хандец какой-то! Твою мать, а… – капитан Шавлак круто развернулся к Стрешневу. – Ведь до нас это гребаное село пять раз зачищали! Как можно было прохлопать не схрон даже, а целый цех по производству оружия?! Какой, к матери под вятери, может быть наведён порядок?!
Стрешнев только руками развёл. Цех по кустарному производству оружия был обнаружен в погребе одного из домов взводом Игоря, которому был дан приказ хорошенько прочесать селение, при подходе к которому снайпером был убит один из бойцов стрешневского взвода. Когда спустились в погреб, то ахнули: миномёты, гранатомёты, ружья противотанковые, оборудование для их изготовки… А ведь это не далёкий горный аул, а селение, давно федеральными войсками освобождённое, не один раз «зачищенное»! И – проморгали???
– Небось, в дерьмократию играли, – с досадой говорил капитан. – Зачищали интеллигентно, чтобы не дай Бог не нажаловались на нас шкурам правозащитным. А у нас бойца теперь убили! И где-то снайпер этот грёбаный бродит! Может, даже в селе этом кантуется… Или где-то рядом. Уж, по крайней мере, аборигены знают, где его искать. Гадом буду, знают! И про цех этот знали. Не могли не знать! А за сокрытие такого «богатства» нужно было бы карательную экспедицию здесь устроить! А мы будем утираться. Ходишь по этому селению, все тебе в лицо улыбаются, все – лояльные и мирные, а повернись к ним спиной – зарежут! Кстати, что с хозяином этого дома?
– Нет хозяев, товарищ капитан. Соседи говорят, давно нет.
– Заметно, что давно! – буркнул капитан. – Видать, призраки бесплотные тут ружьишки-то изготовляли.
Шавлак поднял одно из ружей:
– Хорошая работа. Знали кустари дело своё. Может, даже прежде на оружейных заводах работали…
– Что делать будем с этой находкой, Леонид Иваныч?
– Что-что… Отправим в центр с соответствующим рапортом, а там уж пусть разбираются… Разбираются, почему этот арсенал раньше не нашли, и кто за это должен отвечать.
Стрешнев знаком велел бойцам уносить найденное оружие.
– Надо себе оставить, – пошутил один из них, румяный деревенский парень с расплющенным носом и смеющимися глазами. – Пригодится!
– Я тебе оставлю, Кузин, – усмехнулся старший лейтенант. – Погрузите это всё… Потом доложите.
– Есть!
– Самое главное, старлей, что никто ведь никакой ответственности не понесёт… – вздохнул Шавлак, закуривая. – У нас никто ни за что не несёт ответственности… Слово само это из обихода вычеркнули. Что хочу, то и ворочу… И не лезь поперёк, а то тебя же и припекут этой ответственностью…
– Леонид Иваныч, может, потрясти старейшин, как следует? – осторожно предложил Стрешнев.
– А – как следует? – мрачно отозвался капитан. – К ним так просто не подступишься. Это – главные люди. С ними нужно особый пиетет соблюдать… А то потом хлопот не оберёшься…
– Да какой пиетет? – вскинул голову Игорь. – Спрашиваю я одного из этих аксакалов хреновых: знал ты про этот цех? Нет! Не знал! Ни сном не духом! А глаза – лживые-лживые. Смотрит и ведь издевается, смеётся над нами! Сволочь старая… У самого, небось, сыновья по горам бегают! И снайпера, наверняка, эта гнида знает!
– Знает, – кивнул Шавлак. – Только не скажет ничего. Хоть ты его по кускам режь. Это тебе, старлей, не шантрапа какая-нибудь. На испуг не возьмёшь.
– Тогда стрелять надо! По законам военного времени! За укрывательство!
– А у нас нет войны. У нас – контртеррористическая операция, наведение конституционного порядка в одном из субъектов федерации. И никаких военных законов здесь нет.
– И никаких других тоже! Один закон: им в нас можно стрелять, а нам – только с разрешения высшей инстанции, которого пока дождёшься, аккурат самих всех и положат.
– Именно, – вздохнул капитан. – Поэтому никаких резких движений. Главное, спиной к ним не поворачивайся… И помни: наше дело – выполнять приказы. А инициатива, сам знаешь, наказуема.
Стрешнев пожал плечами. Не нравилась ему эта бесхребетная логика капитана. Для чего тогда оружие дано? Для чего тогда, вообще, вся эта кампания? Приказы выполнять! Инициатива наказуема! Не лезь! А что – прикажете спокойно смотреть, как очередного бойца снайпер срежет? Не терпел Игорь нерешительности, не терпел готовности принимать всё, как есть. Смирение – штука хорошая, но не для военного человека! Для него оно пагубно! А Шавлак как раз смиренен был. Иногда лишь бывали у него вспышки гнева (как только что), но они проходили быстро и сменялись какой-то апатией, хандрой, безразличием…
Несколько месяцев служил Игорь с капитаном Шавлаком и никак не мог понять его. Странен был Леонид Иванович, и в душу свою никого не пускал. Известно о нём было лишь, что семьи у него нет, что служебных проступков за ним не числится. Да и всё. Стрешнев загадок и недомолвок не любил, как не любил и людей, скрытных, про себя что-то таящих. Но Шавлак Игорю почему-то нравился… Был капитан умён, образован, честен, редко повышал голос, редко бранился, не злоупотреблял спиртным… Никто не мог упрекнуть Шавлака в личной непорядочности, двурушничестве, подлости. Даже честолюбием не отличался этот странный капитан. Иначе бы давно уже был майором. А всё-таки что-то скрывал он внутри, что-то точило его… В бою Леонид Иванович отличался большой отвагой. Никогда не прятался он за чужими спинами, а заботился в первую очередь о подчинённых, а потом лишь о себе. Но в присутствии начальства исчезала вдруг отвага капитана. Начальству перечить не смел он. Слово начальства – закон неопровержимый. В бою мог Шавлак своего бойца собой закрыть, но защитить его от гнева начальства не смел. Будто бы два человека уживалось в капитане. Было у Леонида Ивановича ещё одно скверное для военного человека качество: склонность к перепаду настроения. Внешне сдержанный, он чувств своих не показывал, но, если такое случалось, то замечал Стрешнев, что командира его словно лихорадить начинает, аж трясёт от негодования, и желваки ходуном ходят, и глаза блестят. А после вспышек таких наступала хандра. И казалось тогда, что ни до чего нет дела капитану. Такого состояния командира Стрешнев опасался больше всего. Не имеет право командир на настроения! От него ведь зависит и настроение подчинённых. Не должны они видеть безнадёжности и отчаяния в его взгляде! А в Шавлаке, как догадывался Игорь, эта безнадёжность дремала на дне души. Была в капитане какая-то надломленность, граничащая с обречённостью. «Интеллигент» – нашёл Стрешнев определение для своего командира. Даже и внешне на интеллигента похож: почти аристократ… Мягок, нервен, меланхолик – расшифровал Игорь капитана. И, расшифровав, научился подлаживаться под характер Шавлака. Стрешнев никогда не тянул одеяла на себя, никогда не поддавался влиянию симпатий и антипатий. Главное – дело. А для дела нужно ладить с командиром, не дискредитируя его, а дополняя. У Леонида Ивановича есть и опыт, и талант в проведении спецопераций, а Игорь выдержан и там, где Шавлак, из колеи выбитый, остановится, доведёт дело до конца: уж его-то с курса намеченного сбить трудно. Вот, и выходит польза.
Пользу эту, кажется, и сам капитан понял и старшему лейтенанту доверял вполне. Постепенно притёрлись офицеры друг к другу, и Стрешнев, несмотря на частое внутреннее раздражение против командира, даже проникся к нему симпатией. Не хотелось Игорю другого начальника (он к капитану-«интеллигенту» привязался уже), а хотелось помочь капитану, поддержать его, чтобы не сорвался…
И сейчас накипевшее в сердце не смел Стрешнев командиру выказать. Он по лицу его видел: то же самое Шавлак думает, то же самое переживает и, может, даже сильнее и глубже его, Игоря. Давно заметил старший лейтенант, что, сохраняя внешнее спокойствие, Леонид Иванович очень многое болезненно воспринимает, а потому не нужно и говорить ему, соль на раны сыпать…
Капитан докурил, поднял на Стрешнева серые запавшие глаза:
– Вот, при Ермолове взяли бы мы этих старейшин аманатами и потребовали бы у местных жителей, чтобы бандитов скрывающихся нам выдали, под угрозой расстрела аманатов… А теперь…
Это не с брызгу Шавлак о Ермолове заговорил. Знает, о чём говорит. Леонид Иванович был человеком книгочейным и о Кавказе, в частности, читал немало. Кое-что, когда расположен был, рассказывал. Стрешнев командира слушать любил. Рассказывал капитан хорошо, красочно. Игорь даже завидовал немного такой образованности и памятливости командира…
– И заметь, старлей, Ермолова они уважают! Потому что силу в нём чувствовали. Силу, последовательность, твёрдость. А либерального скулежа никогда уважать не будут. А мы, вот, болтаемся, как дерьмо в проруби. Никакой последовательности… Только сами же воду мутим…
День выдался жарким, и солнце пекло немилосердно. На прошлой стоянке повезло: рядом оказался пруд. Удалось там отмыться от грязи дорожной, освежиться. А здесь ни единого водоёма поблизости! Не селение, а дыра какая-то… Ещё и снайпер где-то шарахается – ходишь, словно под прицелом… Бронежилет ещё этот чёртов словно целый пуд весит…
Шавлак снял с головы каску, пригладил тёмно-русые слипшиеся от пота пряди:
– Духота…
– Вы бы каску надели, товарищ капитан. А то ведь снайпер… – заметил Стрешнев.
– Раньше смерти не умрёшь, старлей, – отозвался Леонид Иванович.
Ох уж был Игорю этот капитанский фатализм! Вот, и теперь показалось ему, как не раз прежде, что Шавлак не просто смерти не боится, но ищет её… Будто бы специально свой высокий, бледный (даже загар почти его не трогал!) лоб для снайперского прицела открыл, ожидая пули, как избавления… От чего?..
Но не до капитанских загадок был нынче Стрешневу. Неспокойно было на душе у старшего лейтенанта после последних писем из дома. Он уж давно почувствовал в письмах матери что-то «не то», какое-то умалчивание и насторожился. А в последнем письме сообщила она, что отцу «слегка нездоровится». Что означало «слегка нездоровится» догадаться было нетрудно. Об «слегка» и не стала бы писать. Значит, серьёзно болен отец… Да неудивительно это. Стар он, да и сердце давно шалило… И сейчас как нельзя более нужен Игорь дома. Нужен отцу. Нужен матери. А он ничем не может пособить им, застряв в этой дыре … Хорошо ещё жив и здоров дядька Тимофей, брат матери. На него можно положиться: не оставит родных в беде – в семье Стрешневых-Астаховых это не принято было, но исстари утвердилось другое – крепость семьи и поддержка друг друга.
Игорь считал себя человеком вполне счастливым. В его пока недолгой жизни было уже целых две крупных удачи. И первая из них – семья. Каждым своим родственником Стрешнев мог гордиться, каждый из них мог быть для него примером. Как единственный сын, Игорь всегда был окружён большой любовью, не переходившей впрочем границ разумного, а потому не калечившая психику и характер ребёнка, как это бывает подчас.
Деда, донского казака, треть жизни промыкавшегося по лагерям и ссылкам, Стрешнев в живых не застал и знал о нём лишь по рассказам бабки, Евдокии Саввичны. От неё же слышал он и о других родственниках. В частности, о прадеде – казачьем атамане Григории Астахове. Евдокия Саввична, вообще, оказала очень большое влияние на внука. Поскольку мать и отец много работали, то всё своё дошкольное детство Игорь проводил с бабкой, слушая её бесконечные рассказы. Евдокия Саввична пестовала внука энергично, стараясь вложить в него как можно больше, торопилась, точно боялась не успеть, предчувствуя, что недолго сможет быть с ним. В конечном счёте, так и случилось…
Игорь помнил последний день, проведённый с бабкой. Ему было тогда лет шесть. Стоял погожий весенний день. Они гуляли по парку. Игорь резвился, убегал, а Евдокии Саввична делала вид, что пытается догнать его. Под конец прогулки она села на скамейку и, усадив внука на колени, сказала:
– Хочу я тебе, Игошенька, сказать одну вещь. Ты её теперь не поймёшь, вероятно… Мал ты… Но да это неважно. Ты, главное, запомни. Потом поймёшь. Когда-то этими словами напутствовал твой прадед твоего деда, а он мне о том рассказывал… Так, вот, я тебе то напутствие повторить хочу. Всего в жизни много: тяжёлых обстоятельств, несправедливости, зла, дурных людей… А Родина – одна. Власти и времена приходят и уходят, а Родина остаётся. Власть может быть дурна, но не Родина. Никогда не прислуживайся перед первой, но всегда честно служи второй.
А через несколько дней Евдокии Саввичны не стало. Тогда Игорь, в самом деле, не понял её слов, но в память врезались они намертво. И лишь несколько лет назад понял Стрешнев смысл бабкиного напутствия, тогда и выбрал стезю свою. Мама плакала, отец вздыхал, а дядька Тимофей, машинист, всю жизнь водивший поезда дальнего следования (тоже ведь какая профессия – романтика!), похвалил:
– Казак вырос! Батька бы рад был. Жаль, не дожил…
Перед отъездом в Чечню Игорь долго говорил с отцом. Николай Петрович недавно лишь вышел на пенсию, хотя в этом году стукнуло ему семьдесят три года. Сердце давно подводило Стрешнева-старшего, уже и инфаркт был восемь лет тому назад, когда развалился Союз (не выдержал старик такого удара), но он перемогался до последнего и вышел на заслуженный отдых, лишь уступив давлению жены и сына. В тот день Николай Петрович вдруг стал вспоминать свою молодость, о которой прежде рассказывал мало. Вспоминал, как экстерном закончил школу, чтобы уйти на фронт, но война в тот момент как раз и закончилась. Радовался тогда Николай Петрович вместе со всеми, но и грустно ему было, что не успел «фрицу вжарить». А через несколько дней после Победы пришла им с матерью похоронка на старшего брата, погибшего при взятии Берлина. Каково это – погибнуть на самом исходе войны, когда уже все тяготы пройдены, и до Победы – меньше шага?.. И всю жизнь потом Николай Петрович чувствовал себя виноватым перед братом и другими сверстниками, погибшими и выжившими, что не было его с ними в окопах, что не горел с ними в танках, не полз по болотам… И жил, как в песне, «за себя и за того парня», работая на износ…
– Думал я, Игорь, что уж моим-то детям войны не видать… – говорил отец. – Да и все мы, наше поколение, так тогда думали. Думали, что после такой страшной бойни, после таких жертв… Что уже вперёд на многие годы, на века выплатило наше поколение этот кровавый оброк… Ан ошиблись… Страшно нам с матерью тебя отпускать… Но удерживать тебя я не стану. Ты, если в стороне останешься, потом всю жизнь себя казнить будешь. Что другие там кровь проливали, а ты уклонился… Ни Стрешневы, ни Астаховы от своего жребия не уклонялись. Можно сказать, что это наш семейный девиз: «Не уклоняюсь!»
– Хороший девиз, батя! – улыбнулся Игорь. – Надо будет вывести его на чём-нибудь. Чтоб на всю жизнь!
И не уклонялся старший лейтенант Стрешнев. Просто не умел уклоняться, изворачиваться, сгибаться. Он и в школьные годы был таков. И споры мальчишеские разрешал Игорь часто в бою: иногда один против нескольких человек. Возвращался домой в ссадинах и синяках, с носом разбитым к ужасу матери, опасавшийся, что сын станет хулиганом. Но Игорь наоборот сделался грозой хулиганов, которые, неоднократно получив серьёзный отпор, предпочитали обходить Стрешнева стороной…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
