Текст книги "Летопись дел времён Иоанна Грозного"

Еремей понимал, что иногда ему везет, обстоятельства вывели на Микульского. Наконец поляк, который отслеживает русских отъезжиков, материализовался. Стало быть, скоро будет найден англичанин. С другой стороны, сильно огорчало, что в руках пана оказалась Барбара. Ведь уловка с переодеванием вскроется быстро и тогда девушку ждут муки или смерть. С этим невозможно смириться. Так думали и остальные.

Иржи организовал поимку нового ворона, дикого, неручного коим стал Кремер. Бруно и Серж наплели силков, расставили на поляне и разложили кусочки мяса. Воронье покружило над приманкой, пригляделось и накинулось на еду. Сожрали все до последнего кусочка и улетели. То ли силки оказались негодными, то ли воронье умным. После этой неудачной охоты Анна раздраженно сообщила, что мяса у нее больше нет. Остался только сыр. Тут за дело взялся Еремей. С помощью хитрых петель он сплел из ниток сеть – путанку. Со второй попытки попался крупный ворон. Его завернули в тряпицу, поместили в корзину и накрыли крышкой. Одни нарезали прутья, другие плели клетку. К вечеру ворона переместили в новое жилище. По-прежнему птица клевала пальцы своим дрессировщикам, издавала противные звуки и наотрез отказывалась от питья и еды.

Иржи сбрил усы и бороду, надел яркую шелковую рубаху, венгерский полушубок. На голову водрузили тюрбан, сапоги взяли из реквизита. Лиловые, узорчатые, но не надежные, в них можно было только красоваться. Смешение традиций в одежде позволяли Иржи представляться кем угодно.

Он долго стучался в ворота. Открыл их охранник, помахал палкой, потом начал мычать. Откуда-то взялся другой, говорящий. Его интересовало имя посетителя, из какой он прибыл страны, зачем приехал в Польшу.

– Люди твоего хозяина два дня искали птицу, нашел ее я. Спроси у хозяина, надобно или нет.

– Кто ты такой?

– Ты дурак? Хозяину нужна птица, она у меня есть, иди скажи об этом. Считаю до трех. Раз…

Иржи уже думал, что его затея провалилась. Мысли забегали в поисках других вариантов. Вдруг из кустов вышел господин приятной наружности, лет сорока-сорока пяти. Судя по тому как вытянулись в струнку охранники, это был сам пан Микульский.

– Тут ворон, – Иржи поднял клетку на уровне глаз, – твои люди его искали. Я нашел первым, плати деньги, забирай птицу.

Тодеуш от такой наглости чуть не захлебнулся собственной слюной. Скомандовал охране отнять птицу, а наглеца выкинуть за ворота. Иржи не сдавался:

– Правильно советовали не делать тебе добра! Предупреждали, да я не послушался! Пойду расскажу людям, как пан Микульский платит за добро.

– Откуда узнал мою фамилию? Как нашел мой дом?

– Только ты появился на торжище, народ сразу возбудился. Твое появление связали с ожиданием плохого. Так оно и вышло. Ты конечно разбирайся с гадальщиком, а я чуть свой хребет не переломал. Птица так спряталась, что пришлось через чердак лезть на крышу.

– Ты откуда будешь, из каких краев?

– Купец я из Молдавии. Слышал про такую страну? Коль сегодня сила на твоей стороне, забирай птицу и прощай. Только скажи, чем тебе так насолил гадальщик? Ты лишил его не только заработка, но и свободы.

Не дождавшись ответа, Иржи поставил клетку на землю и пошел к воротам.

– Ладно, бери птицу и иди за мной, вынесу деньги, – снизошел поляк.

Когда двигались к особняку, Иржи считал шаги. Напротив дома стояла беседка. Расстояние от особняка до забора с правой стороны составляло шагов двести, слева как и спереди располагались фруктовые деревья, в основном яблони. Что находилось сзади дома определить было невозможно, но, судя по доносившемуся запаху, там работала пекарня.

Пан Микульский принес мешочек с монетами. Иржи заглянул во внутрь и увидел одни медяки.

– Богатый дом, образованный хозяин, тишь да гладь, но тут процветает жадность. Торговый люд меня спросит сколько пан заплатил за птицу, предъявлю эти монеты, но могу и соврать, если скажешь, чем тебе не угодил гадальщик. Народ от меня ждет новостей.

– Ты наглый. У этой птицы, – он пальцем указал на клетку, – кличка, как имя одного важного вельможи. Плохо, когда ворон и уважаемая персона откликаются на одно и то же. Ступай прочь, но помни, ты обещал слово держать.

Иржи двинулся в сторону выхода. Тодеуш посмотрел вслед и ему показалось, что подошва правого сапога гостя оторвалась, но это уже не имело никакого значения. Тодеуш взял клетку и пошел в камеру, где содержался гадальщик.

– Ну ка, Мигель, покажи мне как ловко ты обманываешь людей. Твой ворон прискакал, доставай свои цветные карточки.

Барбара устала от неизвестности, ее волновала безысходность положения. Где она? У кого находится? За какие грехи? Что ее ожидает? Главное – поддержки или совета ждать неоткуда. Силы прибавил взгляд на ворона. В клетке сидел явно не Кремер. Мысли забегали с неимоверной быстротой.

– Птица в неволе работать не станет. Для гадания нужно, чтобы Кремер видел небо.

Тодеуш не мог не поверить мальчишке. Худая фигурка, ангельский голосок, ясный взгляд вызывали жалость и полное доверие.

– Пошли в сад. Надеюсь там неба будет достаточно для твоей птицы.

На улице Барбара открыла крышку, которая закрывала сплетенную из прутьев клетку. Ворон повертел головой и сел на край корзины. Потом, как бы прикидывая свои возможности, помахал крыльями. Вдруг оттолкнувшись лапами сразу набрал высоту.

– Он же улетит, держи его! – забегал вокруг клетки Тодеуш.

– Просто Кремер опасается за меня, птица поняла, что мне грозит опасность и улетела.

– Куда-куда улетела эта тварь? Я заплатил за нее деньги.

– Уверена, он будет ждать около торжища.

Ворон в это время летел в сторону леса и ругал себя насколько хватало злости:

– Повелся на запах сыра, будто сыра никогда не пробовал. Видел же, что наземные существа что-то замышляют. Понимал, что раскладывают кусочки не по доброте и не из-за любви. Но запах взбудоражил весь организм. Да и другие птицы уже приземлились и вовсю клевали проклятый сыр. И мне, старому дураку, за сто лет проживания с наземными существами пора научиться уму разуму.

Глава десятая

Иржи со всей командой обсуждал способы подхода к поварихе Микульского. Самым простым и единственным было бы знакомство с ней на рынке. Отследить женщину от ворот до рынка поручалось Сержу и Бруно, остальное Анна брала на себя.

Вместе с тем арестантку уже везли на торжище в сопровождении двух охранников. Барбара долго выбирала место, куда якобы должен прилететь ворон. Наконец, она увидела знакомую женщину, торговавшую платками, шалями и накидками. Та узнала гадальщика и понимающе кивнула. Присутствие двух мордоворотов бросалось в глаза и говорило о многом. Барбара дернула за рукав идущего спереди охранника и указала, дескать стоять надобно в этом месте. Глядя на небо, она обратилась к торговке:

– Я попала в беду, помогите! Кивните, если согласны. Или скажите на словах, охранники глухонемые.

– Ты мне нагадал добро и оно сбылось, но денег тогда не взял за гадание. Благодаря тебе теперь денежки завелись…

Барбара уже пожалела, что сообщила о глухоте своих сопровождающих. Перебила спасительницу и попросила ее приготовить три длинных платка, а также отвлечь внимание соглядатаев.

Тут же платки оказались за спиной Барбары, а через некоторое время к мордоворотам подошел дядька и стал предлагать баранки и бублики. Делал это так умело, что парни стали пробовать его изделия и тыкать вверх большими пальцами. Когда охранники повернулись к арестанту, его след уже простыл. Парни побежали по торговым рядам, а яркий цветастый платок легкой девичьей походкой семенил к выходу.

Гнев пана Микульского обрушился на охранников снежной лавиной. Приблизиться к стихии мог только ненормальный, а уж вмешаться не отважился бы даже самый смелый рыцарь. Казалось минула вечность, когда словарный запас Тодеуша пошел на убыль. Но здесь же по вынесенному приговору каждый получал двадцать ударов плетью и лишался порции кальвадоса сроком на один год. Тодеуш решил отложить все дела в сторону. Обосновался в гостевой палате, где недостатка в горячительных напитках никогда не было. После принятия дозы Тожеуш пересмотрел свое отношение к случившемуся и успокоился.

Когда приехал сэр Кенингтон, то застал партнера в состоянии глубокого сна. Желание употребить все известные ругательства перешло к англичанину. Только что полученная депеша из Лондона требовала осознания и выработки срочных мер. В письме сообщалось о болезни московского царя, его полном недомогании, граничащем с беспамятством, об обсуждении боярами претендентов на царский трон.

Действительно, Москва погрузилась в полную тишину. Спустя время после взятия Казани, Иоанн занемог так, что опасались его кончины. В завещании он назначил своим наследником недавно родившегося сына Димитрия. Стало быть, до вхождения в возраст страной будут управлять ближайшие родственники жены царя, бояре Захарьины.

В свое время Елена Глинская, мать Иоанна, расправилась с братьями умершего мужа Великого князя Василия III. Младший брат Старицкий Андрей оставил после себя сына Владимира, ровесника Иоанна. В настоящее время Владимир Андреевич Старицкий находился в полном здравии и являл собой образец доброты и образованности.

Находясь на смертном одре, московский царь обратился к ближним боярам с такими словами: «Кто не хочет служить государю – младенцу, тот и большому служить не захочет, и если мы вам не надобны, то это на ваших душах».

Отец царского любимца Алексея Адашева окольничий Федор высказался за всех: «Твой сын еще в пеленках и властвовать за нами будут Захарьины. А от бояр в твое малолетство мы видели многие беды».

Сильвестра и Адашева, самых влиятельных и толковых советников царя, причислили к государевым супротивникам. Подозрительность и опасливость улеглись было в душе царя, но вдруг заговорили в нем с новой силой.

Организм царя победил болезнь и пришло время исполнять обет, данный во время бессилия. Царь с женой и сыном Димитрием поехал на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. Трудная дорога унесла жизнь младенца, сын Димитрий умер. В 1560 году скончалась любимая супруга Анастасия. Этим воспользовались недруги, решили добить Сильвестра и Адашева. Запустили слух, что они извели своими чарами государеву жену. Подобные обвинения казались беспочвенными, но клеветники продолжали нашептывать небылицы: «Они держали тебя как в оковах. По их приказу ты пил и ел, они во всем не давали тебе воли, не давали людей твоих миловать, царством владеть. Если бы не они при тебе были и не держали тебя в узде, то ты владел бы теперь почти всею вселенной. Теперь, когда ты отогнал их от себя, то пришел в свой разум, открылись твои очи, смотришь свободно на свое царство и управляешь им».

Суд над Сильвестром и Адашевым провели заочно. Первого сослали на Соловки в монастырь, второго заключили в Дерпте, где он вскоре умер от горячки. Но царю доложили, что Адашев не пережил разоблачения и принял яд.

Хотел царь быть настоящим самодержцем, но оказался рабом собственных страстей. Новые советники были людьми своекорыстными, ничтожными по уму, мелкими по чувствам. Уважать подобных царь не мог. В душе может быть презирал их, но они умели потакать его страстям и склонностям, умели играть на его самолюбии, успокаивать тревоги совести. Похотливый, непостоянный нрав царя требовал перемен ощущений, разгула и потех.

Весть о болезни государя дошла до Еремея с опозданием, когда угроза смерти уже миновала. Но он об этом не знал и что-то подсказывало – данное царем задание остается в силе. Ситуация с Барбарой закончилась благополучно, но Еремей не оставил желания познакомиться с кухаркой пана Микульского. Это была единственная возможность узнать про англичанина.

Немка Марта Кюгельляйн приценивалась к капусте. Сдавливала кочан руками, и как бы взвешивала его, определяя вес. Подобные премудрости были Еремею незнакомы, и он попытался использовать их для знакомства с кухаркой. Немка фыркнула и разродилась непонятными выражениями. Подобное Еремея не остановило. Дождался, когда она перешла в рыбные ряды, снова приблизился. Достал серебряную монету и положил к ногам кухарки. Тронул ее за рукав и, указав пальцем спросил по-русски: «Не твоя?». Женщина моментально сообразила и среагировала положительно. Схватила монету, спрятала моментально в карман и произнесла: «Данке, данке». Было непонятно, то ли она приняла правила навязанной игры, то ли строит из себя дуру-растеряшу. Еремей дождался, когда кухарка переместится в ряды соли и перца, повторил трюк, но уже с золотой монетой, взятой из своих стратегических запасов.

– Не твоя? – снова спросил он, указывая пальцем.

В глазах тетки проснулся интерес, неожиданно она по-русски произнесла: «Спасибо!».

– Нам бы поговорить, займи своего мордоворота чем-нибудь, – сказал ей Еремей.

Кухарка жестами отослала охранника прочь.

– Говори, что надо, только быстро. Надеюсь, ты понял, что я женщина дорогая!

– Не дороже денег! Говори все, что знаешь про англичанина. В долгу не останусь.

Женщина без всяких колебаний, будто читая текст, выпалила:

– Генри Кенингтон из Лондона. Не пьет, воспитан, обходителен, но не по женской части. Любит соленые огурцы и сало. Давай еще золотой.

Еремей достал еще одну венгерскую монету, сунул кухарке в карман и спросил:

– Кто еще живет в усадьбе?

– Еще восемь человек, королевские отступники. Одних отвозят, других привозят.

– Откуда знаешь по-русски?

– Отец служил у вашего князя Василия. Фамилию Кюгельляйн еще помнят. Если будут вопросы, приходи на рынок.

Еремей представлял риски своих действий. Понимал, что контакт с кухаркой может стать достоянием Микульского. Представлял, что тот может связать воедино эпизод со Звонаревым, разговор с Мартой и бегство Мигеля – Барбары. Последнее сильно ущемило самолюбие польского пана. Шутка ли, нищий подросток обвел вокруг пальца знатока человеческих душ. Еще хорошо, если Микульский не объявит в розыск молдаванского купца.

Было обидно, что приблизившись к цели своих странствий, нужно с особой осторожностью делать следующий шаг. Еремей уже придумал как он поступит дальше, но Иржи обрушил на него поток неожиданных новостей.

– Знаешь, что Звонарев и его привратник в команде стражников рыщут по всем людным местам Кракова. Они ищут некто Еремея. Собирают вокруг себя толпы зевак и сказывают твои приметы.

– В этом случае мне нужно покинуть вашу дружную компанию и уходить как можно дальше и быстрее.

– То, что книгопечатанье искусно придуманная сказка, я понял уже давно. Кто ты на самом деле, остается лишь догадываться. Уверен в одном, ты выкрутишься из сложившейся ситуации, но моя главная проблема – это Барбара. По моей прихоти она вышла на люди и преобразилась в гадальщика. Кто тогда мог подумать, что Кремер – это имя знатного вельможи, близкого к королю.

– Вельможа так бы не поступил, он скорее сразу королю пожаловался бы. Думаю, что обиженный лишь иногда видит его величество: как цирюльник или бродобрей.

– Может ты и прав, но Барбару воочию видело много народу, теперь воевода обращается к люду с посулами крупного вознаграждения тому, кто укажет на место нахождения Мигеля. В итоге, ни Барбаре, ни тебе не след показываться в городе, да и вообще лучше всего бежать из Польши.

– Ты хочешь, чтобы я ушел вместе с Барбарой?

– Не только. Я жду гарантий, что ты ее не бросишь и дашь ей вторую жизнь. Понимаю, что возвращаться надо на Русь, уверен, в Германии тебе делать нечего.

– Путь не ближний, – Еремей пытался затянуть разговор, поскольку не был готов к такому повороту.

Но Иржи обдумал все пути отступления, как того требовала обстановка.

– Мы вернемся в Косушку, оттуда подойдем к рубежам Руси, там и расстанемся. Только ответь честно, ты уверен, что тебя дома примут? Поговаривают будто у вас новые порядки, будто царь Иван впал в подозрительность.

– Откуда мне знать, как там дома! Прошло много времени. Приеду, узнаю.

– Помни, с тобой Барбара. Она мне как дочь. Хочу, чтобы ты считал ее своей младшей сестрой.

– Сделаю все, что от меня зависит. Не меньше твоего желаю дать ей вторую жизнь. Но сперва надо перейти границу. Ты знаешь тайные тропы?

– Зачем нам тайные тропы? Пойдешь туда, где стражники патрулируют дороги.

– Не понял тебя.

– Засечем время прохождения патрулей и сунетесь тогда, когда стражники отойдут подальше. Они особого внимания на тех, кто бежит в Московию, не обращают. Местность, куда вы попадете, имеет одну дорогу, ведущую к православному храму Успения Богородицы. Там спросишь отца Варлаама и передашь ему мои слова, кои скажу позже.

– Ну, ты, Иржи, даешь! – удивленно сказал Еремей, – меня отгадал, а я до твоей сути не добрался.

Еремею и Барбаре повезло. Отец Варлаам пристроил их к обозу, идущему в Иосифо-Волоцкий монастырь. Их обрядили в монашескую одежду и без проблем они добрались до места назначения.

Пока ехали по родной земле, Еремей ощущал душевный подъем, чувствовал себя дома. В монастырь приехали уже ночью, а утром отправились в Волок Ламский. Еремей надеялся на помощь воеводы. Именно он без проволочек мог бы отправить личного порученца государя в Москву. Но ситуация на Руси, действительно, изменилась. Еремея и Барбару поселили в отдельную путевую избу и приставили охрану. Пришел дознаватель и начались расспросы. Еремей уловил настороженность и спросил напрямую, в чем подозревают его и Барбару. Дознаватель попытался уйти от прямого ответа, начал рассуждать о сложностях в отношениях королевства польского, княжества литовского с Московией. О попытках врагов царя Ивана Васильевича отравить его, навести порчу, навредить близким. Через день привели толмача и стали опрашивать Барбару. Тем временем воевода написал письмо окольничему государя, своему родственнику. В письме сообщал о двух задержанных, одном русском по имени Еремей и польки по имени Барбара.

В большей части письма он излагал свои подозрения по поводу этих людишек в подготовке покушения на царя. В Москву послал срочного курьера и стал ждать его возвращения. Родственник быстро прислал ответ. Приказывал добиваться от арестованных признания в крамоле и сообщать о ходе дознания каждую седмицу.

Еремей сильно напрягся, когда его на седьмой день перевели из избы в тюрьму, точнее в подземную клетку без окна с деревянным лежаком и кадушкой для отхожих дел. Он представил в каких условиях может оказаться Барбара и ему стало страшно. Дознаватель пришел через день гордый и уверенный. С ехидной улыбкой посоветовал:

– Тебе лучше сразу признаться. На дыбе признаешь любую крамолу, но после нее люди сами просят смерти. Соображаешь?

– Хочешь посоветовать идти на плаху в добром здравии?

– Хочу предложить без мук рассказать, как ты и твоя подруга готовились навредить нашему царю или его близким.

– Ты меня убедил в разумности признания. Но дай мне время решиться на этот шаг. Хотя бы два дня. Только обещай, что за это время не будешь трогать мою напарницу.

– Мне надобно посоветоваться, окончательно скажу завтра. Но как бы то ни было, твои два дня уже пошли.

Когда Барбару поместили в темницу, она поняла, что провидение Иржи начинают сбываться. За время скитаний Еремея по чужой стране, на Руси произошли некие изменения. Его связь с царем Иваном прервалась, или сам царь уже не верит своему порученцу. В ее камере располагалось окно, но с вделанными металлическими прутьями крест накрест. Они внушали ужас и отбивали всякое желание подходить к окну.

Еремей думал всю ночь и его внимание остановилось на страстном желании начальника отличиться по службе. Это рвение невозможно было спрятать под мохнатыми бровями и опущенными вниз уголками губ. Дополняла хронический гипертрофированный карьеризм привычка отводить взгляд при разговоре. Еремей в своем плане сделал ставку на знакомых стрельцов, несущих службу на Тверской заставе. Конечно многое меняется, но кто-то из знакомцев остался на этом посту. Других вариантов у него не было. Постепенно Еремей начал признаваться. Он сообщил дознавателю, что очередным этапом в крамоле против царя, была его встреча с секретным человеком из числа стрельцов на Тверской заставе. Тот должен был передать Еремею яд и сопроводить его в Кремль, в царские палаты.

Когда дознаватель дрожащим голосом доложил об этом воеводе, у того из глаз потекли слезы гордости за самого себя.

– Ты пока об этом никому не сказывай. Мы с тобой вдвоем воровское гнездо накроем, и государь нас за это пожалует. Возьми стражников человек десять, нет, лучше двадцать и арестантскую карету. Скачите в Москву к Тверской заставе. Людей спрячь, но чтобы могли быстро выйти из засады. Арестанта посади на видном месте и будь рядом. Понял?

– Так я побежал готовиться!

– Старайся, твое прилежание и честность даром не пропадут!

Тверская застава выглядела обветшало. На одном пятачке располагалась казарма, пошлинная изба и две будки справа и слева от дороги. Где дознаватель спрятал своих людей, Еремей не видел. Его же посадили в пошлинной избе у печки. На лавке кроме него сидел только один монах. Дознаватель занял место напротив у окна. Сколько времени прошло, счет никто не вел. Иногда мелькали какие-то люди, и Еремей открывал глаза в надежде увидеть знакомого стрельца. Стало темнеть и дознаватель начал терять терпение. Вставал или ходил по избе, смотрел в окно и не надолго выходил на улицу. Вдруг кто-то назвал Еремея по имени. Перед ним стоял тот стрелец, который в свое время изображал заморскую принцессу. Повзрослевший, раздавшийся в плечах с аккуратной бородкой и пышными усами, он сохранил все те черты, по которым можно узнать человека. Старые знакомцы пожали друг другу руки и обнялись. Но благость встречи прервал крик дознавателя. Он орал, отдавая команды, при этом потирал руки. Стрелец опешил от таких выходок незнакомого мужика и выкрикнул дежурного. В избу уже набилась дюжина стражников, но их стали подпирать стрельцы.

– Еремей, кто эти люди, они что с ума съехали? Дам команду и от них следа не останется!

– Не торопись! Я пробираюсь из Польши в Москву, но воевода Волока Ламского признал во мне крамольника с заданием убить государя.

– Шутишь?

– Мне не до шуток! Скажи, ты мог бы лично передать Иоанну Васильевичу, что Еремей ждет его указаний в Волоке Ламском.

– Сам я доступа к государю не имею. Но рында, личная охрана царя, мне поможет. Давай я тебя домой отвезу! На этих, – он показал на дознавателя, – внимания не обращай.

– Нет, я вернусь в Волок Ламский, у меня там остался товарищ.

– Ну, прощевай, все исполню в лучшем виде и лично привезу ответ.

Дознаватель почувствовал себя между двух огней. Выходило, что Еремей – самый настоящий порученец государя. В том он только что убедился. Посему воеводе не поздоровится. Но воевода мужик верткий, со связями в столице. Может еще с наваром оказаться за бережливость царской жизни, а он, рядовой дознаватель, окажется крайним.

Для начала дознаватель решил пригласить Еремея в свою карету, завести добрый разговор и подружиться с парнем. Собрав все добродушие воедино, подчинив свою мимику очаровательной улыбке, он весьма пространно сформулировал предложение, даже пообещал скрасить дорожное утомление фляжкой доброго вина. Фляжку Еремей тут же отобрал, а от езды в одной карете отказался. Но цветочки кончились и начались ягодки, когда о происшедшем узнал воевода. Он ударил дознавателя кулаком по лицу, потом схватил палку и стал охаживать его по спине.

– Ты меня втянул в нестроения, опозорил перед двором, лишил доброго имени.

– Я только докладывал в чем признавался арестованный, – попытался оправдаться дознаватель.

– Может сам все и придумал. За отличие по службе родную мать продашь.

Воевода в ночь выслал в Москву к родственнику гонца. В депеше изложил все события. К обеду получил ответ. Родственник вспоминал детскую кличку воеводы и подчеркивал, что «выпуклым» его дразнили не зря. Он и теперь хотел выпятиться. Заканчивалась депеша отказом в помощи и пожеланием доброго здоровья.

Еремея и Барбару перевели из темницы в ту же избу. Через четыре дня прибыл отряд кремлевских стрельцов и Еремея вместе с Барбарой повезли в Москву.

В царские покои Еремей вошел в сопровождении рынды. Иоанн сильно постарел. Обострились черты лица, в движениях наблюдалась заторможенность, появилась привычка теребить пальцами свою одежду.

– А, Еремеюшка, ну проходи, садись!

– Государь, прости меня за ради Бога, но твое задание не сумел исполнить до конца, – начал было говорить порученец.

– Об этом после. Скажи-ка наперед, о чем вы в свое время шептались с Лешкой Адашевым? Не по мою ли душу худое затевали? Лешке проще, он не вынес душевных мук и принял яд. А тебе тут не повезло. Держи ответ.

– Не мог Адашев супротив тебя, государь, худое затевать! Даже думать не мог! Готов своею жизнью поклясться за него! Сам я гнева не боюсь. А вот несправедливость может сломать любого, довести до петли или заставить яд принять, как это сделал Алексей.

– Тогда скажи честно, предан мне или как многие не жалуешь. Не примкнул ли к супротивникам на той стороне у врага лютого.

– Терпел голод, холод, ходил по острию, чтобы задание исполнить.

– Ну тогда сказывай все по порядку. Время у меня имеется. А у тебя пока не знаю.

Царь нехорошо засмеялся, потом наложил на себя крестное знамение, расправил бороду и ладонь поставил под подбородок, дескать, давай, ври, добрый молодец. Царь слушал Еремея недолго, прервал его и заявил:

– Сам сею сказку сочинил, аль поляки помогли?

– Государь, на крыльце сидит девушка, полька. Со мной пришла, ибо нашим врагам сильно насолила. Расспроси ее! Только надобно толмача кликнуть, по-русски она не разговаривает.

Царь повернул голову к рынде и попросил того из избы позвать дьяка Похлебина, знатока польского языка, а с крыльца велел привести девушку.

– Попроси ка, Похлебин, красу-девицу поведать нам про знакомство с Еремеем. Да подробно, с мелочами.

Похлебин перевел. Барбара заговорила. Время от времени она останавливалась, чтобы дьяк мог сделать перевод. Еремей задумался о переменах, которые произошли в царе.

К реальности его вернул голос Барбары:

– Я не говорила, что говорит он. У меня не было слов «деньги, лошадь, терем, любовь».

Иоанн побледнел и спросил у Похлебина по какой причине он врет.

– Государь, у тебя и так забот навалом! А с этими надо разбираться и разбираться. Проще чик и никаких проблем!

– Змий подколодный, ирод! Греховодник! После с тобой разберусь, вон отсюда.

Привели другого толмача и после рассказа Барбары, настроение царя изменилось. Он выслушал отчет Еремея, отпустил его по добру по здорову домой и велел ждать царского решения.