Текст книги "Звезда"

Я мчался по улице на автопилоте, в мыслях кроя своих одноклассников на чём свет стоит. Только злость и не давала мне раскиснуть, заглушая боль. А мне было ой как больно, только в этом я и самому себе не желал признаваться.

Дома мать снова завела шарманку по поводу сорок восьмой школы. Пока гулял, она заготовила целый список доводов, но я даже слушать не стал, сразу же согласился:

– Ладно, пусть будет сорок восьмая. Мне вообще пофиг.

Она аж онемела от удивления.

После сегодняшней встречи с нашими мне и правда было всё равно. Или нет, не всё равно. Наоборот. Я не хотел их видеть. Никого и никогда.

6

Ужас в том, что мать вздумала провожать меня до новой школы. Я грозил, что вообще не пойду, но её так просто с толку не сбить. В итоге пришли к компромиссу: она пойдёт следом, будто не со мной. Понаблюдает со стороны, а потом тихонько удалится.

Сорок восьмую я мало-мальски знал. Здесь как-то проходили районные соревнования по баскетболу. Спортзал у них вполне себе годный, просторный и оборудованный неплохо. Впрочем, тогда это им не особо помогло – их команда продула почти всем, насколько я помню.

По наставлению матери первым делом я сунулся к завучу, Ирине Борисовне. А та уже препроводила меня в учительскую.

– Вот, Валентина Ивановна, ваш новый ученик, Олег Решетников, пришёл из двенадцатой. Я вам в пятницу говорила.

Новая классная мне не понравилась с первого взгляда. Лицо землистое, дряблое, почти безгубое. Вместо рта – узкая полоска, прорезь вниз дугой. Волосы с проседью, короткие и прилизанные. Не знаю, что за причёска, но в точности как у Мымры из «Служебного романа», до её преображения, естественно. А руки! А ногти! Точно колхозницу с поля подобрали и в школу привели. Про костюмчик я и вовсе молчу, учителя вообще не часто одеваются по моде, но здесь просто караул!

Но дело даже не в том, что она была некрасивой, старой и вообще больше смахивала на мужика, чем на тётку. Главное, она источала дикую злобу. И эта озлобленность сквозила в выражении лица, в интонации, во взгляде – во всём. У неё буквально на лбу огромными буквами было написано, что она измотана, давно плюёт на свою внешность, всегда и всем недовольна, ненавидит свою работу и, по большому счёту, жизнь. Таким как она категорически противопоказано идти в педагоги, и не только потому, что они заведомо внушают антипатию к своему предмету, но ещё и потому, что в каждом ученике они видят не личность, а источник дополнительных проблем.

Вот и на меня она зыркнула с сомнением и неприязнью. Ничего такого не сказала, но во взгляде явственно читалось: «Ещё один на мою голову!»

Мы вышли из учительской.

– У вас сейчас физика. Третий этаж, сорок второй кабинет. Не отставай! – скомандовала она.

Ну и голос! Ё-моё! С таким голосом самое то орков в мультиках озвучивать!

Она твёрдо, по-солдатски зашагала по коридору.

Здрасьте-сядьте-ваш-новый-одноклассник-Олег-Решетников-до-свидания

Церемония знакомства с классом закончилась, и брутальная мадам удалилась. Я облюбовал заднюю парту у окна. Идеальное местечко: сам не на виду и весь класс как на ладони. Да и на уроке скучать, глядя в окно, веселее. Впрочем, на меня всё равно оборачивались и косились.

Быть новеньким мне ещё не доводилось, если не считать того времени, когда Палыч взял меня в клуб, но там всё совсем по-другому и адаптация происходит мигом. В школе сложнее. Класс – это как маленькое государство. В каждом – свои лидеры, своя политика, свои традиции. Просто прийти новичком и поздороваться – мало. Надо ещё суметь проникнуть, обустроиться, стать своим, а то так и будешь топтаться у обочины. А чтобы стать своим, нужно понять, чем дышит коллектив, чем живёт.

Если ты варился в этом киселе с самого начала, то едва ли замечаешь подобные нюансы. Кажется, что класс как класс. Учатся, ссорятся, дружат, дерутся – всё как у всех. Так и я думал раньше, а сейчас… даже не видел – чувствовал, здесь совсем иначе, чем было у нас, незнакомо и чуждо. А вникать в их кухню совершенно не хотелось. После минувшей пятницы я как-то разуверился в дружбе одноклассников. Да и вообще хандра напала. Ничего не хотелось. Ни-че-го.

Зато физичка – Ольга Николаевна – любо-дорого смотреть. Не старая и симпатичная, грудь, ножки – высший класс. Я даже слушать её начал.

– Кто расскажет, при каком условии возникает индукционный ток?

Класс, само собой, молчал. Вот и плюс обозначился – первое время хоть спрашивать меня не будут.

– Желающих нет? Что ж… тогда…

Она склонила голову и смотрела на учеников исподлобья. Глаза круглые, зелёные. Чёрные брови вразлёт. Прямо как хищная птица на охоте.

– Болдин!

Из-за парты вылез мелковатый пацанчик, навскидку – мне по грудь. Но плотный такой, коренастый – крепыш, одним словом. Я окрестил его Мужичок-с-ноготок.

Он усиленно морщил лоб, изображая накал мысли, нашёптывал себе под нос, но так и не разродился ответом.

– Что, Болдин, опять не готов? Год только начался, а ты уже… Садись, ставлю двойку, пока карандашом. Если не исправишь до конца недели, поставлю ручкой.

– Тогда нам ответит… Виляев.

Виляевым оказался длинноволосый парень, что сидел прямо передо мной. Лица его я не видел, но со спины – типичный хипстер. Он тоже что-то промычал-прожевал нечленораздельное, получил пару карандашом и уселся на место.

– Я гляжу, вы никак в учёбу не можете включиться. Смотрите, как бы в конце года плакать не пришлось.

Кто-то негромко хмыкнул, однако, по всему видать, класс не ерепенистый. Или же у физички здесь авторитет. Она тем временем продолжала охоту за головами:

– Чибисов!

И тут я чуть со стула не упал, потому что с соседнего ряда поднялся белобрысый паренёк, тот самый, с которым несколько дней назад мы ехали в электричке, когда торчок подрезал у меня портмоне. Вот так сюрпризец!

Мой знакомый оказался в теме и без запинки начал шпарить прямо как по учебнику:

– При изменении магнитного поля возникает индукционный ток…

Сам не знаю почему, но, увидев его, я вдруг обрадовался. Собственно, почему не знаю? Это ведь как на чужбине встретить земляка, тогда сразу чувствуешь себя увереннее, комфортнее, типа один в поле не воин, а вместе – уже ого-го!

Я силился вспомнить его имя, но без толку. Правда, не долго пришлось терзать память – зеленоглазая физичка улыбнулась и совсем другим тоном сказала:

– Садись, Максим, пять.

Точно! Максим, Макс…

Он тоже меня запомнил и узнал: присев, метнул в мою сторону робкий взгляд. Я подмигнул, и белобрысый застенчиво улыбнулся. Да уж, с ним никакого ого-го не выйдет. В родном классе он и то держался скованно. Нет, даже пришибленно.

Затем Ольга Николаевна приступила к новой теме. В физике я не смыслю ровным счётом ничего, так что уже с третьего предложения меня стало клонить в сон. Вся эта дребедень – индукция, магнитный поток, гальванометр, правило Ленца – действовала как гипноз. Белобрысый внимал каждому слову и записывал в тетрадь. Таких добросовестных я высмотрел ещё человек десять. Хотя, может, они и не формулы выводили, а играли в какой-нибудь «Ход конём» или «Числа». Ну а остальной народ, как и я, боролся со сном.

Прозвенел звонок. Физичка продиктовала домашнее задание и отпустила всех, кроме меня. Задержала ненадолго, спросила, что проходили, по какой программе занимались и как вообще у меня обстоят дела с физикой. Я чистосердечно признался, что физика для меня – терра инкогнита. Она для виду посокрушалась и отпустила на все четыре стороны. Всё это время, оказывается, белобрысый поджидал меня в коридоре за дверью.

– Здорово! – я пожал ему руку. – Значит, ты в этом классе учишься?

Он кивнул.

– Бывают же совпадения!

– Да, – разулыбался он.

– Ты в физике сечёшь?

– Ну…

– А я как-то не особо. А в этой школе давно учишься?

– С первого класса.

– Значит, будешь моим гидом. Показывай давай, где тут у вас что.

Тогда он и вовсе расцвёл.

На следующем уроке Макс подсел ко мне. Я сам предложил, и он с готовностью переехал. Я-то думал, вдвоём будет веселее, но куда там! Белобрысый проявлял крайнюю степень сознательности, причём на всех предметах. Сколько ни пытался его разговорить, самое большее – кивал или отвечал односложно, и снова всё внимание на доску, на учителя, в учебник. Типичный ботан.

Достучаться до него удалось только на уроке химии, и то потому, что у химички, Натальи Леонидовны, вышла какая-то нестыковка с расписанием. Она озадачила нас самостоятельной, а вместо себя посадила молоденькую лаборантку, которой всё было фиолетово, хоть на парте танцуй. Она уткнулась в планшет, а дикий гвалт, поднявшийся сразу, как ушла химичка, её вообще не трогал. Впрочем, как сказал бы Серёга Шевкунов, рабочий шум – это нормально. Народ переговаривался, искал решения сообща. Шелестели учебники. Пиликали сотовые. Только две последних парты на соседнем, втором ряду не суетились. За одной из них сидел рослый чернявый парень с хорошенькой блондинкой. И не просто сидел, а вальяжно раскинулся, умудряясь при этом наглаживать соседке колено. Собственно, она и не возражала.

– В учебнике нет этих задач, – возмутился Мужичок-с-ноготок.

– Ну естественно, – не поднимая глаз, хмыкнула лаборантка. – Кстати, в Интернете тоже можете не искать. Наталья Леонидовна их сама составляла.

– Ох, ничего себе! И как мы их должны решать?

– По аналогии с пройденными, так что вспоминайте…

Я и оглянуться не успел, как Макс всё сделал и чинно сложил ручки.

– А ты что не решаешь? – удивился он.

– Задачи по химии? Издеваешься?!

– Давай покажу, здесь просто…

– Очень издалека придётся показывать, класса с восьмого, – усмехнулся я.

Хипстер повернулся к нам, вернее, к Максу. Меня новые одноклассники упорно игнорировали. А если быть точным, искоса поглядывали, перешёптывались, но знакомиться или в открытую заговорить желания не выказывали. Молчал и я. Не в моих правилах вязаться кому-то в приятели.

– Решил? – спросил длинноволосый. Причём говорил он по-барски: мол, ну как, холоп, управился уже?

Макс коротко кивнул. Хипстер, не говоря ни слова, взял со стола его тетрадь.

У меня брови поползли на лоб от таких манер, но Макс поспешил заверить:

– Да пусть, мне не жалко. Шепнул, а сам потупил взгляд.

– Твоё дело, – пожал я плечами и свернул в другое русло: – Расскажи-ка, что у вас за народ. Кто заправляет?

– В смысле? – не понял Макс.

– Ну, кто у вас тут лидер, вожак, партайгеноссе? Ну как тебе ещё сказать?

– А-а, – дошло до него наконец. – Наверное, Мальцев и Яковлев. Ну и те, что с ними… Голубевская, Вера Потанина, Сачков и вот Виляев.

– Лидер всегда один, максимум – дуэт, и то редкость, все остальные – свита.

– Ну тогда Мальцев, – и он кивнул на «вальяжного», который до сих пор терзал коленку своей соседки.

– Вон тот чёрный, кучерявый, с шаловливыми ручками?

– Угу, – Макс покраснел.

– Что он за тип?

– Не знаю, – промямлил Макс.

– А с ним кто такая?

– Вера Потанина.

– Они вместе?

– Наверное…

Мальцев не то услышал, не то почувствовал, что я за ним наблюдаю, потому что неожиданно повернулся к нам. Царапнул меня взглядом, но ничего не сказал, заговорил с Максом:

– Чё пялишься, Чибис? Решил уже? Давай сюда.

Макс кивнул на хипстера:

– У Виляева.

– У Виляева, – передразнил его Мальцев, потом переключился на хипстера: – Эй, Дота, гони тетрадь Чибиса!

Я хотел было вставить свои пять копеек, мол, эксплуатируешь чужой мозг, так хотя бы спасибо-пожалуйста говори, но вдруг вспомнился момент, да не один, а множество, как сам списывал. Прошлый год. Физика. Контрольная. Я полулежу за партой, зеваю и даже не волнуюсь, потому что Гороховская решает мой вариант, передаёт мне украдкой и только потом приступает к своим заданиям. Я не просил, не благодарил, а принимал как само собой разумеющееся. И как-то сразу неловко стало учить кого-то вежливости. В конце концов, Макс сам сказал, что ему не жалко.

После школы мы пару кварталов шли вместе с Максом, потом наши пути расходились. Ему – налево, мне – направо. Напоследок он вдруг выпалил чуть ли не с щенячьим восторгом:

– Как здорово, что ты пришёл в наш класс!

У меня нечаянно вырвался снисходительный смешок, и Макс тут же смутился собственной горячности.

– В смысле… забавно получилось… – тихо пролепетал он.

Я хлопнул его по плечу и двинул в сторону «Баргузина», но не сделал и пяти шагов, как Макс окликнул меня:

– Если будут проблемы с домашкой, ну и вообще… звони…

– Лады, – кивнул я.

Готов был поспорить, Макс так и стоял на перекрёстке, глядя мне в спину, пока я не скрылся за поворотом. Кожей чувствовал, как он сверлил глазами мою спину, ну или чем там в таких случаях чувствуют…

Радости от встречи «земляка на чужбине» изрядно поубавилось. И вовсе не потому, что меня по жизни бесят люди с такой позицией: ударят по щеке – подставь другую. Не в прямом, конечно, смысле – в классе его не обижали, как утверждал сам Макс. Но вот эта безропотность, жертвенность и желание всем угодить… брр, меня прямо передёргивает от подобных качеств. Рабская психология, как я называю. Но чёрт бы с этим, меня настораживало другое: этот тихоня, по всей видимости, записал меня в закадычные друзья. Ну или вознамерился стать моим другом. С того момента, как я предложил ему пересесть ко мне, он шагу не давал ступить. Всюду плёлся за мной хвостом. Даже в сортир! Я от такого навязчивого внимания сразу пасую. Я вообще не переношу посягательств на личное время и пространство. Что говорить, если даже в магазине, стоит продавцу хотя бы спросить, чем мне помочь или что ищу, я немедленно ноги в руки – и к другому прилавку, где будут молчать и не полезут с помощью. А тут каждую минуту… неотступно… Да ещё это просительное выражение лица!

Завтра же поговорю с ним, решил я. Растолкую, что к чему. Пусть пасёт кого-нибудь другого.

Намеченного разговора не вышло. Ни завтра, ни послезавтра, ни вообще. Сказать «отвяжись», пусть и в вежливой форме, человеку, который тебе ничего плохого не сделал, даже наоборот, из кожи вон лезет, чтобы угодить, не так-то просто. Так и я – только взгляну в его щенячьи глаза, и сразу вся решимость пропадает.

Ну и к тому же новые одноклассники не особо рвались принимать меня в свой стан. Они даже не здоровались! Вообще никак не реагировали на моё появление!

Я звонил Серёге Шевкунову и неизменно попадал на короткие гудки. Зашёл ВКонтакт, хотел написать ему, готов был даже перешагнуть через собственную гордость. Но, увы… «Вы не можете отправить сообщение. Пользователь ограничил доступ к своей странице». Я негодовал, бесился, недоумевал. Как так?! Десять лет дружбы взял и выплюнул! Так обидно и горько! И больно. Как будто под дых ударили. Но потом взял себя в руки. Ну уж нет! Распускать сопли и нюни никогда себе не позволял и не позволю. Если больно, надо заглушить боль, задавить её, отгородиться и послать всех к чертям собачьим. Все вы – бывшие одноклассники, новые, Шевкунов, даже Палыч – нос от меня воротите? Ну и пусть. Без вас прекрасно проживу. Ещё завидовать будете.

Так я и рассудил. А Макса, решил, стерплю. Пусть. По крайней мере, пока. В любом случае его компания лучше, чем мыкаться в одиночестве…

7

В октябре зарядили дожди. Холод стоял собачий, я даже простудился, чего со мной не случалось, наверное, с детсада. Ходил по дому расклеенный, всё норовил прилечь. Одно хорошо – с чистой совестью пропускал школу, куда меня совершенно не тянуло.

Строго говоря, класс был не так уж плох. Никакого насилия и прочих ужасов, о чём всюду твердят, никто не устраивал. Разве что Максу сели на загривок насчёт списать, ну так это обычное дело, да он и сам виноват, что позволил собой помыкать. Правда, ещё порой подкалывают его и пару других таких же бесхребетных созданий, но издевательством это не назовёшь даже с большой натяжкой. Так, в рамках дозволенного. Хотя я вижу, что Максу подобные подколки не по душе. Ну а кому такое по душе? Разве что броненосцам и идиотам.

Заметил: когда начинаются все эти шуточки в его адрес, он моментально бледнеет, а уши, наоборот, становятся пунцовыми. Краснеют прямо по-шевкуновски. При этом Макс пытается улыбаться, мол, всё нипочём, но улыбочка выходит вымученная. И это меня раздражает. Если не нравится тебе, так и скажи. Ответь на оскорбление оскорблением. С кулаками кинься. Да, в конце концов, просто не давай списывать в другой раз. Но нет. Даёт, по первому требованию, даже без «пожалуйста». Ещё и расшаркивается. Но он единственный, кто со мной приветлив, кто вообще со мной общается, и если быть до конца откровенным, то я ему за это благодарен. Чёрт, полтора месяца назад умер бы со смеху от одной мысли, что буду испытывать благодарность к какому-то затюканному ботану за дружелюбие ко мне. Ко МНЕ! Мир определённо перевернулся с ног на голову…

Впрочем, мой «ботан» сам во сто крат больше благодарен мне за дружбу – условно назовём так наше вынужденное общение. Дай ему волю, он, похоже, от меня ни на минуту не отходил бы. С другими в классе он как-то особо не контачит, вернее, они с ним.

Вообще, они все какие-то недружные. Есть кучка вокруг Мальцева. Остальные, кто не в кучке, – между собой по парам. Вместе только на уроках. Мы же, помню, регулярно совершали совместные вылазки всей толпой.

Этот Мальцев с его барскими замашками мне активно не нравится. Хотя, когда я смотрю на него, как раз-таки невольно и вспоминаю… себя самого. Тоже ведь царём себя считал, даже в нашей дружбе с Шевкуновым негласно верховодил. Оттого и непонятно, почему, когда мы рассорились, весь класс встал на его сторону, а от меня попросту отвернулись. Фу, вспоминать тошно…

Внешне Мальцев смахивал на Яшку-цыгана из «Неуловимых», только на такого, бледненького и опрятного Яшку, ну и кудри покороче. И прикид, само собой, брендовый. А так – копия. Видел его как-то в выходные – рассекал на квадроцикле по набережной. Там же крутилась и остальная компашка: две смазливые блондинки, Потанина и Голубевская, патлатый, которого все почему-то зовут Дотой, и ещё два шкета, Яковлев и Сачков.

Яковлев у «царя» – главный паж. А иногда даже заместитель или, как говорят на работе у отца, врио. Судя по фейсу, в его крови явно присутствует татаро-монгольская примесь. Хоть и блондинистый. Хоть и Яковлев. При Мальцеве он всё больше помалкивает, либо угодливо поддакивает. Без него – распускает хвост и начинает демонстрировать командирские замашки.

Сачков – ещё один из группы поддержки – местный балагур. Везде вставит своё слово. Да вообще мелет языком без остановки! Типа смешно. И мнит себя, видать, остряком и душой компании. А по сути – заурядный тролль. Он в основном и сыплет шпильками в адрес Макса и прочих пришибленных. В классе его зовут Рыжий, потому что он реально рыжий. И весь конопатый. Даже руки.

Патлатый, или хипстер, или Дота – в общем, додик по фамилии Виляев, наоборот, молчун, каких поискать. Весь в себе, как замороженный. Уткнётся носом в айфон и всё – пропал человек для общества. Изредка он оживает, чтобы изречь что-то типа: «ага», «неа», «дай списать». Наряды у него – просто китч какой-то, но сам-то наверняка считает, что это такой «ни-на-кого-не-похожий-стиль».

Считается, что все люди со странностями, но этот экземпляр странный настолько, что ещё чуть-чуть, и он был бы пациентом палаты номер шесть. Просто иначе не понимаю, что могло бы заставить взрослого, ладно, полувзрослого парня ростом почти под потолок носить короткие и запредельно узкие штаны невообразимо яркого синего цвета и чувствовать себя при этом комфортно. Серьёзно! Не брюки, а трико балеруна, только ещё и носки напоказ. Иногда белые! Не понимаю, каким ветром его прибило в эту компанию, что у него общего с ними и как они его не стесняются…

А вот девчонки вполне… Только я поначалу их путал: фигуры похожие, причёски тоже.

Но потом пригляделся, начал различать. Да и вели себя они по-разному. Та, которую тискал Мальцев, Вера Потанина, попроще, и гонора в ней поменьше. Вторая – Наташа Голубевская – прямо королева снежная, к такой на кривой козе не подъедешь.

И, само собой, предки у них денежные, даже более чем. За Мальцевым отец приезжает на «Хаммере», за Голубевской – на Porsche Cayenne. Или вот в минувшую пятницу у Яковлева был день рождения (небольшая ремарка: самое щедрое, на что раскошеливались мои родители по аналогичному поводу – это снять зальчик в ресторане, хотя в родном классе наша семья считалась самой обеспеченной). Ну а тут Яковлев-старший арендовал целую турбазу на Байкале на все выходные. Плюс артисты с развлекательной программой, катерок, фейерверк и прочие прелести.

Яковлев пригласил весь класс, обошёл вниманием только четверых: меня, Макса и ещё двух страшненьких застенчивых девочек – Алёну Дубинину и Нину Сагидзе.

В пятницу все заявились в школу кто в чём горазд, потому что предусмотрительный папаша именинника договорился подогнать целый автобус к школе, сразу после уроков. На переменах они галдели от восторга, предвкушая крутой отрыв. Только мы четверо не участвовали во всеобщем ажиотаже.

В тот день я особенно остро почувствовал, как изменилась моя жизнь. Прежде мне никогда не приходилось наблюдать со стороны, как народ обсуждает праздник, куда меня не зовут. Нет, я, собственно, и не претендовал. Ясно же, что у них своя тусовка, я там чужак, но и прозябать на отшибе я как-то не привык. Поэтому позвал Макса и страшную парочку сходить вечером в боулинг. Макс просиял, правда, промямлил, что играть не умеет, но я пообещал научить, и он воодушевился. Что же до девчонок, так они ещё и кочевряжились. Вернее, одна из них, Сагидзе. Испуганно оттащила подружку в сторонку и принялась ей что-то нашёптывать, округлив чёрные глазки.

– Да брось ты! Ничего такого, сходим, развеемся. Давай! – уговаривала её Дубинина.

Та отчаянно трясла головёнкой, но Алёна продолжала. Ещё бы – поди, этих мартышек в жизни никто никуда не водил.

– Не дрейфь, Сагидзе. Погоняем шары да по домам. Никто на твою честь не покусится, – не вытерпел я.

И та неожиданно сдалась. Дожил! Уговариваю уродин пойти со мной гулять!

А между тем время провели на удивление неплохо, учитывая, что мне вообще не хотелось идти и я сто раз проклял себя за эту дурацкую затею. Днём, на тренировке, мы опять схлестнулись с Богатырёвым. Палыч, не разбирая, вломил нам обоим, так что пришёл я злой как чёрт. В таком состоянии я обычно говорю людям гадости. И этим бы вполне могло достаться по первое число, если бы не позитив, который хлестал из Алёнки фонтаном.

– Какой ты, Олежек, молодец, что собрал нас! Ну и пусть эти мажорики и их подпевалы развлекаются там, а мы тут отдохнём ничуть не хуже! – затараторила она, пританцовывая.

Даже угрюмая Сагидзе выдавила улыбку. Макс же ещё со школы цвёл. Невольно улыбнулся и я.

Мы переобулись, взяли дорожку. Для тонуса заказали по бокалу пива и пиццу. Сагидзе выкатила глазки и замахала руками, что, видимо, означало «нет» на языке жестов, которому она явно отдавала предпочтение. По крайней мере, в моём присутствии.

– Что, мама заругает? – спросил я насмешливо.

– Правда, Нин, ты чего? Немножко можно, – подключилась Дубинина.

Пожалуй, зря я обеих в дурнушки записал. Дубинина могла бы стать очень даже ничего, приложи она хоть маломальские усилия. Скажем, сделала бы что-нибудь с волосами, а не ходила откровенно косматой.

И немного макияжа ей бы не помешало, глаза-то у неё, конечно, что надо, большие и нереально голубые, но я лишь вблизи разглядел, что у неё имелись и брови, и ресницы, причём ресницы очень длинные и довольно пушистые, только белёсые. Я, вообще-то, не любитель шибко размалёванных, но когда природа так поскупилась, не грех и малость приукрасить фейс. Ну и, конечно, сменила бы свой балахонистый свитер на что-нибудь поизящнее. А ещё, когда она улыбалась, у неё на щеках появлялись круглые ямочки – кому как, а мне всегда нравились подобные фишки.

Хоть это было и не свидание, даже абсолютно не свидание, мы всё равно непроизвольно разделились на пары, тем более играли двое на двое. Я «выбрал» для себя Дубинину, потому что Сагидзе – вообще не вариант. Она толстая, а я не из числа любителей пышных форм, но это ещё полбеды. Главное, с ней тоска и напряг. Даже выдув поллитра пива, она не стала ни на грамм разговорчивее. Самое большее – шепталась с Алёнкой. Но зато она мигом сообразила, как играть, и, несмотря на неуклюжесть, раз за разом выбивала страйки. Била она мощно и точно. Зато у Алёнки что ни удар, то гаттербол, в лучшем случае – сплит.

Я умотался ей показывать, объяснять, ставить, как надо, – она только хохотала, сверкая ямочками, и в очередной раз забрасывала шар в гаттер. Потом я рукой махнул. Злиться на неё было бессмысленно, хотя по жизни я не терплю поражений, просто она каким-то образом умудрилась заразить меня своей весёлой дурашливостью. Мы обсмеивали всё и вся, хохотали над каждой мелочью, как будто веселящего газа нюхнули.

В итоге наши противники – серьёзные молчуны Макс и Сагидзе – по счёту нас обскакали.

– Чигидзе вырвались вперёд и заслуженно получают звание победителей сезона осень две тысячи двенадцать!

– Почему Чигидзе?

– Ну как? Союз Чибиса и Сагидзе, – двинул я очередную глупость.

В этот вечер меня как прорвало молоть всякую чушь, но Алёнка хохотала над каждым словом.

Домой расходились тоже парами. Мне не хотелось кружить по улицам вместе с толстой Сагидзе, поэтому сбагрил её на Макса, а сам вызвался проводить Дубинину. Темно как-никак. Правда, жила она далековато, на бульваре Постышева, почти у самой Ангары.

Сагидзе буркнула, что сама дойдёт, без Макса (тут я её понимаю, потому что большой вопрос, кто из них кого стал бы защищать в случае надобности), а Алёнка без разговоров ухватила меня за локоть. И правильно, чего ломаться-то?

На улице противно моросило, ветер пробирал до самых костей. Но она лишь восклицала, шумно вдыхая носом:

– Ах! Как чудно пахнет свежестью!

Я тоже вдохнул полной грудью и подумал, что и в самом деле воздух пахнет очень вкусно. А ведь я всегда замечал только сырость, лужи и слякоть.

Её смешливое настроение стало чуть спокойнее, но она всё равно шла и пританцовывала, загребая носком сапожка прелые листья.

– Сегодня замечательный вечер! Спасибо тебе огромадное!

– Да ладно, что такого, – от её восторга я даже малость смутился.

– Не скромничай! Я особенно за Нину радуюсь. Знаешь, как ей тяжело живётся! Отца у них нет. Мать торгует на рынке, а Нина с младшими сидит. У неё четыре маленьких братика…

Слушать о тяготах жизни семьи Сагидзе мне не хотелось, но из вежливости я поинтересовался:

– А что она такая молчаливая? Она вообще вслух разговаривает?

– Ну да, – хохотнула Алёнка, а потом на полном серьёзе выдала: – Это она просто тебя стесняется. Ты же красивый.

Я не застенчивый, но тут не нашёлся что ответить. Да и сказала она так запросто, будто это обычное дело – отвешивать комплименты парням, которых и знаешь-то всего ничего.

Красивым меня раньше никто не называл, в глаза, по крайней мере. Инга в лучшие наши моменты говорила: «Ты у меня такой классный!» Мама называла видным. А так – больше никто. Да и без разницы, я не девушка, чтобы комплименты собирать, но совру, если скажу, что мне не было приятно это неожиданное откровение.

– Знаешь, когда ты только появился в нашем классе, я сразу подумала – ну вот, ещё один мажор. Да, да, я думала, что ты – из этих и задавака к тому же. Считаешь себя пупом земли, на других плюёшь. Ну, типа нашего Мальцева. В общем, сплошное самомнение на пустом месте. Ну, если честно… есть в тебе что-то такое… И это поначалу отталкивает. Поэтому я удивилась, что ты стал с Чибисом общаться. А теперь ещё и нас с Ниной позвал… И такой праздник нам устроил! Ты, оказывается, наш человек.

Вся приятность от «красивого» мгновенно улетучилась. Вот вам и здрасьте! Сначала задавака и мажор! На других плюю! А под занавес вообще «радость» – я, оказывается, такой же лошок, как Макс, или ещё хуже – как Сагидзе. Второй сорт. Да уж… Дубинина наверняка думала, что осчастливила меня, причислив к «своим людям». И ведь она действительно говорила то, что думала. Мне захотелось ужалить её, но не в лоб, не чтобы поругаться. Я ведь и не думал показывать, что меня задели её слова. Просто хотелось отплатить той же монетой – под соусом дружеского откровения сказать что-нибудь этакое, горько-правдивое. Чтобы обидеть девчонку, самое верное – пройтись по её внешности. И в случае с Дубининой было где, но в последний момент я осёкся. Подумалось, что это будет чересчур зло, а может, даже низко. Нашёл другое уязвимое место:

– А почему вас с Сагидзе не позвали? Вас всегда так игнорируют?

– Угу, – кивнула она и беззаботно, почти весело добавила: – Фейсом, видать, не вышли. Ну ещё мы – нищеброды, как говорят Мальцев и Голубевская. Нас же папочка на джипе не забирает из школы. Да у нас и нет ни папочки, ни джипа. Нет, ты не думай, я не плачусь. Нам и вдвоём с мамой хорошо. А по сравнению с тем, как живёт Нина, – так вообще рай. Но, видишь, такие как Мальцев и Голубевская носы воротят.

Мне вдруг стало неловко за свою мелочность.

– А Макса тогда почему? Он же из норм… прости… Вроде его-то семья далеко не бедствует.

– Но и до наших мажориков им как до луны. Середнячки. Такие у наших тоже не котируются. Хотя Макса не поэтому игнорят. На нём все привыкли ездить и ноги об него вытирать. Меньше были, классе в четвёртом-пятом, его ещё и лупили постоянно. Не сильно, конечно.

А так, мимоходом, ради забавы. Какой-нибудь Яковлев пробежит мимо него и пнёт под зад. А Сачков так вообще постоянно его на весь класс высмеивал. Ты заметил, что они у Макса списать и не просят, а просто берут? А когда нам задают сделать дома какой-нибудь проект или презентацию, бедняга Чибисов делает эти проекты на полкласса.

– Сам виноват. Отказался бы. И вообще с наглыми надо по-наглому.

– Ну да. Но, видишь, его раньше пацаны лупили, может, поэтому робеет, а может, характер такой…

Мы добрели до панельной пятиэтажки, что в тусклом свете фонарей выглядела грязно-бурой.

– Мой подъезд, – объявила Алёнка, махнув рукой на чёрную железную дверь. – Хочешь, зайдём, чаю попьём?

– А мама что скажет?

– А ничего не скажет. Она сегодня на дежурстве в ночь, уже ушла. Мама у меня медсестра в детской больнице. Так что я сегодня хозяйничаю.

Я не знал, хотелось мне заходить к ней или нет, наверное, даже нет. Но пока мы шли, я промочил ноги, да и вообще продрог. Так что горячий чай мне бы не помешал.

В подъезде воняло кошачьей мочой и подвальными испарениями. И было так темно – хоть глаз выколи. Ни одной лампочки на весь подъезд.

– Темно у вас.

– Да. Просто люди такие пошли… Только вкрутишь лампочку, кто-нибудь сразу вывернет.

В потёмках мы поднялись на два пролёта. На площадке у самой лестницы Алёнка остановилась, видимо, рылась в сумке, искала ключ. Я её сперва не видел, просто медленно поднимался следом и… столкнулся с ней. Просто шагнул – и вдруг уткнулся носом в её затылок. От неожиданности я едва не потерял равновесие и непроизвольно схватился за неё. Можно сказать, обнял. За талию. И замер, всем телом чувствуя её тепло и еле уловимый трепет, вдыхая запах волос – запах дождя, осени и… женщины. Меня бросило в жар. Повинуясь порыву, я прижал её к себе ещё крепче… но почти сразу опомнился и убрал руку. Стало неловко, и я быстренько распрощался.