Текст книги "Большое (не космическое) путешествие"

Часть 1

Глава 1

Я открыла для себя новую жизнь с тех пор, как стала ездить в Лунино.

Лунино – это город, который находится километрах в тридцати от нас, но чтобы попасть туда, надо сесть на электричку.

Мы тоже живём в городе, но на самом деле там почти ничего нет, если не считать школы и нескольких детских садов, ну, ещё остального по мелочам вроде почты и больницы. Сошёл с главной улицы, и сразу частные дома с садовыми участками начинаются.

Мы теперь живём в квартире, и я очень этому рада – в фермерском доме, где до этого мы провели несколько лет, была вечно грязь непролазная, даже после генеральной уборки, и запах странный стоял. Наша двухкомнатная квартира, хотя там полы старые и обои надо поменять, кажется после этого уютной и чистенькой. Хочешь помыться – пожалуйста, ванна есть, и никакую воду греть не надо.

Нам пришлось жить на ферме по многим причинам – вообще переехали мы туда временно, пока не разрешится квартирный вопрос, но он не разрешался долго, к тому же маме не хотелось бросать одну Марью Ильиничну, та ведь совсем старенькая.

Теперь Марья Ильинична умерла, её внук ферму продал, а мы, наконец, здесь.

Мама на целую неделю уезжает в Москву, потому что она там нашла хорошую работу: если у неё и дальше будет всё получаться, мы поселимся с нею, но я никому не должна об этом рассказывать.

Сколько помню, бабушка с мамой всегда говорили мне, что о семейных делах распространяться не следует. Это значит, что с девочками я не должна болтать о том, что происходит у нас в семье.

С моей точки зрения, ничего такого у нас и не происходит. Вот однажды, когда я ночевала у своей подруги Маши (бабушке и маме пришлось уехать на похороны в другой город), мы с ней сидели в ванной, и вдруг домой вернулся её папа пьяным. Он кричал, что его собственная жизнь ему не нужна, и жизнь Машиной мамы ему не нужна, и наши жизни – моя и Машина. Вот так. Ужас.

А у нас в семье ничего подобного не бывает – но я привыкла, что они всё скрывают, и когда мама устроилась работать, я даже не стала спрашивать, почему это про Москву надо молчать.

Я с трудом себе представляю, что мы можем переехать – не то чтобы не верю, что это получится, просто я всю жизнь прожила здесь и не знаю, как может быть по-другому.

Всю жизнь я хожу в одну и ту же школу – вернее, раньше приходилось ездить, из пригорода. Сейчас достаточно пройти несколько минут – это одна из причин, почему гораздо больше времени я стала проводить сама по себе.

Раньше сразу после школы приходилось садиться на автобус, а дома меня ждала бабушка. Но она, как только мы переехали в квартиру, вернулась на завод, где до этого проработала много лет, и до вечера теперь отсутствует, а я сама разогреваю себе обед.

Иногда мне становится немного грустно и страшно оттого, что и мама, и бабушка вдруг вышли на работу – как будто у нас осадное положение и надо в поте лица трудиться, чтобы добыть хлеб. Но я знаю, что на самом деле бабушке было скучно сидеть на ферме, хотя она и там не бездельничала.

Я сказала, что стала проводить больше времени сама по себе, но скорее имею в виду, что без присмотра взрослых – люблю город за то, что после уроков вместо того, чтобы торопиться на остановку, можно погулять с девочками возле школы. Так что, наверное, во всех этих переменах действительно есть что-то хорошее.

А с октября моя жизнь изменилась и ещё в одном отношении: мама внезапно сказала мне, что я стану ездить в Лунино, чтобы заниматься английским с репетитором.

Сейчас все родители помешаны на том, чтобы их дети изучали иностранные языки – все, как один, жалуются на школьные учебники, уверяют, что они плохие и знания от них нет, и постоянно ищут другие варианты.

Для занятий выбрали понедельник, потому что как раз в этот день тётя Лена отвозит своих детей в бассейн. Очень люблю, когда меня подвозят на машине – но самое замечательное, что, позанимавшись английским, я должна сама пойти на станцию и сесть в электричку.

В первый раз, когда вечером я шла обратно домой, то думала, что меня будут встречать как с поля боя – ведь, по бабушкиным меркам, я вроде как только чудом могла вернуться живой после такой поездки. Но бабушка, услышав хлопанье входной двери, только выглянула с кухни и сказала спокойно:

– Вернулась? А я сейчас закончу быстренько со своими травками – и сядем ужинать. – И скрылась обратно.

У нас вся кухня забита травами, их бабушка собирает сама, пополняя запасы каждое лето – а зимой, где-нибудь в конце февраля, перебирает и заново расфасовывает.

В кухне приятно пахло ромашкой и ещё чем-то лекарственным, а сама бабушка сидела за столом и, укладывая какие-то сухие фиолетовые цветочки в последний бумажный пакет, казалась умиротворенной – было совершенно непохоже, чтобы пока я не пришла, она сходила с ума.

Трудно поверить, но она всё-таки решила, что я вполне в состоянии съездить на электричке в другой город и ничего такого для моих лет уже в этом нет. Наверное, начался какой-то новый, более взрослый период в моей жизни.

Глава 2

В начале лета мне исполнилось десять лет. Мама знала, что я стесняюсь пригласить девочек в дом Марии Ильиничны, и предложила мне устроить пикник – но я всё равно стеснялась. Я хорошо помнила, что бывает, когда кому-нибудь из девочек твоего возраста покажется, что ты живёшь не так.

Однажды, когда мне было лет семь, мама оставила меня на целый день у своей знакомой в Лунино, у этой знакомой как раз была дочка моего возраста, Сашенька.

Мамина знакомая накормила нас завтраком и отправила во двор до обеда, а там гуляли Сашины подруги. Сначала мы играли во что-то, и всё было хорошо, но потом, сама не знаю как, все стали обсуждать машины своих родителей. Я молчала, надеясь, что ничего говорить и не придётся, но в какой-то момент они на меня все уставились, а Саша тут же подсказала им:

– У них нет никакой машины.

Потом девочки стали обсуждать, куда уже ездили и поедут с родителями на отдых, и я, конечно, тоже молчала, так как за всю жизнь почти не выезжала никуда.

Но потом мы пошли к Саше домой с одной из её подружек, и они стали обсуждать одежду. Дело в том, что на её подружке был новый джинсовый костюм, а Саша рылась в собственном шкафу, чтобы показать своё платье. А я в это время сидела в стороне, молча разглядывая линолеум и ещё собственные ноги в коричневых колготках, которые вечно приходилось подтягивать, потому что они собирались в складки.

– У неё вообще ничего нет, потому что она живёт в деревне, – очень громко прошептала Саша на ухо подружке и хрюкнула.

Та тоже хрюкнула в ответ.

– Неправда, у меня есть дома одежда, – говорю.

– Ну и какая?

– Как я тебе её покажу?

– Ты всегда так одеваешься, значит нет у тебя никакой нормальной одежды.

И дальше они общались только вдвоём – пока не пришла Сашина мама и не позвала нас обедать, а Сашина подруга не ушла обедать к себе.

А потом мы снова пошли гулять, и тогда все девочки веля себя так, словно сговорились. Стоило мне раскрыть рот и сказать что-то, они нарочно переглядывались, будто я сказала глупость, а когда я отошла в другую часть двора и стала разглядывать цветы, они крикнули:

– Эй, поосторожнее, не ты их сажала!

– И что?

– А то, что это наши бабушки их посадили, не для того, чтобы ты всё испортила.

– И вообще, если разобраться, ты не имеешь права здесь гулять, это наш двор.

Они окружили меня, а я тут же им назло уселась на скамейку и вцепилась в неё обеими руками – пусть попытаются хоть на сантиметр меня сдвинуть.

– Ладно, давайте дальше играть, – сказала вдруг Саша и покосилась на окно своей квартиры – понятно, ведь оттуда могла выглянуть её мама.

Они приняли меня обратно в игру, но неохотно, а потом снова стали обсуждать, что есть у их родителей. Какая-то девочка сообщила, что у её папы своя фирма.

Я не поверила. До этого однажды я была на одной фирме в Лунино с мамой. Это было большое красивое здание, внутри которого всё сверкало.

– Неправда, – говорю.

– Правда, – в один голос сказали все.

– Вы что, богатые, что ли? – ляпнула я.

– Да, – ответила девочка.

– А что в этом такого? Мы тоже богатые. У нас два джипа, – сказала другая.

Я была очень рада, когда внезапно появилась мама – она пришла за мной раньше, чем мы договаривались. Правда, когда она забирала меня, все девочки, хоть и попрощались вежливо, вслед нам хихикнули.

С тех пор я поняла, что если у тебя чего-то нет, над тобой могут смеяться. Даже если где-то они наврали, машины у их родителей точно были.

У папы одной из девочек в классе, с которой я дружу, есть джип. Один, но огромный. Когда в классе нужно кого-нибудь подвести, например, вечером после школьного чаепития, Алинин папа это делает, но Алина никогда не задирает нос. Может, ей просто не приходило в голову.

И всё-таки я знала, что и Алина, и все остальные девочки, которых меня уговаривала призвать мама, живут лучше, чем мы, а потому приглашать их на день рождения не стоит. Но мама так долго убеждала меня устроить пикник, что я не выдержала и согласилась. Вернее, было даже так:

– Девочки, у Марины скоро день рождения, – просто сказала она, придя однажды за мной в школу. – Вы бы хотели к ней прийти на пикник?

Девочки так возбудились при слове «пикник», словно их пригласили в Диснейленд, и, конечно, я уже не могла сказать, что выступаю против дня рождения.

Совсем не пригласить в дом их было нельзя – девочек привозили порознь, и где-то нам нужно было подождать остальных. Было очень стыдно, когда Алина, приехавшая первой и захотевшая пройти в мою комнату, шла по коридору и оглядывалась.

Загородные дома бывают разные – и даже что туалет на улице, тоже ничего иногда. Но в доме Марьи Ильиничны некоторые доски настолько прогнили, что слегка проваливались, а стены и потолок были очень грязными.

– Понимаешь, мы здесь временно, поэтому ничего не ремонтируем, собираемся уехать в нормальную квартиру, – проговорила я.

– А твоя мама кем работает?

– Ферму арендует один человек, мама с бабушкой выполняют для него разные работы.

Когда пришла Наташа, она спросила:

– Вы здесь живёте?

– Ну да, и что тут такого? – сразу ответила за меня Алина.

А дальше Наташа попросилась в туалет, и обе были слишком заняты тем, что покатывались со смеху над дверцей, которая не закрывалась.

Втайне я считаю Алину чуточку слишком легкомысленной, как и Наташу, а ещё и та, и другая думают, что те минуты, когда не смеёшься, прожиты зря, но не помню такого, чтобы их смех обидел меня.

Не обиделась я и из-за дверцы, потому что ожидала гораздо худшего. Им просто было весело.

А потом подъехала Женя, и мы, наконец, отправились к реке, и всё дальше получилось именно так, как задумала мама. Она знала, что на берегу всем понравится гулять, и угощение всем понравилось, и, потом, вечерний костёр.

Вспоминая о Саше, я не могу понять, почему одни люди ведут себя так, а другие – совершенно по-другому. Но в тот день рождения я как будто заново увидела девочек. Я осознала, что у меня есть хорошие подруги.

Мама (она потом узнала про Сашеньку – я не выдержала и рассказала) не понимает, почему я ещё помню про тот случай, ведь с тех пор прошло три года.

Глава 3

В основном, приезжая на выходные, мама занимается тем, что помогает бабушке с заготовками, а иногда мы втроём идём на наш садовый участок, хотя сейчас, в конце октября, там почти не осталось работы.

– Как ты справляешься, Марина? – спрашивает мама, имея в виду то время, когда бабушка на работе, а я одна дома.

Мы сидим на кухне и обираем с веточек облепиху. Эта облепиха ничья, просто растёт рядом с нашим участком, поэтому её можно собирать вместе с веточками.

Я опускаю голову, потому что мама думает, наверное, что я прихожу домой, обедаю и сразу сажусь за домашние задания, как в старые добрые времена.

– Хорошо справляется, – с укором говорит бабушка, – иногда так хорошо, что время ложиться спать, а выясняется, что она уроки не сделала.

– А что ты днём делаешь, телевизор смотришь, что ли? – интересуется мама.

– Днём ей погулять хочется, – говорит бабушка. – Соседка говорит, иногда пулей прибегает домой за пять минут до моего прихода, – добавляет она.

Ничего себе, оказывается, бабушка знает – и в то же время я испытываю облегчение, совесть уже не так мучит.

– Где ты гуляешь? – волнуется мама. – С кем?

– Да с девочками, – успокаиваю я её.

Если бы она знала, как бывает хорошо: выйдем мы все на улицу после уроков, а там красота, пахнет осенью – и идём гулять в наши излюбленные места. Последнее время это опушка леса – там такой крутой склон, и мальчишки приделали прямо над ним к берёзе тарзанку… только там часто бывает занято.

Мама пристально на меня смотрит.

– Гуляй, – говорит вдруг. – Радуйся своей свободе, пока она есть.

Дальше ещё – море наставлений о том, что одной ходить не надо, возвращаться домой – как только стемнеет, по всяким местам дурным не шарашиться.

– Мама, скажи бабушке, чтобы она не встречала меня со станции – а то она говорит, что темно уже становится в это время.

Последний раз, зная, что бабушка собралась идти встречать меня, я выскочила из электрички и за десять минут пронеслась бегом до самого дома, когда бабушка только выходила. Она очень ругалась.

Мама отказывается выполнить мою просьбу.

– Подумай обо мне и о бабушке – нам и так неспокойно.

Мы продолжаем неспешно обирать веточки.

– Мама, ты по-прежнему живёшь в той комнате? – спрашиваю я чуть погодя.

В конце лета мы с бабушкой приехали её навестить, и кое-что выяснилось.

Во-первых, мама живёт не в самой Москве, а в Троицке, а это, по-моему, разные вещи, хотя мама уверяет, что многие так делают и Троицк даже лучше – спокойнее, и воздух чище.

– Где Красная площадь? – упрямилась я.

– До неё пешком – увы, Маришенька, – отсюда не дойдёшь, – как маленькой, сказала мне бабушка.

– Это не Москва, – повторила я.

Не обращая на меня больше внимания, они продолжили разговор, и в это время в комнату вошла незнакомая женщина лет пятидесяти.

– Извините, я вам помешала, – сказала она – и, сев возле окна на кровать, которая, как я думала, была маминой, начала лениво рыться в своей косметичке, словно желала сказать: мне совершенно всё равно, что я вам помешала.

– Ничего, Светлана Вадимовна, – ответила мама и, понизив голос, сказала: – пошлите на кухню.

Так я узнала, что мама живёт в комнате не одна, и сразу мне сделалось очень тоскливо. Эта Светлана Вадимовна мне не понравилась.

Бабушка выглядела так, будто ей хочется что-то сказать, но она пересиливает себя. Она накрыла мамину ладонь своей ладонью.

– Работает в киоске возле нашего дома, – зачем-то пояснила мама.

– У неё синяя татуировка на руке, или мне показалось? – громко сказала я, а они как зашикали на меня.

Оказалось, эта Светлана Вадимовна раньше ещё и в тюрьме сидела.

– Неужели тебе не с кем было больше поселиться? – спросила бабушка, когда ближе к вечеру мы с бабушкой шли на поезд, а мама нас провожала.

– А с кем? Во второй комнате, которая поменьше, мужчина живёт. Эта Светлана Вадимовна нормальная, ты не думай – с ней можно договориться.

Бабушка вздохнула и ничего больше не сказала, хотя я-то как раз всё ещё не могла избавиться от потрясения.

Когда мы остались с бабушкой одни, я подняла на неё глаза – по моим представлениям, именно сейчас, когда мама ушла, бабушка должна была перестать сдерживаться и начать рвать на себе волосы.

Но я так и не заметила у неё такого настроения – более того, я заметила, что бабушка едва заметно улыбается, глядя вдаль, словно думает о чём-то своём и испытывает удовлетворение. Что-то, видимо, её во всём этом устраивало.

– …Пока, Маришенька, я должна оставаться там, – сказала мама. – Жильё стоит дорого, а работа у меня хотя и есть, я не уверена, что стоит рисковать и перебираться жить в другое место: большая удача, что нужно платить только за половину комнаты.

– Это сейчас пока, а там, если дальше мама развернется, может, действительно появится возможность переехать, – утешает меня бабушка.

– А у тебя там… неплохо дела идут? – осторожно спросила я маму.

– Откуда, по-твоему, появились деньги на репетитора?

Больше я ничего не говорю, потому что знаю, нельзя говорить о том, что дела складываются хорошо, иначе сглазишь.

Мама привезла мне новые колготки – не такие, которые собираются складками и висят, а плотные и растягивающиеся.

– Я познакомилась с одной женщиной, она работает в детском магазине, так вот она говорит, это для тебя самые удобные колготки.

– В них тепло будет, – немного подумав, одобрила бабушка.

– Малиновые, – удивилась я, достав из пакета вторую пару.

– А что? Модно и весело, – заявила мама.

Это был первый раз, когда я услышала от неё слово «модный». Употребленное в хорошем смысле. Что одежда должна быть модной – такого прежде не было. Модная, считала она – эта значит не такая, какая тебе действительно нужна, а купленная в угоду чьему-то мнению.

Мама с бабушкой предпочитали обычно скромные юбки, блузки и строгие платья – сами их носили и одевали так меня. В школу, имеется в виду. Для игр на улице – наоборот, самую простую одежду, которая не станет стеснять движения, а если запачкается, чтобы не жалко было.

– Ох, какая смелая, из Москвы приехала, – подначила маму бабушка. – Ишь. – И, улыбаясь, пошла к духовке, чтобы вытащить из неё пирог. И чему радуется, позвольте спросить?

Глава 4

В школе считается, что я ученица, которую можно ставить в пример, потому что никому не доставляю неприятностей. Но это не значит, что меня никогда не тянет сделать что-нибудь этакое.

Удивительное дело: когда мы сидим на кухне и мама читает мне наставления, я соглашаюсь с ней, радуясь, что она не запрещает мне гулять совсем – и, в общем-то, она говорит разумные вещи.

Но когда мы с Наташей Любимовой выходим из школы, где задержались на кружке рукоделия, я понимаю, что меня охватывает непреодолимое желание немного пошарашиться по дурным местам.

Наташа, кажется, очарована не меньше моего этой мыслью, стоит мне её озвучить.

В подступающих сумерках мы стоим на школьном дворе, осенний воздух холодный и неожиданно сухой, попахивающий костром, а деревья словно подмигивают красными и оранжевыми вкраплениями листьев.

Осенние вечера особенные – в них есть нечто зловещее и загадочное, так и подстрекающее к приключениям.

– Только если ненадолго сбегать к общежитию, – говорит Наташа, прикидывая по времени, как скоро дома её хватятся. – Там обычно…

Что там обычно, можно и не объяснять. Это общежитие, в котором до сих пор живут заводские рабочие, и то место считается у нас в городе самым неблагополучным.

Недалеко от общежития – скелет недостроенного здания, с него, говорят, прыгают, привязавшись к специальной пружине.

Идти к недостроенному зданию – это чересчур, но мы с удовольствием пробегаем по всем этим замызганным улочкам возле общежития, а затем спускаемся по узкой и очень крутой лестнице, ведущей в овраг.

Склон настолько густо порос деревьями, что их ветви сплетаются над лестницей, и кажется, будто мы идём по тоннелю.

Овраг, дорога через который ведёт к гаражам, тоже заросший, а откуда-то совсем недалеко от лестницы раздаются голоса пьяной компании. Мы не хотим идти дальше и начинаем подниматься обратно, но в это время какие-то парни, тоже, судя по голосам, не очень трезвые, начинают спускаться сверху.

– В кусты, – говорю, и мы с Наташей, быстро перебравшись через перила лестницы, прячемся в зарослях – а потом, переждав, поднимаемся дальше и, давясь от смеха, торопимся домой.

Когда возвращается бабушка, я сижу у себя в комнате за письменным столом и заполняю рабочую тетрадь, только щеки горят, потому что совсем недавно после холодной улицы нырнула в жарко натопленную квартиру.

– Ой, хитришь, Маринка, хитришь, – ворчит бабушка. Наверное, ей соседка встретилась. – Учти, пока не сделаешь уроки, спать тебе не дам.

Они с мамой твёрдо верят, что учиться я должна только на «отлично». Пока мы жили на ферме, делать там особенно было нечего, и я много времени проводила с книгами.

Мне до сих пор, хоть вы, может, и не поверите, нравится делать домашние задания – нравится листать страницу за страницей учебника и тщательно выводить слова в тетради; вот только вечером начинает очень сильно клонить в сон, особенно когда нагуляюсь.

На следующий день в школе мы рассказываем девочкам о том, куда бегали, они смеются, а Женя и Алина говорят, что делать нам больше нечего.

– Вы после уроков свободны, гулять пойдёте? – спрашивает Наташа.

– А я, знаете, – говорит вдруг Алина, когда мы выходим из школы, – всегда мечтала заблудиться.

– Где заблудиться? – с подозрением спрашивает Женя.

Город мы знаем, как свои пять пальцев – изучили его вдоль и поперек, хотя, конечно, где-то гуляем чаще, а где-то почти не случается бывать.

– В лесу хотя бы.

Сейчас светло, и мы, отправившись в лес, старательно пытаемся в нём заблудиться, но то случайно выходим к шоссе, то, в конце концов, набредаем на недостроенный дом. Среди мальчишек, гоняющихся друг за другом с палками, замечаем собственных одноклассников.

– Валите отсюда, – кричит на нас какой-то паренек лет тринадцати, выбегая из зияющего чернотой прохода, – мы в войну играем!

– Привет, девчонки, – машут наши ребята из окон и снова исчезают. – Тыщ-тыщ-тыдыщ! – доносится из недр здания.

Из чувства противоречия мы ещё какое-то время не уходим, наблюдая за ними, но потом Женя сообщает, что обещала помочь бабушке, и все вдруг обнаруживают, что очень устали ходить.

Дома я завариваю себе чая, а затем собираюсь пойти на кухню сделать бутерброд, но неожиданно засыпаю прямо на диване в большой комнате. Когда бабушка, вернувшись с работы, пытается меня разбудить, я бормочу, что пойду спать дальше к себе в комнату.

– А уроки ты сделала?

Я с трудом поднимаюсь и иду умываться. Никогда не думала, что просыпаться вечером так тяжело – даже после того, как я поужинала и немного оклемалась, всё равно ощущение какое-то неприятное.

– Завтра у тебя последнее занятие по английскому, а там каникулы начинаются, – напоминает бабушка. – На работе я беру отгул на несколько дней, к тому же там праздничный день выпадает…

– И?

– В Москву с тобой поедем, помнишь, ты хотела?

– А где жить будем? – спрашиваю я, стараясь не выдавать радости.

– У моей подруги, она позвала меня.

– А маму увидим?

– Для чего же это, по-твоему, затевается? Она сама сначала хотела приехать, а потом у нас возникла вот такая идея.

– Тогда я рада, – говорю.

Глава 5

До этого я никогда не видела Москвы как следует: когда нас возили туда со школьной экскурсией, всё было как-то урывками, постоянно не хватало времени, ведь надо было вернуться в тот же день.

В этот раз мы много гуляем, никуда не торопясь, и, наверное, это даже лучше, чем бегать по музеям, пытаясь увидеть всё одновременно.

Мы ещё в зоопарке побывали. А потом пошли в картинную галерею – потому что пока гуляли в зоопарке, очень замёрзли.

– В Парк победы поедем или в Третьяковскую галерею? – спросила мама, когда мы зашли в крытую часть зоопарка согреться. За стеклом резвился страус – зрелище то ещё. Представьте себе, что у вас перед носом бегает туда-сюда фонарный столб – страус почти такой же здоровенный.

– Пожалуй, немного окультуримся, – решила бабушка. – И вообще хочется поскорее в тепло.

В картинной галерее неторопливо шествуют в разные стороны толпы изысканно одетых людей. Именно тогда я заметила, что мама тоже выглядит хорошо – гораздо лучше обычного, в длинной юбке с узорами, тонкой бледно-лиловой водолазке и с шарфиком на шее.

– Мама, как ты красиво выглядишь.

Она улыбнулась.

– Я знала, что ты заметишь рано или поздно.

– Ты всегда раньше только коричневое и серое надевала.

– Ты постриглась? – спрашивает бабушка, касаясь маминых волос.

– Совсем немного, мне так лучше.

– Распусти волосы, – прошу я.

– Ну это тогда в уборную надо идти.

– А мы сядем на скамейку тихонечко.

Мама вытаскивает из сумки расчёску, и я с удовольствием расчесываю её волосы, такие гладкие и блестящие – а раньше были тусклыми, даже цвет не сразу угадаешь. Они совсем не похожи на мои – тёмно-коричневые. Мама ведь рыжая, как бабушка в молодости.

Мимо проходит толпа китайцев, и смотрят они на нас, а не на картины – ещё и пальцем показывают. Мама говорит, что среди туристов китайцев в Москве очень много, причём, как правило, передвигаются они группами минимум человек по пятьдесят.

Вслед за китайцами – две подруги возраста моей мамы, они умиленно улыбаются, глядя, как я расчесываю маму. А какая-то женщина, идя мимо следом, вообще чуть шею не сворачивает.

Четырёх дней явно недостаточно – они закончились слишком быстро. В то же время не могу сказать, что не рада вернуться домой. Я всегда немного в шоке, когда оказываюсь в Москве, потому что не привыкла к такому количеству народа – и ещё пугают огромные новостройки, задираешь голову, а верха не видно.

В любом случае, хорошо, что удалось побыть вместе с мамой – а то когда она приезжает на выходные, столько дел, что мы даже не всегда можем спокойно выпить чая. Правда, огородные дела теперь закончились: садовый дом закрыт, картошка – в гараже, который в основном мы используем для хранения старой мебели, осенними заготовками в квартире забито всё, что можно, и наступила почти настоящая зима.

Почти – потому что валит мокрый снег с дождём.

Девочки все болеют, пойти некуда – и вот, вместо того, чтобы гулять, сижу дома и слежу за тем, как два мастера, дядя Лёня и дядя Сева, меняют батарею на кухне. А соседка пришла следить за мною, потому что бабушке не хочется, чтобы я в одиночку принимала слесарей. Хотя дядя Сева – старый знакомый и я его иногда даже заставляю играть со мной в шашки.

Я страшно утомилась от сидения дома – может, несмотря ни на что, стоит выйти на улицу, но на соседку слесарей тоже оставить нельзя.

– Что, погода на каникулах подкачала? – сочувственно спрашивает дядя Лёня, возясь с какими-то болтами.

Дядя Лёня пришёл помочь дяде Севе, потому что работы много – когда тот уходит разбираться с батареей в большой комнате, мы остаемся одни.

От нечего делать, сидя на краешке кухонного стола, грызу бублик и смотрю, как двигаются руки дяди Лёни. А ничего, красивые руки – мускулистые, на пальцах – кольца.

– Странно – мужчина, а носите украшения.

– Мужчины тоже, случается, их носят. Это кольцо – на память об одной поездке, а вот то означает, что я женат.

Дядя Сева – полный и низенький, лет шестидесяти, дядя Лёня – наоборот, довольно-таки молодой. Когда, разогнувшись, он встаёт, видно, какой он высокий. На руке – кожаный браслет, на шее висят мощного вида наушники.

– А какую музыку вы слушаете?

– Сейчас – никакую. – Он аккуратно снимает наушники и кладёт на стол.

– А можно надеть? – робко спрашиваю я.

– Можно, – чуть подумав, отвечает он.

Наверное, бабушке не понравилось бы, что я занимаюсь такими вещами – но больно уж эти наушники крутые.

– У нас есть мальчик в девятом классе, у него тоже всякие такие примочки – он, если попросить, даёт попробовать. Потому что его сестра – моя подруга.

Он вздыхает и вытирает лоб.

– Слушай, Марин, раз уж ты здесь, не дашь мне стакан воды?

– Может, кофе хотите? – вклинивается наша соседка, тётя Аня.

– Ну, если только когда закончу работать, – улыбается дядя Лёня. – Хотя… не откажусь.

Мне немного досадно, что он улыбается не мне. Но когда я подаю ему кофе с булочками и сообщаю, что испекла их сама, он одобрительно кивает.

– Что, в наше время дети ещё умеют готовить булочки?

– Булочки, – фыркаю я. – Да я… я, если бы вы знали… я картошку с курицей могу запечь. И вообще… Дети! Всё мы можем! Да если бы вы знали, чем мы иногда занимаемся, когда взрослых нет…

– Чем? – Ему явно интересно.

– Ха! Да я… – Мне хочется произвести на него впечатление, но и в чём-нибудь сомнительном тоже признаваться не хочется. – Я, если хотите знать, уже одна на электричке езжу к репетитору! Вот так-то!

– На электричке? – Он, похоже, действительно впечатлен: даже есть прекращает. Брови его ползут вверх. – И тебя отпускают?

Брови у него тоже, кстати, что надо – густые, но ровные и красивые.

– Да.

– Марина у нас вообще очень самостоятельная, – говорит тётя Аня. Она, в отличие от меня, опекает дядю Севу, который в большой комнате, и готовит сейчас ему бутерброд.

– Может, бутерброд? – предлагаю я дяде Лёне.

Он не отказывается: садится в этот раз с тарелкой прямо на пол, прислонившись спиной к батарее.

– Так вот, чем вы занимаетесь, когда взрослых нет? – уминая бутерброд, спрашивает он.

– Ну-у… – Заложив руки за спину, я улыбаюсь – не знаю, стоит ли ему признаваться. Он улыбается в ответ, словно прекрасно понимает мои колебания.

– Да ладно, можешь не рассказывать, – говорит, наконец, он и вновь принимается за работу.

Я сижу, уставившись в его макушку. Мне хочется, чтобы он, такой красивый, обернулся и дальше принялся добиваться от меня ответа. А я бы тогда, может, придвинулась ближе и рассказала ему, как мы с Наташей…

Нет, тётя Аня может услышать. Или он сам наябедничает.

Я судорожно пытаюсь сообразить, что бы такое сказать.

– А вы знаете, у меня почти все пятёрки за четверть.

– Правда, что ли?

– Да, хотя мне десять, а остальные почти все старше, – хвастаюсь я.

– Почему старше?

– А я в школу с шести лет пошла. А хотите, вообще покажу диплом, где…

– Марина, ну всё, хватит. – На кухню врывается тётя Аня. – Ишь, хвост распушила… Стоишь у человека над душой и мешаешь ему работать! Куда это годится? – Она выпроваживает меня из кухни. – И дядю Севу не надо с шашками мучить – у него давление.

Я тяжело вздыхаю.

– Ну, тогда пойду куда глаза глядят. – И, надувшись, отправляюсь в прихожую надевать пальто.

Тётя Аня безжалостна.

– Вот как замечательно – бабушка как раз просила тебя купить муки.

Муки. Почему взрослые никогда не просят купить шоколада или пирожных?

Дядя Лёня выглядывает из кухни – похоже, ему меня жалко.

– А ты купи муки и сама приготовь пирог, – улыбается он. – Умеешь же.

– Посмотрим, – бурчу я и ухожу, хлопнув дверью.

Глава 6

Ноябрь – такой месяц, что про него и рассказывать как-то не хочется. Единственное, что можно сказать о ноябре – надо дождаться, когда он закончится. А дальше время и так пойдет очень быстро.

Хорошо, что каникулы закончились. В последние дни я чуть до ручки не дошла – а когда по поручению бабушки в воскресенье на рынок отправилась, мало того, что промокла вся, так даже Лизу Ващенкову, к которой я, ища компанию, с горя сунулась, не удалось вытащить. Захожу в подъезд и ещё на лестничной площадке слышу голос её мамы:

– «ЛИсных» – «лИсных»? От слова «лис», а не «лес»? – кричит она.

– Да я нечаянно, нечаянно так написала, – рыдает Лиза.

– Ты не только над матерью сейчас издеваешься! Ты сама над собой издеваешься!