Текст книги "Большое (не космическое) путешествие"

– Маме сама звони, – бросает она напоследок.

Но я пока не могу звонить маме – ухожу к себе в комнату и сажусь за уроки. Лицо всё горит. А время тянется очень медленно.

Сделав уроки, я, чтобы хоть как-то искупить свою вину, начинаю прибираться в комнате. Бабушка, к тому времени успевшая переместиться в большую комнату, видит, как я с ведром и тряпкой иду в туалет, но не смягчается.

Косясь на неё, начинаю протирать пыль в большой комнате.

– Подмети тогда уж заодно, – равнодушно роняет бабушка, даже не глядя в мою сторону.

Я подметаю пол во всей квартире. Пылесос сломался на прошлой неделе.

– Пол вымой, – всё тем же скучным голосом велит мне бабушка. Потом вдруг выходит из себя: – Ты думаешь, что делаешь сейчас нечто особенное? Хочешь меня разжалобить? Так вот знай, ты сейчас всего лишь свои обязанности выполняешь. Ничего из ряда вон выходящего.

Она отправляется в переднюю и, одевшись, уходит из дома.

Я, взяв телефон, дрожащей рукой набираю номер Наташи.

– У меня дома такое было, – шепчет она в трубку. – Но родители, кажется, отошли уже. Они говорят, что просто в ближайшие лет пять не позволят мне одной куда-то ходить.

Примерно то же самое сообщает мне Алина.

– Говорят, значит, не доросла ещё, чтобы одну тебя отпускать.

Наконец, звоню маме. С ней, хочешь не хочешь, объясняться всё равно придётся. Но ставить её в известность о происшедшем нет необходимости, она и так уже, оказывается, знает, причём с самого утра – и даже без помощи бабушки. У этой Асии Михайловны вообще, что ли, нет своих дел в воскресенье?

По голосу маминому слышу, что она не очень сердится.

– Вообще-то я сначала огорошена была, – говорит она. – А потом успокоилась. Подумала: не может быть, чтобы всё было так плохо.

– Да мы просто так накрасились, а потом даже забыли про это.

– И я подумала: наверное, все девочки накрасились, вот и тебе захотелось то же самое сделать. Но пойми, Марина, надо всегда думать, что делаешь. Для вас это развлечение было, а люди по-своему истолковали. Что касается лифтов…

Мы с мамой подробно обсудили, почему не стоит ездить на лифтах и звонить в незнакомые квартиры.

– Но ты ведь сама уже успела для себя сделать выводы? – говорит она.

Я с ней полностью согласна, но вдруг говорю:

– А знаешь, мама, всё равно это было здорово – то ощущение, когда понимаешь, что сейчас дверь откроется и надо успеть добраться до лифта…

Тогда мама сказала, что просто не знает, что со мной делать. И замолчала на какое-то время. Я понятия не имела, о чём она думает в этот момент.

– А бабушка что делает сейчас? – каким-то странным голосом спрашивает она.

– Вышла на улицу. Вы с ней поругались недавно, да?

– С чего ты взяла? – мама вся так и насторожилась – сразу становится ясно, что я не ошиблась.

На прошлой неделе я проснулась ночью оттого, что бабушка разговаривала по телефону. Она всегда говорит тихо и спокойно, даже сейчас из-за истории с лифтом не кричала на меня, но тогда, ночью, я услышала каждое слово.

– Так вот знай, ещё раз через подобное пройти – нет, я уже не смогу, – совершенно отчётливо произнесла бабушка и бросила трубку.

Не знаю, почему не вышла и не спросила в чём дело – но, знаете, бывают ситуации, когда просто чувствуешь, что лучше не лезть к взрослым. А потом я была так занята мыслями о Любином дне рождения, что забыла о том разговоре. Но теперь вспомнила.

– Ты хотела с ней поговорить? – спрашиваю я.

– Да… – Потом, помявшись, мама заявляет: – Я и сама ведь собиралась позвонить. Мне кое-что сказать надо.

Я молчу, ожидая, что она скажет.

– Я это… замуж выхожу, – наконец, произносит мама.

– А-а-а… понятно, – говорю. – Ну… хорошо.

– Ты рада? – спрашивает мама с такой надеждой, что я тороплюсь ответить:

– Да, конечно! – Теперь я молчу – не знаю что сказать. – А бабушке… мне передавать это?

– Передай, если хочешь… – И мама странно хмыкает, прежде чем повесить трубку.

Глава 12

Бабушка сказала, что я должна поздравить Николая с Днём защитника Отечества – хоть какой-нибудь небольшой знак внимания.

Мы в школе всегда что-нибудь мастерим на трудах к этому празднику, и я обычно сплавляю эти сувениры дяде Косте. Однажды я поздравила Алининого папу – у меня тогда получилась совершенно замечательная открытка, с настоящими пуговицами, изображающими гусеницы танка. Алининому папе, по-моему, понравилось, он поблагодарил меня.

В этот раз открытка достаётся Николаю, и ему вроде бы тоже нравится. Но и он приезжает к нам не с пустыми руками. На праздничном столе и рыба красная, и блины с икрой, и фрукты – манго, виноград, в общем, то, чего обычно нет.

Вечером мы отправляемся гулять – на горку, как в прошлый раз. Мама и Николай идут обнявшись. Не хочу им мешать, но мама машет сама, подзывая меня. Она обнимает меня.

– Если мы переедем когда-нибудь, ты не станешь возражать? – спрашивает она.

– Со мной?

– С тобой. Но это ещё не скоро будет. Ты ведь понимаешь, что нельзя до бесконечности отдельно от мамы жить?

– А вы куда хотите переехать?

– Где для всех будет место.

– В Москве?

– Не уверена, но недалеко.

Николай, смеясь, кладёт мне руку на плечо.

– Не беспокой ребёнка раньше времени, – говорит он.

– Ладно… Это так, на будущее.

Я беспечно ковыряю носком снег.

– Да мы ведь и так собирались переехать, – говорю. – Ты для этого в Москву уехала.

– Да. Просто…

Они переглядываются.

– Да знаю я, у мамы ребёночек родится, – говорю я.

– Знаешь?..

– Ну да, а что тут такого? – пожимаю я плечами и поворачиваюсь, чтобы побежать к горке. Оттуда мне машут девочки. Кажется, Алинин папа притащил двойную «ватрушку». – Я пойду, ладно?

– Иди…

– Знаешь, мам, мы на кружке скоро вязать начнём, я, наверное, свяжу одеяльце для ребёночка, – уже на бегу, обернувшись, бросаю я – и уношусь на горку.

Глава 13

Чтобы мне выбрать платье и туфли для своей свадьбы, мама специально позвала меня в Москву. А ещё нас с нею пригласила в гости одна родственница, жена дяди Костиного племянника. Хотя с нами они редко общаются.

Свадьба у мамы четырнадцатого апреля, то есть, ещё целых три недели. Я спросила, как они собираются праздновать.

Они с Николаем до последнего сомневались насчёт празднования, потому что это дорого, а ведь ещё и с квартирой придётся разбираться. Николай не москвич, но от бабушки ему досталась квартира на станции метро «ВДНХ». Так теперь её решено продать и взамен купить что-нибудь другое.

Разве тут до свадьбы?

Но потом вмешались его друзья, у одного из них есть большая дача. Это, конечно, не ресторан, зато пригласить туда можно сколько угодно человек. У Николая очень много друзей, они тоже не совсем москвичи – кто из Красноярска, кто ещё откуда-нибудь.

Бабушка не может меня отвезти в Москву. Вместо этого она сажает меня на поезд, доверив своей знакомой, которая тоже едет в столицу, а на вокзале меня встречает Николай.

Москва не совсем такая, как мне запомнилось последний раз. Сейчас, в марте, она выглядит иначе, чем в декабре, шумная, грязная, запруженная транспортом и людьми. Этот город высоток, широченных проспектов и бесконечного разнообразия почти оглушает меня – но больше всего поражает, что мама в нём себя чувствует как рыба в воде. Я без конца кручу головой по сторонам.

Долго ходим с мамой по магазинам (в которых она заранее побывала и приценилась) и, наконец, решаем, что на мне будет белое платье с открытыми плечами, а пояс из зелёного шёлка, как раз того оттенка, который мне идёт. Мы долго думали, какие туфли мне купить – если белоснежные, то их больше некуда будет надеть, но потом удалось найти светло-зелёные мокасины.

Наконец, мы садимся в метро и едем к родственникам.

Их дом чуть ли не на километр опоясывает ограда. Чтобы через неё пройти, надо обратиться к охранникам, которые сидят в специальной будочке, а они, прежде чем открыть калитку, звонят консьержке. В подъезде всюду стоят кадки с пальмами и прочими растениями, а меж жёлтых колонн за столиком сидит консьержка. Она звонит Тюфяевым и только затем разрешает пройти. Мы с мамой переглядываемся, оказавшись вдвоём в лифте. Легче в тюрьму, пожалуй, проникнуть.

Тётя Вера чуть полноватая, с красивой причёской и в украшениях и называет меня Мариночкой. При виде нас она всплескивает руками и с радостными восклицаниями обнимает маму.

Когда я была маленькой, то несколько раз бывала у них в гостях (в другой квартире, в Сергиевом Посаде), и уже тогда у них всё было крутым, но сейчас они стали ещё круче.

Пока мы пьём чай, тётя Вера рассказывает, как её дочь, которая одного со мной возраста, занимается художественной гимнастикой.

– А танцы вы бросили? – Мама помнит, что раньше Лера занималась танцами.

– Мы решили, с нашим потенциалом необходимо нечто более серьёзное – мы специально консультировались с тренером, он сказал, нам надо идти дальше. Теперь у Лерочки очень плотный график, – вздыхает тётя Вера.

Я успеваю допить свой чай, а мама с тётей Верой всё говорят о школе и дополнительных занятиях. Оказывается, у Лерочки в пятом классе два факультатива – по геометрии и стихосложению.

– А что они проходят на геометрии? – спрашивает мама – явно под впечатлением.

– О, там какая-то специальная программа, чтобы детям не скучно было. Ой, сейчас открываются такие возможности – никто уже не ждёт до бесконечности, когда они дорастут до якобы нужного возраста. При должном оснащении и соответствующем подходе хоть с первого класса можно высшей математике обучать.

– Что же это за школа у вас такая?

– Обыкновенная, московская. Ну, класс у нас, правда, гимназический. А сама школа с гуманитарным уклоном: с восьмого класса у детей начинается практика, они ездят изучать коренные народы России. В Карелию, например.

– Маринка, ты хоть знаешь, где Карелия-то находится? – спрашивает мама.

Я молчу.

Честно говоря, когда я слушаю тётю Веру, у меня возникает ощущение, что она живёт где-то на другой планете.

– А Мариночка чем занимается? – приторным голосом спрашивает тётя Вера.

– Английским, – выдаю я заранее подготовленный ответ.

– Да, Марина к репетитору ездит два раза в неделю, – подхватывает мама. – У нас ещё языковая школа есть, там они много разговаривают – я подумываю Мариночку туда тоже отдать, – добавляет она, хотя о подобной идее я никогда не слышала. И с чего это она меня Мариночкой называет – от тёти Веры заразилась, что ли?

– А ещё чем ты занимаешься? – продолжает спрашивать тётя Вера.

– Готовить люблю.

– Правда? – с преувеличенным удивлением поднимает она брови, словно разговаривает с трёхлетним малышом.

– У них в школе учительница труда такая интересная, – вставляет мама.

– Расскажи, Марина, – тут же просит меня тётя Вера. Правда, она явно считает, что нам в жизни не сравниться с Москвой.

Хотя я испытываю утомление даже от одной мысли об этом самом «плотном графике», про который талдычит тётя Вера. Честно говоря, Москва сама по себе меня утомляет – тут ведь, чтобы перейти из одного места в другое, нужно бесконечно долго идти или ехать на метро.

Я ухожу в гостиную и начинаю рассматривать энциклопедию с картинками, а разговор на кухне заходит, наконец, о свадьбе – правда, чуть было не превращается при этом в описание тётей Верой последнего отпуска всей её семьи в Испании.

Маме приходится признаться, что в свадебное путешествие они за границу не поедут. Она коротко обрисовывает, как будет проходить свадьба. Мне хочется, чтобы она не делала этого – незачем тёте Вере знать, как у нас всё по-простому.

Потом она показывает тёте Вере туфли, которые купила мне для свадьбы. Меня заставляют надеть их, а тётя Вера кивает.

Домой, то есть, в квартиру Николая, где мне придётся спать на кухне (мама больше не снимает комнату в Троицке, а здесь всего одна комната), мы попадаем лишь вечером.

– Её очень впечатляет наше желание перебраться в Москву, – делится мама с Николаем.

Николай не верит. Предел мечтаний любого, кто уже живёт в Москве, говорит он, – чтобы никто больше в неё не ехал.

– Мы же родственники, – возражает мама.

Потом звонит телефон, и оказывается, что это тётя Вера – поинтересоваться, как мы добрались, и ещё немного поболтать с мамой по душам.

Она, представляете, успевает сообщить маме (я всё слышу, хотя громкая связь отключена), что музеи Москвы – просто чудо, при некоторых есть кружки. В своё время Тёмочку приняли по результатом экзамена в один из них, и он бесплатно занимался там рисованием.

– Вот бы мне для Марины найти что-нибудь подобное. А насчёт Леры, – угодливо добавляет мама, – ты всё-таки не задумывалась всерьёз о том кружке при музее, куда Тёма ходил?

Я тихонько затворяю дверь в комнату, отгородившись от коридора, в котором сидит мама, но всё-таки успеваю услышать, как тётя Вера басит в трубку:

– Мысль, конечно здравая, но сейчас очень много говорят о том, как тяжело ребёнку даётся седьмой класс – там столько всего нового, надо готовиться заранее, а это будет уже через год. Так что со следующего года Лерочка начнёт дополнительно изучать астрофизику в клубе при музее космонавтики.

Глава 14

А в нашем городе действительно тихо. После этой Москвы голова кругом идёт, неделю только в себя приходить.

На следующий день после того, как вернулась домой, я целый час простояла возле дороги на выезде из города, глядя в небо.

Снег сошёл, и я решила снять шапку. Ясно, что весна пришла – небо было такого ненормально яркого цвета, что он затопил всё вокруг. Из-за солнца я не могла даже полностью открыть глаза, но чувствовала, как небо обволакивает меня.

Под ногами была жёлтая прошлогодняя трава, чёрные голые ветки торчали на синем фоне в разные стороны. Не думала, что это может быть так красиво.

В десятке метров от меня притормозила машина, оттуда высунулся дядя Лёня – слесарь.

– Марина, что это ты тут стоишь? – крикнул он и подъехал ещё ближе. – Кого-то ждёшь?

– Тут место просто мне нравится.

– Ага, место – на обочине. Давай-ка иди отсюда, – махнул он рукой в сторону города. – Иди, иди.

Я послушно развернулась пошла в сторону дома. Пройдя какое-то расстояние – короткой дорогой, через низину – я обернулась. Он ещё не уехал и следил за тем, чтобы я шла. Пришлось действительно пойти домой.

Ну, вот, дожили – нельзя уже и пойти туда, куда хочешь, кто-нибудь обязательно появится и начнёт указывать что делать.

А он вообще-то хоть раз мог бы и прийти к нам. Нашим батареям это не помешало бы.

Я со вздохом поднимаюсь по лестнице и отпираю дверь. В квартире пусто – это всегда особенно ощущается после того, как в очередной раз расстанусь с мамой. Она ещё к тому же предупредила, что пока не будет приезжать на выходные, не до того.

Мне в голову приходит замечательная идея – позвать к себе Наташу, чтобы вместе делать уроки.

В квартире немного прохладно, и мы, вместо того, чтобы сесть за письменный стол, вместе с учебниками ложимся на диван, укрывшись пледами. Интересно, почему люди раньше не додумались до того, что под одеялом делать уроки удобнее?

В субботу после обеда неожиданно звонит Люба и приглашает меня поехать с ней и её родителями в Домодедово.

Оказывается, у Любиной мамы и её мужа уже два года в Домодедово строится коттедж, и время от времени на выходные они едут туда проследить за постройкой.

Я уговариваю бабушку отпустить меня.

– Если тебе хочется переночевать в спартанских условиях, где ни помыться толком, ни поужинать… – протягивает бабушка – она поговорила с Любиной мамой. – Ирина Дмитриевна говорит, у них там непаханое поле. Только отвертеться от этой поездки им нельзя, придётся к тому же там ночевать. Ещё и холодно…

Через два часа машина Любиного отчима въезжает во двор.

Я и понятия не имела, что у них имеется коттедж, к тому же в Домодедово – если разобраться, я вообще почти ничего не знала о Любиной семье. Её мама никогда не общается с другими родителями, а те считают, что она воспитанием дочери не больно себя утруждает.

По-моему, Люба вполне воспитанная – просто у неё талант производить плохое впечатление на взрослых.

Любина мама совсем не похожа на дочь – молчаливая, разговаривает негромко и держится с большим достоинством.

Коттедж выглядит просто здорово, хотя внутри действительно пока ничего не сделано. Отопление практически не работает, и пока Любин отчим варит сардельки в чайнике, у нас у всех замерзают руки.

Выпив чая и съев горячего, я и Люба решаемся пойти на улицу.

– Вы уж тогда побегайте там, чтобы согреться перед сном, – советует Ирина Дмитриевна. – Кто знает, может, здесь, в доме, даже холоднее, вон, отсырело всё.

Она с мужем легла спать на первом этаже, а нам постелила наверху – в единственной комнате, где была мебель. Остальные комнаты, если не считать строительного мусора, совсем пустые. Когда, пожелав нам спокойной ночи, Ирина Дмитриевна уходит спать, ощущение, будто мы с Любой оказались отрезанными от всего мира.

– Как здорово, что ты здесь! – говорит Люба, падая на кровать.

– А вы тут потом жить собираетесь?

– Кто знает – если у Вадима дела и дальше хорошо пойдут, мы сможем закончить этот дом к следующему Новому году.

– И тогда ты будешь жить в Домодедово?

– Кто знает, – снова отвечает Люба, пожимая плечами. – Ты будешь в ночную рубашку переодеваться?

– Бабушка мне домашние штаны и водолазку положила, наверное, они сойдут. – Я снимаю толстовку и тут же вся покрываюсь мурашками. – Уа, как холодно!

– А ты залезь под одеяло и под ним переоденься.

В конце концов мы улеглись и более или менее отогрелись.

Ко мне сон не идёт. Я лежу с открытыми глазами, глядя на огромную луну в окно.

– Через две недели моя жизнь переменится, – говорю я.

– Почему?

– Как почему? Ведь мама замуж выйдет.

– Ты этого хочешь?

– Я пока ещё не успела понять.

Я, конечно, рада за маму. Ведь у неё никогда не было мужа. Не было свадьбы с фатой, цветами и прочим, что положено. У неё был только живот, который всё время рос, а потом я появилась на свет, и встречали маму у роддома с цветами мой двоюродный дедушка, бабушка и ещё бабушкина подруга. Всё было очень тихо и скромно, без всякого шума. По-моему, нечестно, что у одних женщин есть свадьба, а у других нет.

– Здорово, что ты меня пригласила сюда, – говорю я.

– Да уж! В прошлый раз мне тоже постелили в этой комнате, а было так страшно, что я посреди ночи пошла вниз. Мама ругалась, потому что не стану ведь я ложиться в их с Вадимом кровать… В результате пришла ко мне сюда.

– Тебе Вадим нравится?

– Нормальный.

– Он никогда не ругает тебя?

– Он считает, что это мамина задача, ведь я её дочь. – Почему-то в голосе Любы слышится грустная нотка. – Да нет, всё нормально. На что мне в принципе жаловаться-то, – продолжает она. – Вот мой настоящий папа – это кошмар был. Мама ушла от него, когда я была совсем маленькой.

– Почему?

– Потому что он бил и её, и меня.

– Да, вот это точно кошмар, – горячо соглашаюсь я.

– Слушай, Марина… – спустя некоторое время обращается ко мне Люба – я думала, что она уже начала засыпать. – А что случилось с твоим папой?

– Его нету.

– Это как – нету? – допытывается она. – Он у тебя умер?

– Он не хотел, чтобы я родилась. А мама… она подумала-подумала и решила, что меня родит. А его забудет. – Я помолчала. – Только ты это… не говори никому, ладно?

– Ладно, а ты – про то, что я тебе сказала, – шёпотом отвечает.

Мы ещё немного поворочались, а потом уснули.

Глава 15

Мы уехали из коттеджа только следующим вечером – отчим Любы отсутствовал целый день, а Ирина Дмитриевна припахала нас работать. Сначала мы с Любой собирали мелкий строительный мусор в комнатах, потом в саду.

– Вот так, Марина, будешь теперь начеку, когда тебя пригласят куда-нибудь поехать, – со смехом сказала Ирина Дмитриевна, выглянув на крыльцо. Сама она занималась куда более противной работой, специальным инструментом отскабливая со стен в коридоре краску.

– Да ничего, мне даже нравится, – ответила я.

В самом деле, погода немного разгулялась, выглянуло солнце, стало почти что тепло и пахло свежестью. Естественно, если бы меня заставили заниматься тем же самым в нашем собственном саду, я помирала бы со скуки, а здесь это было нормально.

– Мам, мы голодные, – сказала Люба.

– Жду Вадима – он обещал что-нибудь придумать.

Он приехал минут через двадцать и сказал, отвезёт нас домой, а потом вернётся один, чтобы контролировать рабочих, которые придут завтра утром.

Уже на выезде из Домодедово Любин отчим остановился возле «Макдональдса» и набрал еды там.

– Ничего лучше не мог придумать, – насмешливо прокомментировала Ирина Дмитриевна, в то время как мы с Любой, как ненормальные, набросились на еду.

– Я тебе кофе взял.

– Спасибо.

Краем глаза, поглощая картошку, я заметила, как она, забирая стаканчик с кофе, бросила на мужа взгляд, а он ответил ей тем же – так переглядываются обычно все парочки.

Я знаю, что Люба тоже заметила это и скромно потупилась – впрочем, это не мешало ни мне, ни ей всё это время уписывать за обе щёки купленную Вадимом еду. Ирина Дмитриевна, глядя на нас, покатывалась со смеху.

– Работа на свежем воздухе плюс любовь к чизбургерам. Дорвались дети до фастфуда.

– Нет, серьёзно, а что тут ещё можно было лучше придумать, – разводил руками Любин отчим.

– Мы заслужили, – сказала Люба с набитым ртом. Её мама наклонилась к ней и поправила съехавшую набок заколку, а потом взяла салфетку и вытерла пятно от кетчупа на Любиной щеке.

Никак не могу понять, как же так они совсем не похожи друг на друга и в то же время ни у кого нет сомнения, что это мать и дочь.

Только когда вернулась домой, я поняла, как приятно снова оказаться в нормальной квартире – и, особенно, нырнуть в горячую ванну.

– Ничего, обещают потепление, – говорит бабушка, которая в это время что-то стряпает на кухне. У нас во всей квартире такая слышимость, что можно спокойно разговаривать, находясь в разных её концах. – Хочется, чтобы на свадьбу солнышко было…

За три дня до свадьбы бабушка взяла отгул на работе и всё это время провела в Москве, помогая маме. Меня тоже взяли с собой, потому что не с кем было оставить, и поселили на это время в семье у дяди Жени, Колиного друга – его дочка будет стоять с цветами на свадьбе рядом со мной.

Мама сказала, что собирается устроить такой праздничный вечер, чтобы все чувствовали себя как дома и веселились, но чтобы крепких напитков не было.

– В конце концов, почти у всех дети, их приведут с собой, – сказала мама, – и этим людям вряд ли захочется, чтобы кто-то напивался. Да и я не хочу портить себе праздник.

– Ты совсем не боишься? – спрашиваю я.

– Боюсь? Чего именно?

– Ну, замуж выходить.

– Замуж выходить? Как тебе сказать… Когда у тебя взрослый ребёнок, как-то глупо бояться. Ты даже не представляешь… – Она не договаривает, но я и так прекрасно могу вообразить себе, до чего приятно думать ей, что вот она ждёт ребёнка, а рядом Николай, который станет её мужем и будет всегда рядом.

В общем, полная противоположность того, что было с ней в первый раз.

На следующее утро мама и Николай сочетаются браком, а я стою в первом ряду посередине в белом платье. С обеих сторон от меня – маленькие девочки с цветами.

И тут, представьте себе, вижу тётю Веру – в строгом светлом костюме, с шикарным букетом роз нежных оттенков. Когда всё заканчивается, она целует маму и вручает цветы.

– Ты приглашала её? – улучив момент, очень тихо спрашиваю я.

– Господи, ну, конечно, – отвечает мама. – А ты думаешь, я должна была рассказать ей о свадьбе и при этом не пригласить?

– Она и на праздник придёт?

– Возможно.

На улице так умопомрачительно хорошо, как бывает, когда ещё не успеваешь привыкнуть к теплу и всяким ароматам и наслаждаешься ими изо всех сих.

А ведь удивительно ранняя в этом году весна – сначала думали, что с погодой не повезёт, но в последние несколько дней очень сильно потеплело.

Сначала мы по-всякому фотографируемся вчетвером – мама, Николай, я и бабушка, потом со всеми желающими, а потом бабушка твёрдо говорит, что, пока это бессмысленное занятие окончательно не подорвало её силы, прямо сейчас поедет на дачу помогать устраивать стол.

В пять часов все садятся за стол, а когда темнеет, начинаются танцы, и я под шумок пробую вина. А что, вкусно, только двух глотков, пожалуй, хватит.

Очень хорошая дача у друга Николая – уж места точно всем хватает.

Когда наступает ночь, я замечаю, что бабушка куда-то делась. Я обнаруживаю её в доме – сидит в уголке на кухне вместе с родителями друга Николая и тихо беседует в полумраке при свете свечи. На столе бутылка чего-то явно не одобренного мамой к свадьбе, а ещё несколько тарелочек с салом и огурчиками.

– У нас тут отдельное сборище, – подмигивает мне папа дяди Юры, хозяина дачи – дедок с окладистой седой бородкой.

И тут я впервые задумалась, где же родители Николая?

– Как таковых нет, – говорит бабушка. – Сам-то ведь он приезжий, а отец его где-то в Приамурье. Они не общаются.

Потом происходит ещё много чего – часть детей увезли, часть уложили спать, а мы с Никитой – единственным моим ровесником, и ещё парочкой ребят из малышни, одевшись потеплее, сидим у огня и наблюдаем как жарят мясо, и сами, конечно, жарим всякую еду.

Я даже не помню, как ложусь спать – а вот на следующий день совсем не так хорошо. Мама и Николай уезжают в свадебное путешествие в Санкт-Петербург, оставшуюся еду мы раздаём и всю первую половину дня прибираемся в доме.

Работы на самом деле было не очень много: Николай как-то хитро сделал, чтобы после торжества погром был не очень большой. Папа дяди Юры сказал, что было примерно три утра, когда он выглянул в окно и увидел, как Николай и другие мужчины таскают стулья и наводят на улице порядок.

Когда настаёт время уезжать, я поднимаюсь наверх за вещами в комнату, где спала, и только сейчас замечаю что-то возле подушки: оказывается, мама, прежде чем уехать, зашла сюда и положила мне в изголовье кровати бумажный конвертик.

– Она пишет, чтобы на эти деньги я сходила в кино, в планетарий, в дельфинарий или ещё куда захочу в Москве! – сообщила я, скача по комнате.

– Я домой хочу! – взвыла бабушка.

– Э-э, домой…

– Давай, Маришка, без глупостей, по-быстрому собирай вещи, я и часть еды с собой уже взяла – всё равно в ближайшее время готовить не буду, а мне ещё перед завтрашней работой надо отдохнуть. Ах, Господи, у меня там рассада, цветы, всё без присмотра… – Не переставая бормотать себе под нос, она выходит из комнаты.

И мы едем домой.

Часть 2

Глава 16

– Марина, ты точно собрала свои вещи? – кричит мама.

– Да точно, точно…

Похоже, собирается дождь, огромное тёмное облако, наползая откуда-то, начинает заслонять солнце. Я люблю такую погоду – когда сначала дует тёплый душный ветерок, а затем – затишье… и ка-ак громыхнёт.

Пока не громыхает, но гроза собирается – интересно, как мы поедем?

Комната выглядит немного голой, хотя я ни бельё с кровати не снимала, ни книг не брала, ведь буду сюда возвращаться на выходных.

Возле порога стоят две сумки с одеждой, письменными принадлежностями и ещё кое-какими мелочами. Вот, наконец, настал тот момент, когда мы переезжаем, рано или поздно это должно было случиться…

Лето нынче началось как будто так же, как и всегда: мы с бабушкой работали на огороде – ещё с мая, иногда я шла туда вместе с Наташей, чтобы потом, сделав свою работу быстрее, пойти на огород к ней и помочь ей.

За день до моего дня рождения я сидела на грядках – полола редис – когда мне позвонила бабушка и сказала, что маму увезли в больницу.

– В больницу? – растерянно переспросила я.

– В реанимацию, – уточнила она.

Маме стало плохо на работе – она потеряла сознание, и её увезли на скорой.

Просто не могу даже описать, что я почувствовала в тот момент, когда узнала. Точнее, сначала я вообще ничего не почувствовала – как будто меня ударили током и ещё в голове полная пустота, а потом, чуть погодя после того, как добралась до дома, я заново всё осознала.

В реанимацию кладут человека, когда ему совсем плохо и надо спасать, это я знаю.

Утром у нас в квартире темно и прохладно, и у меня самой было странное противное ощущение, будто я наглоталась холодного желе и оно колышется внутри. Когда узнаешь что-то очень плохое, хуже всего, что в некоторые мгновения забываешься и тебе становится легче, а потом будто просыпаешься и понимание обрушивается с новой силой.

Пришла тётя Аня, соседка, и попыталась накормить меня обедом – бабушка позвонила ей и предупредила, что уезжает в Москву, к маме. Я из вежливости съела котлету, и тогда тётя Аня стала предлагать мороженого – мол, у неё полная морозилка. И тут я впервые в жизни поняла, что человеку может не хотеться мороженого.

В книгах у героев из-за плохих новостей часто пропадает аппетит, но я в это не верила – сама-то я люблю покушать в любой ситуации. А от огорчений тем более хочется есть, надо ведь утешиться хоть как-нибудь. Но в тот день мне показалось, что у меня вообще нет желудка.

Тётя Аня сказала, что останется, пока бабушка не вернется, а это скорее всего будет завтра утром – однако бабушка приехала поздно ночью.

– Что там? – У меня был только один вопрос.

– Что-что, в больнице мама будет пока.

Потом я услышала, как бабушка ворчливо сказала тёте Ане, что беременность с самого начала протекала тяжело, а мама зачем-то ещё таскалась в этот самый Санкт-Петербург, да и месяц ещё работать собиралась в этой Москве.

– Хорошо, если её подольше подержат, – сказала тётя Аня. – И для неё, и для ребёночка лучше.

Утром мы все были без сил.

– После всего такого мне даже без разницы, что дня рождения не будет, – прогнусавила я, обращаясь к бабушке. После вчерашнего голос у меня стал, как при сильном насморке.

Она посмотрела на меня так, будто я сморозила глупость.

– Как это не будет?

Вечером бабушка напекла пирогов – а следующим утром рано разбудила меня, сказав, что уезжает в Москву до завтрашнего вечера. Была ведь суббота, таким образом, бабушка могла проведать маму два раза – а с понедельника снова выйти на работу.

– Я что, одна останусь? – удивилась я. Хотя на самом деле я была в таком состоянии, что уже ничего не могло меня напугать или удивить – потому что какое, если разобраться, это имеет значение после всего.

– Не волнуйся, я договорилась.

Бабушка велела мне ждать, когда позвонит Алинин папа – она обо всём договорилась с ним. Алинин папа – ужасно занятый человек, но если он берётся за дело, то всё делает в лучшем виде. Да и вообще, с ним я чувствую себя спокойнее, потому что он большой, сильный и всегда знает что надо делать – даже с бабушкой я почему-то такого не испытываю, хотя она тоже знает всегда что надо делать.

И праздник в результате устроили другие родители. Они узнали обо всём и отпустили бабушку, а сами помогли организовать стол и всё такое. Продукты, конечно, были закуплены заранее, но надо было их разложить и ещё следить за порядком. Папы разводили костёр и готовили шашлык, а мамы резали овощи и фрукты.