Текст книги "Универсальный саквояж мадам Ренар"

Глава 9. «Страсть к лососю»

Наутро Фёдор, ни с того, ни с сего вскочивший в несусветную рань – десять утра, мрачно сидел с телефоном. Лев лежал на кровати. В телефон сыпались письма от родителей и Елены Летней: засранец Фёдор не писал матери.

Но Лев лежал, как труп. Он, в сущности, и был трупом. Конченый человек, только треску потрошить осталось.

– Ты ей напиши, – превозмог он себя. – Она там волнуется.

– Потом, – Фёдор быстро тыкал в клавиатуру. – Хочешь, сам напиши.

– С какой стати?! У меня депрессия.

– У меня тоже.

Лев ждал-ждал, пока не понял, что вопросов не дождётся. Это бревно, а не человек. Он взял свой телефон, открыл почту и отдал коомпаньону.

⁂

Уважаемый автор!

Прочли Ваш рассказ. Сразу скажу: если Вы можете не писать, не пишите. Сюжета у вас нет, герой, хоть и вызывает некоторую симпатию, ничего интересного из себя не представляет. Это обычный молодой человек, каких, к сожалению, в наше время слишком много, и сны, сколь бы фантастичны они ни были, ничего в этой картине не меняют. Как упражнение, пожалуй, неплохо, но как полноценное произведение, стоящее того, чтобы стать книгой – увы, нет.

Работа писателя требует достаточно серьёзного жизненного опыта, каких-никаких принципов и взглядов на жизнь. Ничем из перечисленного Вы пока похвастаться не можете.

Не исключаю, впрочем, что писатель из Вас получится, но для этого необходимо приобрести то, без чего писать нет никакого смысла, а именно то, что Вы хотите сказать миру. В наше время найти что-то новое достаточно трудно (если не невозможно). Однако, возможно, игра стоит свеч. Дерзайте.

Успехов в творчестве!

Григорий Андреевич Дриц,

главный редактор

⁂

Фёдор прочёл, пожал плечами. И очень хорошо. Иначе пришлось бы ему объяснять, что это за фантастические сны молодого человека. И ещё пришлось бы рассказывать про свою глупую мысль быстро стать писателем и на полученный гонорар… э-э-э… не ехать потрошить треску.

Рассказом Фёдор не заинтересовался, зато без спроса полез в плейлист.

– Что это? – поинтересовался он, не позволяя забрать телефон. Он ещё и свои наушники на него настроил! – Что за старьё?

И (опять без спроса) сунул один наушник в ухо Льву.

– «Чао, бамбино», – неохотно ответил тот. – Была такая певица, француженка. Она и сейчас есть, только уже старенькая. Её даже не наши матери, а наши бабушки слушали. Мирей Матье.

– Ничего, – пробормотал Фёдор. – Не так плохо. Я скину себе песенку? А слушай, ты ж французский знаешь вроде? Текст хочу.

Лев, наконец, забрал телефон.

– Как ты его читать будешь? Французский – это тебе не английский.

– Всё равно, покажи.

– Зачем? Ты же его никогда в жизни не учил.

– Красиво, – Фёдор пожал плечами. – Хочу.

Лев понял, что он не отвяжется. Пришлось устраиваться на подушках удобнее, искать текст, диктовать перевод и объяснять этому еноту, как что читается, как произносится, и как сделать так, чтобы вместо его твердого, рычащего «ррр» выдать французское, грассирующее. Грассировал Лев от природы.

– Вы го-го-гасиггуйте, го-го-гасигуйте, Теодог! Го. Го.

– Да я г-г-гасигую, г-г-г… кх-кх-кха!

Устав от упражнений, Фёдор запел про красавицу-Мальвину.

– Заместо дегевянной мосолыги, – вдохновенно подпевал Лев, – я ей живую ногу отпилил! Слышь, а что такое мосолыга?

Фёдор похлопал себя по ляжке.

Так и убили вечер. Впустую, можно сказать. Фёдор даже спать пошел рано – во втором часу.

На следующий день в номере был второй труп. Фёдор Летний. Прошло пять дней, до полудня нужно было выехать из номера, оставался час, а ни приглашений, ни каких-либо известий от будущего работодателя не было. Деньги кон… ну, как кончились.

– Кончились? – ахнул Фёдор.

– Совсем кончились.

– Подожди, как? Там же хватало за номер! Что ты купил?!

– Ну… взял немного порошка. И употребил… его.

Фёдор даже не удивился.

– У кого брал? Почём?

– Это что-то изменит? – усмехнулся Лев.

Фёдор молча вышел из номера.

«Это даже хорошо, – подумал Лев. – Всё к лучшему. Можно ехать домой».

 
Tu te crois irrésistible
Avec ta moustache
Et tes talons de cowboy
Tu te prends pour Pancho Willa
Pour Buffalo Bill
Et moi pour une petite fille
Ciao, bambino, sorry!
 

Далеко Фёдор не ушел – нашелся в лобби. Лев присел рядом, взглянул осторожно – экран его телефона был тёмным. Сам Фёдор не шевелился.

– Эй? – Лев осторожно пихнул Фёдора в плечо. – Теодор?

Он сделал лицо и добавил для выразительности:

– Кхм, кхм.

Судя по виду Фёдора, тот трудом соображал, кто он и где.

– Почему это я унитаз? – Лев изо всех сил храбрился. – Что я сделал? Ну, что? Побоялся, что один растратчик сам в жопе окажется, и меня за собой утащит. Вот и подстраховался.

Фёдор не отвечал.

– Теодор! Я что, похож на наркомана?

Лев бросил взгляд в зеркало, висевшее сбоку от стойки ресепшена.

– Вы на себя посмотрите, Теодор. Таким тоном спросил, где, почём брал, меня аж всего пробрало.

– Что за бред, Лео. Ты что, наркоманов не видел?

– Ну, допустим. Допустим, я наркоман. И что бы было?

– Пришлось бы писать твоим родителям и волочь тебя домой. Это… это… – у Фёдора дрогнул голос. – Это плохо, короче.

Лев вгляделся в его лицо, взял за локоть и поволок пить какао.

– Пей, лось, – бумажный стакан едва не плюхнулся на пол, пока Лев передавал его Фёдору. – Ты что, бросил бы все свои планы и вернулся в Ригу только для того, чтобы…

Динькнул телефон, Фёдор достал его, прочёл новое сообщение и переменился в лице.

⁂

В Ставангер они прибыли, когда уже стемнело. Рабочий поселок располагался на берегу, в низине. Там, во мраке, где кончалась чугунная лестница, хлестало море и ревел ветер. Фёдор с готовностью взялся за тонкие перила, шагнул было вниз, но из-под ноги раздалось «бам!» – и он отскочил.

– Ты иди, короче, – пробормотал его превосходительство. – Я в обход.

– Э? Э! Стой! Что с вами, Теодор?

Но Фёдор уже бежал вниз по косогору. Подивившись этому обстоятельству, Лев Берёзкин спустился, не без удовольствия грохоча своими замечательными ботинками. Ему пришлось ждать. Фёдор появился из-за поворота, пробежал через автостоянку, проскочил газон около супермаркета, и только потом сообразил, куда надо.

Северный лосось. Страсть к лососю!

Рабочие рыбного завода жили в общежитиях – аккуратных двухэтажных домиках. Китаец, встретивший компаньонов в комнате, дружелюбно шаркал за ними своими клетчатыми тапочками. Разобрать его имя не вышло. Зато это он объяснил, что постельное бельё здесь не выдают, его нужно купить в супермаркете. И – вот хороший человек! – без всяких просьб принес бумажку с паролем от вай-фая.

Второй сосед, здоровый такой финн с бородой лесоруба на по-детски спокойном лице, лежал на нижнем этаже соседней двухэтажной кровати и играл во что-то на телефоне. Он только кивнул из своего угла и продолжил играть.

Лев уступил компаньону первый этаж кровати, забрался к себе, лёг, повздыхал и уснул: одетый, с телефоном в руке.

Его преследовало чувство надвигающейся катастрофы.

У меня развивается тревожное расстройство, – думал Лев Берёзкин.

Северный лосось. Страсть к лососю!

В здании из стекла и металла чисто и недорого – везде пластик. Кожаные мотоциклетные штаны вам пришлось сменить на спортивный костюм, ботинки вашей мечты – обратно на кеды. А синие очки сунуть в шкафчик – вместе с телефоном – и надевать только после окончания рабочего дня. Вместе со всеми личными вещами. Все личные вещи вы обязаны оставить в шкафчике. Таковы правила.

Каждое утро перед глазами мельтешит ряд шкафчиков. Бежевые, зеленые, фиолетовые – все только открываются и закрываются дверцы. Поляки, румыны, молдаване, украинцы, прибалты, финны, шведы, китайцы, эстонцы, итальянцы, испанцы, украинцы, русские – полъевропы съехалось сюда на заработки!

В цеху грохот. Попискивают приборы. Со скрежетом едут бесконечные ленты конвейера с лососем. Грохочет резка.

Рабочие с шумом подвозят все новые тележки с ящиками, где в ледяной крошке лежит лосось.

Он живет в бухте, далеко в воде, в клетках. Там работает Фёдор. Это он грузит лосося в ящики.

Северный лосось. Страсть к лососю!

Пахнет рыбой, китайским фастфудом и смягчителем для белья. Нельзя сказать, что здесь так уж скучно. Совсем нет. Каждую неделю в посёлке веселье: футбол, волейбол или там… футбол или волейбол. Отказаться не то, чтобы нельзя. Просто не понимают. Почему? Зачем? Что-то случилось?

Упрямства сопротивляться хватило только у одного человека. Который не путался в объяснениях, а говорил просто: не хочу. Но и ему в конце концов пришлось согласиться хотя бы стать судьёй в волейбольном матче.

Его превосходительство, может, и тут бы отбился, но его английского не хватило и пришлось лезть на судейский стул.

Железный, крашеный красной краской стул торчал прямо на шесте высотой метров пятнадцать. С каким бы удовольствием Лев оказался на этом стуле вместо того, чтобы позориться, бегая вместе с этими гоблинами!

От ветра шест качался. С какой бы радостью Лев качался вместо Фёдора! Обозревал бы с высоты фьорды, кричал счет… кстати, а почему его превосходительство там у себя молчит, как лосось?

Этот вопрос интересовал не только Льва Берёзкина. У шеста с судьёй уже собралась толпа. Ветер свежел, шест качался сильнее, а Фёдор не подавал признаков жизни. Ему уже кричали, чтобы спускался, но он молча торчал наверху.

На шест поднимался то один, то другой. Уговорить Фёдора отпустить стул оказалось невозможно. Матч был сорван, собирались звонить в Службу Спасения, когда сосед по комнате, Юсси, решительно забрался к Фёдору и просто-напросто силой оторвал его руки от стула. Фёдор сейчас же вцепился в шест – и оба благополучно, хоть и не быстро, съехали вниз.

Его превосходительство отпихнул компаньона, в одиночестве добрёл до супермаркета, завернул за угол и опустился прямо на землю. Минут пять молча подпирал спиной бетонную стену. Догнавший компаньона Лев хотел что-то сказать, но Фёдор поднялся и потащился внутрь. Прежде, чем добежали остальные, за ним закрылась дверь туалета.

Северный лосось. Страсть к лососю!

– Тебе просто нужно поговорить об этом. Не бойся говорить об этом. Проговаривай это. Не надо стесняться. Тебе надо научиться принимать помощь!

– Ты не должен считать себя неполноценным. Никто не должен считать тебя неполноценным. Ты такой же член общества как и все остальные. Ты должен объявить о том, что ты такой же, как и все ос…

Все, кто знал хоть пару слов по-русски, буквально прохода не давали. Советовали обратиться к психологу и пришлось записать четыре телефона. Подробно объясняли, что все беды от мяса. Настойчиво рекомендовали практиковать медитацию. По три раза в день прибегали «показать очень хорошую статью» про йогу. Советовали иглоукалывание. Обещали научить делать настоящий рэйки.

Все эти добрые люди были всерьёз расстроены, когда Фёдор просто уходил. За всё отдувался Лев.

– Что это? – ужаснулся его превосходительство, когда им удалось остаться одним. – Здесь какой-то тайный симпозиум идиотов?

– Почему сразу идиотов, – обиделся Лев. – Люди помочь хотят.

– Да что ты. Посмотри мне в глаза. Ты правда в это веришь?

– Ну… а почему нет?

– А потому что иначе они бы заметили, что вынесли тебе весь мозг. Они не мне хотят помочь. Они себя хотят показать и навязать свои правила. Этого все хотят. Все, как один, мечтают сделать тебя таким же, как они сами.

– Теодор, вы злобный социофоб. Если проблема – надо уметь принимать пом…

– Проблема, – оборвал Фёдор, – называется «поганый вестибулярный аппарат». Я на пароме чуть не сдох.

– Там все чуть не сдохли.

– Я в транспорте раньше читать не мог! Я в маршрутке не каждый раз нормально езжу – укачивает!

Лев – а он только что залез к себе на второй этаж с бутербродом – чуть не сел мимо кровати. Бутерброд упал на пол и пришлось спускаться, разыскивать.

– Чего ж ты тогда на верхотуру-то полез!

– Я же не знал, что так будет, – сконфуженно подобрал ноги его превосходительство. – Ты думаешь, почему я теперь в транспорте читать могу? Тренировался. По чуть-чуть увеличивал время. Мне что, нужно было это перед всеми сказать? Чтобы потом было то, что было? У меня вон в школе точно такая же фигня была. Как после стеклянного лифта классе на экскурсии классе в десятом это вылезло, тоже все доставали. В двенадцатом я даже с парашютом прыгнул, чтобы страх высоты прошёл.

– Сколько? – заинтересовался Лев.

– Детский сад, восемьсот метров.

– И что? – Лев замер на полпути. – Не прошёл страх?

– Ты же сам видел.

– А вот говорят, первый прыжок не то. Надо второй, чтобы…

– Да пошёл ты! – заорал его превосходительство.

– Так, ясно, – Лев быстро взобрался наверх. – А предупредить об этом ты не мог? У меня, мол, паршивый вестибулярный аппарат, спасибо, пожалуйста, до свидания.

– Лео! «Не хочу» – стопроцентно достаточный аргумент. Почему люди этого не понимают?

Глава 10. Господин Хикипяя

– Ну, как отдохнул? – улыбаясь, спросил на ломаном английском китаец в воскресенье вечером. – Готов идти на работу?

– Да я повеситься готов, чтобы только не выходить на эту работу, – пробормотал Фёдор по-русски.

Китайца, за невозможностью разобрать его имя, которое он произносил силшком быстро, мямлили неразбочиво, а между собой называли Ням-Ням.

Фёдор дежурно улыбнулся Ням-Няму. Здесь все улыбались.

– Ненавижу, – бормотал по дороге его превосходительство.

От: Лева

Продавец в магазине трусов

В универ поступать не готов.

Он желает в кровати

Возлежать при наряде

И вообще предводитель котов.

Отправлено: 10.42

– Хрень, – Фёдор произнес это таким тоном, должно быть, санитар в морге говорит: «труп». Они встретились в кафе на обеденном перерыве.

– Лимерик, – трусливо пробормотал Лев. – Английское. В смысле, ирландское. Это мы с отцом иногда так переписываемся.

Фёдор молча жевал яблоко над телефоном. Потом поднял глаза.

– Очень просто, – заторопился Лев. – Тут ровно пять строчек. В первых двух должно быть кто и откуда. В двух следующих – что происходит, а в пятой – чем кончилось. А вот финал…

Лицо Фёдора выразило непередаваемое.

– Ладно, – попробовал Лев. – Давай так.

Он прохлопал лимерик в ладоши.

– Ритм чувствуешь?

Фёдор опять долго молчал.

– Жил в горах полоумный старик… – осторожно предложил Лев.

Фёдор вздохнул, как вздыхают на постелью тяжелобольного:

 
Жил в горах полоумный старик,
До земли он носил воротник,
Ты-ды-ды, ты-ды-ды,
Ты-ды-ды, ты-ды-ды,
Что сказать, полоумный старик.
 

Лев торопливо открыл заметки, вбил туда стихотворение и приготовился исправлять «ты-ды-ды» на…

– Да ну, – зевнул его превосходительство.

Обед продолжался, Фёдор опять уткнулся в свой телефон и Лев, подумав, сделал то же самое.

Есть люди, которым нет смысла даже надеяться быть понятыми.

От: Лео

Говорят, что готовят закон,

Чтоб в кармане растить шампиньон.

Он хранит нас от бед,

Дарит радость и свет

И цена хороша – не миллион.

Отправлено: 08.24

От: Теодор

Говорят, что готовят закон,

Чтоб в кармане растить шампиньон

И обресть пропитание

Навсегда и заранее

И расцвесть, как прекрасный пион!

Отправлено: 21.37

От: Лев

Ты ж моё золотко

Северный лосось. Страсть к лососю!

– Что ж ты вместо того чтобы говорить по-английски, молчишь, как лосось? – Лев не дал компаньону сказать ни слова. – Я тут страдаю с этими лососями, чтобы ты вернулся таким же лохом?

– А как? – отбивался его превосходительство. – Слишком быстро. Я слова не успеваю вспомнить.

– Теодор. Послушайте опытного человека. Ты, конечно, можешь и дальше кивать, улыбаться и делать лицом, как будто всё понял. Но… вы же станете гастарбайтером, Теодор! Гастарбайтеры так делают! Поэтому с ними так и обра…

Лев потратил два часа на самого тупого ученика в мире и пришел в отчаяние. От усилий его превосходительство переставал соображать вообще. А от слов «надо общаться, надо погружаться в язык» только пялился в горизонт.

– Ладно, – решил Лев. – Я тебя погружу в неформальной обстановке. Сегодня вечером идём в клуб.

В местный клуб их не пустили, потому что обоим не исполнился ещё двадцать один.

– Идём, идём, – Лев пытался увлечь его превосходительство за собой. – Да плюнь. Плюнь, я сказал. Аллонз, анфан де ля патри!

Его превосходительство опять не сдвинулся с места. Он желал продолжать выражать свою позицию.

– Да идём же!

Лев пихал Фёдора, толкал всем телом, но не преуспел. И Льву Берёзкину ничего не оставалось, кроме как повернуться и уйти.

На них смотрели, и, чтобы скрыть неловкость, он громко запел себе под нос.

Фёдор нагнал его в два прыжка.

– Лео, что это?

– Марсельеза. Гимн Франции. Отдайте рукав, мсье. Мсье! Же ву при, добром прошу. Кес ке ву вуле, я вас не знаю, пустите меня!

– Аллонз… аллонз… – Фёдор быстро скачал текст и попробовал тоже: – Аллонз, анфан де ля патри!

– Тише! – в отчаянии шептал Лев. – Тихо же ты! О, блин, ну и голосина! Теодор, это не так произносится. Я потом покажу, как. Теодор. О, за что!

На голос Фёдора начал подтягиваться народ. Один человек, потом три, потом восемь. Несколько голосов подхватили «Марсельезу», но слов не знали – и тут все запели без слов.

– Уходим, – прошептал Лев, когда песня кончилась. – Только не спеши. Непринуждённо уходим!

Непринуждённое отступление компаньонов привело к тому, что к ним в комнату набилась толпа. Всем хотелось продолжения веселья. Кто-то принес колонку, начались танцы. В комнате стоял гомон на разных языках, крики, хохот и взвизгивания.

Фёдору чуть ли не в рот смотрели. Уже и до подъема оставалось три часа, а расходиться никто не собирался. «Чао, бамбино, сорри!» – дружно подхватывала вся компания.

Его превосходительство сидел на табуретке, запустив пальцы в свои светлые лохмы, глядя в телефон, и что-то там комментировал.

На, как расслышал Лев, безуспешно пытавшийся уснуть, на английском.

От: Лёва

Эскапист (невысокой моральности)

Под диваном бежал от реальности

Там открыл он портал

И счастливо лежал,

Весь в сознаньи своей уникальности.

Отправлено: 14.29

От: Фёдор

Эскапист невысокой моральности

Под диваном бежал от реальности.

Ну, не столько бежал,

Сколько тихо лежал –

Ради лучшей функциональности.

Отправлено: 15.16

– Кому какое дело, сколько раз я подошел к шкафчику? – возмущался Лев по дороге с работы. – Да, я писал лимерики в раздевалке. Шестнадцать ноль-ноль, тыква превращается обратно в карету! До девяти утра я свободный человек!

– Так мне-то это зачем? Ты ему скажи ему. Скажите уже ему, Лео.

– Много чести. Решит, что меня задело.

– Ну да. А так ты даешь ему понять, что тебя можно иметь.

– Меня что?!

– А то нет, – уперся его превосходительство.

– Меня что! – уже заорал Лев.

– А то нет!

Лев пришел в ярость. Два дня они не разговаривали. В столовой Лев ушел за другой столик. На третий день Фёдор подсел к нему и сказал:

– Хорошо. Нас имеют. Надо ответить что-то вроде: «Извините, рабочий день кончился».

– А он тогда скажет, вы находитесь в помещёнии компании, – удрученно возразил Лев Берёзкин.

Дискуссия длилась долго и эмоционально.

– Месседж, Лео, у нас простой: «отвали». Категорично, но вежливо. И вот эту форму надо как-то, э-э-э, придать. Ты ж чего-то пишешь. Думай давай.

Лев сказал, что подумает, но видно было: не решится.

Ни на что он не решится.

Фёдор показал в камеру наблюдения средний палец и пошел к кофейному автомату. Таблетки для хэндпрессо Ренара были слишком дорогими, чтобы их покупать. Их и осталась всего одна. Делить на двоих одну чашку эспрессо – до такого они ещё не дошли.

Второго мая у изобретателя зазвонил телефон.

– Василий? Я получила от него перевод. Довольно большая сумма. С припиской «гробовые». И всё! Все, понимаете? Он мне не отвечает!

Через двадцать минут Летняя уже смотрела в одну точку на у них на кухне. Точкой был чайник. Чайник собирался кипеть.

– Уволили, – весело произнёс изобретатель, снимая щелкнувший чайник, заваривая чай в чашках и извлекая пакетики. – Уволили вашего, к бабке не ходи.

– Почему вы так думаете?

Хлопнула входная дверь и на кухню влетела разрумянившаяся Берёзкина.

– Лето-то какое на дворе! Чем занимаетесь?

Но увидев озадаченные лица, опустилась на табуретку:

– Что-то случилось?

– Во-первых, Лев писал, что контракт кончается восьмого июня, – не обращая внимания на жену, продолжил изобретатель, – а во-вторых, если бы уволили обоих, я тоже получил бы перевод. Гм. Наверное, получил бы. Скажите, там не было приписки? Неловко спрашивать, но, может, ваш перевод, как бы выразиться, совместное предприятие?

Все трое полезли в телефоны, изучили сообщения до последней точки – нет, ничего такого не было. От предложения Летней разделить сумму решительно отказались.

– Ох, как мне всё это не нравится, – журналистка искала в сумочке помаду. – Как вам кажется, он не мог получить эти деньги… не совсем честным путем?

– А что, были прецеденты?

– Ох, вы совсем Фёдора не знаете.

– Вы тоже своего не знаете. И мы Льва не знаем. Никто никогда не знает своих детей. В любом случае мы уже ничего не можем сделать. Вашему уже двадцать, нашему скоро двадцать, и наша власть кончилась уже давно.

Летняя, не глядя в зеркало, подкрасила губы.

– Господи, какой кошмар! Что же мне делать?

Изобретатель взлохматил бороду. Пожал плечами.

– Ничего.

В общежитии рыбного завода играли в игру «Спасение рядового Теда». Уволенного Фёдора прятали от начальства.

До обеда его превосходительство валялся в кровати, потом не спеша завтракал. Потом заваливался с телефоном в кровать. Он не мог выйти – чтобы не заметило начальство. Он не мог включить телевизор – чтобы не услышал комендант. Оставались игры на телефоне и книги, но всё было скучно, депрессивно. Нет, не так: всё было не про то. Это всё не имело отношения к реальной жизни!

Как вдруг однажды он вспомнил про книги в саквояже Ренара.

История странной дружбы: Гудини и Конан Дойл

Гудини был великим иллюзионистом, а Конан Дойл – великим писателем. Но Гудини был материалистом, а Конан Дойл – мистиком.

– Я знаю, что знаю правду, – говорил Дойл.

– А я знаю, что вам только кажется, что вы ее знаете, – парировал Гудини.

То, что было для Дойла убедительным доказательством существования потустороннего мира, считал обманом иллюзионист, умело избегающий экспертов. После успешного спиритического сеанса Дойл улыбался. Гудини, слушая его, улыбался тоже – в его улыбке было много насмешливого терпения. Оно длилось до того момента, пока Гудини не начинал рычать.

«Гудини – стяжатель славы!» – возмущённо восклицал Конан Дойл на страницах газет.

«Дойл – несчастный болван!» – отзывался там же иллюзионист. – Посмотрите на себя. Вы же же пытаетесь найти черную кошку в темной комнате!»

«Будьте честны с собой и миром, – отвечал Конан Дойл, – вы величайший медиум. Никто, кроме медиума не может выбираться из запертых камер и ящиков так, как это делаете вы! Идите и скажите о себе правду!»

«Дорогой мой, вас снова одурачили!» – хохотал Гарри Гудини.

Когда Гудини прошёл через кирпичную стену, Дойл был уверен: его оппонент постиг тонкую духовную истину, но стрижёт купоны со своей славы разоблачителя чудес…

История с разоблачениями занимала страниц сто и Фёдор, не дочитав, перешёл ко второй части книги.

– Какое главное событие моей жизни?

– Главное событие вашей жизни ещё не произошло.

Михаил Булгаков. Собачье сердце

Этот человек сформулировал свой метод так:

«У нас для каждого что-нибудь да найдётся!».

Сын эмигранта-лавочника из штата Коннектикут мог бы спокойно обводить вокруг пальца покупателей в отцовском, а потом и собственном, заведении. Или торговать чем-нибудь простым и полезным, вроде нефти или сахара. Но не смог. Душа жаждала размаха.

В афишах циркового шоу, которое он организовал, значилось:

«…Дрессированные слоны! Иллюзион «Загадочная Индия»! Невероятный караван верблюдов! Изысканный балетный дивертисмент! 24 оркестра! 125 акробатов и воздушных гимнастов! 90 клоунов! Большой парад на арене цирка!»

Русалки, музицирующие животные, автогонки, ипподром, бои, цветочные шоу, шоу собак и шоу детей, близнецы, карлики и гиганты, грандиозные оркестры, мистики всех мастей и фокусники всех видов – невозможно перечислить все, что там было, как невозможно и вспомнить, чего там не было. Медиумы за приличную сумму предоставляли сеанс общения с потусторонним миром. Цыганки гадали по руке. Сам он тоже участвовал в представлении. Больше всего он любил предсказывать будущее.

«На этой неделе Овнам не рекомендуется быть излишне агрессивными, а Скорпионам – излишне мнительными. Водолеи, избегайте спешки в решении важных вопросов!».

– У нас для каждого что-нибудь да найдется, – посмеивался тот, кто все это устроил.

Будущий миллионер, Финеас Тейлор Барнум не раз говорил: «Я прирожденный артист…»

Фёдор перевернул страницу. Он плохо знал, что такое фарсы и водевили, что шли сто лет назад в мюзик-холлах гигантского барнумовского цирка, морщился от слова “мелодрамы”, но с большим интересом отнесся к живым русалкам, беседам с мумиями, одновременном «Моральном лектории», где демонстрировались чудеса излечения от пьянства, сеансам медиумов и особенно фразе: «Барнум делал деньги из всего».

Искусство делать деньги, как сказала мадам Ренар. Найти середину между любовью к деньгам и любовью к делу, которое их приносит.

Он отложил книгу.

А ведь изобретатель отправил его с этим картавящим умником, чтобы Фёдор помог ему. Отец Льва сам не очень-то практичен. Плавание на историческом судне – всемирные боги, какой бред!

Язык, знакомства, связи – это, ясное дело, хорошо. Изобретатель хотел больше. Сделать так, чтобы они почувствовали реальность. Ощутили тягу к приключениям. Поверили в то, что приключения возможны.

Именно поэтому ему поверил Фёдор. Ну?!

Нужно сделать невероятное. Невозможное, потому что – Фёдор вдруг это понял – большинство так и живет, не решив задачки. Просто отказывается собирать пазл. Уныло, зато несложно.

Вот почему большинство людей старается ничего не чувствовать. Они называют это «просто жить».

Как те, кого устраивает кофе с заправки. Как один встретившийся им хиппи со своим буддистским: «Нет фактов, есть только то, как ты к ним относишься». Как…

В тоске и унынии Фёдор изучал остальные книги из саквояжа, написанные самим Барнумом. Сын лавочника из Коннектикута писал о своем триумфе. О том, что мир – мир дураков. Об искусстве делать на них деньги. Милое, наивное прошлое, когда публика верила всему.

Старый добрый девятнадцатый век.

Фёдор лежал на кровати, надвинув на нос капюшон своей чёрной мантии, купленной на деньги Ренара, и только время от времени касался страниц. Поднял руку в перчатке с обрезанными пальцами, несколько раз сжал-разжал кулак. Пряжки уже не холодили запястья. Синие очки из саквояжа мадам Ренар Фёдор уступил Льву. Когда тот приходил с работы и принимал человеческий облик, оба выглядели, как…

Луноликая Лисяо как-то в шутку сказала – как два фрика-экстрасенса.

И сейчас, когда Фёдор Летний вспомнил это, он ощутил смутное волнение.

 
«Жанетта» с острова Мадейра,
«Принцесса Мальты» из Валетты –
В наш порт пришли большие яхты,
Их парусами играет лето…
 

Лев сделал вид, что его нет, и Фёдор со шваброй в руках прошёл мимо.

 
Купили да-чу,
А к ней вприда-чу
 

Мы купили чемодан! – донеслось из ванной под ритмичное шарканье губки. Фёдор мыл душевую кабинку.

 
– А с чемода-ном
По океа-нам
К нам приехал таракан!
 

Кабинка и правда была в таком состоянии, что попробуй отдери. Уборщицы не было, уборку делали по графику и никому не хотелось этим заниматься. Так что песня про кукарачу продолжалась и Лев сам уже подёргивался в такт. Но потом, видно, у его превосходительства дело пошло легче. Он стал насвистывать.

 
Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин…
 

Потом зашумел душ.

Из душа Фёдор вышел в одном полотенце, обнаружил в комнате компаньона и остановился перед ним.

– Вот представь. Заткнись и просто слушай. Попробуй представить. Какой будет твоя жизнь? Твоё будущее?

– Я-а-а, – Лев так заторопился, словно вот-вот окажется в этом будущем. – Нет, слушай, не знаю. Вот Ням-ням, например, – тот купит дом, родят они с женой второго ребёнка. Полгода здесь, полгода дома с семьёй – и будет им счастье. Там у них вроде вторых детей рожать разрешить собираются.

– Разрешить?! Детей?!

– Не знал, что ли? Это же Китай. Собираются разрешить, да. Чуть ли не уже разрешили.

– В Китай точно не хочу. Ладно, а Луноликая? Тоже полгода здесь, полгода там и двое детей как венец всего?

– Учиться пойдёт наша Луноликая. Она же на университет деньги и копит. Хочет китайский в школе преподавать.

– Тьфу. А Юсси?

– Наш финский друг скорее всего тоже купит себе маленький домик и поселится там… со своим финским другом. Хотя он, по-моему, швед.

– Да иди ты! – не поверил его превосходительство. – Откуда знаешь?

– Оказался не в то время не в том месте. Дело не в этом, Теодор. Наш финский друг, – Лев изобразил финский акцент, – так и будет всю жизнь шляться по клубам со своим финским другом. Ему ведь больше ничего не надо.

Фёдор долго думал.

– Если убрать из истории нашего финского друга нюансы, это будет наша история.

– Как! – подскочил Лев.

– Так, – Фёдор присел рядом. – Разница-то где? Так же ведь купим какой-то дом – если всё сложится – и станем шляться по клубам. А если жена, дети? У финского друга хоть экономия какая-никакая.

– Вы мне что, предложение делаете? – отодвинулся Лев. – Дорогой, прости. Это за гранью моих возможностей.

За эту шутку он получил кедом по хребту.

И тут Лев рискнул. Осторожно пересказал, как прямо-таки видит. Вот он в доме, только что откуда-то вернулся, ему кто-то рад, и чемодан далеко не откладывают, потому что понадобится скоро. Его превосходительство долго мычал, но рассказал всё-таки, как тоже чуть не наяву видит себя при всех делах и с саквояжем мадам Ренар в руке.

Вот тогда Фёдора и осенило. Предсказания будущего. Именно то, чем можно было бы заработать, не покидая укрытия. Но как? В глубокой задумчивости он понёс в ванную забранные Львом из прачечной чистые полотенца, засмотрелся на себя в зеркало, попробовал выдавить прыщ на виске – и локтем опрокинул полку под зеркалом. С грохотом рассыпались в разные стороны зубные щетки и бритвенные станки. По полу катились баночки с дезодорантами и флаконы с пеной для бритья. Крутился на одном месте деревянный шарик Ням-Няма с каким-то бальзамом.

Стоя на четвереньках, Фёдор прижался щекой к полу, протянул руку за укатившимся шариком, пододвинул телефон, чтобы осветить, и вдруг из разводов и трещин на кафельной плитке сложилась картинка: порт с лесом мачт, огибающий море берег и, кажется, даже толпа на пристани.

Плитка у самой трубы была покрыта трещинами. Наверное, повредили, когда ставили унитаз. Время и пыль расширили их, покрыв плитку причудливым узором.

Фёдор вылез, поставил всё на место. Не выдержав, опять лёг на пол, посветил на кафель, и снова увидел: городские крыши, по ним гуляет кошка, а мимо пролетает воздушный шар. Опять вылез и опять залез. На этот раз панорама крыш превратилась в улицу, по которой ехала карета, толпились люди, дама с пышной причёской вприпрыжку бежала с пуделем на поводке, а следом за дамой шёл медведь.