Текст книги "Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века"
Автор книги: Елена Соломински
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
На заседания главного управления Дицци являлся с точностью, достойной его предшественника.
Опытный дрессировщик очень скоро научил Дицци сидеть в кресле «по-европейски».
Главные директора также скоро привыкли к своему шефу.
Более того, они ежедневно обнаруживали в характере Дицци все новые преимущества по сравнению с покойным Томасом Гирном.
Директора установили, как непреложный факт, что сравнение это говорит в пользу Дицци в следующих отношениях:
Большая уравновешенность характера;
Более внимательное отношение к чужому мнению;
Уступчивость.
В то же время они пришли к заключению, что Дицци в смысле:
хладнокровия,
выдержки -
никоим образом не уступает Томасу Гирну.
Дицци был молчалив, но его молчаливость была равноценна золоту. Редко вмешивался он в споры своих директоров, но партия победителей всегда находила тысячу признаков, на основании которых оказывалось, что Дицци на стороне большинства.
Как известно, большинство всегда право.
И очень скоро за Дицци установилась репутация никогда не ошибающегося финансиста.
Еженедельно газеты печатали подробнейшие сообщения о новых предприятиях и спекуляциях Дицци, имевших всегда успех и приносивших большие барыши.
На бирже Дицци играл так удачно, что всегда выходил победителем.
В одно прекрасное утро мистер Уигль явился к мистеру Стивену Россу с предложением, которое в первый момент так огорошило мистера Росса, что он от удивления разинул рот.
Мистер Уингль проектировал заняться изданием еженедельника, в каждом номере которого опубликовывались бы в виде передовиц политические и финансово-экономические взгляды Дицци.
– Мистер Росс, – объяснил свой план мистер Уингль, – мнение нашего шефа в этих важных вопросах имеет слишком большое значение, чтобы умалчивать о нем. К тому же положение, занимаемое нашим шефом среди финансовых королей нашей страны, такое выдающееся, что каждый гражданин естественно должен интересоваться мнением нашего шефа о современном политическом положении.
Мистер Росс повернулся на своем стуле и непонимающими глазами уставился на Уингля.
– Как же вы хотите устроить это? – произнес он наконец, с трудом овладевая собою.
Беззвучными эластичными шагами Уингль приблизился к главному директору и что-то шепнул ему на ухо.
– All right, – сказал мистер Стивен Росс, – начинайте.
С этих пор американская пресса обогатилась новым периодическим изданием. Оно называлось «Radiopolis’s Independent», что приблизительно обозначает «Независимый из Радиополиса».
Этот «независимый» был Дицци.
Его статьи помещались на первых страницах, они трактовали о всевозможных вещах, и в них выявлялась удивительная начитанность и ориентация решительно во всех политических и финансовых вопросах.
Судя по этим статьям, мировоззрение Дицци было либерально-консервативным и основывалось на убеждении и уверенности в том, что все на свете хорошо, что способствует делу – «business’y», а все, что ему вредит, не нужно и аморально.
Принцип частного предприятия и священного права собственности являлся, конечно, краеугольным камнем этого миросозерцания.
А лейтмотивом служил здоровый патриотический оптимизм.
Все находятся на своем месте, если не во всем мире, то, по крайней мере, в «этой излюбленной богом стране» (god’s own country).
Только иногда в статьях Дицци проскальзывали сердитые нотки, или же требования политического характера.
Последнее совпадало большею частью с теми днями, когда мистер Уингль, весьма несчастный в супружеской жизни, получал от своей лучшей половины хорошую взбучку.
Ежегодно второго января, после подсчета годичного баланса, публиковались пожертвования, назначенные Дицци в пользу приютов, училищ и церквей.
Это нововведение было обязано своим существованием Дицци; при жизни Томаса Гирна ничего подобного не практиковалось.
Немудрено поэтому, что третьего января газеты ежегодно посвящали длинные статьи величайшему благотворителю всего мира.
В этих статьях Дицци сравнивался с милосердным самаритянином, с кроткой евангельской Марией и с такими благотворителями прошлого, как Рокфеллер или Карнеджи.
Популярность Дицци затмила популярность президента американского промышленного союза, самых любимых артистов и даже мирового чемпиона бокса.
X. Как пучок сена соблазнил Дицци и что из этого произошлоРаз в году Дицци посещал главную фабрику своей фирмы «Акционерное Общество Гирн».
Это напоминало военный парад под предводительством генерала-фельдмаршала.
Как полагается в таких случаях, Дицци сопровождала целая свита, состоявшая из главных директоров и руководителей отдельных отраслей производства.
Эти выходы Дицци в скором времени сделались во всей стране такими же популярными, как выборы президента или же открытие бального сезона.
Свой обход шеф начинал обыкновенно с машинного отделения и заканчивал его второстепенными отделениями – как гараж, оранжереи и т. д. Администрация и весь персонал старались, конечно, изо всех сил обставить это событие как можно более торжественно.
Отношение же рабочих на фабрике Гирна было, надо сознаться, несколько иное. Так как революционная пропаганда достаточно их деморализовала, то они встречали шефа в высшей степени холодно, почти враждебно, и считали такой парад оскорблением своего человеческого достоинства.
С целью предотвратить возможные демонстрации приходилось нанимать клакеров и содержать целые отряды сыщиков и полисменов.
Три года спустя после занятия Дицци высокого поста шефа, во время парада случилось, на первый взгляд, незначительное событие, чреватое, однако, большими последствиями.
Осмотр близился к концу.
Дицци качал головой и старался освободиться от цилиндра, прикрепленного резинкой к его голове; он мигал глазами, уставшими от палящих лучей солнца и назойливых мух.
Все существо Дицци выражало полнейшее безразличие.
Главные директора делали все возможное, чтобы закончить как можно скорее официальный обход фабрики.
Дицци уже находился у выходных дверей оранжереи, как вдруг кто-то громко и добродушно рассмеялся.
Это был молодой садовник, неделю тому назад поступивший на службу. Этот деревенский мальчишка никак не мог себе представить осла во фраке и цилиндре.
Он смеялся от всей души при виде Дицци.
Общее возмущение было ответом.
Спокойнее всего реагировал на это оскорбление сам Дицци; остановившись возле цветочной клумбы, он добродушно поглядывал на молодого садовника.
Не обращая никакого внимания на возмущение директоров, парень подошел к шефу, похлопал его покровительственно по спине и протянул ему охапку свежескошенного сена.
Чтобы представить себе жадность, с которой Дицци набросился на свежее сено, необходимо принять во внимание, что он в течение трех лет не ел ничего другого, кроме артишоков, спаржи, цветной капусты и французского салата.
Дицци блаженно жевал это дивное ароматное сено, почти рискуя вывихнуть челюсти в приливе гастрономического восторга.
Требования этикета, заставлявшие Дицци до сих пор удерживать в покое свой хвост, были забыты, и, к величайшему конфузу всех окружающих, задняя часть белых панталон шефа вдруг быстро заходила взад и вперед, как будто под ними происходила жестокая борьба.
Насытившись, Дицци с благодарностью посмотрел на садовника и, не зная, как лучше выразить свое восхищение, нежно провел своим длинным языком по лицу мальчика.
Поцелуй шефа спас деревенского парня от немедленного увольнения.
Более того: придерживаясь правила, что «победителя не судят», правление назначило мистера Фицпатрика (это было имя садовника) директором одного провинциального предприятия Акционерного О-ва Гирн, с ежегодным содержанием в 24 тысячи долларов.
Последовав в этом случае совету мистера Стивена Росса, директора одним ударом убили двух зайцев:
Они доказали всему свету, как много значит для них личная рекомендация шефа.
Они освободились от опасного конкурента, успевшего приобрести особенное благоволение шефа.
Для мистера Фицпатрика это было, так сказать, почетной ссылкой.
После заседания, где была принята эта резолюция, Стивен Росс вернулся домой, насыщенный электричеством, словно грозовая туча, и немедленно созвал семейный совет.
В его голосе звучало отчаянье человека, близкого к самоубийству.
Поэтому супруга главного директора, миссис Эвелина Росс, велела своим дочерям Мариори и Марион (других детей у них не было) сейчас же явиться в салон.
Мариори из-за этого должна была отказаться от театра, а Марион – от лекции одного писателя-радикала.
Мариори, прелестная Мариори, как писалось в газетах, интересовалась, как и следует порядочной молодой девушке из хорошей семьи, только театрами, спортом и балами. Ее заграничные поездки не простирались дальше Лондона.
Марион, далеко не такая прелестная, как ее старшая сестра, посещала экономический факультет университета и ежегодно совершала далекие путешествия, во время которых она заполняла пробелы в своих знаниях в области социологии.
Одну из таких поездок она посвятила Союзу Советских Республик средней и восточной Европы.
Эта поездка продолжалась более 5 месяцев и превратила Марион в убежденную коммунистку, что доставило немало горя ее родителям.
Когда собралось все семейство, мистер Росс рассказал им с начала до конца случай с Фицпатриком.
Потом, утомленный, он опустился в кресло, как будто силы оставили его.
На лицах миссис Эвелины Росс, Мариори и Марион отразилось величайшее удивление.
– Да разве вы не понимаете, – мистер Росс начал почти кричать, – что этот случай является сигналом для меня, вашего отца, а также и для вас, черт возьми!
– Сегодня какой-нибудь Фицпатрик, благодаря пучку сена, попадает в особую милость к этому ослу (мистер Росс забыл всякую осторожность), завтра появится другой дурак, и этому конца не будет!..
Я ведь уже не молод. Каждый молодой интриган может меня перехитрить, если он этого захочет.
До сих пор мы беззаботно сидели на своих местах.
Теперь же начинается конкуренция.
Вы понимаете, что это значит: конкуренция!
Я себя не чувствую больше спокойным на своем посту.
Но если я потеряю свое место, то мы нищие. Понимаете ли, нищие!
– Я буду работать, – сказала Марион.
– Подумаешь, как много толку из этого выйдет! – возразила Мариори.
– Но я не понимаю, – сказала супруга, – разве ты не получишь пенсии?
– Нет. В завещании не было упомянуто о пенсиях. Да, нужно сказать, что вы все до сих пор себе ни в чем не отказывали. Подумать только, на какие пустяки у нас тратились деньги?
– Но, папа, – сказала Мариори.
– Помолчи-ка! Скоро наступит конец вашему райскому житью, и вам придется распродавать свои меха и тряпки.
Этой печальной перспективы было достаточно, чтобы вызвать истерический плач мистрис Росс и Мариори.
– Но, папа, я буду работать, – повторила Марион.
– Глупости. Сколько ты можешь заработать?
– Что будет, что с нами будет! – закричали в один голос мать и Мариори.
– Я знаю, что нам надо делать. Садитесь и слушайте.
И мистер Росс сообщил свой план, состоявший в том, чтобы Мариори вышла замуж за Дицци.
После этого мистер Росс выслушал громовую тираду от Марион, назвавшей его безжалостным зверем, после чего он выпроводил ее на лекцию писателя-радикала. Потом он стал приводить в чувство свою супругу, лежавшую в глубоком обмороке, и принес Мариори ее сумочку с пудрой и губной помадой, чтобы дать ей возможность скорее прийти в себя.
Первый взрыв бури улегся.
Тогда мистер Росс сказал как можно мягче:
– Дорогая Эвелина, я никак не пойму, что вас привело в такой ужас. Если здраво рассудить, то трудно подыскать лучшего жениха, чем наш шеф. Что касается его наружности, то она, конечно, не очень привлекательна, особенно для такой легкомысленной девицы как Мариори, признающей только внешний лоск и красоту, но укажите мне жениха, в котором соединялись бы все хорошие качества?
Объективно рассуждая, наш шеф нисколько не хуже прославленного Томаса Гирна.
– Но, Стивен, – решилась возразить мистрис Росс.
– Не мешайте. Я еще не кончил. Что касается характера нашего шефа, то все преимущества на его стороне.
– Но, Стивен, он ведь осел.
Мистер Росс бросил уничтожающий взгляд на свою супругу.
– Как вы недальновидны! Пройдет год, в крайнем случае, полтора – и Мариори потребует развода (мистер Росс при этом задумался)…
– Не думаю, чтобы неверность супруга могла быть выставлена поводом для развода. Надеюсь, что такого повода не будет и со стороны Мариори… Но я ни минуты не сомневаюсь, что развод всегда возможен вследствие различия характеров. Мариори потребует развода и получит часть состояния, соответствующую общественному положению ее супруга.
Мистрис Росс сперва вздохнула, потом слегка улыбнулась.
Мариори же захлопала в ладоши и спросила отца, какую фамилию она будет носить после свадьбы.
На это, однако, мистер Росс не дал определенного ответа.
Он лишь поцеловал свою дочь в лоб и кратко произнес:
– Когда разрешаются важные вопросы, то обыкновенно не думают о вещах второстепенных. Пора спать.
Неделю спустя все газеты сообщали о необычайном внимании, которое оказывает прелестной Мариори Росс наследник Томаса Гирна.
Слухи эти нисколько не были преувеличены.
Дицци действительно очень полюбил красивую девушку.
После неприятных формальностей, связанных с его официальным положением, Дицци отдыхал душою в саду виллы Стивена Росса, где выхоленная, розовая ручка угощала его благоухающим сеном. Там ему разрешались разные вольности; он мог на свободе рыться в клумбах и лакомиться молодой травкой. Иногда маленькая ручка осторожно приподымала головной убор Дицци и нежно чесала тонким пальчиком у него за ухом.
В такие минуты Дицци мигал своими грустными, влажными глазами, и его большой шероховатый язык благодарно лизал пальчики, доставлявшие ему такое огромное удовольствие. Всегда скромный и нетребовательный, Дицци со временем так избаловался, что стучал лбом в ладонь Мариори, как будто прося подаяния, если она убирала руку.
– Пожалуйста, прошу еще немножко!
Во время подобных прогулок корреспонденты всех больших газет, скрывавшиеся в придорожных кустах и оврагах, не обращая внимания ни на какую жару, с затаенным дыханием наблюдали за каждым шагом «счастливой парочки».
Один наиболее навязчивый репортер держал даже со своим коллегой пари, что ему непременно удастся лично проинтервьюировать Дицци, чтобы точно установить характер его отношений к Мариори Росс.
Репортер поймал Дицци как раз в тот момент, когда он в самом приятном настроении выбежал из сада Мариори на площадку, отделявшую его дворец от виллы Стивена Росса.
Костюм Дицци был в полном беспорядке:
Мягкая шляпа съехала на его левое ухо и держалась уже не резинкой, а каким-то чудом. Фланелевый жилет был испачкан садовой землей, а одна пуговица была оторвана.
После трех утомительных заседаний Дицци позволил себе маленький перерыв и с большим увлечением рылся во всех грядках. Но репортер об этом ничего не знал и думал:
– Ого! Первоклассный материал для газеты!
Как вдруг он услышал над своим ухом строгий вопрос:
– Позвольте вас спросить, что вам здесь угодно?
Это был инженер Робур, направлявшийся домой после продолжительной работы в лаборатории.
Репортер не узнал Робура и так же сердито набросился на него:
– А вам какое дело?
– Я некоторым образом имею отношение к администрации акционерного общества. Мое имя Робур.
Репортер смутился; надо заметить, что после утверждения завещания общественное мнение Америки привыкло приписывать инженеру Робуру такое же значение, как, например, главному поверенному «Американского промышленного союза». Авторитет Робура был тем более велик, что он жил одиноко, не имея ни с кем общения и всецело отдаваясь своим занятиям в лаборатории.
Между тем Дицци не проявлял ни малейшего интереса к их разговору; он прислонился к дереву и изо всех сил чесал себе спину, безуспешно сражаясь со своими подтяжками. Эта штука невыносимо щекотала его.
Костюм Дицци слева уже был разорван, подтяжки, однако, не поддавались.
Репортер почтительно приподнял шляпу и смущенно оправдывался:
– Я… Я хотел попросить разрешения проинтервьюировать…
– Ну, что ж, – сказал Робур, – пожалуйста, начните. Надеюсь, я не помешаю вам?
– О, нет, пожалуйста. Я буду только благодарен. Может быть, я могу даже рассчитывать на ваше содействие?
– Ошибаетесь, – оборвал его Робур. – Меня это совершенно не касается.
Низко кланяясь Дицци и почтительно сняв свою шляпу, репортер приблизился к дереву как раз в тот самый момент, когда Дицци на минуту перестал чесаться и, усталый, высунул изо рта свой широкий язык.
Робур стоял в стороне и не слышал подробностей происходившего разговора. Он лишь видел, как репортер довольно долго вертелся вокруг Дицци и как Дицци упорно поворачивался к нему спиной.
Но вдруг Дицци резко изменил свою тактику.
Он хрипло закричал, вызывающе закинул назад голову, при чем мягкая шляпа перелетела через забор, и, изогнувши шею, бросился на репортера. В глазах Робура на мгновенье слились в один клубок падающий репортер и Дицци с мелькающими в воздухе задними копытами.
Когда Робур поднял репортера и тот, очистив глаза и ноздри от набившейся в них земли и исследовав шишки на своем лбу, убедился, что он еще жив – Дицци уже исчез.
– Как это случилось? – спросил Робур.
– Сперва все шло гладко, – захрипел репортер. – Правда, он ничего не отвечал, но зато внимательно слушал меня. Но когда я задал вопрос, как далеко зашли их отношения и когда состоится свадьба… тут он, по-видимому, потерял всякое самообладание.
– Но вы не станете отрицать, – сказал Робур, – что каждый джентльмен на его месте поступил бы точно так же.
– Не стыдно ли вам, мистер Робур, издеваться над несчастным человеком, который должен страдать только из-за того, что его заставляют совершать разные глупости в погоне за куском хлеба?
Робур неожиданно поднялся с земли и резко повернулся в другую сторону.
– Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с мисс Росс?
– Да, я Марион Росс, сестра невесты вашего шефа.
– Прошу прощенья, – ответил спокойно Робур, – у меня нет иного шефа, кроме моей лаборатории.
– Это все равно. Не говорите пустых слов… Вы все, все служите ему. Все вы потеряли человеческое достоинство и всякий стыд. Вы лжете, унижаетесь, лицемерите, подлизываетесь и ведете себя так, будто Дицци ваш хозяин. Но Дицци только бедный, несчастный осел, и мне его жаль от всей души, мне его больше жаль, чем вас всех вместе взятых.
– Прошу вас, не сердитесь, – ответил, добродушно улыбаясь, Робур и протянул Марион свою руку. – Вы совершенно правы. Я во всем согласен с вами. Бессмысленно было бы жалеть людей. Мы живем в сумасшедшем доме, обитатели которого всячески стараются уничтожить друг друга. Самое лучшее, что может сделать наука, это способствовать их полному и безболезненному уничтожению.
– И ваша работа в лаборатории преследует эту цель? – быстро спросила Марион. – В таком случае, я от всей души желаю вам полного провала.
Помолчав немного, она продолжала:
– О, если бы вы использовали свои знания для освобождения страдающего большинства и для уничтожения подлого, потерявшего человеческий облик меньшинства! О, если бы вы положили конец господству золотого осла!
Робур внимательно посмотрел на Марион и вместо ответа спросил:
– Не согласитесь ли вы немного пройтись со мною? Еще довольно рано.
Марион согласилась, и они пошли по направлению к парку.
Между тем репортер быстро составил интервью с Дицци и указал, что Дицци вел себя как джентльмен, тщательно охраняющий от чужого взора интимные подробности.
«По поводу предстоящего бракосочетания шефа Акционерного О-ва Гирн, о котором уже всем известно, ничего нового сообщить не можем, – так писал репортер. – Точный срок свадьбы еще не установлен. Но мы с достоверностью можем сказать, что вслед за прелестной Мариори Росс и ее младшая сестра также покинет родительский дом».
С этих пор газеты стали писать о двух невестах и их женихах.
XI. Дицци не везет в любви, и он испытывает другие неприятностиСчастье не всегда бывает полным. Дицци испытал эту истину на собственной шкуре.
Мариори Росс, в качестве невесты Дицци, сделалась скоро центром всеобщего внимания.
Ее популярность достигла той точки, когда газеты вместо того, чтобы требовать денег за рекламу, сами платят за право поместить ее. Оплаченная реклама предполагает у читателя фантазию. Но даровая реклама, повторяющаяся изо дня в день, является особой формой массового гипноза, где медиум располагает величайшей силой и огромным могуществом. Неудивительно поэтому, что Мариори Росс в качестве невесты Дицци вскоре приобрела репутацию прелестнейшей девушки во всем американском промышленном мире.
Ее право на это считалось таким же неоспоримым, как тот факт, что статуя Свободы находится в Нью-Йоркской гавани.
Привычки и капризы Мариори стали законом на двух континентах.
Достаточно было Мариори сообщить в небольшой газетной заметке, что она никогда не носила корсета, чтобы вызвать крах миллионной фирмы, имевшей неосторожность назвать свою последнюю модель именем Мариори.
Молодые представители промышленной аристократии окружали Мариори тесной стеной, исполняли все ее капризы и прихоти и всегда сопровождали ее на все спортивные празднества и балы.
О каждом шаге Мариори сообщалось миру, как о чем-то необыкновенном.
Легкомысленный образ жизни Мариори, всегда ищущей развлечений, конечно, не мог не отразиться на ее отношениях с Дицци. Дицци часто оставался один.
Но он с достоинством переносил все это и ничем не проявлял того, что происходило в его душе.
Вдруг весь мир был, словно громом, оглушен сенсационным известием:
Мариори бежала с ван Кортеном – сыном архимиллионера.
Уже давно ни одна сенсация не приносила столько дохода газетчикам.
В течение нескольких недель газеты только и писали о том, как Мариори и ван Кортен проводили вместе время в Гонолулу, каким образом и кто их обвенчал, и каким тяжким ударом это явилось для мистера Стивена Росса.
Мистер Стивен Росс под влиянием этих событий принужден был даже взять отпуск и уехать для лечения в Каир.
Но меньше всех реагировал на все случившееся сам Дицци.
Неизвестно, сколько времени эта сенсация волновала бы умы, если бы новое событие не привлекло общественного интереса.
Да, тысяча девятьсот пятидесятый год оказался счастливым годом для всех газетчиков и радиорепортеров.
Кровавым призраком надвигалась война.
В 1950 году мир разделился на две резко разграниченные группы государств.
Одна из них несколько десятков лет тому назад вышла победительницей из мировой войны.
Эта победившая группа завоевала себе право требовать крупных контрибуций и теперь желала, чтобы произведена была уплата их.
Ко второй группе относились государства, потерпевшие поражение в мировой войне. Эти побежденные государства не могли и не желали платить.
Получилось такое запутанное положение, из которого никак нельзя было найти выхода, несмотря на все изощрения человеческого ума и бесконечные переговоры.
В таких случаях, как известно, народы ведут войны.
Тысяча девятьсот пятидесятый год был самым подходящим годом для войны.
Как раз в это время война казалась особенно заманчивой для первой группы государств, так как эта война, несомненно, должна была быть последней.
Это в один голос утверждали все статистики и социологи, которые пришли к заключению, что после этой войны вряд ли останется необходимое для возрождения человечества количество здоровых производителей. Не использовать такого момента было бы преступным легкомыслием со стороны политиков, дипломатов и генералов. Ведь в течение последних тридцати лет они нюхали порох только на военных маневрах и упивались воспоминаниями о «великой эпохе» (1914–1918 гг.).
Но война требовала денег, а деньги требовали войны…
Ясно, что ни генералы не могли обходиться без Дицци, ни Дицци не мог обойтись без генералов.
Между Лондоном, Парижем, Вашингтоном и Радиополисом начались переговоры о военном займе в пятьдесят миллиардов долларов.
Главное участие в реализации этого займа выпадало на долю Акционерного О-ва Томас Гирн.
Главным директорам треста Дицци была обещана большая сумма за посредничество, если им удастся склонить своего шефа к участию в концерне банкиров, взявшихся доставить эти пятьдесят миллиардов.
Главные директора великодушно позволили себя уговорить.
Шансы международного займа были, как казалось, весьма благоприятны. Каждый был убежден, что шеф гирновских предприятий, взвесив все возможные выгоды предлагаемого дела, покроет, по крайней мере, треть займа.
Но, оказывается, рассчитывали, не спросясь хозяина…
Как раз перед заседанием центрального правления, на котором в присутствии шефа должны были обсуждаться условия займа и на котором Дицци должен был изъявить свое согласие на вступление в финансовый концерн, он вдруг проявил свое прежнее упрямство. Он заупрямился точно так же, как в тот памятный июньский день на ферме Зил аса Гирна.
Заседание было отменено.
На биржах Нью-Йорка, Лондона и Парижа создалась неимоверная паника.
Множество фирм обанкротилось. Множество банкиров покончило самоубийством.
Необходимо было во что бы то ни стало принять срочные меры, чтобы уговорить Дицци согласиться. Но кто мог в этом случае рассчитывать на удачу?
Тут вспомнили о мистере Фицпатрике, единственном члене администрации, завоевавшим симпатии шефа. О содействии со стороны Мариори ван Кортен нечего было, конечно, и думать.
Наивный деревенский простак превратился за это время в хитрого и энергичного дельца. Оказалось, что Фицпатрик теперь проявлял большую долю любознательности.
Ему в настоящее время даже и в голову не приходило беспрекословно исполнять чужие приказания; наоборот, он всегда предварительно старался подробно узнать:
– Зачем это делается? Для какой цели? О чем вообще идет речь?
От него ничего нельзя было скрыть.
Итак, не оставалось другого выбора, как поделиться с ним комиссионными.
Мистер Фицпатрик, поразительно быстро освоившийся с банками, с текущими счетами и чеками, на все согласился.
Он представил план, как переубедить Дицци, оказавшийся весьма целесообразным.
В течение трех дней Дицци под предлогом простуды не отправляли на прогулки.
Его посадили на голодную диету, т. е. еда его ограничивалась только двумя кочанами цветной капусты в день.
На третий день Фицпатрик дал Дицци с разрешения врача немного сена.
У всякого имеются свои слабости.
Дицци также не был лишен их.
Он уступил…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?