Текст книги "В тихом омуте"

В тихом омуте

1

Он стоял у самой кромки воды и смотрел на остаточную рябь на озере. Первые волны намочили мыски его старых рыбацких сапог, но уже через минуту озеро вновь стало тихим и безмолвным, каким было почти всегда. Луна успела перекатиться на западную сторону неба, а на востоке зарождался рассвет.

– Идем.

Он едва взглянул на того, кто был с ним.

– Лодку бы привязать.

– Не уплывет, камыши не дадут, – махнул рукой тот.

Подхватив мешок, звякнувший внутренностями, он перевалил его за спину и первым вышел на дорогу. Он был намного выше ростом, чем второй, и как бы даже пригибался, словно хотел казаться ниже. Испачканная в тине, глине и рыбьей чешуе куртка немного отливала в лунном свете, он чувствовал себя светофором и хотел поскорее вернуться домой, пока не рассвело. Его глаза под глубоким капюшоном снова остановились на выглядывающей из-за камышовых зарослей лодке.

– А все же привязать бы ее.

Второй никак не отреагировал и он не стал повторять. Он был невысокого роста, а походка выдавала в нем если не старика, то потрепанного жизнью немолодого человека. Он все еще стоял у берега, курил и таращился на высокий лес, который окружал поселок. Минуту назад он торопился и вдруг застыл на месте. Камыши, разросшиеся у берега за последнее лето, скрывали их лодку от посторонних глаз, только местные знали, где они оставляли ее. Порой они замечали, что она не на том месте, но тот, что постарше, не придавал этому значения. Рыбачили тут только свои, местные, кроме них кто еще мог брать ее? Дети и близко не подходили к озеру, а большую часть населения составляли старики, едва ли могущие поднять тяжелое деревянное весло самостоятельно.

Он отвернулся от озера и последовал за своим рослым товарищем. Подняв глаза, он наткнулся на чей-то любопытный взгляд.

– Старик Ларионыч.

– Чего он таращится? – тихо спросил первый и поправил мешок за спиной.

В ближайшем от озера доме, в окне, тенью стояла чья-то сутулая фигура. Свет луны отражался от стекол его очков, что сразу и выдало любопытного наблюдателя.

– Он слепой, как крот, – глухо ответил второй, – пусть смотрит.

Они направились привычным путем, позади крайнего к озеру дома, завернули к улице, там не горели фонари, а стена было слепой – без окон. Улица была пустынна. В начале пятого утра местные спали. Здесь, на Главной и, пожалуй, единственной улице городка они и расстались. Тот, что повыше повернул направо, махнув рукой на прощанье, вновь громыхнув своим мешком. Второй свернул налево, не обратив внимания на знак прощания, и медленно побрел по дорожке вверх по улице. Не успев пройти сотню метров, что отделяла его от своего дома, он увидел, как к нему быстро кто-то приближается, да не просто быстро, а бегом: руки тот держал у груди, шаги были скорыми и тихими. Бросив взгляд по сторонам, он понял, что избежать встречи не удастся. Через пару шагов он узнал в нем участкового. Да и как иначе: только он имел странную для этих мест привычку бегать по утрам. Желая обойти стороной бегуна, рыбак, по меньшей мере, именно им он казался на первый взгляд, посторонился, но бегущий замедлил шаг и остановился перед ним, преградив дорогу. Его тяжелое дыхание было частым, но не тяжелым. Участковый чуть пригнулся, пытаясь отдышаться, всмотрелся в лицо рыбака и выпрямился. Ростом он немного уступал ему, зато вширь заметно превосходил, но вся его «ширь» – сплошь мышцы.

– Ранняя пробежка, Игнат Родионович?

– Каждый день. Обычно в сторону леса бегаю, но после ночного дождя уж очень не хочется грязь месить. Решил сегодня по Главной улице пробежаться, – объяснил он, имея в виду улицу, где они встретились. – Все спят, авось и не помешаю никому. А ты вот не похож на раннюю пташку.

– Отчего же, – возразил тот, – рыба, как и я, любит тишину. Когда еще, как не рано утром, выходить за уловом.

– И где же он?

– Кто?

– Улов твой.

Игнат успел за минуту вернуть дыхание в спокойное русло, почти завистливо отметил его собеседник. Участковый снял с головы бейсболку, открыв взору коротко стриженые, по-армейски, волосы, и маленькие, прижатые к голове уши, которые, как поговаривали местные, он всегда держал «на макушке». Широко расставленные с прищуром глаза внимательно изучали лицо собеседника, наполовину скрытое капюшоном рыбацкой куртки.

Сам он приехал в поселок с год назад, на место участкового Григорьева. После того, как закончился контракт, Игнат, будучи военным, решил защищать людей в мирной жизни. Должность участкового в маленьком городе не вполне его устроила, и первое время он порывался уйти, но спустя полгода привык и уже считал этот город своим. Тихая мирная жизнь поселка понемногу увлекла его в свое течение. Работа была, что называется, не бей лежачего. Да и откуда взяться преступлениям в поселке, где каждый второй житель – пенсионер. Только местные рыбаки и охотники приносили толику беспокойства.

– Местные поговаривают, – не дождавшись ответа, продолжал он, все еще преграждая тому путь, – о расставленных сетях у другого берега озера. Надо бы сплавать, проверить.

– Не собирай ты сплетен, – немного раздраженно ответил собеседник, – местные кумушки и не то расскажут. Сидят, вяжут свои салфетки, как паучихи, да придумывают небылицы.

– Сплетни или нет, но я за тобой в оба глаза, ты это учти.

– Удочка, крючок и прикорм – вот и все мои снасти.

Игнат усмехнулся, чуть приподняв левую бровь, заглянул за спину рыбаку, демонстративно оглядел со всех сторон.

– А удочка-то где?

– Так я без нее сегодня. Погода не для клёва, вот что. Из окна-то показалось, лодка отвязалась да и уплыла, вот и ходил проверить. На месте она. А погода не для ловли. Рыба, она-то чует погоду, сегодня и смысла нет выходить на озеро.

Участковый еще несколько мгновений недоверчиво разглядывал его, затем как-то неуверенно кивнул, обошел его и снова нарастил темп. Рыбак простоял посреди дорожки какое-то время, провожая взглядом Игната, затем плюнул ему вслед и поторопился домой, прибавив шаг.

2

Глядя из окна машины на деревенские пейзажи, прошлое для меня становилось более призрачным и почти нереальным, чужим. Иногда перед глазами все еще вставало лицо моего старого знакомого – Телегина: на нем отражались ирония, страх и неверие в то, что я действительно уеду из города на некоторое время. Косте казалось, что моя идея отдохнуть месяц-другой подальше от города – всего лишь каприз. Я же, глядя на свою жизнь, все больше хотела стереть ее, как карандашный набросок, ластиком, и придумать что-то иное, светлое, приятное. Я хотела придумать другую жизнь, где я не скатилась до сомнительных компаний, заискивающих знакомых и ежедневных клубов.

Я разорвала все старые связи, удалила всех друзей из памяти и жизни. Остался только Телегин, которому я приносила деньги, и в поле зрения вновь замаячила Лиза. Она появилась неожиданно, в больнице, на второй день после того, как я пришла в себя в белой палате с перебинтованной головой и смутными воспоминаниями о случившемся. Вместо упреков она протянула мне кулек с яблоками и крепко обняла.

– Давно не виделись, – сказала она.

– Давно, – откликнулась я, не зная, что еще сказать.

Связь с ней я потеряла около двух лет назад: ее позвали работать в другой город, я же завела новых друзей и утонула в вечеринках между съемками.

Из больницы Лиза забрала меня к себе на старую квартиру. Возвращаться в свою, где меня поджидали журналисты с вопросами, обвинениями и вспышками фотокамер, не хотелось.

В этой квартире мы жили с ней вместе, когда я приехала в город поступать и искала себе жилье. В то время не могло быть и речи о том, чтобы купить что-то в столице. И я была рада углу в доме ее матери. Две комнаты в коммуналке, которые она занимала с мамой, были единственной их жилплощадью после того, как мать Лизы ушла от ее отца. Оплачивать ее стало тяжело, когда Анастасия Алексеевна ушла с работы из-за слабого здоровья. Когда мы познакомились, тетя Настя уже не работала, и жили они на копеечную зарплату, что получала Лиза в кафе официанткой, работая там до самого закрытия.

– Не могу платить за учебу да еще оплачивать коммуналку, – пожаловалась она мне, когда мы сели за стол в маленькой комнате, разделенной на кухню, спальню и санузел. Настя, мама Лизы, спала в другой комнате, на тот момент она практически слегла. – Если бы с кем-то разделить их, было бы здорово. Но мало кого устраивает тесное жилье, да еще втроем.

Работу я и сама собиралась искать, поддержки в городе у меня не было, родителей я не знала, они погибли, когда мне было лет семь, воспитывала меня бабушка. На ее маленькую пенсию я не могла рассчитывать. Мне требовалось только место для ночлега, поскольку, как и Лиза, приходила домой лишь к ночи. Та небольшая плата, которую спросила с меня Лиза, мне подходила. За те пять лет, что мы прожили с ней бок о бок, я едва ли не сроднилась с ней и тетёй Настей.

По соседству жила развеселая старушка девяноста двух лет, часто звала нас в гости на чай и рассказывала о своей длинной и не самой простой жизни. Тем не менее, именно от нее мы научились не унывать.

Первый год выдался самым сложным для меня. После пар я торопилась в бар по соседству с универом, там работала до закрытия, порой возвращалась в два-три ночи, но если приходила раньше, то кормила и мыла тётю Настю. Иногда приходилось задерживаться и до утра. Едва ли мы с Лизой высыпались, но молодость давала о себе знать – мы не чувствовали усталости, только апатию, которая порой одолевала то меня, то ее. Настя «сгорела» через год после моего к ним вселения, на похоронах были только я и Лиза. Мы закончили обучение с разницей в год, она уже работала на киностудии и в театре, я все еще искала свой актерский «дом» и подрабатывала помощницей костюмера. Работа была не самой желанной для меня, но я была в своей актерской сфере. Только благодаря Лизе я получила роль, четыре года спустя надоевшую мне.

Сделав последний глоток из банки с газировкой, я сунула ее в пустой пакет из-под яблок к остальным. Снова подумала, что не мешало бы выкинуть этот пакет с мусором где-то в подходящем месте, и снова забыла о нем. С тех пор как я выехала из дома, едва только за окном рассвело, я останавливалась лишь пару раз, чтобы наполнить бак бензином и купить в придорожной «забегаловке» перекусить. Если навигатор не врал, оставалось не более ста километров до места, куда я направлялась. Из еды у меня остался пустой пакет из-под яблок (точнее, он был забит банками из-под газировки и воды), бумажный пакет с остатками шаурмы, и последняя, еще не початая бутылка воды.

Мне снова вспомнилась бабуля по соседству. Ненавязчивая и живущая в свое удовольствие Вера Михайловна, имела двух котов и кошку. Всякий раз, когда мы бывали у нее, обычно по выходным и когда тётя Настя засыпала после снотворного и горсти таблеток, я поражалась объему ее библиотеки. Баба Вера любила читать. При всем этом история ее жизни сама просилась на страницы книг. В один из дней, едва ли выспавшись после ночной работы и утренних проблем с мамой Лизы, она постучала в нашу дверь. К нам она приходила редко, ноги ее были уже не те, что в молодости. Взглянув на заплаканное лицо Лизы и сонное мое, она сунула мне в руки накрытое полотенцем блюдо, от которого невероятно вкусно пахло.

– Пирожки с вишней, – коротко пояснила она, снимая на пороге обувь. – Чай готов?

– Сейчас будет, – взбодрилась Лиза и побежала на кухню, а заодно быстро прибрать свою кровать и мой диван.

Пока бабуля доплелась с моей помощью до стола, Лиза уже улыбалась, ставя чайник на плиту.

– Тяжелая ночь?

Я бросила короткий взгляд на Лизу и кивнула старушке.

– Мы не дали вам спать?

– После войны я сплю, как убитая, – Вера Михайловна задорно улыбнулась мне. – Я вам рассказывала о том дне, когда в нашу деревню пришли немцы?

Лиза принесла третий стул и присела за стол справа от бабули.

– Ни разу.

– Это было в сорок четвертом…

Сзади кто-то просигналил. Я прижалась к обочине, пропуская торопыгу.

Старушки-соседки давно не стало, комнату ее купила молодая семья, не знавшая ни меня, ни Лизу. Быть может, у нее вышло бы быстрее вытолкнуть меня из того пузыря, в котором я спокойно и комфортно прожила последние недели. Меня все еще донимали репортеры, телефон звонил с утра до вечера, я перестала брать трубку. Когда Лиза уезжала на съемки я экономила практически на всем, лишь бы не пришлось лишний раз выходить в соседний супермаркет. Когда она возвращалась, обычно – к концу недели, мы смотрели до утра старые фильмы ужасов, потом дневные шоу, и так проходили все выходные. В какой-то момент терпение подруги лопнуло. Вернувшись в очередной раз поздно ночью и застав меня за просмотром «ящика», она отвела меня на кухню и поставила чайник. Пока я вертелась, ища, что поесть, она говорила. Под конец ее длинного монолога, меня немного накрыло обидой и непониманием.

– Сначала ты предлагаешь мне отсидеться у тебя, а теперь что? Гонишь?

Присев за стол я отпила чай, хотя мне его совсем не хотелось.

– И не гоню вовсе. Отсиделась ты достаточно, пора отлучать тебя от телевизора. Ты потолстела.

Я поперхнулась.

– Вранье, – просипела я, откашливаясь.

– Нет, и ты знаешь, что я права. На днях Костик к тебе заехать собирается. Давно вы созванивались?

– Телегин? С самой выписки не говорила с ним, что-то случилось?

– Скоро съемки.

– Еще два с лишним месяца, – вытаращилась я на подругу.

– Он боится.

– Мы с ним уже все обсудили. Съемки я не брошу, передай ему, пусть расслабит то, на чем сидит.

– Сама ему и скажешь. Заодно поведай о том, что у тебя нет депрессии. Вдруг он поверит.

– Нет у меня депрессии.

– Ты просиживаешь дни у телевизора, много ешь. Чужая жизнь тебя волнует больше, чем твоя собственная. Сколько ты еще будешь торчать в четырех стенах?

– До съемок. Скоро все наладится, я знаю. И все покажется ерундой.

– И это не депрессия? – переспросила подруга.

– Плохой день, такое случается с каждым. Но я не хочу до конца дней своих винить себя и прятаться ото всех, если ты об этом.

– И не надо. Тебе стоит отвлечься. И я уже придумала как.

Я приподняла брови и ждала продолжения. Лиза могла предложить слетать куда-нибудь на море или какую-то крошечную роль в том фильме, где она снималась, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что предложила Лиза в итоге.

– Я никогда не рассказывала тебе о своей семье, – начала она издалека.

– Я знала твою мать, – напомнила я ей. – Ты говорила, что она ушла от твоего отца, когда ты еще маленькой была. Причины, правда, ни ты, ни она никогда не говорили.

– Еще у меня были бабка и дед, они жили далеко отсюда.

Лиза пару раз упоминала о них, но всегда коротко и одной фразой: «я их не помню».

– Несколько месяцев назад меня нашел нотариус, явился в театр с кипой бумажек и неожиданными новостями. Оказывается, дед мой умер, отца с бабкой давно нет в живых, а я осталась наследницей загородного дома где-то у черта на куличках. Сама я была там давно, в далеком детстве.

– Ты говорила иначе.

– Неважно, что я говорила. На то были причины. Дом старый, но я наняла пару рабочих рук, чтобы привели его в порядок для продажи.

– Большой дом?

– Не так, чтобы очень, – как-то неопределенно ответила она. – Но жить можно, места там красивые и тихие.

– И что ты предлагаешь?

Лиза закатила глаза. Конечно, я понимала, куда она клонит, но для меня поехать куда-то за город, на природу, было делом немыслимым.

– Одной там быть, среди леса?

– Это не джунгли, глупая. Там недалеко есть поселок, связь тоже есть, никуда не пропадешь. Я буду звонить каждый день.

Сомнительная идея Лизы была мне не по душе, но уже на следующий день она притащила мне ворох коробок и пакетов, в которых оказались краски и холсты, и новенький, еще пахнущий свежей древесиной мольберт. Она напомнила мне, что когда-то мне нравилось рисовать, и я могла бы начать снова.

– Все вокруг говорят, что творчество – это терапия. Там чудесное озеро, – озвучила она последний довод, вручая мне ключи от дома: объемную связку, висевшую на засаленном клочке старого халата. – Мне их нотариус передал, – будто извиняясь за их вид, добавила она.

Для нее дело было решенное, для меня – нет. Я продолжала сопротивляться.

Тем временем, дорога свернула на запад, мне пришлось надеть очки, чтобы солнце не слепило. Я откинула прядь длинных русых волос за спину и поправила очки на переносице. Осень в этих местах еще не вступила в свои права, было по-летнему тепло, а деревья до сих пор хранили свою зелень на ветвях. Лиза пообещала, что созвонится со знакомым, который проводит меня к самому дому.

– Он будет тебя ждать в кафе у съезда. Ты не заблудишься, там оно одно на многие километры. Спросишь там Егора, он довольно… заметный, – она усмехнулась.

В мыслях я уже нарисовала себе маленький деревянный домик с резными ставнями крашеными в зелень, как в старых деревнях, какой был у моей бабули.

Я поискала радиостанцию с музыкой. В ответ услышала лишь помехи. Всю дорогу я хотела позвонить подруге и узнать у нее, есть ли в старом доме ее деда телевизор, но всякий раз боялась вызвать у нее гнев. Если Лиза сумела найти мне провожатого, то наверняка она распорядилась и насчет телевизора, чтобы меня от рисования ничего не отвлекало. Я не помнила, когда успела ей рассказать о художественной школе, наверное, в те бессонные ночи, когда мы зубрили билеты для экзамена, иногда прерываясь, чтобы выпить кофе на крошечной кухне. Благодаря бабушке я окончила художественную школу в своем городке, но последний раз брала в руки карандаши и кисти где-то в десятом классе. Лиза верила, что это отвлечет меня и сумела-таки убедить в этом.

Я избежала суда, и даже сохранила права на машину, несмотря на аварию. Я знала, что через несколько месяцев все забудут обо всем и найдут новые темы для сплетен. Но каждый раз, садясь за руль, мыслями я буду возвращаться к тому роковому вечеру.

Телегин, явившийся в гости только на третий день, от идеи Лизы тоже оказался не в восторге.

– Ты уедешь, и Агапов тебя заменит.

Агапов Аркадий Никифорович, старый режиссер еще советской закалки, был создателем сериала, в котором играла я. Костя держался за него, как за свой спасательный круг, и даже пытался подбивать колья к его внучке и помощнице – Анфисе. Анфиса, миловидная девушка двадцати трех лет, еще училась на филфаке, но дед уверенно втянул ее в киноиндустрию и планировал ее дальнейшее обучение. Анфису любили все в труппе, где я играла. Она бегала по нашим поручениям, помогала одеваться, если костюмер была занята, и была всегда на связи. Именно через нее я держала связь с Агаповым. Он знал о моем решении отдохнуть, но не выразил озабоченности, понимая мою ситуацию, с тем условием, конечно же, что я вернусь в срок.

– Сейчас нужно сделать каменное лицо и выйти в люди, – продолжал Телегин, – хватит прятаться. Ты не виновата и знаешь это. Люди знают это, чтобы там ни писали «желтые» газетенки. Это досадное происшествие, и только.

– Досадное? – я усмехнулась, вспомнив, что и сама накануне назвала все «ерундой».

– Ты сильная, справишься. Работа – лучшее лекарство от хандры. Когда все будут досматривать очередной сезон про Алису Волкову, забудут обо всех неприятностях, которые произошли.

– Достала она меня, Волкова эта.

– Не произноси этих слов даже в мыслях, – глаза Кости округлились.

Он провел рукой по редкой рыжей бороде, выглянул на улицу через окно, у которого стоял с тех пор, как вошел на кухню нашего с Лизой обиталища.

Он разбудил нас рано утром. Удивленная подруга побрела открывать дверь, а когда поняла, кто пришел, поскорее оделась и убежала, сославшись на раннюю репетицию в театре.

– Ненавижу этого типа, – шепнула она мне на ухо перед уходом.

Надо сказать, их неприязнь была обоюдной. Костя представлял интересы Лизы до меня, и ссор между ними было предостаточно. Тогда я не знала, что отношения между ними были крайне близкими, и разбежались они после измены Елизаветы. Лиза так и не призналась в этом, обо всем я догадалась по некоторым неаккуратным словам самого Кости.

Осмотрев с некоторым пренебрежением и толикой брезгливости наше жилище, он обосновался у окна, от кофе отказался. Я же, в пижаме, не став переодеваться, завтракала.

– Съемки уже скоро, что я скажу Агапову, если ты не вернешься к началу съемок?

– Вернусь. Я уезжаю отдохнуть, а не переселяюсь на другой континент или на другую планету. Всего какая-то тысяча с лишним километров. Никуда эта Волкова не убежит, – я засмеялась.

– Что ты будешь делать в этой глуши? Рыбу ловить? Ягоды и грибы собирать?

– А хоть бы и рыбку ловить.

Костя неодобрительно покачал головой. В такие моменты он напоминал старичка, дряхлого такого, мнящего себя умудренным опытом. Но выглядел при этом просто дряхлым.

– Ты хоть знаешь, какой стороной удочку держать?

– Займусь живописью, – сказала я.

Телегин терпеливо вздохнул и медленно выдохнул прежде, чем заговорить вновь. Я была уверена, что он сделал это с закрытыми глазами и успел досчитать до десяти, хотя в этот момент сидела спиной к нему, намазывала очередной кусок хлеба сливочным сыром. Я затылком почувствовала, что Телегин подошел ближе, затем на мое плечо опустилась его ладонь.

– Я же все понимаю. Это был сильный стресс: авария, потом больница, а после ты узнала о трагедии. Тебе нужен кто-то, кто тебя выслушает, обнимет, скажет, что все хорошо.

Он сжал мое плечо.

– Руку убери, – тихо сказала я.

Телегин сразу отошел обратно к окну и тяжело вздохнул.

Я обернулась к нему. Уши у Кости горели, как красный знак светофора, побелевшие губы сжаты в тонкую линию, отчего подбородок поехал чуть вперед и вверх. Порой он напоминал мне Ленина, но был еще не настолько лыс.

– Мне нужен отдых.

– Хотя бы скажи, куда ты едешь, – попросил он, стараясь не глядеть мне в глаза.

– Знает только Лиза, и этого достаточно. Агапову я сообщила о своем отъезде, с Анфисой я на связи всегда. Мой телефон у тебя есть, звони в любое время, если так волнуешься за меня. До съемок я вернусь. Обещаю.

– Так и знал, что это идея Сироткиной, – прошипел Костя. – Я первый обо всем должен знать, а не Анфиса. Кто она такая? Анфиса… – он сердито что-то пробормотал себе под нос. – Нельзя тебе в деревню, ты городская, ты там пропадешь.

– Я из маленького городка. Что ты вообще знаешь обо мне, Телегин?

– Только необходимое, – парировал он. – Ты вернешься в срок и больше никаких подобных разговоров о Волковой. Договорились?

Я согласно кивнула.

Сезон за сезоном я ловила выдуманных преступников, щеголяла в полицейской форме и была любимицей не только домохозяек, но и их мужей. Костя часто говорил, что когда выходит новый сезон, то даже фанаты хоккейной сборной переключают канал, чтобы узнать, кого на этот раз Волкова виртуозно «выведет на чистую воду». Мне же эта роль осточертела.

3

Обе стороны узкой дороги подпирали поля, засеянные подсолнухами, уже пожухлыми в это время года и готовыми к уборке, когда навигатор радостно сообщил мне, что я на месте.

Осмотревшись, я постучала пальцами по «баранке», снова взглянула на дисплей навигатора перед собой, затем обвела взглядом поля, словно ожидала, что сейчас передо мной откроется еще одна дорога или я сумею разглядеть где-то за ними притаившийся городок, но ничего такого не произошло.

Я вышла из машины. Плотная стена полей и редкие лесочки позади них, и даже намека на кафе не было поблизости, ни огонька, ни указателя. Мимо меня пронесся большегруз, я проследила за ним взглядом, пока он не превратился в точку на дороге, других машин не было.

Первой мыслью было позвонить Лизе, но полагая, что это будет так же бесполезно, как пару часов назад, я села в машину и выехала на дорогу. Навигатор продолжал нагло врать мне, и я отключила его.

Решив ехать на малой скорости, чтобы не пропустить кафе или сам съезд к городу, вдалеке я увидела тот самый КамАЗ, который теперь стоял под деревьями на обочине слева. Не став раздумывать, для чего он остановился, мне ведь надо было узнать дорогу, я свернула налево и мне открылась грунтовая дорога среди деревьев, в глубине светилось одноэтажное здание, я подъехала к нему, лавируя между припаркованными по краям узкой дороги машинами.

Уже в более приподнятом настроении я вышла в ночь, и направилась к кафе. О том, что это заведение было именно кафе, свидетельствовало название «Дорожное» и столики за незакрытыми занавесками окон. Чувствуя голод, я решила не только встретиться с другом Лизы, но и хорошенько поесть.

Скрипящая дверь заставила всех обернуться ко мне, когда я входила. На секунду я замерла, разглядывая серую внутренность заведения, но мгновение неловкости прошло и разговоры, замолкнувшие при моем появлении, продолжились. Легкий гомон голосов, стук посуды и шаги единственной официантки, направлявшейся ко мне. На вид ей было меньше двадцати, волосы выкрашены в какой-то совершенно дикий цвет: голубой у корней переходил на зеленый у кончиков. Одна бровь была проколота, из нее торчало нечто блестящее. Карие глаза без стеснения разглядывали меня, короткие пухлые губы без остановки находились в движении, жуя жвачку. Не хватало только, чтобы она пузырь надула и лопнула его, подумала я. Она указала мне на свободный столик. Я пробежала глазами по скудному меню, заказала глазунью, блинчики с мясом и кофе. Девчонка записала все в блокнот и, качая полными бедрами, ушла на кухню.

Пока я ждала заказ, решила поискать Егора, того самого, который обещался меня встретить. Если верить Лизе (могла бы хоть описать его мне), кафе было единственным на дороге поблизости от поселка, где жил ее дед, значит, перепутать я не могла.

Через столик от меня сидела молодая пара с ребенком лет семи. Он пил лимонад с трубочки и поглядывал с интересом на меня. Родители были заняты разговором, отец – молодой парень лет двадцати пяти, расстелил на столе карту и они, кажется, решали, куда «двинуть» дальше. Его жена, невероятно широкой кости, склонила над картой голову с коротко стриженными черными волосами, слушала его и поддакивала. Слева от меня, в углу сидел широкий шоферюга в кепке, он нависал над своей тарелкой, откуда методично поглощал жареное на вид мясо с картофелем, запивая его чаем из огромной кружки. Мне подумалось, что именно он водил ту самую фуру, которая примостилась под деревьями на обочине.

Дальше сидела женщина с парнем, скорее всего сыном, они тихо переговаривались, не замечая никого вокруг.

Вернулась официантка, неся мою яичницу и кофе.

– Блинчики будут чуть позже, – сказала она, чавкая жвачкой.

– Я не тороплюсь, – ответила я, доставая из стакана посреди стола чистую вилку.

Девушка продолжала стоять надо мной, я подняла на нее глаза.

– Где-то я вас уже видела, – сказал она. – Вы местная?

Я изобразила удивление и покачала головой.

– Я тут впервые и, честно признаться, потерялась немного. Меня должен был встретить один знакомый, Егор зовут. Вы знаете такого?

Она кивнула, оглядела небольшой зал.

– Он местный вроде как. Но сегодня его здесь не было.

– В таком случае, вы, может быть, подскажете, как проехать в Вольное?

Девчонка перестала чавкать. Удивление и что-то еще, вроде усмешки промелькнуло на ее лице.

– Вольное? – пробасил неожиданно мой сосед слева, отложив вилку и нож. – Зачем вам туда?

Мне показалось, что все в заведении снова уставились на меня.

– Там дом моей подруги, – ответила я, не став лукавить. – Вы не подскажете, как проехать?

– Там сектанты живут, и никого больше, – сказала девчонка пренебрежительно. Она потеряла ко мне интерес и, виляя бедрами, ушла обратно. Я надеялась, что за моими блинчиками.

– Мне не к ним, – отчего-то испугалась я, – но там дом подруги. Вы знаете, как проехать туда? – снова спросила я у дальнобойщика.

Он кивнул, поправил кепку на голове, и, казалось, пытался сориентироваться в пространстве. У него было широкое лицо, заросшее бородой, под усами не видно было рта. Глаза скрывал козырек кепки, я видела лишь их блеск, пивной животик улегся на бедра, оттопыривая пуговицы на рубашке. Я не сумела разобраться, сколько же ему лет из-за неряшливого вида и бороды.

– Вам надо вернуться немного назад, – сказал он. – По этой же стороне увидите узкую дорогу через поля, вам туда.

Я поблагодарила его, но он еще не закончил.

– Я могу присесть за ваш столик?

Немного помявшись, я согласно кивнула. Он со скоростью, которую не ожидаешь от такого увальня, пересел за мой столик, поставив перед собой тарелку с едой.

– Не советую вам ехать туда.

– Почему?

Он пожал широкими плечами.

– Я узнал вас.

Я поджала губы. Было бы странно, если бы всю дорогу мне удалось проехать невидимкой. Но говорить о себе мне не хотелось, мне хотелось выспросить больше о том месте, куда я направлялась. Глушь, в которую отправила меня подруга, была еще и со странной славой.

– Так что с Вольным?

– Секта там была, потому и слухи дурные.

– Только слухи?

Он улыбнулся мне, помолодев лет на десять.

– Только они. Я давно мотаюсь этой дорого. Видел тут некоторых оттуда, даже подвозил парочку. Говорили, что нет там больше никого, опустел поселок, но разве можно им верить? – он наклонился, пытаясь заглянуть мне в глаза.

– Тогда отчего вы говорите, что стоит не ехать?

– Что делать молодой девушке в таком месте?

Не став отвечать на его вопрос, я спросила:

– Там кто-то живет сейчас?

Он отправил в рот очередную порцию мяса и пожал плечами.

– Раньше часто встречал здесь местного мента, работает он в Вольном. Тот еще пьянчужка. Как налижется, так и рассказывал мне ужасы всякие.

– Вы шутите?

Он покачал головой.

– Верить ему я не стал, но не раз слышал о пропавших в этой местности людях. Правда, и самого участкового давно не видел. Может, и Вольного давно нет.

– Зачем сектантам участковый?

Он оставил мой вопрос без ответа, только едва заметно дернул плечом.

– А Егоры вы знаете?

Он вытер пальцы салфеткой и протянул мне через стол руку.

– Андрей.

– Полина.

– Знаю, – он снова расплылся в улыбке, я пожала его теплую огромную ладонь. Мне показалось, моя пятерня утонула в ней.

– Не знаю его, кто-то из местных?

Я кивнула. Обвела взглядом зал, решая спросить насчет них, но была уверена, будь кто-то из присутствующих в кафе из Вольного, они отозвались бы. Парочка с ребенком встали из-за стола. Полная девушка держала за руку мальчишку, ожидая официантки. Парень сложил карту и сунул в задний карман джинсов. Я проводила их взглядом, одним ухом слушая Андрея.

Оставив недоеденные блины, я расплатилась, пожелала счастливого пути своему помощнику-дальнобойщику, и выскользнула из кафе.

Дорогу, о которой говорил шофер фуры, я нашла быстро. Если о ней не знать, то и найти сложно. Поля по краям грунтовой дороги быстро сменились лесополосой, но сама дорога становилась все уже, и теперь ее покрывал щебень.