Текст книги "В тихом омуте"

За мной никто не гнался. Улица была пустынна, окна в домах кое-где светились, но никто не выглядывал, чтобы посмотреть, что за чокнутая бегает по улице с растрепанными волосами и в выбившейся из джинсов рубашке. Я сошла с дороги на аллейку, пригладила волосы и поправила одежду. Теперь казалась глупой эта ситуация, несмотря на то, что меня окружали со всех сторон незнакомые дома и темнота. С неба снова заморосило, с запада послышался гром. Мне пришлось ускорить шаг, чтобы не попасть под ливень. Надо было поскорее вернуться в гостиницу, пока меня не потеряли местные матроны.

12

Едва я приблизилась к парадной двери, как та распахнулась.

– Вот ты где!

Мила схватила меня за руку и потащила в гостиную, я только успела схватить ручку двери, чтобы захлопнуть за собой дверь.

– Мы искали тебя, даже наверх поднимались, глупая Роза решила, что ты устала, да прилегла, – сказала она, отпустив мою руку.

Гостиная за время моей прогулки ничуть не изменилась, разве что людей прибавилось. В меня уперлись взгляды дюжины человек, среди них самый подозрительный был деда Семёна. Ларионыч, который вернулся к чаю, ласково улыбался, словно бы понимал, как мне непросто в этот вечер. Он сидел в кресле рядом с бабой Катей, они единственные, кто смотрели телевизор, не вникая в общую беседу.

– Мне захотелось прогуляться, подышать воздухом. Гроза возвращается.

– Она еще и не начиналась, – пошутил кто-то из «новеньких». – Грозы в наших краях если попадают в эту яму, которая зовется Вольным, то уже надолго.

Мне ее лицо показалось знакомым. Кажется, это была та самая больная соседка Милы. Ее я видела выглядывающей из окна в первый день своего приезда сюда. Не то Нина, не то Нюся. Она сидела на моем месте. Она занимала и место Тони: та «примостилась» на боковой валик дивана с другой стороны, рядом с Василием. Доктора подпирали с двух сторон мощная Жанна и незнакомая мне женщина, фактурой больше похожая на Карину. Я подумала, что это может быть ее мать или старшая сестра. Нина-Нюся часто охала и терла колено, задирая широкое платье в розовый цветочек.

– Гулять ночью по поселку – не самая лучшая идея, – укорил меня Семён. – И дело не в том, что там может поджидать опасность, вовсе нет. Поселок наш мал и доброжелателен к гостям, но после аварии тебе стоит больше отдыхать.

Я кивнула, спрятав ироничную улыбку. Бессмысленное сидение в компании местных клуш наиболее далеко было от понятия «отдых» в моем понимании. Да и насчет «доброжелательности» я бы не была так уверена.

Вязания на столе я не заметила, зато лежала колода карт, старая, примятая, явно не лежавшая без дела ни одни выходные. Я присела на стул рядом с пухлой Тоней и сложила руки на коленях, ощущая дискомфорт, словно мужик на уроке рукоделия. Вязать я не умела, готовить тоже, о картах и говорить не стоило.

– Когда же Лиза приедет? – поинтересовалась соседка Милы, не то Нина, не то Нюся, потирая колено и морщась.

– В ближайшие дни, – уверенно ответила я.

Мне показалось, что вокруг все затихли, прислушиваясь к нашему разговору, блеснули в полутьме несколько глаз, с интересом уставившиеся на меня.

– Но это не точно? – спросила Тоня. – Она ведь актриса? Актрисы такие ветреные.

– Думай, что говоришь, Тонька, – укорил ее Данил, но направленный на него недобрый взгляд толстушки он не заметил, потому что отвлекся на звонящий в кармане телефон.

– Девчонки звонят? – усмехнулась она.

Он не отреагировал, вместо этого вышел из дома, не сказав ни слова.

Я беспокойно проводила его глазами, затем заметила взгляд, направленный на меня. Мне надо было взять себя в руки, но ужасная маска все еще стояла перед глазами.

– Что-то случилось? Ты будто бежала.

Понимая, что меня с потрохами выдают разрумянившиеся щеки и широко открытые глаза, я постаралась расслабиться, затем улыбнулась.

– Боялась, что гроза застанет меня. Торопилась, оттого и раскраснелась.

– Не намокла?

Я покачала головой, но внутри меня шла борьба. Я точно знала, что Данилу позвонили из дома. Меня наверняка видели, кто бы еще, кроме посторонних, стал заглядывать в чужие окна. Когда Даня вернется, мне предстоит позорный выговор. Хотелось уйти уже с этого глупого собрания домохозяек. Пусть они обсуждают мой поступок без меня, все равно будут шушукаться за спиной.

– Расскажи нам, – ко мне наклонилась Тоня, прервав тишину, и как-то таинственно шепнула, словно секрет, – что будет дальше с твоей героиней?

Я откинулась на спинку дивана и скрестила руки на груди. Вопросы, которые я ожидала и на которые не имела ответа.

– Если вы о новом сезоне, то я в таком же неведении, как и вы.

– Разве вы сценарий не читаете? – спросила Карина Эдуардовна.

– Нам кусками дают, на серию. Так принято.

– Алиса выйдет замуж за майора Лямина?

Я с теплотой вспомнила моего коллегу по площадке. Руслан Лаптев был младше меня года на два, шустрый и приятный в общении. Если бы не он, съемочные дни тянулись бы уныло. В конце каждого съемочного дня за ним заезжала его агент – статная молодящаяся Инночка, с которой он проводил вечера. В сериале мы общались очень близко, в жизни же были только коллегами. И я точно знала, что в отношениях главных персонажей сериала никаких изменений не грядет, но расстраивать местных кумушек я не хотела.

– Кажется, все к тому идет, – сказала я. – Нам не говорят, но мне кажется, окончание сериала будет в этом ключе.

– А мне не нравится, когда в сериалах обыгрывают личные отношения главных героев, тем более в детективах, – неожиданно заявил Семён, – сюжет должен строиться только на расследовании, все остальное – лишняя мишура.

– В любом фильме должна быть любовь, – подала голос старушка из недр своего глубокого кресла. – Иначе, что же это за фильм?

Кумушки рассмеялись.

– Катерина Кирилловна, и вы туда же! – хохотала громче всех пухлая Тоня.

Мила вытащила колоду и принялась тасовать ее. Я предупредила, что играть не умею и намекнула на усталость.

– Всего пара партий, – Тоня наклонилась ко мне и умоляюще сложила руки на груди.

– И правильно, карты – зло, – согласилась со мной Роза, соседка Милы из дома напротив, за что тут же получила волну негодования со стороны присутствующих. – И что, что я играю с вами? Я вовсе не люблю карточные игры.

Гостиная потонула в гвалте недовольных упреков.

Едва помня карты по мастям, я невпопад клала их и вызывала сдержанный смех у некоторых игравших. Катерина Кирилловна, презрительно обозвав всех нас «картежниками», прибавила звук у пузатого телевизора. К ним присоединился дед Семён, принеся еще по чашке чая себе и старикам. Я бы с удовольствием подсела к ним, но приходилось смущенно улыбаться в ответ на свои ошибки в игре и извиняться.

От второй партии я отказалась. Настаивать никто не стал, поняв, что им будет только лучше без меня. Мое место тут же заняла Тоня, пытавшаяся подсказывать мне всю игру. Команды перетасовались, и за Тоню едва не поругались два капитана – Мила и Роза: каждая хотела ее к себе. Вот уж кто умеет играть, подумала я.

– Алиса, ты пробовала рыбную кулебяку Милки? – снова обратилась ко мне Тоня, пожелавшая идти в команду Розы.

– Я не ем рыбу, – ответила я и снова ощутила на себе взгляды нескольких пар глаз.

– Совсем?

– Да.

– Не будем отвлекаться, – повысила голос Мила. – Не обращай внимания на них, Поля, у нас рядом озеро, само собой, разговоры у местных только о ней.

– Мы и соревнования по осени проводим. На лучший новый рецепт, – вставила свое слово из кресла баба Катя.

– Не так давно я нашла новый рецепт рыбных котлет, – заявила Нина-Нюся. – Пальчики оближешь.

– Ну, – пренебрежительно подала голос с другого конца стола Тоня, – рыбными котлетами нас не удивить.

– Не скажи, – оборвала ее бабуля, – моих котлет вы еще не пробовали.

– Так неси, – насмешливо сказала Тоня, – попробуем.

– Только после ежегодного праздника. Ишь, какая… неси ей. Ха!

К моему счастью за мою плохую игру тут же забыли, принявшись обсуждать новые рецепты из рыбы. Дед Лёня поднялся с кресла у телевизора и поманил меня за собой. Я почти с облегчением последовала за ним на кухню. Я ненавязчиво помогла деду сесть на стул.

– Может, по чашечке кофе? – предложил он.

Я без труда разобралась с плитой Милы и поставила нам с дедом чайник. Он показал, где у Милы конфеты, заметив тихо, словно нас подслушивали, что она не разрешает ему так поздно сладкое есть да кофе распивать.

– Словно я дитё малое. Мне без сахара только, – добавил он, когда я потянулась к сахарнице на столе.

Пока чайник закипал, я приготовила нам кружки и нашла початую банку кофе, затем присела напротив деда.

– Там никого? – спросил он тихо, поглядывая в сторону гостиной.

Я выглянула в темный коридор и ответила, что мы одни. Таинственность деда меня позабавила.

– Вспомнил кое-что о Захаре.

Я кивнула.

– Общину нашу они оба основали, считалось, вроде как, равноправные были. Только вот дед Лизы, Захар, выстроил свой дом чуть в стороне от общины, потому Колька и отстоял право быть на первых ролях. – Он усмехнулся. – Эк я о ролях-то.

Я снова улыбнулась, но не решилась вставлять своих замечаний, чтобы не увести деда от темы.

– Дед Лизы частенько бунтовал по этому поводу, похожи они были, по характеру. Оба нетерпимые и прямолинейные. И каждый хотел занять пост главы поселенцев и считал его по праву своим. Отец Егора был младше Захара, но, несмотря на это, все же люди выбрали его. Это бесконечно злило деда Лизы.

На некоторое время на кухне наступила тишина. Старик смотрел на меня, дожидаясь, пока я задам очередной вопрос. Я помнила, как Егор объяснял расстановку власти в общине. По его словам, все было несколько иначе, да и Главы там, по сути, не было. Совет какой-то. Врать деду не имело смысла, к тому же в то время он был уже стариком, а Егор – пацаном. Понятно, что его словам я сразу поверила.

– Значит, ссоры были только на почве власти?

– Никто не хотел делиться, каждый хотел быть во главе. Решили все голосованием. Несомненно, роль сыграло и то, чей дом ближе к поселку.

Этакое государство внутри государства, хмыкнула я про себя. Егор и Семён уверяли меня, что поселение не было сектой, нет-нет. Получалось, что Егор был прав, из-за власти можно было и убить.

– Мы не делились на своих-чужих, – продолжал дед, словно бы в подтверждении моих мыслей. – Все дети общие, вся еда общая. Считай, строили коммунизм в том маленьком селении, как бы смешно это не звучало. Последнюю их ссору я помню, причину только не знаю. Сначала мы разнимали их всем поселком, а после было собрание. Это было в тот самый вечер, когда Егорку свезли в город с его хворью. Собрание было, вот вроде такого, как у моей глупой дочери, только собрали всех глав семей, молодежи, детей не было, как и женщин. Странное было дело, до того собрания посещали все без исключения, но в тот вечер отец Егора собрал нас в своем доме, выгнав даже Аньку, жену свою, к соседям.

– Он рассказал, почему они поругались?

Старик насупил брови и продолжал, не заметив моего вопроса:

– Колька вызвал нас на голосование.

– Голосование? – словно попугай, переспросила я. – Снова голосование?

– Да, об исключение из нашей общины деда Лиза, Захара, вместе с его семьей.

– Из-за того, что он построил дом дальше ото всех?

– Дом? Нет, вовсе не из-за того. Захар жил с семьей отдельно от общины не потому, что был каким-то там отщепенцем. Он свято верил, что от дома до дома должно быть расстояние такое, чтобы и не видно было даже крыш. Мы же придерживались иного мнения. Оттого дом Захара стоит обособленно, а наши – как грибы на поляне – один к другому.

– Однако покинули общину Егор и его семья, а не Захар.

– Да. Почему глава общины требовал ухода Захара, я не знаю, да и никто не знал из присутствующих там, кроме этих двоих, это было что-то глубоко их личное, наверняка сейчас сказать трудно, да и на вопросы эти ответить некому, поскольку оба они умерли, скорее всего. Захар уж точно. Причин он на собрании говорить не стал, поэтому все мы были против, чтобы члена общины просто так выгнали.

Ларионыч перевел дух, взгляд его был рассеян, словно направлен в прошлое.

– Это произошло ночью, когда все спали. Встали утром – дом их пуст. Николай забрал свою жену и пожитки, и они покинули эти места.

– И записки не оставили?

– Ни словечка. А Захар молчал, словно партизан. Взял узды правления в свои руки, да и успокоился. Для всех прочих уход Кольки был как гром среди ясного неба. Он был нашим, как говорится, всем.

– Егор считает, что их убили.

Ларионыч сжал губы и покачал головой.

– Чушь, – почти выплюнул он.

– И никто не возразил против главенства Захара?

– Вслух, разумеется, никто. Только с того момента в общине возник молчаливый раскол, – отозвался дед горько. – И, несмотря на то, что Захар пытался наладить жизнь в поселке, несколько семей покинули нас. Это были первые признаки. Никто и камня не кинул в сторону Захара, не ставил ему упреком уход Николая, они просто одни за другими уходили. Все случилось быстрее, чем мы думали, поселение опустело, и те, кто еще оставался, перебрались сюда.

– А те, кто ушли? Где они теперь?

– Я ничего о них не знаю и не слышал после того. Подались в города, должно быть.

– Здесь много кто живет из бывшей общины?

– Немного, но мы по-прежнему присматриваем друг за другом, но такой сплоченности уже нет.

– Кто занял место Захара после его смерти?

Дед молчал, но в его лице что-то изменилось, словно ему стал вдруг неприятен разговор.

– Так кто он?

– Тот, кто не достоин этого.

13

– Вот вы где!

Мы с дедом, как по команде, повернули головы. В дверях стоял тихо вошедший Семён, улыбаясь и глядя на нас.

– Секретничаете?

– Просто разговариваем, – недовольно пробормотал дед Лёня, – а ты подслушиваешь, как старая бабка?

Семён поднял руки вверх, словно это его поймали с поличным.

– Я всего лишь пошутил. Мила потеряла отца, ему пора спать, – обратился он ко мне.

– Я старый, а не глупый, и сам знаю, когда мне спать.

В кухню вошла Мила.

– А вот и вы. Пьешь кофе, на ночь глядя? Папа, тебе же нельзя, – пожурила его Мила. – Я провожу тебя наверх.

Старик поднялся со стула, отбив попытки Милы помочь ему, чуть наклонился ко мне и пожелал спокойной ночи.

Семён поплелся следом за ними, бросив на ходу, что вернется ко мне через мгновение. Я кивнула, допила кофе и поставила наши с дедом кружки в раковину. Убирать конфеты было поздно, Мила уже видела, что дед ел их на ночь. Быть может, в его плохом настроении она будет винить меня, но мне было все равно. Дед знал больше, чем рассказывал, и мне хотелось все у него вызнать. Как это сделать, чтобы нам всякий раз не мешали?

Я вышла через заднюю дверь из дома и побрела к берегу. Луна скрылась за низкими сине-черными тучами, ветер притих, сделав свое дело, пригнав грозу в город надолго. Мне думалось, что Семён намерен отвезти меня в дом у озера уже сегодня, но уж больно засиделись все. Было начало двенадцатого. Наверняка Мила оставит меня до завтра, и я подумала, что возражать не стану.

В доме еще оставались завсегдатаи, но большая часть ушли домой. Даже на улице я слышала визгливый голос Карины Эдуардовны и грудной бас Жанны.

Я подошла к самой кромке воды и удивилась красоте этой стороны. Может быть, Мила была права, уговаривая меня остаться и не ездить в дом. Берег был не такой высокий и короткий, как в доме у озера, камыши регулярно убирались. Где-то недалеко я слышала легкий плеск и поскрипывания. Я подумала, что это могла быть лодка, но из-за камышей ее видно не было. Темное озеро было неспокойно, несмотря на отсутствие ветра. Я присела на траву и пригляделась. Где-то там, вдали, должен был быть виден дом Лизы, но, сколько я не старалась, увидеть его не смогла. Теперь, когда я узнала часть истории общины, она заинтересовала меня еще больше. Но отчего-то Ларионыч с такой неохотой говорил обо всем. Могла ли жажда власти Захара пересилить его собственный разум? Об этом боялся говорить дед? И кто этот «недостойный», ставший старейшиной после смерти Лизкиного деда? Егор вполне мог исполнять эту роль, при этом он единственный, кто еще оставался жить в старом поселении. Почему, в таком случае, он представился лесничим? Я припомнила, что Семён довольно пренебрежительно говорил об этой его должности. И каково было Захару, когда поселение, власти над которым он добивался, начало медленно таять на глазах?

Не став терять времени, я набрала Лизу, все еще стоя у самой кромки воды. После третьего гудка я отключилась, постояла с минуту, думая написать ей, потом вспомнила, что у меня есть телефон Егора. Он ответил почти сразу, но голос был заспанным и звучал глухо, как из-под подушки.

– Это Полина, – пояснила я, перебивая его бубнёж.

– Я уже спал.

– Ты сам просил позвонить, если что узнаю.

– Слушаю, – Егор приободрился, я услышала шорох белья и стук босых ног по полу.

Луна снова выскользнула, ненадолго осветив водную поверхность, и теперь мне показалось, что я не одна в этот час решила прогуляться до озера. Кто-то плавал недалеко от берега. Решив, что плеск шел именно от пловца, я чуть отступила назад, намереваясь вернуться к дому. Не хотелось мешать чьему-то вечернему моциону. Да и лишних ушей мне не нужно было. Кинув последний взгляд на озеро, я удивленно застыла. Пловец, кто бы он ни был, не двигался. Только слегка покачивался на поверхности. Выглянувшая из-за низких туч луна отразилась на всем его теле, и я поняла, в чем странность: я видела не лицо, обращенное к затянутому тучами небу, а макушку головы, мокрые волосы покрывали череп, распростертые руки, поддавшись волнам, разошлись в стороны, вздыбившаяся на спине одежда негромко хлюпала. Иллюзию движения создавали легкие волны неспокойного в этот час озера. Позади меня небо вспыхнуло на мгновение, будто гроза обрадовалась, что о ней вспомнили. Моя тень на секунду отобразилась на земле, последовал низкий гудящий грохот. Гроза была совсем рядом. Купаться в такую погоду было сомнительным лихачеством. Однако, человек в озере не поднял головы. Никаких сомнений у меня больше не было.

– Полина, ты еще тут? – голос Егора звучал обеспокоенно.

Забыв отключиться, я бросила телефон в траву, затем сдернула с ног кроссовки, чуть обернулась в сторону дома и громко крикнула:

– Помогите!

Но ждать помощи от кого бы то ни было, я и не думала. Кто мог помочь тонущему, из тех, кто в доме? Кучка стариков, «селедка» или крупная и вряд ли плавающая Тоня, которые, как мне показалось, ушли домой? Я нырнула в озеро, на мгновение удивилась, насколько вода в нем была холодной. В нос ударил запах гнилой рыбы. В несколько гребков я оказалась у человека в озере, схватила под руки, попыталась его перевернуть, чтобы его лицо было над водой, но он, словно угорь, выскользнул из моих объятий, пошел на дно. Я нырнула, на этот раз, решив просто схватить за руку и потянуть к берегу. Рука соскользнула, я впилась ногтями, но тело тонущего почти сразу пошло вверх, увлекая и меня. Мерзкий душный запах, похожий на запах гниющего мяса окружил меня. Непривычно мягкая и податливая плоть руки в один момент разъехалась под моими пальцами. Я закричала и отпустила руку утопленника, яростно заработала ногами и руками, чтобы поскорее добраться до берега. Из дома ко мне уже бежали все, кто оставался на посиделках клуба. Распластавшись на траве, я закашлялась. Ко мне подоспел Семён, помог подняться.

– Там, в озере, – указала я, не глядя назад.

Дед что-то спрашивал, но у меня уже не было сил отвечать. Я подняла голову, заметив в окне второго этажа фигуру. Там стоял Ларионыч, прислонив ладони и лоб к стеклу.

Вся моя одежда отправилась в стиральную машину, как только Миле удалось содрать ее с меня, мокрую и пахнущую озерной водой и трупом. Я была уверена, что даже после стирки никогда не надену их более. В ней я касалась мертвого, кто бы он ни был.

Мила уговорила меня выпить сладкого горячего чаю, надела на меня свой банный халат и усадила в большое кресло в гостиной. Притащила из комнаты наверху электрический обогреватель, поставила рядом со мной, но и этого ей оказалось мало, она сняла с нескольких кроватей пледы и обложила меня ими, как куколку.

– Мне тепло, – цокающими от пережитого страха зубами, сказала я.

Рядом со мной сидели в полной тишине старая соседка Нюся (ее звали Анна!), вернулась Тоня, услышав крики, жила она, как оказалось, недалеко. Из прочих оставались еще баба Катя, глядевшая на меня исподлобья, будто я была в чем виновата, да Василий, за которым послала сама Мила, улучивший момент поухаживать за мной. Я не сопротивлялась. Он проверил мой пульс, реакцию зрачков на свет, выкопав откуда-то из карманов своей одежды маленький медицинский фонарик. Ко всему задал миллион вопросов, не все из которых относились к делу. Его бодрая пританцовывающая фигура то и дело мелькала по гостиной, пока его помощь вновь не понадобилась уже вне дома.

В гостиную со стороны кухни вошел дед Семён, кинул острожный взгляд в мою сторону, затем подозвал Василия. Они о чем-то пошептались, поглядывая на меня, затем оба вышли.

– Кто он?

Каркающий голос вывел меня из состояния сомнамбулы. Я подняла глаза и увидела колючий взгляд, направленный на меня. Катерина Кирилловна сверлила меня своими маленькими черными глазками, похожими на вороньи.

– Кто он? Утопший этот? – спросила она вновь.

Я покачала головой.

Если она думала, что я видела его лицо, то сильно ошибалась. Единственное, что я могла сказать с уверенностью, так это то, что он был мертв.

– Григорьев это, – прошептала из своего угла Тоня. – Мишенька.

Я повернулась к ней, не понимая, о ком она говорит.

– Местный наш, бывший участковый, – пояснила Мила.

– Чушь! – каркнула из своего кресла баба Катя.

Тоня вскочила с дивана и, подбоченившись, заговорила с вызовом.

– Он пропал, когда пошел рыбачить. Его ведь так и не нашли.

Баба Катя пожевала губами, но ничего не ответила.

– Когда это случилось? – спросила я.

Тоня схватила один из стульев, на которых все сидели еще какой-то час назад, и поставила его рядом со мной, присела и наклонилась к самому моему лицу. Горячее дыхание заставило меня отстраниться.

– Несколько месяцев назад все случилось, – зашептала она мне на ухо, – он был заядлый рыбак.

– Он был заядлый пьяница, – перебила ее баба Катя.

– Неправда, – вступилась за него Тоня, повысив голос. – Да, он немного выпивал, как и многие здесь, – снова зашептала она мне, – хороший он был человек, Алиса, лучше многих местных. Если бы не его трагическая гибель, он бы непременно выяснил, как затворник Сироткин умер.

– А разве неизвестно? – проблеяла я.

С каждым новым словом, произнесенным в гостиной Милы, мне становилось страшнее. С появлением трупа тихое место, куда я приехала отдохнуть, предстало в ином свете. Мастер, которого убили, столкнув с лестницы в подвале, а теперь дед Лизы, смерть которого казалась местному участковому неслучайной. И еще труп в воде, который мог принадлежать тому самому Григорьеву.

– Сироткин – дурак, который настроил против себя половину поселка, – фыркнула баба Катя, сверкнув черными глазами-бусинками на Тоню. – Жив бы был, не реши он, что ему никто не нужен. Ты ничего не знаешь, чего несешь-то? Семён давно говорил ему, что лестницу починить пора, а он все лазил по ней на чердак свой. Вот и результат.

– То, что Захар сторонился нашего общества, не делало его дураком! – возмутилась Тоня. – Хотя именно это раздражало всех вас, а тебя – в особенности, ведь он послал тебя, так?

– Кто?! – баба Катя встрепенулась, как ворона на ветке. – Этот старый развратник?! Да вот даром бы не взяла! Ходок-то у нас ты, а не я. Видали все, как ты по ночам шас-стала в дом Григорьева, – прошипела бабуля. – Все видали.

– Ах ты, старая вешалка!

– Тихо! – послышался громкий окрик от двери. – Ну-ка угомонитесь, бабы, а то посажу обеих на пятнадцать суток, плюс три наряда вне очереди, – вошедший коротко хохотнул.

За криками никто из нас троих не услышал шума открываемой двери, и как в гостиной появилось новое лицо.

– Шуточки у тебя, Тарасов, солдафонские, – укорила его баба Катя.

Похожая на злую горгулью Тоня, мгновенно вытянулась, лицо ее залилось румянцем.

Это был невысокий, но коренастый молодой человек в спортивной форме цвета хаки. Даже сквозь плотную ткань я видела мускулы на руках, которые двигались, когда он закрывал за собой дверь. Он снял кепку, обнажив светлые коротко стриженые волосы. Прищуренными глазами он обвел комнату, остановил взгляд на мне. Губы его растянулись в улыбке, но лишь на мгновение.

– Мила, надеюсь, ты не шутила.

– Да какие уж шутки, – она махнула в его сторону вафельным полотенцем, которое теребила в руках, и поплелась на кухню.

– Труп, значит, настоящий? – обратился он ко мне.

Я кивнула.

– Там, в воде у берега, – я указала налево, полагая, что озеро именно в той стороне.

– Так понимаю, вы первая его и увидели? – он приблизился ко мне, а когда я хотела подняться, жестом остановил меня.

Тоня подала ему стул, на который он и уселся подле меня.

– Мы с вами, кажется, еще незнакомы. Тарасов Игнат Родионович, участковый.

– Вересова Полина Ивановна, – я пожала его протянутую руку.

– Та самая актриса, значит. Весь поселок гудел перед вашим приездом, как же. Не самый приятный вечер для знакомства, и, тем не менее, приятно познакомиться.

Он поднялся.

– К вам я еще вернусь, допросить, а пока надо взглянуть на труп. Где он, вы говорите?

Тоня вызвалась проводить его. Она суетливо повела его на кухню, беспрерывно что-то треща. Я снова услышала имя «Миша», но слов Тарасова уже не расслышала, они скрылись в коридоре, ведущем на кухню.

14

Мы остались в гостиной с бабой Катей одни. Спустя несколько минут мне показалось, что бабуля уснула. Я согрелась. Страх, который давил на меня первое время после обнаружения трупа, отпустил. Я стянула с себя все пледы, которыми меня заботливо укрыла Мила, взглянула на сопевшую на диванчике бабу Катю, и побрела через коридор на кухню, надеясь найти там Милу. Ее там не оказалось. Окно, выходившее во двор, было немного открыто. Дождь хлестал, заглушая голоса на улице. Один из них принадлежал Тарасову: бодрый, командный и не терпящий возражений. Более спокойный принадлежал Миле, помимо нее кто-то рядом всхлипывал и охал. Тоня.

– Шла бы ты домой, Антонина, – раздраженно заметил четвертый – Семён. – Только мешаешь. Слезы твои нам тут ни к чему.

– Все замолчали, – сказал Тарасов. – Антонина, уйди, Христа ради.

– Я молчу, я тихо, – всхлипнула она снова.

– Что скажешь, Вась?

Тяжелый вздох принадлежал врачу.

– Пока мало что могу сказать. Его нужно доставить ко мне в подвал, там буду смотреть. Мало что темно, так и инструментов при мне нет.

– Пришел на труп без ничего?

– Мила меня вызвала обратно к Поле, о трупе и слова не было.

Последовал очередной вздох не то сожаления, не то раздражения.

– Мила, у тебя есть кусок пленки тепличной или прочная простыня? А, черт, и то и другое неси!

– Может, за руки за ноги…

– Мне нужен целый труп, – перебил старика Василий, – а не по частям.

Тоня снова ойкнула.

– Слабонервных попрошу отсюда, – снова повысил голос Тарасов. – Кто он, знаете?

– В такой стадии разложения… Он пару недель пробыл в воде, так что…

– Это Миша, – вклинилась Тоня. – Его рубашка, я знаю. Я помню.

Я приоткрыла дверь и высунула голову на улицу. Меня никто не заметил, поскольку все стояли спиной. Перед ними кульком лежало что-то, насколько я понимала – тело из озера.

– Белая рубашка – не показатель, Антонина, – заметил участковый. – Вересова сказала мне, что тело в озере нашла, кто его вытащил?

– Вересова?

– Актриса, что сидит в твоей гостиной, Мила.

– Перенести я решил, – перебил его Семён, он сидел на корточках, накинул капюшон на голову, и, кажется, пытался закурить. – Не хотел, чтобы его унесло куда-нибудь дальше в камыши. Отсюда будет проще перевезти в морг к Михееву.

– Не называй мой подвал моргом, будь добр, – возмутился Василий.

Он стоял, понурившись, а его плотная фигура выделялась даже со спины. Ему больше не хотелось пританцовывать на месте, полные ноги словно вросли в землю, слившись с травой. Одет он был в тот же костюм, что и на вечернем собрании, его редкие волосы облепили череп, с подбородка стекал дождь. Мне было непонятно, почему они до сих пор стоят и ничего не делают.

Первой пришла в себя Мила. Она заметила, что Семёну неплохо было бы переодеться, пока она ищет, чем укрыть тело и перенести его.

– Надо поторопиться, дождь уничтожает следы, – сказала Тоня, вдруг возомнив себя экспертом.

– Это после двух-то недель в воде? Какие следы? – фыркнул мокрый как мышь Михеев.

Я быстро прикрыла дверь, но не до конца. Чтобы не обнаружить своего присутствия, и присела за стол, схватив первую попавшуюся кружку с сушилки.

– Алиса, как ты? – воскликнула Мила, войдя на кухню.

Она скинула дождевик, махнув во все стороны каплями.

Я подняла над столом пустую кружку и слабо улыбнулась.

– Воды захотелось. Уже известно, кто тот утонувший?

Семён прошел мимо, не взглянув в мою сторону, Мила присела напротив меня за стол. Вся она казалась такой нервной и испуганной, словно не она пару минут назад с таким ледяным спокойствием заметила, что Семён весь промок и ему нужна сухая одежда.

– Василий выяснит, надеюсь.

– Значит, Тоня ошиблась?

Мила пожала плечами.

– Миша пропал почти год назад. Все мы горевали о нем, но я сомневаюсь, что он мертв. Ветреный он человек, а Тоня, между нами говоря, крайне душная баба. Вот и сбежал.

Значит, баба Катя была права. Если бы это был Григорьев, нашлись бы разве что кости.

Я поежилась.

– Давай-ка, я провожу тебя обратно в гостиную. Игнат хотел бы допросить всех, кто был в этот вечер, и начать хочет с тебя.

Спустя час, когда тело огородами унесли в подвал-морг Михеева, Тарасов расхаживал среди нас с важным видом, но я заметила некоторую нервозность в его движениях. Было ясно, что для него ситуация непривычная. Это заставило меня задуматься, как при стольких странных происшествиях, поселок считался спокойным и мирным. В памяти всплыли фразы, которыми кидались друг в друга баба Катя и Антонина. Тут была и странная смерть Сироткина, Лизкиного деда, и пропажа бывшего участкового. Если добавить к этому подозрения Егора и убийство одного из мастеров, а так же слова дальнобойщика из того придорожного кафе, то вырисовывалась не самая приятная картина.

– Вы не нашли при нем никаких документов? – прервала я тяжелую давящую тишину в гостиной.

Взгляды присутствующих обратились ко мне.

– Нет. И пока это будет «неизвестный». Василий работает. А сейчас могу я выполнить свою работу и опросить всех вас? Спасибо, итак…

– Только быстрее, – попросила Тоня. – Уже позднее время, а у меня мать дома одна с ребенком.