Текст книги "Золотая рыбка"

8

Проснувшись около двенадцати, Вера прибрала квартиру, съела остатки вчерашнего великолепия и села работать.

Понеслись, помчались перед глазами строчки… Она радовалась этому чуду, и пугалась его, и… наслаждалась! Да, ничто в целом свете не способно было сравниться с этим царственным наслаждением – творчеством. Словно мчалась она в неведомое – слово вело само, оставалось только изо всех сил натягивать поводья, чтобы не вылететь на вираже.

Так свершила она свой поворот. Герои, преодолев испытание, снова были вместе.

«Теперь посмотрим! – говорила Вера самой себе, откладывая тоненькую стопку листов с напечатанным, еще «горячим» текстом. – Только ты будь внимательна, теперь нужно глядеть в оба! А что из этого выйдет – один Бог знает…»

Возвращаясь к реальности, она медленными глотками пила кофе и набиралась смелости – пора было звонить старику Даровацкому!

– Да? – услыхала она в трубке знакомый надтреснутый голос.

– Владимир Андреевич, это Вера Муранова из редакции «Лика», номер с нашей беседой вышел сегодня и… – Она не знала, как сказать ему. – Понимаете, я…

– Вы что-то слишком взволнованны, моя милая! Что там у вас стряслось – роман не идет?

– Да нет, с романом все в порядке. А вот с материалом… Владимир Андреич, я не сообразила тогда… А вы меня слишком поздно предупредили… Словом, в материале упомянуты карта и клад! – бухнула она.

– Что? – Вера почувствовала, как сбилось его дыхание, представила, как старик бледнеет, хватается за сердце.

– Я не хотела вас подводить! – закричала она, изо всех сил прижимая трубку к щеке. – Я как-то не сообразила, что эта информация не предназначена для печати… Я могу дать опровержение, я все сделаю, что вы скажете, я…

– Постойте, Вера, не надо так шуметь, успокойтесь. – Его голос теперь звучал совсем глухо. – Это моя вина – я сразу должен был вас предупредить. Вы же звонили, хотели материал показать… Ведь так?

– Конечно, я звонила вам, по всем правилам вы должны были сначала его подписать, а уж потом – в печать, но…

– Что теперь гнаться за вчерашним днем? Дело сделано! – Голос Даровацкого несколько окреп, а Вера чуть-чуть разжала пальцы, вцепившиеся в телефонную трубку. Она поняла, что большого скандала не будет, а главное – ему лучше.

– Ради Бога, простите меня! Мне так было у вас хорошо – и вот такую вам свинью подложила.

– Ну, это не самая большая свинья! А вы теперь будете внимательнее. Вера, вы можете подъехать ко мне?

– Конечно! Когда?

– Сейчас.

– Уже еду, – выпалила Вера, и в трубке послышались частые короткие гудки…

«Чем бы его порадовать? – прикидывала она, лихорадочно одеваясь. – Цветов куплю, коробку конфет… хотя, кажется, он не ел конфеты – только меня угощал. Куплю торт! Деньги хоть есть теперь…»

А еще, зная, как старик любит редкие красивые вещицы, как радуется им, она надела свое любимое украшение – маленькую золотую рыбку, которая играла и била хвостом как живая, сверкая золотыми чешуйками. Это украшение досталось ей в ранней юности при довольно странных обстоятельствах: мама привела ее в дом к незнакомой умирающей старухе – у постели той уже находился священник. Старуха сделала Вере знак, чтобы та наклонилась, поцеловала ее и надела на шею эту чудесную безделушку со словами: «Храни, но никогда больше не надевай!»

Вера накинулась на мать с расспросами, но мать упорно не желала отвечать. Тут не надо было лишних слов – Вера и так догадалась: это была бабушка – мать ее настоящего отца! Больше той старухи Вера не видела. Пыталась по памяти сообразить, куда мать приводила ее попрощаться, но Ирина Ивановна так хитро запутала их маршрут, что Вера, как ни старалась, дома того отыскать не могла… Да и что бы это дало: бабушка, скорее всего, умерла в тот же день – она была очень плоха. А соседи наверняка ничего путного ей рассказать не смогли бы – очень уж замкнуто живут нынче люди.

Надо ли говорить, что веления умирающей она не послушалась, да и не придала особого значения ее наказу: как это – украшение никогда не надевать! И надевала, правда, очень редко – под настроение, когда было или очень худо, или, наоборот, хорошо…

– Ну вот, моя золотая, – Вера пальчиком любовно погладила рыбку, и та в ответ вильнула хвостом, – порадуй старика! Загладь уж как-нибудь перед ним мою вину.

Для такого случая выбрала торжественное платье с глубоким вырезом. Но, подумав, надела на шею легкий шарф, прикрыв им и рыбку, и вырез – не на свидание идет…

Платье было до щиколоток и торчало из-под плаща, а это Веру всегда раздражало. Но переодеваться времени не было – старик велел приехать быстрей, значит, надо спешить…

И вот уже – Хлебный, знакомый маленький дворик и дверь с бронзовой ручкой. Вера нажала кнопку звонка.

«Пусть все будет хорошо, – заклинала она, – помоги мне, моя золотая рыбка, бабушка, милая, помоги!»

Дверь распахнулась, на пороге стоял Даровацкий. Он очень изменился – кожа обтянула скулы и приобрела мертвенно-восковой оттенок, а глаза, еще глубже запавшие, болезненно блестели.

Да, видно, досталось ему… Болеет, решила Вера, вручая старику букет палевых роз и торт.

Он помог ей раздеться, провел в комнату, усадил.

– Я попросил вас приехать так спешно вовсе не из пустого каприза, – начал Даровацкий, пристально глядя ей в глаза. – Понимаете, сударыня, я беспокоюсь не за себя – за вас!

– За меня? Бога ради, Владимир Андреевич… Самое страшное, что мне грозит из-за моей оплошности, – конфликт в редакции… Но поверьте… как-нибудь…

– Я совсем не об этом. – Он помолчал, откинувшись в кресле. – Своей публикацией вы выпустили из бутылки джинна.

– ???

– Вы, не ведая того, вызвали огонь на себя: теперь вы оказались причастны к тайне этого клада, к тайне рода, которому принадлежит клад… Вы как бы вписали свою судьбу в историю этого рода, а она страшноватая – да! На ней – родовое заклятье…

– Но почему?..

– Вы предали огласке одну из тайн этого рода, через вас информация стала доступной многим. Она вышла в мир! А это совсем не случайно – ничего случайного нет и быть не может… Значит, именно вас избрали и ваша судьба теперь сомкнута с длинной цепью загадочных событий…

Даровацкий сидел неподвижно, а она ерзала в своем кресле под его застывшим взглядом. Видя, что гостье не по себе, старик поднялся и, извинившись, исчез в коридоре.

– Сейчас мы с вами чайку попьем! – донеслось из кухоньки. – А вы пока отдохните – разговор у нас с вами нелегкий.

Вера огляделась – в комнате как будто ничего не переменилось, только на столе, у которого она сидела, не было скатерти – на нем лежала небольшая стопка акварелей. Вера стала рассматривать ту, что лежала сверху: на ней был изображен старинный парк, справа вдалеке виднелся едва намеченный силуэт усадьбы, а на переднем плане – скамейка, на ней… Где она видела это лицо? Женщина с задумчивым грустным лицом. Где же? Знакомых с такими лицами у нее нет. В галерее на одном из портретов? Похоже… Но в какой галерее?..

Верины раздумья прервал Даровацкий, появившийся в дверях с подносом, на котором дымился чай.

– Я расскажу вам одну легенду, связанную с этим кладом, а вы уж сами решайте, как быть… Нужно вам все это или нет… Впрочем, что это я – тут уже не до выбора, вы, как сейчас говорят, влипли, сударыня! И мы подумаем, как лучше в этой ситуации поступить… Выпейте-ка чайку, и лучше всего – со сливками. – Он расставил на столе чашки, чайник, молочник и блюдо с аккуратно нарезанными кусочками ее торта.

– Спасибо. – У Веры пересохло в горле, и чай сейчас был очень кстати. Она почему-то нервничала.

– Понимаете, моя милая, жизнь так устроена: один неверный шаг – и вы вовлечены в совершенно иное пространство, где все непривычно и невозможно предугадать, что станется завтра… Впрочем, вы, журналисты, презираете мистику…

– Нет, отчего же… – пролепетала Вера. Чашка застыла у ее губ. – Раньше, может быть, это так и было, но после встречи с вами… Знаете, Владимир Андреич, я тогда как будто дышать по-новому начала…

– О-о-о, какой комплимент, сударыня… – Старик после этих слов начал будто оживать – даже восковые щеки слабо порозовели.

– Нет, это не комплимент – это правда. И роман мой тоже будто задышал – он как бы ожил… он сам теперь меня в жизни ведет!

– Вот-вот, я именно об этом и хотел вам сказать. Простите мою резкость, но вы не допускаете, что роман может… сломать вас, завести в такие дебри, из которых вам не выбраться? Знаете, творчество – не самое простое испытание!

– Но ведь только теперь, когда я почувствовала, что это – мое, когда поняла, что могу писать, что нашла то, что искала… Только теперь в моей жизни появился какой-то смысл.

– Да, все так. Но, видите ли, творчество – это пространство магическое! И вы вступили на магическую территорию, а там другие законы. Вернее, их вообще нет! Только один – тот, который дан свыше… – Старик указал высохшим своим пальцем в лепной потолок. И продолжал, склонив голову набок и испытующе глядя на Веру: – Для творчества нужны особые силы. Есть они у вас?

– Мне кажется, есть, – очень тихо ответила Вера, робея, словно ученица на экзамене.

– Ну, я несколько отвлекся. Да. Так вот, рассказываю легенду. Это даже не легенда – все произошло на самом деле, только очень давно. Героиню этой истории звали Софья, и она принадлежала к очень старинному роду, владевшему несколькими поместьями в разных губерниях, в том числе и под Москвой… Она была молода, хороша собой, счастлива в браке, у нее была полугодовалая дочь Елизавета, и Софья души в ней не чаяла…

Старик продолжал, будто читая выученный урок:

– Как-то майским вечером, помолившись на ночь, она поцеловала свою девочку, спавшую тут же, в ее спальне, и легла с книгой в постель. Часы пробили двенадцать. Софья приподнялась, чтобы задуть свечку, и услышала в коридоре медленные, тяжелые мужские шаги. Они приближались к ее комнате. Софья подумала, что это, верно, камердинер, и подивилась, что ему понадобилось возле ее покоев в столь поздний час.

«Николай, – окликнула она, – что нужно?» Ответа не последовало. А шаги все приближались. Вот они уже за стеклянными ширмами, стоявшими за ее кроватью… Охваченная неясным страхом, Софья откинулась на подушки.

Комната была освещена свечой и горящей перед киотом лампадой, и в этом неверном свете Софья разглядела черты вошедшего и вставшего у ее постели человека – своего дядю, брата отца, жившего в родовом имении в Ярославской губернии. Дядю она недолюбливала, чувствуя его тайную страсть к ней, вопреки божескому и человеческому закону…

Вошедший был в черной монашеской рясе до пола, с длинными до плеч волосами и с большой окладистой бородой, которой тот никогда не носил. Встав вплотную к кровати, он положил левую, мертвенно-холодную руку на губы Софьи со словами: «Целуй мою руку!»

При этих словах Даровацкого Верина рука, подносящая к губам чашку с чаем, дернулась, и чай выплеснулся, залив лежавшую рядом акварель.

– Боже, какая я неловкая, извините! – Вера вскочила, не зная, что делать, – краска на рисунке медленно поплыла под чайной лужицей.

– Ничего страшного, – невозмутимо ответил старик, отряхнул рисунок и положил его к печке – сушиться. – Итак, продолжим…

Софья при появлении дяди, принявшего такое странное обличье, почувствовала, что не может двинуться с места, пошевелиться – все тело ее оцепенело. Она не могла произнести ни звука – и только воля, рассудок, зрение и слух сохранялись в ней… Всеми силами духа, всем сознанием своим противилась она повелению вошедшего.

Тогда он крепче нажал рукой на ее рот и еще более повелительно повторил: «Целуй мою руку!» Она еще сильнее воспротивилась страшному приказу. Тогда в третий раз повторились те же слова. Софья поняла, что задыхается, тяжесть и холод сдавившей ей рот руки душили ее. Но поддаться страшному повелению было для нее хуже смерти – она чувствовала, что умирает. Изо всех последних сил гаснущего сознания Софья начала про себя читать «Отче наш». Старик отнял руку от ее губ и сказал: «Ты не хочешь целовать мою руку, так вот что ожидает тебя!»

С этими словами он положил на ночной столик пергаментный свиток, и, когда убрал руку, свиток начал медленно, с тихим шелестом разворачиваться. Скосив глаза, Софья увидела, что на пергаменте начертан план какой-то усадьбы. Она продолжала читать молитвы, образ вошедшего начал истончаться, таять – теперь он виден был ей точно сквозь пелену.

Но она ясно слышала его слова: «На карте указано место, где спрятан клад, – в нем несметные богатства. Передаю тебе эту тайну, а с ней – древнее родовое заклятье. Дед твой больно хитер был – хотел обмануть судьбу и закопал сокровища предков, чтобы избавить род от заклятья. Но он просчитался – спрятанное сокровище только сильней разожжет родовые распри и погубит не одну душу… Потому что я так хочу! Твой талисман, – указал он на золотой кулон Софьи – рыбку, которая при малейшем прикосновении била хвостом, как живая, – пока он существует – существую и я, и моя месть миру!»

«Без рыбки клада не найти! – глохнувшим голосом продолжал страшный призрак, тающий на глазах. – Приложи рыбку к карте – и все узнаешь. Только будет поздно – она погубит тебя. Тебя и весь наш проклятый род!» С этими словами призрак исчез, а Софья вскрикнула и потеряла сознание.

Припадок хозяйки разбудил весь дом и длился до утра. Три дня Софья пролежала без сил из-за сильного горлового кровотечения, сопровождавшего припадок.

Очнувшись, она поведала мужу о случившемся, и тот не мог сомневаться в правдивости ее рассказа – в ночь припадка он обнаружил у постели больной лежавшую на полу золотую рыбку и старинный пергамент с планом усадьбы.

А на другой день было получено известие о кончине дяди, последовавшей в ту самую ночь…

Старик Даровацкий замолчал. Вера затаила дыхание. Ее охватил мистический ужас, прежде ей незнакомый… Дикая, немыслимая догадка вдруг пришла в голову. Вера пыталась ее отогнать, но догадка, словно насмехаясь, зашевелилась в вырезе платья, спрятанная под широким шелковым шарфом…

– А… – выдохнула наконец Вера, придерживая шелк на груди, – а что было дальше?

– Дальше? – Старик поднялся с кресла, подошел к печи и положил ладони на разогретый кафель. – Дальше хуже… Софья после болезни так и не оправилась. Муж ее стал словно одержим поисками клада… Для начала он пытался определить, какая именно усадьба указана на пергаменте, где она находится… А пока он искал, между родственниками начались распри. Да, забыл главное! Страшный призрак повелел: чтобы заклятье не стало сильнее и смертоноснее, надо неукоснительно соблюдать одно правило – рыбку можно передавать по наследству только по женской линии, и никогда не должна она передаваться никому, кроме прямых наследниц этого рода… Моего рода.

Веру трясло. Все в сознании ее словно сорвалось, смешалось; она не могла совладать с этим шквалом мыслей. Казалось, еще минута – и Вера упадет в обморок.

– Сударыня, что с вами? Ах ты Господи, какая же вы чувствительная! Нельзя же все так близко к сердцу… – засуетился старик. – Сейчас! Я сейчас… у меня есть одно очень хорошее средство… Ох ты, но это ж моя история, милая вы моя… Не ваша… Я сейчас…

Вера без сил откинулась в кресле. Ей казалось, что золотая рыбка жжет ей грудь, что это именно она, та самая, – Вера ни секунды не сомневалась…

За окнами потемнело. Комната погрузилась в сумрак, и только кое-где вспыхивали огнем отблески бронзы, освещенной угасающими лучами солнца.

И тут Вере показалось, что в комнату кто-то вошел. Она вздрогнула и открыла глаза. На пороге стоял… Алексей.

– Ты?! – вскочила она, точно подкинутая пружиной, и тут же снова упала в кресло.

– Вера?! – замер он на пороге. – А что ты… здесь делаешь? – выдавил он, медленно входя в комнату.

– Я? – Понемногу она приходила в себя; его появление здесь так потрясло ее, что вытеснило то смятение, которое вызвал рассказ старика о призраке и золотой рыбке. – Я принесла Владимиру Андреевичу журнал… Там его интервью о красоте. А ты… Что ты тут делаешь?

– Как – что? Он мой отец!

– Оте-ец?! – ошеломленно воскликнула Вера. Все эти совпадения и в самом деле не могли быть случайными. Ясно одно: жизнь настигла ее, пришпилила, словно бабочку, в чью-то коллекцию, и над судьбой своей она больше не властна…

– Ну да… Постой… выходит, это ты и есть?

– Кто?

– Автор этой гадости. Вера… Муранова. Так, значит, это ты тиснула эту подленькую статейку!

– Выбирай выражения!

– Ты такие и заслуживаешь! Утром отец чуть не умер, когда я принес ему это. Гляжу – в киоске «Лик», помню – ты в нем работаешь, вот и решил посмотреть, может, что твое попадет… Как ты могла?.. Использовала его доверчивость ради дешевой сенсации: ах, карта! ах, клад!

– Прекрати.

– Что за шум, а драки нет? – В дверях возник Владимир Андреевич с пузырьком в руках. – Алешка, что ты опять у меня позабыл? У нас с Верой Николаевной очень важный разговор. Познакомьтесь, Верочка, это мой сын…

– Мы знакомы, – глухо обронила Вера.

– Вот как? Интересно, очень инте…

– Папа! – перебил отца Алексей. – Я сижу здесь больше часа. Ты забыл… – Он говорил рублеными, короткими фразами, нахлестывал, раззадоривал свою боль. – Ты обещал. Посмотреть работы. И сказать, что ты о них… – Он заметил акварель, прислоненную к кафельной печи. Краска в одном месте здорово потекла. – Но она ведь совсем испорчена!

– Не беда, Алешенька, это легко поправить. Я сам… – начал было Владимир Андреевич, но Вера прервала его:

– Это я виновата! Я опрокинула чай, – заявила она с вызовом и поднялась, вытянувшись как струна.

– Та-а-ак! – зловеще протянул Алексей. – Хоро-ша-а-а… Значит, раззвонила на весь свет то, что для отца свято. Еще и мою лучшую работу испортила! – Он был взбешен.

А Вера вдруг вспомнила, где видела задумчивую женщину, изображенную на испорченной акварели. В его мастерской. Там ее портретами были увешаны все стены. Сомнений быть не могло – он любил эту женщину, иначе чем объяснить такое постоянство: повсюду она, во всех работах, а значит, во всех его помыслах…

«Давай, дуреха, исправляй жизнь, старайся, поворачивай – пиши свой роман! – с горечью подумала Вера. – Пиши, пиши… И надейся на чудо! Да скорее луна с неба свалится, чем этот… тебя полюбит! И надо же было влюбиться в такого… хама…» И, расправив плечи, вскинув голову, Вера твердым шагом прошествовала мимо застывших мужчин в коридор.

Оба кинулись за ней. Алексей опередил отца и в два прыжка нагнал Веру, рвавшую с вешалки свой плащ.

– Прош-шу вас! – Он выхватил плащ у нее из рук и распахнул перед ней, словно тореадор перед быком. – Вы уж позвольте помочь даме одеться! – Алексей потерял контроль над собой, его, что называется, понесло…

– Обойдусь без твоей помощи! – вскипела Вера и рванула плащ к себе, но тот не отпускал. Вера оттолкнула его, вырвалась, он попытался ее удержать, зацепил случайно тоненькую цепочку у нее на шее, та порвалась, и золотая рыбка упала на пол…

Оторопев, застыв, все трое с минуту глядели, как бьется на полу это диво. Первым пришел в себя старик Даровацкий.

– Откуда это у вас? – Он побелел, на глазах выступили слезы.

– Какое вам дело? – с вызовом крикнула Вера. Ей было так плохо, что она почти утратила контроль над собой. – Не бойтесь, не своровала! Она моя, бабушкина! – И, уже вовсе не соображая, что делает, со всего размаху влепила Алексею пощечину и скорей – только бы он не видел ее слез – выскочила на улицу, позабыв о своей рыбке.

Алексей застыл, прижав руку к горящей щеке, а старик поднял с пола Верину драгоценность, держа ее на ладони с таким трепетом, будто она живая…

– Верни ее, слышишь! – крикнул он сыну. – И не смей никогда так обращаться с женщиной! Тем более с этой женщиной! Верни ее немедленно… Я должен сказать… Я должен открыть ей все! Речь идет о ее жизни…

Последних слов отца Алексей не услышал – он уже был во дворе и не видел, как старик захрипел, хватаясь за сердце, и начал медленно опускаться на пол…

9

Вера брела по вечерней, остывающей Москве. Сердце колотилось гулко, тяжело и сбивалось с ритма.

«Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…» – повторяла она про себя, ощущая властную силу, которая словно выдернула ее из прежнего, относительно спокойного и размеренного существования и ввергла в иное, неведомое…

«Да, прав старик, – билось в мозгу, – теперь со мной может произойти все что угодно… Мой роман что-то сдвинул в судьбе с мертвой точки, и меня понесло куда-то… Словно законтачило что-то, соединились невидимые проводки, и меня вынесло в иное измерение… Что же это за рыбка? Без сомнения, та самая! Рыбка из жуткой легенды… Даровацкий сказал, что это быль. Рыбка приносит несчастье… Старик не успел мне все рассказать – нас прервал Алексей. Алешка, зачем я…» – мысли ее путались, в ушах звенело.

Двигаясь к Трехпрудному, Вера вышла на Тверской бульвар.

– Ну что за дура? Вот наказание, Господи! – Она присела на влажную, выстуженную ветром скамейку, порылась в сумочке в поисках пудреницы и носового платка и стала вытирать заплаканные глаза.

– Чего грустим, красавица? – Перед ней качался щуплый мужичонка неопределенного возраста, видно, сильно пьющий.

Этого еще не хватало! Вера брезгливо поджала губы. Но внезапно накатил новый приступ боли и слез, и она, склонившись, закрыла лицо руками.

Мужичонка, присев на корточки, осторожно отвел ее руку и заглянул в лицо.

– Ой ты, милая моя! Да что ты… Вот те на! Обидел кто? Да не убивайся, все пройдет, лапушка! И-эх! Ты вот что… – Он бормотал что-то ласковое и хорошее, словно младшей сестренке… Потом достал из-за пазухи початую бутылку какого-то немыслимого портвейна, а из бездонного кармана – захватанный граненый стакан. Налил, радостно улыбаясь, и подал Вере. Она тихонечко рассмеялась, глядя на этот стакан.

«Он же мне последнее отдает… – пронеслось у нее в голове. – Как же я их всех люблю! Всех – замученных… нищих! И отказываться – нельзя».

Обернувшись, она увидела темнеющий силуэт мрачного здания театра и троллейбус, увозящий намыкавшихся москвичей куда-то во тьму… Вздохнула – и стала пить глубокими глотками мерзость, пахнущую паленым.

Город свернулся клубочком у ее ног, по-детски беспомощный и одинокий. Вера поднялась и заторопилась домой.

Она будет писать! Она подарит радость им всем, живущим рядом с нею в этом смутном раздавленном времени… Она выбрала путь и должна пройти его до конца.

«Алешенька, милый! – шептала она. – Я не знаю, что творится со мной… Ты прости меня… за пощечину эту… за все, за все! – Хотя за что он должен простить ее, она толком не понимала. Но, произнося эти слова, словно смывала с души всю накипь, всю боль обиды… – Неужели мы больше никогда не увидимся? Неужели роман мой вызвал тебя, кого ждала я всю жизнь, для того только, чтобы тотчас же потерять… и почему ты так разозлился, так накинулся на меня, ты же ведь не такой – я знаю!»

Да, чем больше Вера размышляла над происшедшим в особняке, тем больше убеждалась – все это неспроста… Алексей от природы совсем не был злым и жестоким… Тут какая-то тайна, что-то жгло ему душу, и каким-то неясным образом это было связано с ней…

Слишком много тайн! Слишком много загадок. Вера решила оставить тщетные попытки что-либо разгадать в этом навороте событий…

Роман, Алексей, старик, рыбка… Умирающая бабушка, ее предостережение: никогда не надевать драгоценность… Заклятье призрака. Неизвестный отец… Все это было как-то связано между собой, но как? Лучше не думать!

И, придя домой, Вера кинулась к пишущей машинке, инстинктивно чувствуя, что роман – единственная нить, способная вывести ее из лабиринта…

Около одиннадцати в дверь позвонил Аркадий.

– Ты что, трубку опять не берешь? – начал он с порога, не раздеваясь. – На глубину залегла, рыбка моя? Битых три часа тебе названиваю, мы ж договорились, что буду вечером. Вечером, рыбонька, а вечер – это девятнадцать ноль-ноль… Двадцать, наконец, но никак не одиннадцать ночи!

– Аркаша, я не живу по уставу, – устало отмахнулась Вера. – И строевым шагом ходить не приучена!

– Ага, значит, а ты поди-ка умойся! Так?

– Послушай, я очень устала, давай не будем выяснять отношения? Глупо это и… ничего не исправит.

– А нужно что-то исправлять? На что это ты намекаешь?! – Он разделся и, раздраженный, прошел на кухню. – Как дурак тащишь ей в клювике, а она тут сцены устраивает…

На сей раз из сумки на кухонный стол были извлечены лимоны, два апельсина, баночка печени минтая и бутылка коньяка «Белый аист».

– Слушай, я работаю, пить не хочу, и вообще, не надо мне ничего таскать – у меня все есть.

– Ну да, это вместо спасибо! – Он упорно не хотел сбрасывать личину насмерть обиженного в лучших чувствах… – Думал, обрадуешься, встретишь по-человечески, а ты… А! – Он махнул рукой, открыл коньяк, налил себе полстакана, одним махом выпил и уселся на табурет, обреченно уставясь в угол.

– У тебя что-то случилось?

– Ничего, справимся. Да ведь тебе-то все равно плевать…

– Ну что ты несешь? Выкладывай, что стряслось? – забеспокоилась Вера. – Ты же как в воду опущенный.

– «Наехали» на меня деятели одни… – Он снова налил себе коньяку и махнул одним глотком. – Долг вернуть требуют. Завтра к вечеру. А у меня нету – все в обороте.

– А нельзя с ними как-то договориться?

Вера догадывалась, что Аркадий занимается какими-то сомнительными делишками, но какими именно – не знала. Он говорил, что раньше работал младшим научным в НИИ, но работу оставил, чуть только появилась возможность заняться собственным бизнесом. Говорил, что держит на Курском вокзале пару-тройку ларьков, но ей было ясно, что этим его бурная деятельность не ограничивается. Азартный и пробивной, он быстро сходился с людьми, умел убеждать, мог показаться персоной значительной и вхожей в верха, в особенности любил иметь дело с дамами, «покупая» беззастенчивой лестью и рассказами о личной своей неустроенности, – и те кидались его утешать, опекали, часто себе во вред, а он неизменно оказывался в выигрыше. Там урвал нужную информацию, тут – выгодное знакомство… Так он «въехал» в круг киношников, подобрался к видеорынку, но более о делах своих не распространялся, отнекивался, отшучивался, сыпал байками… Да Вера этим особенно и не интересовалась… Теперь она встревожилась – знала, чем оканчиваются «наезды» нетерпеливых кредиторов.

– И большая сумма? – спросила она обеспокоенно.

– Не маленькая! За один день не собрать.

– Что же будет? – Вера уже забыла о том, что хотела сразу его выставить, что ей надо работать, а он ей вовсе не нужен, что сердце ее теперь принадлежит другому, а этот другой всего несколько часов назад выставил ее за дверь, что она, не помня себя, врезала ему по физиономии, а потом летела по улице, будто за ней гналась стая волков… Все это вмиг померкло перед одним – человек в беде! Ему плохо… Аркадий снова все правильно рассчитал…

– Что будет – ку-ку, вот что будет! – И Аркадий полоснул ребром ладони поперек горла.

– Ты с ума сошел! Зачем ты меня пугаешь? – Вера вскочила и заметалась по комнате. – Мы придумаем что-нибудь. Слушай, а не хватит тех денег, что ты мне вчера отдал?

– Смеешься! Там штуки две, а мне надо десять!

– Чего? Тысяч… долларов? – оторопела Вера. – Боже мой, где же их взять за один день?

– Вот и я о том же… Похоже, это наш с тобой прощальный ужин! – натянуто рассмеялся Аркадий и привлек Веру к себе. – Не печалься, рыбка, дело житейское: был у тебя непутевый Аркашка и… сплыл!

– Не смей такое говорить! И не шути этим. – Вера снова заметалась по комнате. – Неужели никакого выхода нет?!

– Есть один, – словно бы нехотя проронил Аркадий, наливая Вере коньяку. – На! Разогрей кровушку.

– Ну, что ты тянешь, говори скорей!

– Понимаешь… прочел я беседу твою… с реставратором этим… – Аркадий снова наполнил Верину рюмку. – Любопытные вещи он там говорит!

– Как-кие вещи? – Она похолодела.

– Сама знаешь, – небрежно бросил Аркадий, зажевывая коньяк лимоном. – Но самое интересное… да ты выпей, чего не пьешь! – так вот, самое интересное, – поднялся он и, облокотясь на спинку Вериного кресла, наклонился к ее плечу, – матерьялец твой не один я заметил… Сегодня, – легонько коснулся он губами ее виска, – мне сделали одно занятное предложеньице. Если я с твоей помощью… – выдержал он паузу, – достану карту… – Вера вскочила с криком «Замолчи!», но Аркадий продолжал: —…и передам этим людям, они сей же час выложат за нее десять тысяч баксов! Десять, рыбонька, десять, и ты меня вытащишь… Очень просто!

Маска загнанного, затравленного и обиженного сползла, на Веру глянул истинный Аркаша – и она отшатнулась, разом все поняв: и вчерашний фейерверк, и сегодняшнюю игру – весь его нехитрый замысел…

– Пошел вон! – Она произнесла это медленно, всеми силами удерживаясь, чтобы не сорваться.

Такого поворота Аркадий не ожидал, на секунду даже растерялся, но, быстро сориентировавшись, понял, что она не шутит, и попер напролом.

– Рыбонька! Моя сладкая! – Он уже не скрывал издевки. – Ну что тебе стоит – один адресок – и ты спасешь униженного и оскорбленного! А? Ты же любишь всем помогать, ты же у нас душевная девушка… Ну? Какой адресочек у твоего старпера? Давай-ка…

– Я сказала: пошел вон! – все так же тихо повторила Вера. Она видела, как в глазах медленно наступавшего на нее Аркадия загорелся недобрый огонь, а улыбка его все больше смахивала на звериный оскал…

Кажется, игры кончились, дело принимало серьезный оборот.

– Заткнись, сука! – процедил Аркадий сквозь зубы и с силой оттолкнул ее в угол комнаты. – Давай адрес… живо!

– Что, думаешь, сладишь со мной? – улыбалась Вера ему в лицо. – Да, только на это ты и способен…

Она не договорила. Аркадий обхватил ее за плечи и рывком отшвырнул назад, в комнату.

Вера отлетела на несколько шагов, сильно ударившись затылком об угол журнального столика. Бутылка коньяка, тарелочка с яблоками и кружками лимона – все полетело на пол. Вера потеряла сознание…

Аркадий, чертыхаясь, выдвигал ящики письменного стола в поисках адреса. Наконец наткнулся на список с адресами и телефонами, где была и фамилия Даровацкого. Схватив список, он ринулся в коридор, сорвал с вешалки куртку и, не дожидаясь лифта, кинулся вниз по ступенькам.