Текст книги "Верь мне"

Даже если бы я не выдал перед этим себя на словах, этот зрительный обмен обнажил бы все. И Сонины чувства тоже. Добивает такой волной напряжения, которую пережить нереально. Но, блядь, я лучше буду умирать от профицита любви, чем от ее гребаного дефицита.

Вдох. Выдох. Несинхронно сейчас. Внахлест. Соня выталкивает воздух, я его захватываю. И следом обратный обмен.

Возможности говорить не остается. Заблокированы все лишние функции. И все же я не могу не прохрипеть выгоревшим шепотом:

– Я люблю тебя…

Вдох. Выдох. Толчок.

И когда я, наконец, врываюсь в Сонино тело, на ее прекрасном лице отражается то самое безграничное счастье, которое я у нее все эти проклятые месяцы выискивал.

Отражается только сейчас. Только со мной.

– Боже…

– Блядь…

Наша идеальная песня.

Я внутри Сони. Полностью. И это даже лучше, чем я, мать вашу, помню. Она такая горячая, что этот жар мигом пробирается в меня. Проносится, блядь, по вибрирующему от собственного переизбытка сверхчувствительной дури члену, как те самые молнии, что продолжают рассекать небо за окном, и наполняет мое тело таким количеством энергии, что я весь, должно быть, загораюсь, как лампочка.

– Ты же… Ты ведь только моя, правда? – нахожу в себе силы, чтобы принять то, что чувствовал всегда. – Ты моя… Блядь… Моя же… Соня… – задыхаюсь, на хрен.

Господи… Каким же невозможным кретином я был!

Ни хрена у нее с этим Полторацким не было… Ни с кем не было!

– Только твоя, Саша…

– Блядь, малыш… Блядь… – стону Соне в губы и со вздохом давлю лбом ей в переносицу.

Мне от этого ответа и больно, и сладко.

Горит любовь. Трепещет дико. Бурно томится.

– Поцелуй меня… Пожалуйста, Саша… Пожалуйста, до утра целуй…

Целую, конечно. Как бы сложно это сейчас не было, сам хочу того же. Ведь я влюблен в ее губы. Я, блядь, в них тупо влюблен. В каждую часть Сони Богдановой по отдельности. Перечислять можно бесконечно. Суть в том, что когда все эти чувства соединяются, происходит масштабнейший обвал эмоций и ощущений. Кажется, что с очередной волной озноба и пота меня покидает жизнь.

Но…

Очередной влажный, бесстыдно животный поцелуй… Тугой толчок члена в Соню до упора… Надсадный выдох… Совершено неконтролируемое сжатие ее хрупкого тела… И за грудиной случается новый выброс ядерной энергии. Эта сила по своим физическим способностям стремится отбросить нас в разные стороны. Но я вцепляюсь в Соню. Преодолевая все земные законы, обрушиваю на нее все свои чувства. Вколачиваюсь беспощадно. Восторг, который фонтанирует внутри меня, настолько охренительно фантастический, что я попросту не способен сбавить обороты. Задержусь – в ту же секунду сдохну.

А поэтому… И все же не только поэтому… Сонина заслуга тоже весомая… Но суть не в этом… А в том, что каждый последующий толчок в ее тело резче, яростнее, крепче, громче, туже, мокрее, отрывистей, судорожнее, безумнее… Быстрее, быстрее, быстрее… Стискиваю зубы до скрипа, когда Соня будто вся изнутри сжимается… Быстрее, быстрее, быстрее… Отчаянный глоток кислорода, когда она ощутимо замирает… Быстрее, быстрее, быстрее… Вибрирующий, протяжный и оглушающий, как гудок парохода, выдох, когда она вздрагивает и, начиная биться в конвульсиях удовольствия, кричит… Быстрее, быстрее, быстрее… Резкая пульсация рубящими перекатами толкается из глубин живота в яйца, а после, собрав все силы, устремляется в член. Рвущий все мое трясущееся нутро стон неожиданно переходит в звериный рев. Подъем лавы, реактивное ее продвижение, последний выпад и, наконец, сокрушающий выброс. Впрыскиваю внутрь Сони не просто сперму, а часть энергии, которая валит из меня одним сплошным одуряющим потоком и, достигая цели, обретает внутри ее лона дополнительную разрядку, раскатываясь там каким-то ошеломляющим магнитным полем.

Мокрые и дрожащие, мы даже не пытаемся отдышаться. Почти сразу же начинаем снова целоваться. Не покидая Сониного тела, возобновляю толчки. В этот раз, раскрывая ее, делаю их медленнее и чувственнее. Трахаю как в последний раз, хоть и не верю тому, что этой ночью все закончится. Просто утоляю бушующий голод и насыщаю саму Соню.

За оставшиеся до рассвета часы мы проживем целую вечность. С ярким рождением, страстной жизнью и тихой смертью. Спать не приходится. Ни у меня, ни у Сони не возникает даже мысли, чтобы тратить на это столь драгоценное время.

К утру я выношу еще одну истину.

Любовь – молитва.

Самая самоотверженная. Самая возвышенная. И самая, мать вашу, заряженная духовная практика.

Если твоя вера в свою любовь крепка, то обращение к ней выше каких-либо физических и психологических возможностей. Этот акт собирает все силы человеческого организма, все его горячие стремления и отчаянные желания. Он подобен преклонению. И он же – искреннее покаяние.

Именно так в ту ночь я люблю свою Соню Богданову.

На износ. По всем показателям.

15

Все пройдет… Все забудется…

© Соня Богданова

Рассвет, увы, неизбежен.

Когда первые солнечные лучи просачиваются сквозь тонкий тюль в спальню, упираюсь Саше в грудь ладонями. Надавливая, без слов пытаюсь добиться освобождения. Мгновение назад мы прожили очередной пик удовольствия, и он до сих пор остается во мне.

– Тяжело, – шепчу практически беззвучно.

Дыхание громче. Но послание все-таки достигает цели. Саша приподнимается. С приглушенным шипением выскользнув из моего тела, нависает надо мной на вытянутых руках.

Игнорировать направленный взгляд возможности нет. Приходится отражать. Стараюсь казаться хладнокровной, но едва зрительный контакт устанавливается, огненный клубок нервов, который пару минут назад собрался у горла, рассыпается по груди искрами. Пусть это Георгиев видеть не способен, но он точно замечает, как я вздрагиваю, и как на моей коже проступают мурашки.

– Ночь закончилась, – констатирую факт.

И все равно голос вырывается из-под контроля. Виляет и пружинит, выдавая эмоции, которых сейчас, к моему полнейшему ужасу, больше, чем было до того, как я забралась к Саше в постель.

Едва справляюсь с накрывающей сознание паникой. А он продолжает давить взглядом и сохранять молчание. Хотя лучше бы так и молчал? Потому что когда после затяжной паузы задает вопрос… Это оказывается не тем, с чем я могу быстро справиться.

– Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас?

Сердце будто бы обрывается. Рухнув вниз, оставляет после себя жгучую и пульсирующую пустоту. Когда под кожей еще тем самым сладким ядом струится любовь, за грудиной уже бьется боль. Я хочу спрятаться, свернуться калачиком, обхватить себя руками, застыть неподвижно в темноте. Лежать так, пока Сашин запах не покинет с дрожью мое тело.

– Холодно, – шепчу рвано. – Дай, пожалуйста, подняться… – эта просьба звучит, несмотря на низкие ноты, едва ли не истерично.

Но, по крайней мере, действует результативно. Георгиев отстраняется, давая мне возможность сесть. Не глядя на него, спешно соскакиваю с кровати. Нет сил искать сброшенное ночью белье, поэтому я убегаю в душ голышом.

Отстраненно отмечаю, что в квартире снова есть электричество. Но удовлетворения от этого почему-то не чувствую. Свет ослепляет и обнажает то, что можно было игнорировать в темноте. В зеркале ванной отражаются мои всклоченные волосы, лихорадочно сверкающие глаза, раздраженная и покрытая розоватыми пятнами кожа щек, подбородка, шеи, груди и живота. Губы, соски, промежность и вовсе выглядят подпухшими и покрасневшими. На бедрах багровеют синячки, а между ними поблескивают потеки Сашиного семени и моего собственного удовольствия.

В прошлом мы были парой полгода. Пять месяцев из них вели активную половую жизнь.

Но…

Такой пошляцкий вид я замечаю за собой впервые.

Стыд топит пробудившиеся грусть и тоску. Я бросаюсь в душевую кабину. Врубаю воду и, не дожидаясь того, когда она станет теплой, начинаю смывать следы своего греховного исцеления. Лишь намылившись с головы до ног, даю себе возможность застыть. Невольно прислушиваюсь к грохоту сердца и понимаю, что оно то туго сжимается от боли, то раздувается от счастья.