Текст книги "Героев не убивают"

3

За эти шесть часов я успела дописать обвинительное заключение, простирнуть несколько полотенец, пропылесосить квартиру и даже немного поспать. За пять минут до звонка будильника затрезвонил телефон, и я подумала, что не одна я не теряла времени даром. Звонок в такое время – это гарантированный выезд на место происшествия. Но я оказалась не права.

Звонил Старосельцев. Он дико извинялся и спрашивал, не слышала ли я чего-нибудь про имевшее место накануне вечером похищение жены крупного бизнесмена Масловского.

– Включите радио или телевизор, – посоветовал он.

Я послушалась совета и включила. По питерской программе ТВ вовсю рассказывали, что, по сообщению осведомленных источников в правоохранительных органах (вывозить таких источников на рассвете за город и расстреливать без суда и следствия!), вчера в девятнадцать часов на набережной Невы неизвестными лицами была остановлена автомашина «ауди», за рулем которой находилась жена топливного магната и мецената Артемия Масловского. Жену пересадили в машину похитителей и увезли в неизвестном направлении, ее «ауди» бросили на набережной.

Старосельцев терпеливо ждал, пока я прослушаю свежие криминальные новости по телеку, но я еще нажала и кнопку радиоприемника. Оттуда мне слово в слово повторили то, что я уже слышала по телевизору.

– Ну что? – спросил Антон. – Вас не вызывали это преступление расследовать?

– Господи, неужели это наша территория? – простонала я, а зловредный журналист Старосельцев радостно подтвердил это.

– Мария Сергеевна, если поедете место осматривать, возьмите меня с собой, понятым, а? Век не забуду…

Будучи деморализованной сознанием предстоящего скандального расследования – а в том, что расследование будет скандальным, сомнений не было, – я дала слабину и пообещала Старосельцеву участие в следственных действиях. Но никто никуда меня не вызвал.

Прослонявшись по квартире полтора часа, я плюнула на похищение жены магната и занялась домашней работой – написанием обвинительного заключения. Воскресенье прошло на удивление тихо и мирно. Вечером еще раз позвонил нетерпеливый Старосельцев и страшно расстроился, узнав, что услуги понятых не требуются.

– Да что вы переживаете, Антон Александрович, – сказала я ему, – наверняка туда выехал дежурный важняк из городской.

– Да ничего подобного, – ответил расстроенный Старосельцев, – я туда ездил, на набережную, там никого нет. Может, вы позвоните дежурному по городу, спросите, что там слышно?

Но я решительно отказалась искать себе работу и напрашиваться на выезд. Кроме того, я решила в кои-то веки лечь вовремя и выспаться.

Ночью меня никто не беспокоил, но уснула я все равно с трудом и просыпалась каждые два часа, в результате крепкий сон меня настиг за полчаса до звонка будильника, черт бы его побрал…

Я долго прикидывалась, что не слышу трезвона, но будильник хорошо меня знал и гнул свое. Пришлось смириться с мыслью, что трудовая неделя все-таки начинается. И похоже, начнется она с дела о похищении высокопоставленной особы.

Смирившись, я поднялась, привела себя в порядок и понуро поплелась на работу, вознося Господу молитвы о том, чтобы он послал это происшествие не мне, а Горчакову, толстому и обленившемуся.

Но оказалось, что мои молитвы напрасны. Не в том смысле, что выезжать пришлось мне, а в том смысле, что в прокуратуре царили тишь и благодать, никто и слыхом не слыхивал ни о каком похищении, и никаких вызовов нам не поступало.

Здраво рассудив, что, скорее всего, этим происшествием занимается городская прокуратура или ФСБ, мы с Горчаковым мирно попили чайку в обществе заведующей канцелярией Зои и разбрелись по кабинетам. Перед уходом Зоя кинула передо мной на стол жалобу от вдовы одного из моих фигурантов. Дело-то интересное, только без судебной перспективы, поскольку главный виновник еще до приезда следственно-оперативной группы покончил с собой. Довольно известный в городе гинеколог согласился в домашних условиях сделать аборт шестнадцатилетней дочери приятелей; а срок был уже большой, и в разгар операции у нее остановилось сердце. Доктор не растерялся – даром, что ли, хороший врач? – и, не видя других способов реанимировать пациентку, вскрыл ей обычным ножом грудную клетку и попытался сделать прямой массаж сердца, а поняв, что это не поможет, написал две записки – жене и правоохранительным органам – и покончил с собой. Причем сначала пытался получить разряд тока из розетки, но у него не вышло, и тогда он накинул петлю на шею, другой конец привязал к высокой спинке кровати и опрокинулся ничком. Поэтому нас вызвали на ножевое ранение и висельника – «сексуальное убийство и самоубийство». Приехав, мы с медиком без труда определили, что имел место криминальный аборт, но согласились с тем, что недалекие милиционеры могли увиденное принять за сексуальную оргию: на диване лежит обнаженная девушка с раздвинутыми ногами и распоротой грудной клеткой, а рядом висельник в странной позе. Так вот, вдова гинеколога писала жалобу на то, что, по ее мнению, ее муж был убит милиционерами, которые инсценировали, будто он «сначала убил себя током, а потом повесился»…. Я посоветовалась с Зоей о том, что отвечать вдове на жалобу, и ушла к себе.

Как только я села за стол, затрезвонил телефон. Сначала позвонил Старосельцев, заикающийся от нетерпения, и был страшно разочарован, что прокуратура района ничего не знает о преступлении века; потом в течение пятнадцати минут позвонили пятнадцать знакомых журналистов, по одному каждую минуту, с тем же самым вопросом. Трубку они клали с твердой уверенностью, что я уже в низком старте перед выездом и просто скрываю от них самое интересное. Некоторые, похоже, стали планировать засаду перед прокуратурой, чтобы упасть мне на хвост. Я отнеслась к этому философски, но через полчаса и меня засвербило.

Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:

– Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?

Лешка с трудом оторвался от заключительных фраз постановления о прекращении уголовного дела по факту обнаружения мужского трупа в раздевалке строительного треста. Я самолично везла Горчакову заключение экспертизы из морга, поэтому знала, что смерть там некриминальная, а наступила от отравления этиловым спиртом, и искренне радовалась за коллегу.

– Представляешь, шеф велел ознакомить мать потерпевшего с заключением экспертизы. А она теперь жалобы пишет: мол, точно, моего сыночка убили злодеи, отравили, поскольку он сроду этот этиловый спирт не пил, а исключительно водку.

– Сочувствую. У меня самой такая же жалоба…

– Это по криминальному аборту, что ли? Я кивнула.

– Выкрутишься. – Лешка пожал плечами. – А вот мне что делать?

– Выкрутишься, – не осталась я в долгу. – Ты слышал что-нибудь о похищении?

– Жены Масловского?

– Значит, слышал.

– Да не больше, чем ты. А что?

– Ничего, просто интересно.

– Маш, – Горчаков заглянул мне в глаза снизу вверх, – что тебе интересно? Небось почему мы еще не расследуем это похищение? Тебе своих дел мало?

– Да нет, мне своих дел хватает.

– Ну а что ты тогда маешься?

– Что-то здесь не то. Все средства массовой информации передали, что жену Масловского похитили, а у нас тишина.

– Ты огорчена? – Лешка хмыкнул. – Да наплюй. Тишина – и слава Богу.

– Да? А потом выяснится, что ее действительно похитили, а время уже упущено.

– Ну иди и предложи свои услуги. Горчаков отвернулся и демонстративно застучал по клавишам.

– Интересно, куда я пойду? – вздохнула я, и Лешка снова оторвался от своей работы.

– Ну, ты чокнутая! Ты и вправду идти собралась? Предлагать услуги? Я тебя сейчас запру в кабинете, будешь мне дело подшивать!

– Ладно, некуда мне идти.

Я потрепала Лешку сзади по вихрам, сквозь которые начинала просвечивать лысина, и ушла к себе. Не успела я усесться за стол и разложить перед собой жалобу по криминальному аборту, примериваясь, как половчее написать ответ, чтобы не обидеть заявительницу, как дверь стремительно распахнулась, и вошла миловидная женщина средних лет. Та самая жалобщица.

Она так и представилась:

– Я – та самая жалобщица.

Я непонимающе уставилась на нее.

– Ну, это моя жалоба у вас, – показала она на листочки бумаги на краю моего стола.

Впечатления неутешной вдовы она не производила. Я продолжала смотреть на нее, не зная, что ей сказать.

– Вы этот бред всерьез не принимайте, – весело заявила она, подойдя к столу и потеребив краешек жалобы. – Можно, я присяду? А у вас курят? – Она достала сигареты и закурила, не дожидаясь разрешения. Выпустив пару колечек дыма, жалобщица покрутила головой в поисках пепельницы и, не найдя, протянула руку к собственной жалобе, ловко свернула ее в кулечек и стала стряхивать туда пепел. «Интересно, что дальше?» – подумала я.

– Я жена Вострякова. Вернее, вдова, – весело поправилась она.

– А-а… Ответ на жалобу еще не готов, – промямлила я.

– Да бросьте вы.

Жалобщица заглянула в кулечек, положила туда окурок и, смяв, выбросила зарегистрированную в канцелярии жалобу в корзину для бумаг, выглядывавшую из-под моего стола. Я по опыту знала, что возражать людям, ведущим себя неадекватно, а тем более хватать их за руки не следует, поэтому даже не шелохнулась. Потом вытащу жалобу из мусорки и приведу в божеский вид, документ все-таки.

– Да расслабьтесь. – Жалобщица наклонилась ко мне и похлопала меня по руке. – Не надо отвечать на эту жалобу. Ее писала не я. – Посмотрев на мое обалдевшее лицо, она расхохоталась. – Да свекровь моя эту бумажку наваляла, я и подписала, лишь бы не связываться. Они же все больные, вся семейка. Вас как зовут? Кажется, Мария Петровна?

– Сергеевна, – поправила я, все еще с опаской глядя на посетительницу.

– Да-да, Мария Сергеевна. Сейчас я все объясню. Вы не удивляйтесь, что я не бьюсь в истерике по поводу смерти мужа. Вы просто не представляете, какое это для меня счастье.

– Да я и…

– Нет-нет, я понимаю, что можно обо мне подумать в такой ситуации. Дело в том, что я женщина нормальная, а вот Востряков мой был как раз гомиком проклятым. – Она опять рассмеялась, а у меня мороз пробежал по коже. – Вы же нормальный человек? – Она озабоченно заглянула мне в лицо. – Господи, вот морока-то – жить с гомиком, да к тому же ревнивым гомиком. Не дай вам Бог. Как я измучилась! Вот поэтому и радуюсь. А вы бы не радовались на моем месте?

– Ну…

– Всю жизнь мне заел этот гомик. Можно, я еще закурю? – Она достала сигарету, сунула ее в рот и огляделась в поисках новой пепельницы. Я отодвинула все свои бумажки с края стола. – В общем, вы уже все поняли. – Она с надеждой посмотрела на меня. – Мы с ним поженились совсем молодыми, двадцать лет вместе прожили, привыкли. Я и сама не заметила, как он стал гомиком. Черт его знает, может, я была неопытная, он девственник, в нашей постели ему скучно было, ну вот и… Причем, что интересно: ни разу его за руку не схватила. Ну, в смысле – не заставала с мужиком. Но голову даю на отсечение – гомиком был.

– Откуда ж тогда вы это знаете? – не удержалась я.

– Милая моя… Вот вы замужем?

– Допустим.

– Тогда представьте, что мужа вашего от вас воротит. А любовницы у него нету.

– Ну и что? Разлюбил, вот и все дела. А если разлюбил, то вполне логично, что жена его раздражает. Он ведь не космонавт, его на психологическую совместимость не проверяли.

«Жалобщица» даже забыла курить и уставилась на меня с живым интересом.

– Да вы, голубушка, явно не замужем. Поживи вы с мужиком, вы бы не так запели. Психологическая совместимость! Да вы…

– Значит, так: хватит, – сказала я ледяным тоном. – Вы сюда пришли мою семейную жизнь обсуждать?

– Ой! Упаси Боже! Это я забылась. – Посетительница рассмеялась. – Простите. Я сюда пришла обсуждать свою личную жизнь. Можно? Ну не с кем мне об этом поговорить. Стыдно.

– А со мной не стыдно?

– А с вами – не стыдно.

– Извините… – Я заглянула в дело. – Роза Петровна, а какое все это имеет отношение к делу?

– Ой, да никакого. Можно, я продолжу? У вас лицо такое хорошее, вы прирожденный слушатель. А это, поверьте, особый дар. Так вот, на месте преступления его не ловила. Но он, негодяй, всегда был окружен такими же, как он, гомиками. Где он их только находил! Или они на него слетались, как мухи на мед? – Она хихикнула. – И ведь домой приходили, все время дома клубились… Как я их ненавижу! Главное, мне шагу не позволял ступить, как собака на сене.

– Могли бы развестись, – перебила я ее.

– Легко сказать! Двадцать лет прожили – и вдруг развестись? Нет уж, Бог услышал мои молитвы.

Пока она говорила, я прислушивалась к своим ощущениям. Чем-то она мне нравилась, а чем-то безумно раздражала. На ее последнюю фразу я заметила:

– Бог такие молитвы не принимает.

– Почему? – искренне удивилась она. – Так всем хорошо. Я – благородная вдова, честь семьи в порядке…

– Муж ваш в могиле, девушка тоже; а как быть с их честью?

– Для них так лучше, – заверила меня Роза Петровна. – С его честью все в порядке. Представляете, что было бы, если бы я с ним развелась, да еще и ославила на весь белый свет? А так все тип-топ.

– А девушка?

– А! – отмахнулась Роза Петровна. – Сама виновата. Ну чего она поперлась к Вострякову. В домашних условиях аборт делать? Что, в кабинет прийти не могла? Да еще со сроком дотянула! Деньги девать некуда было?

Разговор сворачивал куда-то в заоблачные выси. Прогнать ее я побаивалась, а сидеть тут и слушать ее рассуждения постепенно надоедало.

– Одно хорошо было в его сексуальной ориентации, – вдруг сказала вдова Вострякова, – «шишки» всякие ему своих баб доверяли со спокойным сердцем. Вон, и Масловский свою модельку к Вострякову таскал. Вы уже слышали, что ее похитили?

«Хороший вопрос работнику прокуратуры, на территории которой произошло похищение», – подумала я.

– Я так думаю, что это она сама все инсценировала. Сука она первостатейная.

– Роза Петровна, – деликатно прервала я ее, – прошу извинить, но у меня много работы. Я могу чем-то быть вам полезна?

– Да, простите. Я все поняла, – откликнулась Роза Петровна. – Извините, что задержала вас. Приятно было поболтать. Значит, так: на жалобу можете не отвечать; по делу меня уже допрашивали, я все, что знала, сказала. Телефон мой в деле есть. Звоните, может быть, это я вам буду полезна.

Когда она вышла, я покрутила головой, дивясь, какие характеры подсовывает следственная практика, и полезла в мусорную корзину за изгаженной жалобой. Расправив ее, я с тоской подумала, что, к сожалению, оставить ее без ответа я не могу, не положено. Написав три слова, я отнесла ответ Зое в канцелярию и собиралась было вернуться к себе, но тут из своего кабинета высунулся шеф.

– Вы тут? Зайдите, – коротко распорядился он и скрылся за своей дверью.

Я послушно пошла следом, но остановилась у входа. Прокурор шумно уселся в свое кресло и стал барабанить пальцами по столу. Я терпеливо ждала.

– Ну?! – наконец прервал он молчание.

– Вы про похищение?

– Ну а про что же еще?! Мы оба помолчали.

– Городская телефоны обрывает, – пожаловался шеф. – Все про это похищение спрашивают. Я уж начальнику РУВД дал команду, если кто-то где-то – сразу мне доложить… Вы ничего не знаете?

– Владимир Иванович, – я оторвалась от косяка, – а что, в городской прокуратуре тоже ничего не знают?

– С утра звонить начали, не было ли заявления, – шеф вздохнул. – Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…

– Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?

– Сам голову ломаю. Либо видел кто…

– Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.

– А если от похитителей?

– А зачем? Им-то зачем?

– Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.

– А вот интересно, – задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, – если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.

– Поди сейчас найди, от кого информация пошла, – проворчал шеф.

– Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом. А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет – то это только свои журналюги…

– Угу, – кивнул шеф. – А дальше-то что? Что в городскую сообщать?

– А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…

– Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК? Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.

– Вы хотите провести проверку? – уставилась я на шефа.

– Ну а что еще делать, – вздохнул он, отводя глаза. – Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, – это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.

– Даже если он сам молчит?

– А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.

– Та-ак. – Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. – Мне что, приступать? – обреченно спросила я.

– Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.

– К концу дня?! – ужаснулась я. – Вы что, думаете, я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…

– Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна. – Шеф махнул на меня рукой. – Ваши связи в РУБОПе вам помогут.

– Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.

– Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, – отмахнулся шеф.

– Вы за кого меня принимаете? – возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.

– Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.

– А телевидение? – упиралась я.

– Что «телевидение»?

– Как мне с ними разговаривать?

– Послушайте, что вы как маленькая? – Шеф насупил брови. – Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. – Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.

– Но, Владимир Иванович…

– Все, все, я сказал.

Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.

– Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.

– Давай заявление, зарегистрирую. – Зоя протянула руку.

– Зарегистрируй как заметку в печати.

– Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, – заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. – Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?

– Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. – Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.

– Угу, – язвительно откликнулась Зоя, – а Горчаков?

– Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.

По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:

– Представляешь, поди туда – не знаю, куда, принеси то – не знаю, что.

– Я не понял, Швецова, – Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. – Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?

– В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.

– Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, – донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.

Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре – толстые кирпичные стены, и далее в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, – подумала я, – меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные углы рта, и главное – тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет? Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».

В РУВД меня уже встречали. Шеф (спасибо ему большое) позвонил начальнику управления, попросил помочь. Начальник с истинно руководящим радушием принял меня как человека, на которого он теперь может свалить собственные проблемы. Ему тоже пришлось несладко – главк замучил его требованиями разобраться с похищением. Мы с ним работали в одном районе сто пятьдесят лет, я его помню простым опером, а он меня – стажеркой. Потом он стал замом начальника отдела уголовного розыска, потом начальником, а там и до главы РУВД дослужился. Но те, кто работал операми, остаются операми до самой смерти, хоть они разначальники, хоть генералы или адмиралы.

Усадив меня в кресло в комнате отдыха, примыкающей к его кабинету, начальник РУВД достал из холодильника бутылку минералки.

– Может, коньячку? – с надеждой спросил он, но я отрицательно покачала головой.

– Я же крепкие напитки не пью.

– Жаль.

Когда-то мы с ним на происшествиях по ночам, чтобы согреться или расслабиться, пили из бумажных стаканчиков то спиртное, какое продавалось в ближайшем ночном ларьке.

Он убрал в бар бутылку армянского коньяку, которую достал было, ожидая, что я составлю ему компанию. Потом присел на широкую ручку кресла рядом со мной и отпил минералки прямо из горлышка.

– Что делать будешь? – поинтересовался он.

– Моя задача – выяснить, было ли похищение?

– Ну, если ничего не было, понятно. А если ее все-таки похитили?

– А если установлю, что похитили, возбуждаю дело и – в городскую. Это не мой уровень.

Начальник РУВД не выдержал, достал-таки бутылку коньяку и отпил теперь оттуда.

– Ну и слава Богу. Значит, ОПД[1]1
  Оперативно-поисковое дело.


[Закрыть] главк заведет.

– Не факт. Могут и вас заставить.

– Да ну тебя. – Он еще раз глотнул коньяку. – С чего начнешь?

– С осмотра места происшествия. Это единственное следственное действие, которое можно проводить до возбуждения уголовного дела.

– Какого еще места происшествия? – уставился на меня начальник РУВД.

– Набережной, где, по сообщениям прессы, была брошена «ауди» жены Масловского. Кстати, она там стоит?

Начальник РУВД пожал плечами.

– Понятно. Дай мне машину туда съездить и вытащи мне вчерашнюю дежурную смену. Свяжись с начальником ГИБДД, пусть мне пришлет инспектора ДПС, который на набережной работал, ладно?..

Я поднялась и нехотя пошла к выходу. На пороге обернулась и высказала дополнительную просьбу:

– Да, и вообще прокинь всю эту семейку по административной практике. Какие там за ними машины числятся. Хорошо?

Начальник РУВД вздохнул и снова полез за коньяком.

– А ты мне дашь данные семейки? – крикнул он мне вслед.

… Всего за два часа я установила, что накануне, около семи вечера, на набережную выехала серебристая «ауди». Ее подрезала белая «шестерка», довольно ободранная; «ауди» ткнулась носом в поребрик, из «шестерки» вышли двое, один открыл водительскую дверцу «ауди», другой взял за руку сидевшую за рулем женщину и помог ей выйти из машины. Ее посадили в разбитую «шестерку» на заднее сиденье, и машина уехала. Никакого насилия.

Это мне рассказал вытащенный с «отсыпного» дня инспектор ГИБДД, который все время протирал глаза и зевал, и, как выяснилось, с субботнего утра не смотрел телевизор.

– Дак я и не подумал, что что-то стряслось. Он ей еще руку подал, она вышла спокойно, не орала, не отбивалась. Я, грешным делом, решил, что это ее знакомые остановили, чтобы не сигналить. Она же сама с ними пошла!

– А она машину закрыла?

– А? – Он задумался. – Вроде нет… Не помню. А что, тачку угнали?

– Вам виднее, куда она делась.

– Ну ладно, ладно, – гаишник испугался. – В конце концов, меня никто не просил за ней присматривать.

– Так куда она делась?

– А хрен ее знает. Отвернулся, а ее уже нет.

– А почему отвернулись? На что отвлеклись? – приставала я, ненавидя себя за служебное рвение.

Ну какая мне разница, на что отвлекся гаишник? Главное-то он сказал – никакого насилия, она сама вышла из своей машины и села в «шестерку». Этого достаточно, чтобы вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием события преступления, особенно учитывая отсутствие заявления от заинтересованных лиц.

– На что отвлекся? – парень стал добросовестно припоминать. – Дэтэпэшек в мою смену не было. Злостных нарушителей – практически тоже. Нет, был один урод, он прямо под запрещающий знак повернул, я его притормозил. Пока с ним разбирался, как раз машина и уехала. Я еще подумал – слава Богу, зачем она мне тут…

– Слушай, а этот урод тебя видел, когда выезжал на набережную? – Я перешла на «ты», поскольку парнишка был совсем молоденький.

– Вот это-то меня и возмутило. Пер, как бык на красное. Я еще подумал – сейчас «коркой» махать начнет, раз так борзо вырулил.

– Ну-ну, – поторопила я его. – Махал «коркой»?

– Да нет. Я тогда подумал – значит, пьяный.

– И что, правда, пьяный?

– Да нет. Извинялся, вежливо себя вел. Я не стал в позу вставать, извинился он – и ладно.

– А номер его записал?

– Да нет, – он пожал плечами.

– А что за машина?

– Машина? – инспектор напрягся. – «Девятка» вроде. Серая… Ну, жемчужная. Нет, синяя. Не помню. А это важно?

– Не знаю. А самого водителя узнаешь?

– Может, и узнаю, – нерешительно ответил инспектор. – Если мне его предъявят не в числе ста человек, и если остальные не будут на него похожи как братья-близнецы. Нет, знаете, если мне его покажут одного и спросят, он это или не он, я, может, и узнаю.

– Я понимаю, что про его рост ты мне ничего не скажешь, он ведь из машины не выходил. Ну, хоть лет ему сколько?

– Ну-у… – протянул парень, – ну, тридцать пять – сорок… Может быть… Да, он был в темных очках. И волосы такие…

– Какие?

– Ну, никакие. В глаза не бросились.

– А как «ауди» уезжала, ты видел?

– Вот с этим мужиком разобрался, повернулся, а «ауди» уже не было.

– Понятно. Распишись. – Я подвинула к нему объяснение, записанное мной, пока он говорил. Мы сидели в рувэдэшной машине, любезно выделенной мне главой районного управления, объяснение я писала на дежурной папке.

– А зачем это надо? – спросил инспектор, послушно расписавшись, где велено. – Что случилось-то?

– Подозревают, что эту даму из «ауди» похитили, – разъяснила ему я.

– Не, – он решительно покрутил головой. – Никто ее не похищал. Фигня. Я могу идти?

Я милостиво отпустила сотрудника ГИБДД досматривать сладкие сны. Теперь мне предстояла задача посложнее – получить объяснения от Масловского, а в идеале – от его супруги. Надо только решить, что сначала: добираться до Масловского или выяснять на телевидении, откуда им стало известно о похищении? И то, и другое – не для средних умов. Все равно так или иначе придется двигать в РУБОП.

– Поехали, – сказала я водителю и, когда машина тронулась, закрыла глаза.