Текст книги "Мания расследования"

Глава 2

В понедельник утром, когда я пришла на работу после дня рождения, слегка припозднившись, около дверей кабинета меня поджидала целая депутация: Зоя представляла секретариат, две молоденькие помощницы по милицейскому надзору – номенклатурный состав нашего учреждения, начальник криминалистического отдела и оперативник из ОРО[1]1
  Отдел по розыску пропавших лиц и скрывшихся преступников.


[Закрыть] – районное управление внутренних дел.

– Машка, ты рехнулась?! – закричала Зоя, как только я показалась в коридоре. Из-за ее спины выступили две моих молодых коллеги и робко заговорили практически в унисон, интересуясь, правда ли, что я попросила прокурора города передать мне в производство дело по факту исчезновения Нагорного.

Даже не выслушав моего ответа, девушки перевели дух и продолжили так же тихо, но с известным воодушевлением, в том духе, что кроме меня, с этим делом никто в городе не справится. Выговорившись, они замолкли. Я не произносила ни слова, поглядывая на опера с криминалистом; интересно, что они мне сообщат?

Они сообщили следующее: все знают, что я – с тараканами, но никто не предполагал, что с такими. Однако со своей собственной судьбой я вольна делать все, что мне заблагорассудится, а вот распоряжаться судьбой своих товарищей мне никто права не давал. Если же дело Нагорного передадут в район, о спокойной жизни можно забыть. Проверки будут чередоваться с заслушиваниями, взыскания с наказаниями, от нас потребуют ежедневных отчетов, по другим делам работать будет некогда… Пока они перечисляли все негативные последствия моего необдуманного шага, я утомилась и решила их прервать.

– Все сказали? – я обвела недовольным взглядом всю эту разношерстную компанию.

Они что-то забурчали, но я отодвинула их, достала из сумки ключ, открыла кабинет и уже с порога довела до их сведения, что никакого Нагорного я в свое производство не просила и уж тем более не получала, и лучше бы им не собирать всякие сплетни, а заниматься своими делами.

– Ты что, Маша? – закричала Зоя мне в спину. – Ты что, не знаешь? Тебе из городской прислали дело Нагорного, по спецпоручению. Шеф сказал, что наверняка ты сама напросилась.

Вот тут у меня заныло под ложечкой. Исчезновение молодого депутата областного Законодательного собрания, а по совместительству – видного мафиозо Нагорного уже полгода было притчей во языцех и активно муссировалось во всех средствах массовой информации, причем только профнепригодный журналист не пнул прокуратуру и милицию за возмутительное бездействие, из-за которого в центре города среди бела дня пропадают люди.

– Я ничего не просила, – в моем голосе зазвучали заискивающие нотки; по лицам товарищей я поняла, что мне все равно никто не поверит, даже если прокурор города даст мне об этом справку с подписью и печатью. – Я правда ничего не просила!..

– Вот только не надо! – жестко обрезала меня Зоя. – Горчаков нам уже сказал, что ты вчера с ним поспорила, что раскроешь самого крутого потеряшку. А круче Нагорного пока в Питере нету.

– На что хоть спорили? – мрачно поинтересовался опер из ОРО, всем своим видом показывая, что отныне собирается поддерживать со мной дипломатические отношения только из вежливости.

Я прижала руки к груди:

– Ребята, правда, я никакого Нагорного в свое производство не просила! Мы с Лешкой просто разговаривали…

Зоя театрально стукнула кулаком в дверь кабинета Горчакова, и мой вероломный друг и коллега тут же нарисовался в проеме.

– Леша, что ты народ дезинформируешь? – набросилась я на него, но он решительно пресек мои поползновения.

– А что, скажешь, мы с тобой не спорили?

– Но это же так, шутка была, – пролепетала я.

– Хорошенькая шутка, – возразил Горчаков и отвернулся от меня. – Я-то думал, граждане, что она просто болтает, а она, оказывается, просто почву готовила. Сопроводиловка-то из городской еще в пятницу подписана, то-то она в воскресенье уже намекала, что ей любого потеряшку раскрыть – раз плюнуть, – доверительно сообщил он собравшимся.

Я махнула рукой и скрылась у себя в кабинете. Ну ладно же, Лешенька! Попросишь ты у меня хлебушка в голодный год!

Буквально через три минуты Зоя с торжествующе-скорбным видом принесла мне увесистый том, аккуратно подшитый следователем отдела по расследованию умышленных убийств и бандитизма Управления по расследованию особо важных дел прокуратуры города. К делу был приложен толстый пакет, тщательно заклеенный и опечатанный с обеих сторон. Наша секретарша шваркнула дело с пакетом мне на стол, с треском раскрыла разносную книгу и ткнула пальцем в строчку, где мне надлежало расписаться, после чего гордо удалилась. Без слов было понятно, что мои вечные поиски приключений достали даже ее, поскольку возросшая нагрузка на район косвенно заденет и ее обожаемого Горчакова, не говоря уже о том, что я постоянно вовлекаю Лешеньку во всякие рискованные мероприятия, подвергая опасности его драгоценную жизнь и здоровье. (Мои жизнь и здоровье, естественно, такой ценности не имеют).

Уже от дверей Зоя сухо бросила:

– И к шефу зайди, он просил.

Поскольку желание начальства видеть меня было стопроцентно связано с новым делом, я сунула том вместе с пакетом под мышку и поплелась к шефу.

Удивительно, но наш прокурор был благодушен и приветлив. Я-то ожидала бури несправедливых обвинений, а он улыбнулся мне и пригласил сесть, сказав неожиданную фразу:

– Да положите вы дело на стол! Что вы в него вцепились, как в любимое дитя?

Я послушно сбросила на стол тяжелый том и присела напротив шефа.

– Владимир Иваныч, – начала я смиренно, надеясь убедить его, что к передаче дела в район я не имею ни малейшего отношения, но он только отмахнулся.

– Не повезло нам, спихнули эту бодягу оттуда, – он ткнул пальцем в потолок, имея в виду вышестоящую, городскую прокуратуру.

– А почему? – робко поинтересовалась я.

– Почему? Почему, почему… – шеф махнул рукой. – Интерес потеряли. Приостановили и в район, теперь мы будем отбиваться.

В принципе, другого ответа я и не ждала.

Как только следственную часть прокуратуры города переименовали в Управление по расследованию особо важных дел, сразу начались дискуссии о том, какие дела считать особо важными.

Естественно, мнение районных прокуроров и следователей, желавших сбагрить неподъемные преступления из своего производства в чужое, и мнение руководства прокуратуры города, которому за отсутствие результатов расследования приятнее и логичнее было показательно пороть районных следователей, нежели своих непосредственных подчиненных, резко разошлись.

Районные прокуроры настаивали на том, чтобы считать особо важными те дела, которые представляют сложность в расследовании: многоэпизодные, с большим количеством обвиняемых, связанные с давлением на следствие, – уж коль скоро декларировалось, что в горпрокуратуру отбирают следовательскую элиту, лучших специалистов. Управление по расследованию особо важных дел утверждало, что особо сложные – суть общественно значимые дела. Нетрудно догадаться, чья точка зрения победила. Поэтому с мафией и бандитизмом в одиночку боролись районные следопыты, а следовательская элита, сконцентрировавшаяся в горпрокуратуре, бесстрашно расследовала дела о преступлениях века: о хулиганском нанесении побоев личному шоферу прокурора города или о клеветнической заметке в адрес губернатора, опубликованной в подпольной газетенке тиражом в двести экземпляров.

По первости, как только следственная часть стала гордо носить имя Управления, я пыталась уговорить одного из знакомых важняков порасследовать дело об организованном преступном сообществе, занимавшемся похищением людей и выполнением заказов на убийства. (Прежде чем приступить к делу, я вежливо поинтересовалась, как его жизнь, и чем он в данный момент занимается. Мой знакомый с гордостью поведал, что в данный момент он ремонтирует свою квартиру, поскольку дел в производстве все равно нет, не накопили еще социально значимых). Выслушав мою информацию, он солидно помолчал, потом сказал, что посоветуется с руководством.

Посоветовавшись, он перезвонил мне и сообщил, что руководство отказало в просьбе о передаче дела в горпрокурзтуру.

– Нет, это не наш уровень, бандиты какие-то.

– Послушай, банда-то серьезная. Что ж, тогда ваш уровень, если не это?

– Наш уровень? Наш уровень – это губернатор, упаси Господи, или председатель Законодательного собрания.

– Ну, а пока губернатор и председатель ЗАКСа еще не сидят, может, все-таки с мафией поборетесь? – безнадежно спросила я, просто для проформы.

– Кто там, говоришь, привлечен? «Мурманские»? «Казанских» валили? – важняк опять солидно помолчал, давая понять несерьезность моих притязаний. – Я начальству доложил, а мне знаешь, что сказали?

– Что?

– Сказали… Ты за интонацией следи: сказали – эти разборки нас не интересуют, – он выделил голосом слово «эти». – Поняла?

– Поняла, – ответила я, пожелала ему всяческих успехов в ремонте квартиры и более с подобными глупостями к сотрудникам Управления не приставала.

Так что если утрата актуальности дела об исчезновении Нагорного означала, что «эти» разборки перестали интересовать городскую прокуратуру, то все было не так страшно. В этом случае иметь нас будут только для приличия, а это, поверьте, совсем не то, что иметь от души, когда кто-то кровно заинтересован в деле.

Вообще чудные Дела творились порой в следственных кулуарах… Вот, например, несколько лет назад ко мне пришли оперативники из тогдашней структуры по борьбе с организованной преступностью (уж и не упомню, как она, многострадальная, тогда называлась), показали сводки прослушивания телефонных переговоров, в которых регулярно повторялся один и тот же номер телефона, и спросили, не знаю ли я, что это за номер. Некие люди звонили туда и спрашивали, как отмазаться от убийства, а владелец телефона давал им подробнейшие консультации. «Понимаешь, – сказали опера, – мы знаем, что этот номер – в городской прокуратуре, а чей, нам никак не выяснить. Наверное, это бухгалтерия или отдел кадров. Не поможешь?»

Отчего же не помочь, сказала я и достала телефонный справочник; открыв его, я показала борцам с организованной преступностью, что искомый номер установлен не где-нибудь, а в кабинете заместителя прокурора города.

Опера побледнели, потом покраснели, потом заорали, что надо бежать разоблачать. Я только усмехалась; но на очередном заслушивании, при том самом заместителе прокурора города, один из них ляпнул, что разыскиваемые убийцы ведут активные телефонные переговоры с пособником. Зональный прокурор удивился, а почему пособник еще не в тюрьме, и потребовал объяснений, что сделано для его поимки, но зампрокурора города как-то быстро свернул совещание, сказав, что сводки ПТП[2]2
  Прослушивание телефонных переговоров.


[Закрыть] – дело секретное, нечего их тут разглашать направо и налево, неизвестно, кому тут нужно их знать, может, в наши ряды затесался соучастник бандитов… И больше заслушиваний по этому делу не назначал, а вскоре оно само собой заглохло, поскольку на раскрытии убийства никто не настаивал.

Но я отвлеклась, погрузившись в воспоминания; глуховатый голос шефа вернул меня к действительности, то есть к делу Нагорного:

– Так что вы дело полистайте, составьте план расследования, мне его на утверждение, там подчистите, если что-то не доделано, и – до следующего отчета.

Я опешила. Фактически прокурор района давал мне индульгенцию на приостановление дела. А приостановленные дела – это всегда головная боль для прокуроров. Любой зональный при желании придумает, какие указания дать, и возобновит производство по делу для выполнения этих указаний, ибо зональные – тоже люди, и у них тоже существует проблема показателей (отменил постановление по делу – себе в отчет галочку поставил). А раз что-то еще надо делать, значит, дело приостановлено преждевременно, стало быть, незаконно…

– В общем, не закапывайтесь. Своих-то дел сколько?

– Ой!… – я задумалась. А придя к себе, открыла сейф и посчитала.

Своих дел и вправду было прилично. Как всегда. Причем, в полном соответствии с законами Мерфи, каждое дело требовало вдвое больше времени, чем казалось поначалу. Свидетели не являлись, чихать они хотели на вызовы в прокуратуру, эксперты были завалены заданиями, поэтому сроки экспертиз выросли в несколько раз. Бюро пропусков следственного изолятора теперь закрывало свои двери ровно в шестнадцать часов, поэтому нечего было и планировать в один и тот же день на общественном транспорте добраться сначала до морга, а потом до тюрьмы, и до окончания рабочего дня вернуться в прокуратуру. Лешка Горчаков, устав месить на улицах грязь, мерзнуть на остановках и давиться в общественном транспорте, напрягся и купил старенькую машину. При этом ездить он стал без водительского удостоверения, и хотя с прокурорской корочкой» имел шансы отмазаться от гаишников, предъявлять ее на местах случайных ДТП не осмеливался. Поэтому все нажитое непосильным трудом уходило на возмещение ущерба пострадавшим автовладельцам. А страдали они с удивительной периодичностью.

– Представляешь, опять мужику бампер снес, – жаловался Лешка, стреляя у меня мелочь до зарплаты.

– Леша! Как тебе это удалось? У тебя ведь от дома до работы одни пробки! – удивлялась я. И Лешка объяснял:

– Ну так я ему в пробке бампер снес. Задумался, нажал на газ, и р-раз!

– О чем хоть задумался?

– Да так..,. Но мужик, конечно, обалдел… – мечтательно признавался Лешка.

– И сколько ты ему заплатил?

– Он сказал, сотню баксов…

– За бампер?! Он что, на «Мерседесе» ехал?

– На «восьмерке». А сколько надо?

– Да у него новый бампер стоит восемьсот рублей!

– Да-а?! – поражался этот простофиля. – А я еще поторговался. Говорю, сотни многовато, две тыщи рублей ему предложил. Он поломался и согласился на две с полтиной.

– И ты отдал?

– Отдал. После чего мужик резко подобрел, – с удовольствием вспоминал Горчаков, – заулыбался и даже участливо спросил, не соскользнула ли у меня нога.

– Еще бы ему не подобреть, – учила я уму-разуму недотепистого друга. – Он на тебе так наварился.

– Ну и ладно, – махал рукой Лешка. – Все равно я ему за моральный ущерб должен. Представляешь, стоишь ты в пробке, ничто не предвещает, и вдруг тебе кто-то со всего размаху в зад…

В общем, все, кто был посвящен в его автомобильные проблемы, в один голос утверждали, что на деньги, уплаченные пострадавшим, он бы вполне уже мог купить себе водительские права с доставкой на дом.

И после этого Горчаков регулярно принимается убеждать меня в том, что машина сильно облегчает ему жизнь. Смехотура! Пока он дохнет в своей колымаге, затертый между трамваем и припаркованным у тротуара транспортом, я успеваю на метро доехать до Финляндского вокзала, добежать до «Крестов», решить там свои следственные задачи (благо, «девочки», которые сидят на оформлении пропусков и выводе заключенных ровно столько же, сколько я хожу в изолятор, давно уже считают меня своей и без очереди оформляют мне талоны вызова) и помахать Лешке ручкой на обратном пути в метро.

Нет уж, в нашем городе надежнее рассчитывать не на тормозной коммунальный транспорт и даже не на частные автомобили, а на собственные ноги. Выглянув в окно, я полюбовалась жидкой зимней грязью, по колено в которой брели жители города, и порадовалась, что сегодня мне не надо никуда тащиться, а можно спокойно посидеть в кабинете, разобрать завалы на столе и произвести ревизию в сейфе. Год назад мы с Горчаковым поменялись столами. Он выклянчил в городской компьютер и работал теперь в основном за компьютерным столом, а я давно уже завистливо посматривала на его мебель – основательное сооружение Явлинской эпохи, покрытое зеленым сукном, я ныла, что с моего стола бумаги сваливаются.

Перетаскивая свое сокровище в мой кабинет, Лешка причитал, что этот двухтумбовый красавец на двадцать пять сантиметров длиннее моего, а поэтому я должна до самой своей смерти его (владельца стола) кормить, поить, писать за него представления и вытирать пыль в его кабинете.

Первое время после обмена Горчаков заходил в мой кабинет проведать стол, тер пальцем сукно, определяя степень причиненного мной износа, выискивал на тумбах свежие царапины, но уже через пару недель безуспешно пытаясь докопаться до сукна, проворчал, что если бы у меня был стол размером с Дворцовую площадь, я бы и его умудрилась в шесть секунд завалить макулатурой.

И это была чистая правда. Почему-то мне удобнее было работать среди кучи бумажек, сориентироваться в которых могла только я. Это Лешка, получив из нежных рук Зои почту, сразу сортировал ее и аккуратно раскладывал по «корочкам» с уголовными делами, да и те были сгруппированы у него в сейфе в порядке возрастания номеров. Я на такие подвиги была не способна. Максимум, на что я решалась, – это раздвинуть бумажные кучи в разные стороны, освобождая место для свежей почты, и придать им симметрию. К счастью, я все-таки сдавала в суд уголовные дела (конечно, реже, чем хотелось бы шефу, но все-таки…), поэтому часть бумажной массы время от времени извлекалась из кучек и подшивалась в «корочки», только благодаря этому я еще не заросла бумагами по уши.

Вернувшись к себе от прокурора, я пристроила на углу стола новое дело про Нагорного и добавила к общему развалу все папки, имевшиеся в сейфе. В итоге, когда раскаявшийся Горчаков заглянул ко мне в кабинет, желая принести извинения, он меня просто не увидел.

– Ну и чего? – сказал он в пространство, в надежде, что если я тут, я отвечу.

Я обиженно молчала.

– Маш, я хотел спросить… Может, тебе помочь?

– У-у, как совесть-то заговорила! – я высунулась из-за груды дел. – Еще что скажешь?

– Пойдем перекусим?

– Так. А еще что?

– У тебя деньги есть? В долг, до зарплаты?

– С этого бы и начинал.

– Неудобно, – потупился Горчаков. – А ты дело-то получила?

– Получила.

Мы помолчали. Горчаков явно чувствовал себя неловко, а как сгладить ситуацию, не знал. Зазвонил телефон, я сняла трубку и услышала голос нашего зонального прокурора, который повторил вопрос Горчакова.

– Получила, – ответила я и зональному прокурору.

– Там через две недели истекает шестимесячный срок следствия, – как-то уж слишком безразлично проговорил зональный, – вы план составьте и копию мне, вместе с постановлением о приостановлении уголовного дела.

– А… – вякнула я, но зональный уже разъединился.

– Фантастика, – сказала я Лешке, отнимая от уха теплую трубку. – Прислали нам самое громкое дело года и намекают, чтобы я в нем не копалась, а тихо отдала в архив.

– Кто намекает? – уточнил Горчаков.

– Сначала шеф, потом городская.

– Машка, не поддавайся на провокацию, – горячо заговорил друг и коллега, – ты его приостановишь, а потом кто-нибудь спохватится…

– Кто?

– Газетенка какая-нибудь разродится юбилейной статейкой, мол, год прошел, а Нагорного никто не ищет; или депутаты ЗАКСа запрос пришлют. Тут сразу станут выбирать виноватых, а кто виноват? Тот, кто последний дело приостановил и Нагорного не ищет. То есть ты.

Резон в его словах был. Но вряд ли все начальство дружно кинулось убеждать меня приостановить дело только в свете грядущих поисков виноватого. Да и потом, зачем тогда присылать дело именно мне? На свете полно следователей, которые с полувзгляда хватают начальственную мысль, не надо даже трудиться вслух произносить свои пожелания. Кому угодно дай это дело, и все будет так, как хотят сильные мира сего. Кроме того, есть еще вариант: если уж потом понадобится найти виноватого, поручите расследование нерадивому следопыту, он дело задвинет в пыльный угол без всяких указаний… Хотя нет, нерадивому такое дело не поручат. Если боссам придется отчитываться, они будут ссылаться на то, что дело поручено опытнейшему специалисту, работнику с большим стажем, но и тот ничего поделать не смог. Но чтобы составить план расследования, надо было хотя бы прочитать дело. Навалять этот документ просто из головы совесть не дозволяла, несмотря на то, что Горчаков настойчиво советовал поступить именно так.

– Ты ведь, Машка, больная, – по-отечески учил он меня жизни в кафе, куда мы все-таки спустились перекусить, – начнешь дело читать, наковыряешь блох всяких, то не так, это не этак, не дай Бог, переделывать станешь, увлечешься; потом тебя за уши от этого дерьма не оттащишь. Удумаешь депутатов каких-нибудь допрашивать с пристрастием, в бизнесе этого Нагорного копаться, так тебе не только выговор влепят за излишнее усердие, но еще и грохнут, тьфу-тьфу!

– Да ладно, – вяло возражала я. – Сто лет еще этот Нагорный не нужен. Я такое про него слышала, что если его закопали в болотах Ленобласти, воздух только чище стал. Просто вдруг я напишу в плане, что надо сделать то, что на самом деле уже сделано…

– Уморила, – закатился от смеха Горчаков, – можно подумать, что зональный дело читал! Главное – план красиво напечатать, цветными маркерами разукрасить, к постановлению приколоть, и вперед. А записать туда можешь все следственные действия подряд, прямо из УПК[3]3
  Уголовно-процессуальный кодекс.


[Закрыть]. А впрочем, что я тут перед тобой бисер мечу. Ты ведь маньячка, просто так дело в архив не спишешь…

– Ты не прав, – по-прежнему вяло ответила я, допивая сок. Все-таки в нашем кафе отвратительно кормили. А может, мне так показалось из-за испорченного настроения. – Нет у меня никакой мании, я обычная разгильдяйка, такая же, как вы все. Дело читать отказываюсь, и не просите. Даже за премию.

Естественно, вернувшись после перекуса в кабинет, я сдвинула в сторону бумаги, которые благочестиво собиралась разобрать, открыла дело и зачиталась, попутно вспоминая то, что слышала о главном герое.

Нагорный Валерий Витальевич, двадцати семи лет от роду, свою политическую карьеру начал в организованном преступном сообществе под руководством известного душегуба Карасева; в юные годы «бомбил» ларьки, и ветераны борьбы с организованной преступностью помнят его еще в спортивных штанах и кожаной куртке. Потом, видимо, на сходняке решили, что молодым везде у нас дорога, и неплохо бы Валерику куда-нибудь избраться. И он избрался сначала в муниципальный совет, и год исправно раздавал местным бабушкам продуктовые наборы к праздникам. Народ его полюбил, чего нельзя сказать об областном разбойном отделе: прошла информация, что квартирный разбой, в котором пострадала вдова академика, совершен был не без участия молодого государственного мужа, а точнее – по его заказу.

Тоже была смешная история, я ее помню. На территории данного муниципального образования проживала вдова известного ученого, мафусаильского возраста дама; ела на золоте, жемчуг меряла горстями, на стенах обоев видно не было из-под картин великих живописцев (коллекция завещана Эрмитажу). Именно к ней в канун Нового года позвонили в дверь двое – девушка и юноша. Хозяйка доковыляла до дверей и спросила, кто там. Девица из-за двери ей ответила, что они принесли гуманитарную помощь из жилконторы. И подозрительная мадам, которая в туалет не заходила, не сдав квартиру на сигнализацию, купилась на халявный пакет с гречкой и распахнула двери. Итог понятен: мадам связали, квартиру обнесли, Эрмитаж лишился наследства. По странному совпадению, похищены были не все ценности, а только картины, и тоже не подряд, а выборочно, явно под заказ, – и сплошь фламандская живопись, которую именно тогда начал коллекционировать господин Нагорный, как истинный аристократ в первом поколении. Но для обыска у него данных было маловато, одни слухи.

Поэтому ничто не препятствовало Валерию Витальевичу продолжить карьеру в областном Законодательном собрании, и весьма успешно: не прошло и полугода, как Нагорный стал реальным кандидатом на освободившееся место вице-спикера. По иронии судьбы, этот политический успех совпал с моментом возбуждения уголовного дела в отношении будущего вице-спикера по факту грандиозной спекуляции лесом. Прокуратура области готовилась предъявить Нагорному обвинение, но по новому закону сделать это можно было с согласия областного суда, и за день до назначенного рассмотрения представления прокуратуры Валерий Витальевич пропал. При очень странных обстоятельствах.