Текст книги "Мания расследования"

Глава 3

Протоколы допросов были отпечатаны на компьютере и аккуратно подшиты в дело. Прочитав третий, я поняла, что остальные двадцать восемь можно не читать, на всех страницах дела зафиксировано одно и то же – буковки, не содержащие ни грамма полезной информации. Все допрошенные одними и теми же словами уверяли, что Валерий Витальевич Нагорный был честным, добропорядочным человеком, не имевшим врагов, соблюдавшим правила дорожного движения и общественный порядок в целом. В день исчезновения он вышел из дома, как обычно, в десять, до обеда сделал четырнадцать деловых звонков и два личных – жене (распечатка телефонных звонков с пояснительной запиской тоже были аккуратно подшиты в дело). Предложил ей встретиться в ресторане «Смарагд» и пообедать. Вместе с охранником подъехал к ресторану в четырнадцать часов, отпустил охранника; жена уже ждала там, посетителей в ресторане, кроме них, не было. В пятнадцать часов охранник вернулся к ресторану и стал ждать. Но никто не выходил. В шестнадцать забеспокоившийся охранник осмелился заглянуть в ресторан. Там по-прежнему не было посетителей, и шефа с женой не было также. Персонал ресторана объяснил охраннику и впоследствии подтвердил это в прокуратуре, что дама с господином заказали обед, но когда официант принес закуски, за столом уже никого не было.

Охранник построил персонал вдоль стены и обыскал все закоулки ресторана. Шеф и супруга как сквозь землю провалились. Отсутствовала возле ресторана и машина жены Нагорного, светло-зеленая «ауди» с тонированными стеклами, то есть достаточно приметный агрегат.

Сохранить факт исчезновения в тайне не удалось, поскольку Нагорного начали активно разыскивать «соратники по бизнесу» у которых сорвались важные деловые встречи. Потом ста ли искать соратники по политической борьбе; не осталось в стороне и организованное преступное сообщество, куда Нагорный, надо полагать, продолжал платить членские взносы. Никаких следов.

К исходу второй недели злопыхатели начали уже шептаться про хорошо организованный побег из-под носа прокуратуры, поскольку поползли слухи, что Собрание намерено было удовлетворить ходатайство следственных органов и дать согласие на привлечение Нагорного к уголовной ответственности. Легкое шевеление на эту тему произошло и в областной прокуратуре, руководство следственной части уже готово было сделать заявление для прессы о злостном уклонении Нагорного от явки по вызову… Как вдруг в заброшенном бетонном колодце в районе Большеохтинского кладбища нашли труп жены Нагорного. С огнестрельным ранением головы. Двухнедельной давности. И вот тут уже ни у кого не осталось сомнений в том, что Нагорный тоже убит.

Дочитав до этого места, я заложила дело закладочкой и пошла к Горчакову.

– Лешка, – сказала я, – какой же это потеряшка! Это же типичный двойник!

Горчаков отбросил бумажку, которую держал в руках, и шлепнул ладонью по столу.

– Так я и знал! Швецова, ничему тебя жизнь не учит! Тебе уже открытым текстом говорят, со всех уровней: не вникай в дело, приостанови – и в архив. Нет, она полезла анализировать!

– А чего там анализировать? Надо искать, кому надо было срочно убрать Нагорного.

– Ну ты маньячка! Ищи давай! – и Лешка демонстративно уткнулся в отброшенную было бумажку.

– Ну Леша! Ты согласен? Надо искать тех, кому надо было убрать Нагорного!

Горчаков снова отбросил бумажку.

– Ох, Маша, Маша! Ты бы сначала выяснила, почему кому-то надо было убирать Нагорного, а потом уже решала, влезать в это дерьмо или нет.

– Друг, ты прав, как всегда. Позволь воспользоваться твоим телефоном.

– Десять долларов в кассу.

– Доллар падает, балбес, бери в евро.

– Нехай будет в евро. Кораблеву звонишь?

– Вестимо, – отозвалась я, слушая длинные гудки. Пока я ждала ответа, Горчаков подергал меня за рукав и прошептал:

– Знаешь, за что я люблю свою работу?

Держа трубку возле уха, я вопросительно посмотрела на него.

– За то, что с нашей зарплатой мне абсолютно по фигу как падение доллара, так и рост евро.

Наконец на том конце сняли трубку, и прежде чем ответить, долго кашляли. Я терпеливо ждала. Ленькин кашель невозможно было спутать ни с чьим другим, – после контузии у него стала слегка дергаться голова, он этого стеснялся и начал покашливать, скрывая тик, а потом привык и стал кашлять даже без надобности.

– Ну? – прокашлявшись, спросил Ленькин голос.

– Баранки гну, – оригинально ответила я.

– Ой, прокуратурка! – обрадовался Кораблев. – Чего, по УБОПчику соскучились, Мария Сергеевна? И двадцати четырех часов не прошло, как мы расстались, а вы уже в тоске.

– Как мило, Леня, что ты часы считаешь в разлуке со мной…

– А коньячок вчера был так себе. У меня сегодня голова болит.

– Да? Поскольку больше никто не жаловался, может, дело не в коньяке? А в голове?

– Ну ладно, давайте по существу, – тут же сменил тему Ленька, который не переносил даже намеков такого рода. – Чего надо от структуры?

– Леня, ты же знаешь, в УБОПчике меня интересует один-единственный человек.. Кораблев Леонид Николаевич. А структуру в целом, сборище оборотней в погонах, в гробу я видала.

– И правильно, структура давно уже в гробу лежит. А вы знаете, что в карасевском преступном сообществе выявили оборотня? В свободное от бандитизма время он переодевался в милицейскую форму, брал в руки жезл и вставал на дороге регулировать уличное движение.

Ленька засмеялся своей шутке и снова закашлялся.

– Я как раз по поводу карасевского преступного сообщества, – сказала я, и кашель в трубке резко смолк.

– Тю! – присвистнул Кораблев. – Только не говорите мне, что вы приняли к производству дело Нагорного.

– Тогда я вынуждена промолчать.

– Тогда я вынужден назначить вам свидание, – прокашлял Кораблев.

– Где, Ленечка? И когда?

– Где, догадайтесь сами. В четырнадцать часов.

Ленька напоследок кашлянул в трубку и разъединился. Когда я положила трубку, Горчаков повертел пальцем у виска, но на меня при этом не смотрел.

– Дел-то у тебя сколько? – с деланным безразличием спросил он, когда я шла к дверям.

– А тебе-то что?

– Да ничего. Прикидываю, насколько возрастет моя нагрузка, когда тебя уволят или грохнут.

– Сам дурак, – сказала я уже из коридора.

На часах было полвторого, и мне следовало поторопиться. Ресторан «Смарагд», хоть и слыл очень дорогим и навороченным местом, располагался в тишайшем закоулке, на набережной канала, которая сто лет уже ремонтировалась, поэтому сквозной проезд вдоль ресторана был закрыт, на машине можно было доехать только до дверей «Смарагда», развернуться и снова выехать на улицу. Но я-то была без машины; на маршрутки надежды было мало, а от ближайшего метро топать не меньше пятнадцати минут. Молодец Ленька; мне и самой интересно, как можно выйти из дорогого ресторана так, чтобы никто, в том числе швейцар и охрана, не заметили выходящего. А если это в принципе невозможно, значит, кто-то из персонала врет.

Конечно, можно было сходить туда с Горчаковым, и я, в принципе, намечала это сделать (в плане расследования этот пункт будет называться «повторный осмотр места происшествия»), к тому же Лешка на своей колымаге подвез бы меня прямо к ресторану, но его гундеж отравил бы мне весь повторный осмотр.

Стоило свернуть с оживленной улицы на набережную, как тут же терялось ощущение реальности. Подходя к «Смарагду», я начала понимать, за что богатые люди так любят этот ресторан. На этом отрезке набережной было удивительно тихо, даром что самый центр города и в трех шагах несутся машины, клубятся пешеходы, кипит жизнь. Но в окрестностях ресторана – никого, натуральная пустыня, запросто можно выносить расчлененные трупы и выбрасывать в канал, свидетелей не будет. Кстати, надо уточнить, искали ли труп Нагорского в канале.

Когда я открыла дверь в ресторан, мелодично прозвенел колокольчик. Холл перед гардеробом (кажется, теперь это называется «чилл-аут») тонул в полумраке, и никаких швейцаров я гардеробщиков не читалось. Я кашлянула, но ко мне никто не бросился, как к дорогому гостю. А следовало бы, учитывая, что клиенты в ресторан не ломились. Интересно, окупится ли содержание ресторана, если за день в нем пообедают от силы три человека, даже если они все будут жрать черную икру поварешками?

В полутемном гардеробе послышался какой-то шорох. Подойдя поближе и расстегивая на ходу пальто, я обнаружила затаившуюся за деревянной ставней гардероба пожилую женщину, она сидела на стульчике, склонившись над книгой. Заметив меня, гардеробщица закрыла книгу и сунула ее куда-то вниз. С приветливой улыбкой она поднялась мне навстречу и приняла мое пальто, услужливо подставив под него пластмассовые «плечики».

– Добрый день, – сказала она. – Молодой человек вас уже ждет.

Я кивнула, даже не удивившись ее замечанию: наверняка Кораблев уже там, и наверняка он – единственный посетитель, и на обычный вопрос официанта, один он желает пообедать или кого-то ждет, ответил, что ждет даму. А может, сразу гардеробщице сказал, – мол, еще дама моя должна подойти. А поскольку другой дамы в окрестностях не наблюдается… Но гардеробщицу я взяла на заметку. Допускаю, что увлекшись книгой, она не видела, кто входит и кто выходит; только куда девать колокольчик, исправно оповещающий о визитерах? Если Нагорный с женой выходили без сопровождения, то колокольчик должен был звякнуть один раз, а если за ними кто-то пришел и вывел их, то два раза. А показаний гардеробщицы, кстати, я вообще в деле не помню. Неужели ее так и не допросили? Но я тут же спохватилась, что, во-первых, с момента исчезновения Нагорного прошло больше полугода, все это случилось в самом начале июня, так что, может, эта гардеробщица тогда и не работала. А во-вторых, все-таки было лето, и гардероб мог быть вообще закрыт. Но по-честному, в первом варианте следователь должен был подшить в дело справку о том, какие гардеробщики работали в день исчезновения Нагорного, а во втором – справку или показания кого-нибудь из сотрудников ресторана о том, что гардероб в тот день вообще не работал. По крайней мере, я бы сделала именно так. Что ж, план расследования пополнился еще двумя пунктами.

Кораблев ждал меня в зале, и я удивилась, какой «Смарагд» небольшой ресторан. Мне показалось, что темноватый зальчик был размером не больше двадцати метров. Интерьер оформлен в псевдорусском стиле, деревянные столы оборудованы встроенным грилем – наверное, для блюд, которые готовятся при заказчике или самими едоками, а над столами на этот случай была предусмотрена вытяжка. Правда, я сразу не поняла, что это такое, необходимые разъяснения дал мне Кораблев. При входе в зал висела скромная табличка с именем модного дизайнера, исполнившего интерьерные работы. На стенах были развешаны оленьи и лосиные головы, охотничьи рожки, чучела фазанов и прочие атрибуты помещичьего досуга. Ленька из угла, из-под раскидистых рогов, призывно помахал мне рукой.

Как всегда, когда я бросала первый взгляд на Кораблева, меня пронзала острая жалость к нему. Я сразу отмечала поседевшие виски, заострившиеся скулы, тоскливый взгляд; но уже через пять минут, пообщавшись с Леней, переставала его жалеть и только соображала, чем его побольнее стукнуть за его занудство.

– Я вам заказал оладьев с икоркой на закуску, – сказал он мне вместо «здрасьте». – А с Горячим блюдом сами определитесь.

За моей спиной тут же, как из воздуха, материализовался официант и вложил мне в руки увесистое меню, я даже вздрогнула от неожиданности.

– Я вообще-то есть не хочу, – сказала я, даже не раскрывая кожаную папку меню, но официант склонился к моему плечу и прошептал:

– Сегодня дивная паровая стерлядь, очень рекомендую. Может, соблазнитесь?

Я отрицательно покачала головой, но официант настаивал:

– Тогда рябчики в сметане. Пальчики оближете! Нежнейшие! Наш шеф-повар сегодня очень постарался.

Приговаривая так, он снял со стоявшей передо мной сервировочной тарелки крахмальную салфетку и ловко расстелил ее у меня на коленях, чем невероятно меня смутил.

– Так что насчет рябчиков? – поинтересовался он интимно.

Я не сдавалась, и официант, перечислив еще пару блюд, перешел к теме напитков, от души – в этом я не сомневалась – советуя мне употребить лучшие вина Франции, Австралии или Южной Африки. Но и тут я стояла насмерть, и официант, вконец разочарованный, забрал меню и неслышно скрылся где-то за кулисами.

– Здравствуй, Ленечка, – сказала я тепло, торопясь, пока Кораблев не раскрыл рот и не вызвал у меня острого желания его стукнуть. – Как твое здоровье?

– Неужели кого-то интересует мое здоровье? – проговорил тот с интонациями ослика Иа.

– Тут подоспевший официант поставил на стол блюдо с дымящимися оладьями, а к ним – маленькую хрустальную икорницу с черной икрой, с воткнутой в икряную горку серебряной лопаточкой, и еще две хрустальные ладьи, одну со сметаной, вторую с мелко нарезанным зеленым луком. Следом за закусками на стол явилась морозная стопочка с водкой. Кораблев милостиво махнул официанту, и тот исчез. Ленька положил себе на тарелку пару оладий, щедро помазал их черной икрой, сверху полил сметаной и посыпал зеленым лучком; выдохнул и, зажмурившись, опрокинул в рот стопку, После чего виртуозно заглотил приготовленную закусь. Придя в себя от неземных ощущений, гамма которых пронеслась по его челу, он подвинул ко мне блюдо с оладьями и помахал над ними рукой.

– Вы ешьте, пока горячие.

И когда я уже понесла вилочку, чтобы наколоть оладью, продолжил:

– Да, кстати, Мария Сергеевна, у вас деньги-то есть? А то я на мели совсем. Полковник Кудасов нищ, – и он по-клоунски вывернул оба кармана, показав мне их из-под стола. Я поперхнулась, у меня с собой были деньги, но я совершенно не представляла себе, в какую сумму обойдется тут потребление водки, икры и рябчиков; следовательской зарплаты может не хватить. Что тогда делать? Из пустого зала дорогого ресторана не сбежишь, как в студенческие годы, не заплатив. Оставить им в залог часы или мобильный телефон?..

Словно услышав мои панические мысли, в арке, отделяющей зал от чилл-аута, ненавязчиво нарисовалась мускулистая фигура местного вышибалы. Он задумчиво смотрел в пространство, загораживая своими бицепсами и трицепсами все пути к отступлению.

– Они бы раньше такими бдительными были. Полгода назад, когда у них из-под носа мужика с бабой свистнули, правда, Мария Сергеевна? – Кораблев заговорщицки подмигнул мне, кивнув в сторону вышибалы. У меня в глазах потемнело от злости.

– Ну, Ленька!

– Чего? – Кораблев сделал невинный вид. – Вы чего, испугались? Правда, что ли, подумали, что я без денег? Шутка.

– Убила бы, – тихо сказала я. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, поскольку устроить скандал Кораблеву под ласковым взором вышибалы я не могла, а просто подняться и уйти было бы нерационально, я ведь пришла не оладьи есть, а делом заниматься. Пока я переводила спертое в зобу дыхание, Ленька продолжал что-то гундосить про полную неспособность женщин сконцентрироваться на главном, про отсутствие у них же чувства юмора и про присутствие жлобства, выражающегося в том, что им жалко пары рубликов на поправку здоровья коллеги-инвалида.

– Ну ладно, ладно вам, – наконец сказал он, – ну бывает, я ведь в семинариях не обучался. Ну, простите, Мария Сергеевна, я дурак.

– К этому моменту я уже перестала драматизировать ситуацию, трезво осознав, что имела полное право не озабочиваться мыслями о том, как Кораблев будет расплачиваться за трапезу, я же дама все-таки. Попутно я осознала, что так болезненно восприняла глупую Ленькину шутку только потому, что в течение многих лет являлась основной кормилицей всех родных и близких, в связи с чем обязанность где-либо расплачиваться считаю своей по умолчанию. К тому же возле нас снова материализовался официант, препираться при котором было неприлично. Официант пришел с подносом, с которого снял и поставил на стол блюдо, прикрытое серебряной полусферой. Бросив взгляд на Леньку, он артистичным, Совершенно копперфильдовским движением эту серебряную крышку поднял и явил нашим взорам двух жалких птичек, политых каким-то серым соусом.

– Рябчики в сметане, вуаля! – объявил он вполголоса, бросил крышку на поднос и удалился.

Кораблев принюхался к рябчикам и вздохнул.

– Каким тут все-таки дерьмом кормят, – поделился он со мной. – А эта их стерлядь паровая – гадость редкостная, хуже мойвы. А икра носками воняет. За что только деньги дерут!

– А зачем ты эту гадость ешь? – не удержалась я.

Кораблев перегнулся ко мне через стол.

– Из оперативных соображений, – веско сказал он. – Конспирация.

– Понятно, – я уже улыбалась.

– Ну так что, прощаете меня?

– Прощаю, но в последний раз.

– Ну и ладно.

Кораблев облегченно вздохнул, обратился взором к рябчикам, закатил глаза и, отщипнув крылышко, стал жевать его с видом разведчика, раскусывающего ампулу с цианидом. Прожевав, он поднял на меня глаза и спросил:

– Чего думаете про дядьку Нагорного?

– Думаю, что убили его, – помолчав, ответила я. – Но вообще-то я тебя хотела спросить о том же самом.

– И я думаю, что убили. А что еще можно думать?

– Лень, я дело еще не очень хорошо знаю, поэтому думать могу все, что угодно.

– Например?

– Например, что он действительно скрылся, зная, что скоро сядет.

– А как же жена?

– Согласна, жена в эту схему не очень вписывается. Если он собирался рвать когти, то зачем жену убивать?

– Чтобы не сболтнула лишнего.

– Да? – я задумалась. – Но это можно допустить, если он супругу тихо ненавидел. Если они жили как кошка с собакой. А так, на первый взгляд, вроде у них была идиллия: вместе обедали, он целый час выкроил из своих деловых встреч.

– На самом деле у меня тоже нет данных, что он с какими-то бабами путался, наоборот, все в дом. Ну, а еще версии, Мария Сергеевна?

– Больше нет версий. Основная версия – его похитили и убили.

– Зачем?

– Об этом я тебя хотела спросить.

– Правильно.

Ленька обсосал крохотную птичью косточку и скривился:

– А соус сметанный у них прокисший. Придется в «Колобок» заезжать, хоть поем по-человечески.

– Зачем же так напрягаться, Леня? Мы могли бы просто попить кофе в баре.

Кораблев поднял на меня бесхитростные глаза. Он умел так смотреть – простодушно и беззащитно, его сразу становилось жалко и хотелось чем-нибудь помочь.

– Да нравится мне, как они салфетки на коленях тебе раскладывают.

Он только повел головой в сторону кухни, как официант не замедлил явиться.

– Кофе, десерт? – склонился тот над Ленькой.

– Счет.

Пока официант не принес кожаную папочку со счетом, мы молчали.

– Сколько? – поинтересовалась я, пока Ленька вкладывал в папочку деньги.

– Неважно, – отмахнулся Кораблев. – Я вас угощаю. Нет, серьезно, мне тут нравится, я готов жрать этих вонючих голубей, только чтобы мне салфеточку на коленях раскладывали. Жалко, что тут в халдеях одни мужики. Нет, чтоб официанточка мне коленки погладила…

На чай Ленька оставил ровно десять процентов от счета – я это посчитала, подглядев сумму счета и купюры, которые он достал из бумажника. Моих бы денег на этот обед не хватило.

Выйдя из обеденного зала, Ленька получил от гардеробщицы свое и мое пальто и щедрой рукой положил на стойку гардероба бежевую сотенную бумажку.

– Спасибо, – тихо сказала гардеробщица, благодарно принимая деньги. – Вы прямо как Валерий Витальевич, тот тоже всегда на чай давал, не скупился. А как-то с компанией тут был и за всех рассчитался, сто долларов мне оставил. Вот был человек душевный…

Вышибале, который любезно открыл нам дверь, Кораблев тоже что-то сунул в ладошку, но тот, в отличие от гардеробщицы, не стал откровенничать с нами про привычки их постоянных посетителей.

Мы вышли на набережную и облокотились на парапет, разглядывая разноцветный мусор, перекатывающийся по льду канала.

– Я покурю? – спросил Кораблев, и, не дожидаясь моего ответа, вытащил пачку сигарет.

– Ну что? – затянувшись, сказал он. – Могло так быть, что никто не видел, куда они делись?

– Нет, – признала я. – Не могло. Но неужели кто-то явился их похищать прямо в ресторан? Зачем эта морока? Я бы поняла, если бы супруги Нагорные мирно пообедали и вышли из ресторана, но ведь они исчезли, не дождавшись даже закусок…

– Да, мне тоже кажется, что вышли они добровольно. Только с чего бы они вдруг подхватились и выскочили из ресторана?

– Кстати, последний звонок перед обедом был на трубку Нагорного в тринадцать пятьдесят две, и этот человек допрошен. А следующий звонок – в четырнадцать пятнадцать, и Нагорный уже на него не отвечает.

– Может, звонили в ресторан? А там их просто позвали к телефону?

– И никто из халдеев об этом не проговорился? Сомнительно, чтобы купили весь ресторан, вместе с теткой на вешалке и с мордоворотом этим. А?

– Лень, а как насчет охранника? Он-то не при делах? Вдруг он никуда не уезжал, Нагорный тогда ведь мог выйти к машине, и жена за ним следом, а?

– Охранник уже у нас посидел, трое суток, – лениво ответил Кораблев. – Работали с ним серьезно, выжали досуха. Он тоже ездил обедать, к своей бабе, в кафе на Суворовском. Там его видели шесть человек, и постовой у главка его тачку заметил. К тому же охранник тупой, как угол в сто шестьдесят градусов. Если что, он поплыл бы сразу.

Ленька закашлялся и бросил недокуренную сигарету вниз.

– Леня, а его не могли спихнуть сюда, в канал? Было лето, народ тут не ходит, буль-буль – и нет Нагорного.

Кораблев с интересом посмотрел на меня.

– Могли. Но теперь до весны, когда лед стает.

– Вообще-то, если надо; лед можно сломать и запустить водолазов, – неуверенно предложила я. – А «Мегафон» никто не запрашивал? Они же могут определить, где находится трубка, на которую поступает звонок? В каком районе?

– Я запрашивал.

– И что?

– С двух часов он сам никому не звонил, а ему, насколько я помню, на трубу звонили в течение тридцати двух часов, без ответа. Потом – «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– То есть либо он выехал куда-то в глушь, либо, что более вероятно, трубка села и выключилась.

Мы с Ленькой снова уставились на грязный лед канала, а потом переглянулись.

– Выбросили трубку?

– Если только вместе с Нагорным. Все эти тридцать два часа трубка находилась в этом районе и никуда отсюда не двигалась.

– Они теперь могут сказать, где находится аппарат, даже если не прошло соединение? – удивилась я. – Как далеко шагнула вперед техника!

– Они могут сказать, где трубка, даже если никто на нее не звонит, просто аппарат включен и все.

Я улыбнулась, представив себе, что все эти полгода труп Нагорного мог лежать на дне канала, под носом у городской прокуратуры. Нет, это было бы слишком просто.

– Зачем тогда топить здесь мужа, а жену увозить в Красногвардейский район? – сказала я уже вслух. – Может, это с женой счеты сводили, а мужа грохнули, чтоб под ногами не путался?

– Ma-ария Сергеевна, – протянул Кораблев, – зачем так сложно мочить жену, на глазах у мужа, именно в тот момент, когда они вместе собрались пообедать, если жена ездит без охраны и целый день мотается по лавкам и салонам красоты? Да залег в кустах у солярия, шлепнул ее из пушки с глушителем, когда она выходит вся в маникюре и прическе, и все дела.

– Тоже верно, – уныло согласилась я. – Ну что, версию о том, что клиент сбежал из-под ареста, оставляем как рабочую? – Ленька кивнул. – Тогда говори, кому мешал Нагорный.

– Карапузу, – ответил Ленька.

– Карасеву? Нашему дону Корлеоне? Та-ак. А я-то думала, что Нагорный – его правая рука…

– Был до поры до времени. А потом стал сильно мешать.

– Чем это?

– Поднимал бунт. Внедрял в сознание орг-преступности, что «папа» уже стар и беззуб, что утратил позиции, и, главное, накануне своего исчезновения прилюдно попросил «папу» отчитаться о состоянии финансов кодлы. И «папа» пригорюнился, потому что с доверенным ему общаком все было проблемно.

Я присвистнула.

– «Тигру в зоопарке недокладывают мяса»? Так, может, все просто? Нагорному заткнули рот по заказу Карасева?

Ленька вздохнул.

– Если бы… У меня есть человечек надежный в этих кругах, так он клянется, что когда Нагорный пропал, «папа» был в бешенстве. Сразу из Москвы примчался и всех на ноги поднял, велел искать.

– Играл? – предположила я.

– Непохоже. Да и из других источников информация потекла, Карасев сам его искал, реально.

– Послушай, Леня, – я повернулась к нему, – работников ресторана кто-нибудь колол по-настоящему? Ну не верю я в то, что двое человек испарились из-за столика в ресторане так, что никто ни сном ни духом! Ты же сам видел, клиентов мало, меньше, чем официантов. Вроде ты их не видишь, а они ловят каждое твое движение. Плюс вышибала, гардеробщица – куда они все подевались? Вдруг все дружно захотели в туалет?

Кораблев вытащил вторую сигарету и неторопливо разминал ее в пальцах. – Да правда, правда все, что вы говорите, – поморщился он. – И их просто всех допросили, серьезно с ними никто не работал. Следователь сказал – не лезьте, я сам допрошу, кого надо.

– А с Карасевым работали?

Ленька повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.

– А как, Мария Сергеевна, вы представляете себе работу с Карасевым?

Я пожала плечами.

– Вот именно, – констатировал он. – Его же не закроешь просто так, на пару суток, сразу визг подымется. Можно только униженно просить об аудиенции и задавать вопросы. Последний раз с ним работали по убийству начальника рефрижератора в порту. Помните скандал с тремя тоннами окорочков, которые были загружены в холодильник, а потом пропали? Никто не сомневался, что это Карасев окорочка шваркнул. А тут как раз и начальника рефрижератора застрелили. Прокуратура написала отдельное поручение, мол, установите местонахождение господина Карасева и проверьте его на причастность к преступлению. Шеф вызвал идиота Татарина… Знаете Татарина?

Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов – «и прекрасное должно иметь пределы». И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения – орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: «Так я ему назад в карман засунул!» Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так – страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!

А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское – Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал – а чего, у меня же в паспорте написано «русский»; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.

– Так вот, – продолжал Кораблев, причем лицо его искривила такая же гримаса, какая появлялась и у меня при упоминании Татарина, – шеф Татарину и говорит, вытащи, мол, Карасева и поговори с ним. Татарин спрашивает, о чем, мол, говорить. Шеф сказал – да про холодильник с ним поговори. Поскольку отдел уже неделю работал по рефрижератору, шефу и в голову вскочить не могло, что Татарин не поймет. Татарин и вызвал Карасева и битых два часа его спрашивал, какой марки холодильник у того дома стоит, и какие там продукты морозятся. И, главное, все скрупулезно записывал. Карасев тогда обалдел и жалобу в горпрокуратуру накатал, мол, нарушается неприкосновенность частной жизни, поскольку УБОПу не должно быть никакого дела до того, что лежит у него дома в холодильнике.

Я просунула руку под локоть Кораблева и прижалась к нему.

– Ленечка, – сказала я, – ты у нас лучший опер…

– На грубую лесть не клюю, – моментально отозвался он. – А чего это вы замолчали? Говорите, говорите!

– Так вот, Ленечка, – продолжила я проникновенно, – ты единственный специалист в городе, который в состоянии вытянуть информацию из лидера организованного преступного сообщества и поработать с ним так, чтобы это имело логическое завершение… Давай отработаем версию о том, что Нагорного заказал Карасев, а?

– Ну?.. – потребовал продолжения Ленька.

– Что «ну»? – зажурчала я. – Пока я с водолазами обшариваю дно канала на сто метров вверх и вниз от «Смарагда», ты бы поработал с Карасевым… А кстати, чей это ресторан?

Я кивнула на затейливую вывеску «Смарагда», и Ленька, машинально оглянувшись, проговорил:

– Вообще-то Карасева… Черт, как же мне в голову раньше не приходило?..

И я уже прикидывала, как мы с Ленькой возьмемся за дело, как споро размотаем двойное убийство и найдем труп Нагорного, может быть, прямо тут, на дне канала, как получим доказательства причастности лидера организованного преступного сообщества, как Кораблев его обложит со всех сторон и прижмет к стене… Как вдруг из Ленькиного кармана зазвонил мобильный телефон. Ленька беззвучно чертыхнулся, вытащил трубку и сказал:

– Алло.

Он послушал несколько мгновений, лицо его приняло загадочное выражение, он бросил в трубку: «Понял», убрал телефон в карман и сказал мне:

– Поехали.

– Куда? – удивилась я.

– Вашему району опять не повезло. В двух шагах от вашей прокуратуры только что застрелили Карасева.

На место происшествия мы с Леней прибыли к четырем часам. Труп Карасева, уже накрытый простыней, чтобы не будировать общественность, лежал рядом с его машиной, естественно, бронированным черным «Мерседесом», во дворе его дома. Поодаль, у самой парадной, толпились руководители правоохранительных органов района и города, по их количеству можно было безошибочно определить, что убитый – либо политик, либо мафиозо. Если же покойный бандит бывал еще и не чужд политики, то число руководителей, соответственно, увеличивалось ровно вдвое.