Текст книги "Новый Год нужен! (сборник)"

Елена Усачева
Новый Год нужен! (сборник)

© Е. А. Усачева, текст, 2017

© Е. В. Волжина, иллюстрации, 2017

© ЗАО «Издательский Дом Мещерякова», 2017

* * *

Новый год нужен!

– Петров, отвали! Ты мешаешь!

Петров стоял, мял в руках голубую шапку с белой опушкой.

– Нет, ну ты глухой? – злилась красавица класса Лера Горюнова, и её тонкое лицо с остреньким носиком становилось ещё красивее. – Отвали! Считать не умеешь?

Петров считать умел. Не так хорошо, как Лера, но умел. В классе у них было четырнадцать мальчиков. Четырнадцать! А месяцев в году – двенадцать. Ставили «Двенадцать месяцев». Мальчики были месяцами. Мнацаканян заболел, и Петров один остался без роли. Так бы их было двое. Костюм придумала мама, велела пойти на репетицию. Непременно! «Если ты ничего не будешь делать, – говорила она, – тебя так и не заметят».

– Я буду Новым годом, – прошептал Петров и зажмурился. Именно такую роль ему придумала мама.

– Обойдёмся мы без Нового года! – отрезала Лера.

Петров нахлобучил на голову шапку и отошёл. Он говорил маме, что идея плохая, что его всё равно не возьмут.

Месяцы разбирали костюмы, толкались, как всегда, громко смеялся Егор. Петров вышел из толпы.

Он не был расстроен. Привык. Его всегда не замечали. Маленький, худой, не кричит, не дерётся, планшеты в школу не носит, учится средне. Мама уверяла, что роль ему достанется, надо только подождать – кто-нибудь заболеет, кто-нибудь не выучит текст.

Текст Петров знал. Мама заставила выучить. Пригодится. Но Петров не верил. Роли Нового года в спектакле не было.

На сцене маялся Егор. Перед ним стояла Лера, прятала лицо за веером. Егор, Январь, должен был сейчас объяснить принцессе про подснежники.

– Вы зачем сюда пожаловали? – довольно громко произнёс Петров вызубренные слова.

– Вы зачем сюда пожаловали? – подхватил Егор и замолчал, уставившись на Петрова.

– Иди отсюда! – сделала страшные глаза Лера.

Петров пошёл. Грустно, когда ты никому не нужен. Он надвинул шапку на глаза, поплутал в занавесках сцены и попал в каморку, куда сваливали старые, уже никому не нужные декорации спектаклей. Он бы, наверное, заплакал, если бы не решил, что во всём виновата мама. Если бы не её советы, он бы сюда не пришёл, никто бы над ним не смеялся и не прогонял.

Петров сел на корточки в углу, обхватил колени руками, спрятал нос в сгибе локтя. Он готов был умереть. Вот пройдёт тысяча лет, заявятся сюда археологи и найдут окаменелость. Будут гадать. И кто-нибудь непременно узнает, что произошло. Об этом напишут книгу. И все будут его жалеть. Особенно Горюнова.

Петров не заметил, как распахнулась дверь, в каморку ворвался свежий воздух и свет.

– Ты чего здесь сидишь? – крикнула Горюнова.

– Новый год не нужен, – буркнул Петров.

– Нужен! Пошли! Егор слова выучить не может! Ему надо подсказывать.

Петров снова хотел обидеться. Чего это он будет подсказывать Егору? Хотелось отомстить Горюновой, чтобы в следующий раз не прогоняла. Но ничего этого сделать он не успел. Потому что уже шёл навстречу Лере.

– Будешь Новым годом! Я всё придумала!

Лера улыбнулась, отчего её лицо стало ещё красивее. И Петров робко улыбнулся в ответ.

Совет феи

Василий дружил с Гариком. Хороший человек был Гарик. С ним и по кроватям прыгать было хорошо, и в стрелялку рубиться, и даже бутерброды он любил такие же, как Василий. Отлично им было вместе – и гулять, и смеяться, и двойки получать.

А вот маме Гарик совсем не нравился. Как ни придёт домой, начинает ругать Гарика – из-за него в комнате бардак, из-за него масло по столу размазано, из-за него Василий не высыпается, из-за него плохо учится.

Василий как мог друга защищал, назло маме домой его водил или, наоборот, убегал гулять. И тогда мама сказала категоричное: ВСЁ. И запретила Василию общаться с Гариком. Гулять нельзя, играть нельзя, вместе бутерброды делать – тем более.

– Крошки потом от вас по всей квартире! – крикнула мама и так хлопнула дверью, что Василий сам понял – всё…

И зачах бы наш Василий от тоски и несправедливости, потому что очень уж он любил своего друга. Но тут явилась ему фея. Добрая, славная, с ласковой улыбкой. И, как все феи, дала мудрый совет.

– Если ценишь дружбу, Василий, то позови Гарика в гости, но не прыгай и не бесись у себя в комнате, а уроки с ним сначала сделай. А как чай попьёте (непременно это делать надо на кухне, а не в гостиной), чашки за собой вымойте и крошки со стола смахните. И если Гарик встретится с твоей мамой в узком коридоре, пускай не бежит сломя голову прочь, а поздоровается, по имени-отчеству назовёт и спросит, как дела. А уходя гулять, вы проверите, чтобы кровать была хорошо застелена, вещи не валялись на полу, цветочный горшок не был рассыпан на ковре. И тогда мама будет не против вашей дружбы.

Не сразу у Василия с Гариком получилось так, как советовала фея. Но вот и чай они научились пить на кухне, и цветок перестал с подоконника падать, и пару четвёрок Василий домой принёс. И мама больше не хлопала дверью и не кричала своё страшное «всё». И даже один раз Гарика по голове погладила.

Каждое утро добрая фея Василию улыбалась. Правда, похожа она была на учительницу по музыке, Наталью Борисовну. Но Василия это не смущало, потому что он знал: добрые феи могут принимать любой образ.

В раздевалке

Петров сидел в раздевалке и смотрел на одинокую кофту на вешалке. Он знал, чья она. Васька. Когда Васёк встречается со своей кофтой, он каждый раз хлопает себя ладонью по лбу: «Ну надо же! Вот где ты!» – и уверяет, что непременно заберёт. И тут же забывает. А в следующий раз опять удивляется.

Из класса несётся мощный голос учительницы Марии Егоровны – там родительское собрание. Учительница хорошо умеет говорить, громко.

– Не слушаются! Совершенно разучились понимать простые слова! Говоришь им, говоришь – одно и то же! – рокотала учительница. – Родители, призываю вас обратить на это внимание! Поговорите с детьми! И что это за забывчивость у них такая? Каждый день – что-нибудь оставляют. И ведь не сознаются, что это их. Вещи им, что ли, подписывайте!

Петров перевёл взгляд с кофты на сдвинутые лавки. Под ними песок, фантики и одинокий кед Петро. Он тогда ушёл домой в одном кеде. Сказал, что не заметил. Что бабушка его почти до дома довела, пока увидела, что внук идёт как-то странно. Мельчит шаг. До дома далеко, ногу он сбил. На следующий день показывал пятку – до крови.

Если бы Петро и в школу пришёл в одном кеде, то непременно забрал бы второй. Но в школу его привели в новеньких кроссовках. Когда есть кроссовки, зачем нести домой кед? Может, его родители подумали, что кед он потерял по дороге? А он вот – лежит. Когда все дружно сначала бегут в туалет, льют на руки воду, а потом мчатся в раздевалку и наперегонки возят руками по песку, чтобы показать, у кого руки грязнее, Петро иногда встречается со своим кедом. Но не узнает его. Кому нужен кед, когда есть новые кроссовки!

– Такое ощущение, что дома с ними вообще ни о чём не разговаривают! Они у вас постели заправляют? Посуду за собой моют? Вещи аккуратно в шкаф вешают? А портфели? Вы когда-нибудь заглядываете в их портфели? Яблоки недельной давности, мятые бананы, рассыпанные печенья! Я однажды устроила проверку портфелей и такое там нашла! Родители! Призываю вас быть бдительней!

В портфеле Санчо однажды принёс лягушку. Сказал, что нашёл в парке. В портфеле лягушке было хорошо. Ей туда положили старое яблоко – у Катьки завалялось, печенье с завтрака, добавили сока – это уже Милка не пожалела. Она завтракать не ходит, ей с собой дают. Бутерброды пацаны съели, а сок на лягушку вылили. Прямо на голову. Лера уверяла, что земноводные любят влагу. Влаги было хоть отбавляй – учебники намокли, в тетрадях у Санчо поплыли чернила. Это они обнаружили на следующей перемене. Всё вытащили, учебники перелистали, в обложки тетрадей заглянули – нет лягушки. Проверили портфель на просвет – может, лягушка выбралась в дырку. Но и дырки не было. Она могла, конечно, раствориться от сока – вдруг туда какую химию подливают. Но Лера заявила, что от сока лягушка бы сдохла, а не растворилась, и они принялись земноводное искать.

– Все! Все учителя жалуются на наш класс, – как самолёт на взлёт, шла вверх голосом Мария Егоровна. – Как заколдованные мы какие-то, честное слово! Рубашки грязные, юбки у девочек мятые, брюки у мальчиков с протёртыми коленями. И только в одном месте нас хвалят – в столовой. Мы специально туда идём последними, чтобы нам достались все добавки. Боря меня порой пугает – по три порции! Может, его дома не кормят?

Во время поисков лягушки случилось страшное – Степанов порвал брюки. А Степанову никак нельзя брюки рвать, потому что у него мать бедная. «Денег у нас нет!» – всегда с гордостью сообщает Степанов, когда все едут на экскурсию, а он поначалу не едет, потому что денег на неё не сдал, но потом как-то оказывается, что он в автобусе. И на праздниках он тоже говорит, что денег нет, поэтому на подарок не сдавал, но всё равно оказывался с подарком.

А тут – штаны. Штаны – это не автобус и не новая книжка, они так просто не появятся. Дырка. Не, не дырка, знаете, такая маленькая, что пальцем, если что, можно загородить, а самая настоящая дырища. Клок вырван. И вырван-то неудачно – с бахромой. Они бы его приклеили или на жвачку посадили. Но клеить было нечего. И жвачки – не было. «А денег у нас нет», – прошептал тогда Степанов, и Милка, ахнув, зажала себе рот ладонями.

– А что они устроили на уроке музыки? – грохотала Мария Егоровна. – Там стоял такой ор, что пришла Алла Анатольевна! Директор пришёл! На что это похоже!

Повисла тревожная пауза. Скрипнул стул. Упала на пол ручка.

Тогда тоже повисла тишина, только Степанов всё хлюпал и хлюпал носом. Видимо, представлял, как ему влетит от матери, как она его отправит в суворовское училище – вот так вот в рваных штанах и отправит. И тут Лера дёрнула за подол свой сарафан. Она его тянула и тянула, словно проверяла материал на прочность. А он был ничего такой, крепкий. Сколько раз Петров дёргал девчонок за сарафаны – выдерживали. Лерка дотянула подол своего сарафана до степановских коленей. Никто не понял, что она хотела сделать. Дырку, что ли прикрыть?

Никто – это пацаны не поняли. Девчонки все сразу как-то заверещали и тоже стали дёргать себя за подолы, утверждая, что их сарафан больше подходит. Победила Сонька К. У них три Соньки в классе – Сонька К., ничего такая девчонка; зазнавала Сонька Б., мать у неё ураган; и тихая Сонька Щ. И вот Сонька К. дождалась, пока все девчонки согласно кивнут, и потянула сарафан через голову. А потом они стали этот сарафан резать. Прямо по низу отхватывать куски. Первые два или три куска не подошли. Четвёртый подошёл, но пока его подрезали в размер дырки, стал неподходящим. Пришлось резать ещё. Потом девчонки что-то шили, дули, разглаживали. Получилось даже ничего себе, симпатично. И почти незаметно. Петров тогда подумал, что ему неплохо было бы тоже штаны порвать. Чтобы дыра была побольше степановской. Но ему, наверное, Лерка с таким старанием не зашивала бы. Потому что…

Думать об этом Петров не стал, опять уставился на кофту Васька`. Вот человек, забыл и никак не может забрать. Петровская бы мать давно сама пришла, а Васёк всё хлопает и хлопает себя по лбу.

– И я ещё хочу обратить ваше внимание на отношения между ребятами! – Голос Марии Егоровны достиг вершины. Петров заулыбался. Умела их учительница говорить громко. – Я не понимаю, где вы их воспитываете? В первобытном обществе? Что за манеры общаться, что за обращение друг к другу! То они парты переворачивают, то девочки и мальчики в туалете закрываются. А случай с Петровым? Это же вообще никуда не годится! Впрочем, с Петровым и его матерью мы поговорим потом отдельно. Тут и мама Леры пришла. Вопиющий случай! Посадить лягушку в портфель к девочке!

Петров улыбнулся. Получилось, конечно, не очень хорошо, но Лерка запомнит. Она теперь будет всё время о нём помнить… А лягушку в тот момент просто некуда было спрятать. Она прыгала по проходу, прямо к ногам англичанки. А англичанка у них ух какая злая. Порой кричит даже громче Марии Егоровны. Он лягушку поймал и сунул в ближайший портфель. А Лерка, оказывается, тоже громко кричит. Пожалуй, даже громче англичанки. Потом Лерка говорила, что от неожиданности у неё так громко получилось. Но было уже поздно. Потому что англичанка у них ух какая злая, сразу всех потащила к директору разбираться.

– А про девочек я хочу сказать отдельно. Здесь у нас произошло ЧП. Это я даже не знаю, как назвать. Это уже хулиганство. Я бы сказала, массовый сговор! Вот!

Что-то там произошло, потому что все родители как-то разом зашевелились, задвигали стульями, зашептались. Петров вытянул шею. От раздевалки класс отделяли длинный коридор и дверь. Дверь была приоткрыта. Около доски стояла Мария Егоровна. Что-то у неё было в руках. Что-то…

Петров ахнул.

– Этот сарафан принесла мама Сони Клюквиной! И это, я считаю, позор для нашего класса!

Петров вжал голову в плечи. Эх, Сонька, Сонька, обещала же спрятать, а родителям сказать, что потеряла после физкультуры. Ей ничего, у неё запасной ещё летом куплен. А сама домой притащила…

Мария Егоровна ещё долго гремела о том, какой у них недружный класс, как мальчики не умеют быть галантными с девочками, не знают о взаимовыручке и дружеской поддержке…

Петров сидел, прикрыв глаза, и думал, что в следующий раз, пожалуй, стоит попросить Санчо найти в парке ящерицу. Она наверняка убежит, и тогда тоже можно будет что-нибудь порвать. И Лерка ему зашьёт штаны. За что там Степанов зацепился?

Из дикого леса

Петров ждал маму. Её вызвала к себе учительница для «серьёзного разговора». Вечность ждал, мама всё не шла. Петров изучил стены напротив входа в класс и пошёл изучать стены в раздевалке.

Хотелось сбежать. Прыгнуть в открытое окно и через пять минут оказаться дома.

Но он не мог, поэтому смотрел на стену. А стена была такая… примечательная. Со следами от ботинок, чёрными росчерками от резиновых бортов тапочек и даже отпечатками мяча. Это Санчо мячом стучал. А следы от ботинок – это они мерили, кто выше может ногу поднять. Чей же это след так высоко?

– Ждёшь? – строго спросила учительница.

– Жду, – еле слышно прошептал Петров.

– Мама где?

– Идёт.

Взгляд невольно уплыл вниз и в сторону.

– Я в классе, – многозначительно сказала учительница и ушла.

Петров опустился на лавку. Смотреть на стену расхотелось. Потому что вспомнил, почему он здесь сидит. Маму вызвали в школу из-за «возмутительного поведения» сына.

Шаги в холле предупредили, что время неприятного разговора наступило. Вот сейчас появится мама и начнётся: «Как ты мог? Ты что – из дикого леса? Разве я тебя так воспитывала?»

Петров вздохнул. Нет, он не из дикого леса и его так не воспитывали, просто вышло всё как-то…

Идущие оживлённо разговаривали, а потом ещё и остановились. Первый голос был незнаком:

– Ой, а я помню, как мальчик, которому я нравилась в школе, шубу мне порезал.

– Зачем? – О! А вот это уже мама.

– А кто их знает, мальчишек! Отхватил хороший клок. Меня дома чуть не убили.

– А у нас мальчишки в мужской туалет забрасывали портфели самых красивых девчонок, – чуть растягивая слова, словно вспоминая, произнесла мама. – Как сейчас вижу – звонок, а он стоит на пороге туалета и ждёт. А мне бежать. И ещё народ собрался, смотрит, что сделаю. Так без портфеля и пошла. Он потом за мной этот портфель неделю таскал.

– Ой! А у нас и того больше! – торопился незнакомый голос. – Парень у девчонки маркерами зарисовал дневник. У него этот дневник еле отобрали.

– Как из джунглей дети были, честное слово! Ну давай, пока!

Мамины шаги приближались. Петров втянул голову в плечи.

– Ну что на этот раз? – устало спросила мама.

Взгляд Петрова невольно уплыл вниз и в сторону.

– Ты зачем Горюновой учебник порвал? Ты что, в диком лесу воспитывался? Разве дома тебя этому учат?

Петров вздохнул.

Нет, дома его этому не учат. И в диком лесу он никогда не был.

Петров ещё раз вздохнул и вслед за мамой побрёл в класс.

Мобильник

Колька всё снимал на мобильник. Новенький он у него был, с отличной камерой. Колька любил мобильник доставать, греть в руке. В этот момент что-нибудь интересное в мире и происходило. Колька это снимал и в соцсеть сразу выкладывал. Раз интересно, пускай и другие порадуются.

Вот Люська в лужу упала. Грязь на коленках – обхохочешься. А лицо какое делает!

Вот Вован на физкультуре через козла прыгал да пяткой зацепился. Грохот! Крик! Веселуха.

Вот Костян на спор ест герань в кабинете английского. А вот пацаны на футболе подрались. Смех! А это – отличница Танька шла с подносом через столовую, за лавку запнулась и вместе с подносом приземлилась на старшеклассника. Какие у всех были лица! Как этот старшак орал! Правда, он потом Кольку поймал и настоятельно советовал в сеть ничего не выкладывать, пообещав большие неприятности. А чего не выкладывать? Было? Было! Чего ж тут стесняться? Колька всегда за правду стоял. Он и по другим страницам в Интернете бродил, веселья искал – кто как упал да какие рожи скорчил. Здорово!

И вот однажды шёл Колька по улице и на ходу загружал в сеть очередное видео – Ленка-хорошистка юбкой за перила зацепилась да подол порвала. Вот это был кадр! Колька сам залюбовался. А тут камень. И как он его не заметил? Грохнулся Колька, да ещё сверху рюкзаком его придавило. Мобильник поскакал по асфальту.

Что там было дальше, Колька не очень помнил. Только перед глазами стояло: мобильник – раз, другой, третий – ударяется об асфальт. И хруст – это экран трескается.

– Ой, смотри, какое шикарное видео!

Колька глаза поднял, а там девчонки из его класса – Ленка-хорошистка и Танька-отличница. Друг у друга телефон отбирают, запись смотрят. Колька нос утёр – это он от обиды расплакаться успел.

– Сейчас в сеть выложу! – решила Ленка-хорошистка.

– Не надо в сеть, – хлюпнул носом Колька. Это ж такое горе, а они – в сеть.

Но как только сказал, вспомнилось ему лицо старшака, того, что предупреждал – не выкладывай, хуже будет.

Колька вздохнул, подобрал телефон и встал. Да, старшеклассник оказался прав – хуже, чем сейчас, быть уже не могло.

А Ленка видео никуда не выложила. И не собиралась. Да и Колька с тех пор с видео стал осторожней обращаться. Только праздники стал выкладывать. Да свои собственные успехи. Пошёл он в кружок документального кино, научился настоящие фильмы снимать и монтировать. Вот это – да! Вот это называется – веселуха!

Чья учительница

Они были уже большие. Ещё бы – пятый! В среднюю перешли почти всем классом. Из новеньких были только Сергей с Ксюхой, Карина, Стас, Петька, Вован. И ещё парочка, но они постоянно болели. Когда на продлёнке шли гулять, держались вместе – гоняли камешки, скомканную бумажку, пластиковый стаканчик. Октябрь, погода хорошая, птицы летят на юг.

Первым с места сорвался Пашулик.

– Ирин Сановна! Ребята! Наша Ирин Сановна!

Площадка пришла в движение. Бежали из всех уголков, Каринка упала, но её подняли.

Начальная школа в соседнем здании, между ней и «большой» школой – сетка, а за сеткой самая лучшая учительница на свете – Ирина Александровна.

Сейчас их любимая, их единственная Ирина Александровна стояла за сеткой, приветливо махала рукой и называла ребят по именам.

– Это наша Ирина Александровна!

Мелкого, прилипшего лицом к сетке, заметили не сразу. За ним стояло ещё несколько – в объёмных куртках, шарфах, шапках с помпонами и даже в перчатках.

– Чего это – ваша? – Пашулик сдержался, чтобы не дать мелкому щелбана, уж больно он нагло смотрел. – Наша. Ирин Сановна! Скажите им.

Ирина Александровна улыбалась. Какая же у неё была классная улыбка!

Карапуз шмыгнул носом, глянул на стоящих за спиной и жёстко произнёс:

– Наша. А вы – уже там!

Мелкий показал пухлым пальцем в сторону «большой» школы.

– Значит, это теперь ваши? – тихо спросила Лена, присаживаясь на корточки около карапуза.

– Мои, – всё с той же улыбкой ответила Ирина Александровна.

– Хорошо учатся? Не озоруют?

– Чего это? – отступил карапуз. – Хорошо.

– Хорошо, – согласилась Ирина Александровна.

– Вы смотрите, – придвинулся к забору Пашулик, – если что – ух-х-х, – и показал кулак. – Ирин Сановна, если они чего, то мы придём, – заверил он свою первую учительницу.

– Я учту, Петров, – согласилась учительница. – Если что, позову.

И вся компания помчалась обратно на площадку, где камешки, где скомканная бумажка, где стаканчик, где совсем другая жизнь.