Текст книги "Дети страха и другие ужасные истории"

Глава 6
Секреты памяти

Утром на экране компьютера мигало окошко чата.

Не получив ответ по смс, Тинтин бомбардировал ее в сети. Обещал срочно приехать и во всем помочь. Вот прям так с порога – ворвется и начнет помогать. Пыль вытирать, окна мыть, мусор выносить.

Его активность была похожа на стихийное бедствие – ни спрятаться, ни убежать. Все равно настигнет. Куда от ветра деться? А он бьет, с ног валит, почти убил, мог бы и остановиться, но все равно дует и дует. Словно пытается все пальмы сдуть с лица земли. Почему-то именно пальмы ему не нравятся.

«Катрина» – так, кажется, называется самый разрушительный ураган в США. Где-то в океане формируется, крутит, вертит, налетает и обрушивается. Дождь, многометровые волны и порхающие домики. Был у них ураган со смешным именем «Иван» и еще как-то… «Чарли», что ли. Но самые опасные с женскими именами. Ветер, сломанные пальмы. Стихия. О ней предупреждают. Говорят, американцы научились лихо эвакуировать людей. А где не научились – в Пакистане, например, – там народ гибнет. Гибнут и в Америке, но это так, любопытствующие. Всегда интересно посмотреть на стихию. Ветер и ветер, дует и дует, а потом – хлоп – и прилетает по кумполу.

Нинке смотреть было не интересно. Что она там в этом Тинтине не видела? Поэтому надо было эвакуироваться. Не ждать приключений.

Нинка выключила комп и пошла на эвакуацию. То есть на улицу. Хотелось уже что-нибудь пожрать.

На какое время обычно эвакуируют? Пока бушует ураган и еще пара дней, чтобы вода сошла. Ураган это недолго. Дня три. Вот интересно, никто ее не звал последнее время в гости дней на пять? Ну там чай с пирогами, мягкие перины и сверчок за печкой?

Во дворе Нинка решила, что и трех дней эвакуации ей бы хватило. Можно было и не ждать, когда сойдет вода, возвращаться. Но она опоздала уехать. Ураган налетел внезапно. Над головой уже проносились домики с Элли и Тотошкой.

Все-таки что-то он со своей челкой делал – ну не могла она так просто торчать. Нинка поближе подошла – гель, его заметно.

Не заметно. Потрогать, что ли? А ну как обман зрения?

– Голова болит? – спросила Нинка.

– А должна? – удивился Тинтин и задрал глаза, словно собирался свою боль увидеть. Язык от старания высунул. Шорты до колен, футболка – как будто и не уезжал из лагеря.

– Чего тогда пришел? – мрачно спросила Нинка.

Тинтин взбил хохолок. Без геля. Так стоит. Вот черт! Может, это рудимент рога? Может, Тинтин единорог? Убить, рог спилить и приготовить волшебный нектар бессмертия и противоядия от всех отравлений. Тинтин Нинке подсунет прокисший кефир, а она эликсира хлопнет – и хоть бы что!

– Помочь хочу, – сказал Тинтин и так проникновенно посмотрел Нинке в глаза, что она заморгала, словно соринка попала.

Надо было его назвать Чипом. Или Делом. Или уже Чуком? А заодно и Алладином.

– Сотня есть? – вздохнула Нинка. Надо было надавить себе на левый глаз, чтобы убедиться, что Тинтин призрак – он должен был исчезнуть. Или лучше не проверять? Вдруг не исчезнет. Что Нинке тогда делать?

Нет, мир никогда не изменится, и такие чудаки будут в нем жить весело и привольно.

Тинтин полез в карман.

– Пятьсот. Меньше нет.

– Давай.

Нинка потянула купюру за кончик. Она была уверена, что Тинтин не отпустил. Отпустил.

– А тебе зачем? – спросил он, наблюдая, как Нинка осторожно складывает бумажку и кладет в карман шорт.

– Жратвы куплю.

– А! – Тинтин снова глянул наверх.

Нинка пошла. На пятьсот рублей можно много еды купить. А то что это она только макароны ест? Мать еще неизвестно когда появится, надо продержаться – неделю так точно. Мать у нее такая, с фантазией. Творит свое счастье. Заводит мужиков и сваливает. Иногда на месяц, иногда на два. Потом возвращается. Ругает мужиков, ругает свою жизнь, ругает Нинку, вспоминает сыновей. Потом собирается и опять сваливает. Сейчас лето, свалить можно надолго.

– Ты куда? – растерялся Тинтин.

– В магазин. Ты пока посиди.

Он и остался сидеть. От удивления, наверное, не каждый день у тебя за здорово живешь по полтыщи стреляют.

В супермаркет не пошла. Заглянула в ближайшие «Продукты».

Такие магазины должны были вымереть вместе с динозаврами, но еще держались. Наверное, парочка брахиозавров тоже где-то бродит. Потому что такие магазины еще существуют. Узкий закуток, на стендах вплотную друг к другу коробки и банки, витрина-холодильник сверху завалена пакетами с печеньем и хлебом, бесконечными стеллажами лежат вскрытые коробки с пирожными. В холодильнике колбаса и сыр с разлетевшимися ценниками в жирных пятнах. Мощь. Чтобы отдать деньги, надо привстать на цыпочки, рукой дотянуться через бруствер хлебобулочных изделий и втемную нащупать руку продавца, выставленную тебе навстречу. Здесь можно было почувствовать себя крысой, которую вот-вот завалят все эти продукты. Или обжорой Гаргантюа – сделал глубокий вздох и пошел работать челюстями.

Нинка взяла хлеба, сыра, колбасы и пельменей, постояла над коробкой пирожных, но подумала, что пирожные – это уже баловство, а деньги надо беречь. Еще, может, на жвачку хватит.

Хотела уже повернуться и выйти, но почувствовала, что за спиной кто-то стоит.

– Напугал, – в узком пространстве она попыталась разойтись с Тинтином. Но выпускать ее он не торопился. Стоял, с любопытством оглядываясь. Сразу видно – первопроходец, не бывал в таких краях.

– Так ты чего, за едой ходила? – спросил он и сразу прилип взглядом к коробкам с пирожными.

Может быть, все пирожные так и развозят – в картонных коробках с целлулоидным окошком сверху, – но в приличных магазинах их красиво фасуют, а тут коробки просто штабелируют – хочешь, находи нужную коробку, доставай трубочку с заварным кремом или печенье с прослойкой из суфле, слоеный бантик, обсыпанный сахаром, или обыкновенный эклер.

Нинка сглотнула слюну, представляя, сколько времени все это здесь стоит.

– За едой, – буркнула она, протискиваясь мимо Тинтина и безопасной стеклянной витриной с собачьим кормом.

– Дома что ли не кормят? – Тинтин задавал вопросы, но сам все еще продолжал изучать ассортимент пирожных. Количество его сразило? А вроде тощий, не должен любить сладкое.

Нинка вышла на крыльцо. Жизнь налаживалась. Вчера червячки, сегодня пельмени. А завтра – мать. Надо нарушить закономерность, чтобы она не появлялась.

Спрыгнула с крыльца и сразу нырнула за угол. Шанс на счастливую жизнь есть всегда. Вдруг вот прямо сейчас и начнет везти.

– Слушай, я чего хотел спросить! Стой! Ты же не Катя. Ты Нина.

Не сейчас. Ладно, повезет завтра.

Тинтин шагал следом. Она резко остановилась, так что герой комиксов врезался в пакет пельменей, который она прижимала к себе. Холодненький. В июле это бывает приятно.

– Кошмары замучили? – тихо спросила она. Вот если смотреть снизу вверх, и еще так закатить глаз, чтобы белка` побольше осталось – ваще жесть. Человек должен в панике убегать.

– Почему кошмары? – На Тинтина ничего не действовало. Он только от пачки пельменей отлип. И то – хорошо.

– А чего тогда пришел? – проворчала Нинка.

– Увидеться хотел. Лагерные воспоминания, все дела. Столько вместе прожили – хочется опять встречаться.

Нинка посмотрела вдоль дороги. Время какое-то странное. Никого во дворе. Может, всех экстренно эвакуировали, а ее не предупредили? Как это делают? По радио?

Тинтин ждал. Вроде еще не сезон охоты на трицератопсов. Иначе его давно можно было бы пристрелить.

– Какие воспоминания? – вздохнула Нинка. Надо было идти. А то пельмени придется потом слипшимся куском варить. – Предупреждали ведь тебя, проклятье от одного к другому на раз перебираются. Оглянуться не успеешь, а тебя уже жарят на костре. Или в криокамеру опускают.

– Болеешь – лечись. – Тинтин потянул у Нинки пакет с пельменями. – Я тут кое-что почитал. Такие штуки, как у тебя, бывают как посттравматический синдром. Он не сразу проявляется. Может через год, может через пять. Ты головой не ударялась? Или из самолета не падала?

Это уже точно была какая-то патология. Ну не мог нормальный человек быть таким упертым. Может, его в лагерном изоляторе чем обкололи, и он теперь превращается в таракана?

Привстала на цыпочки и попыталась заглянуть за плечо Тинтина. Не получилось. Хоть и сутулый, но высокий. Обошла. Тинтин крутануться следом, не выпуская пакет, но Нинка качнулась назад, сбрасывая его руку.

Спина обтянута футболкой. Из-под нее торчат лопатки. Ни хитиновых крылышек, ни рудиментарных средних лапок. Или это все проявляется только в экстренных ситуациях?

Пошла к подъезду. Странный чел, очень странный. Вот как тогда на дискотеке он показался ей странным, так до сих пор и не отпускало. Чего тогда со своим отрядом на костер не пошел? Или у него аллергия на печенье? Или от вида огня чихает?

– Эй! Погоди! – опомнился Тинтин. – Давай я к тебе зайду и все объясню. Твой сдвиг это же после травмы какой-то произошел. Если все вспомнить, вернуться в то время, то можно вылечиться.

– Себя вылечи, – процедила Нинка. Надоело ей так долго идти домой. Чего, в самом деле, недалекий какой-то Тинтин попался? Может, это не сам Тинтин, а его фокстерьер, и его надо звать Милу´?

Она шла и чувствовала, как за спиной у нее растет девятый вал удивления. Удивление ширилось, захватывало весь двор, карабкалось по девятиэтажкам, бурлило пеной возмущения и готово было вот-вот обрушиться на голову Нинки. В этот момент главное пакет крепче держать, чтобы не вырвало из рук.

– Слушай! – крикнул Тинтин. – Если пожрать надо, так приходи ко мне. У меня мать хорошо готовит. Еды навалом. А завтра ты что делаешь?

Мать… Нинка посмотрела на ручку подъездной двери перед собой.

«Ку-ку! А где Ниночка…»

Вздрогнула.

– Да катись ты, – пробормотала Нинка, приложила ключ к замку и под противный писк вошла в подъезд.

Пока пельмени варились, Нинка поглядывала в окно. Тинтин не уходил. Бродил по двору. Качался на качелях. Какое-то время развлекал себя тем, что сильно раскачивался и спрыгивал. Но вот качели неудачно дернулись и ударили Тинтина по спине. Он выгнулся, пробежал вокруг песочницы, руками пытаясь дотянуться лопаток, куда вошел угол сидения. Потом его что-то отвлекло в самой песочнице, он нашел в ней совочек и стал сосредоточенно копать. В нем явно сидели задатки бульдозериста. Он врылся в песок, дошел до земли, углубился дальше.

Пена из кастрюли выплеснулась, зашипела. Нинка отправилась отдирать прилипшие ко дну кастрюли пельмени, а когда уже с полной тарелкой опять подошла к окну, Тинтина не было, зато на ровной поверхности песочницы были выкопано: «17–00».

Пельмень не полез Нинке в горло. Она решила доесть около компа.

Там обнаружился целый трактат о вреде забытых воспоминаний. Нинка равнодушно всовывала в себя еду. Раскусывала пополам и проглатывала. Так можно было быстрее наесться.

Никаких воспоминаний у нее не было. Сплошное счастливое сейчас. А если что-то вспоминать, так сразу нервные расстройства начинаются. Вот по Тинтину заметно.

Нинка впихнула в себя последний пельмень и понесла тарелку на кухню.

Когда что-то не понимаешь, лучшее средство от этого – спать.

Снова выглянула во двор. Все археоптериксы улетели, на площадку вышли дети. Они уже затоптали все надписи, что было неплохо.

Нинка отправилась в кровать и честно заказала увидеть во сне розовых единорогов, порхающих феечек, цветочную полянку и желтое солнышко в лазурном небе. Успела все это представить. Должно было получиться хорошо.

Но оказалась она опять в лесу. Человек в черной шляпе сидел в двух шагах от нее. В стороне горел костер. Там весело смеялись уродцы. Особенно громко заливался младенец. Корову, видать, все-таки подоили.

Из-под шляпы были видны глаза. Черные как бездна. Черные и равнодушные.

Нинка ненавидела его. Ненавидела всей душой. Все плохое происходило из-за него. Она не помнила, что конкретно плохого, но сейчас он был сосредоточением ее кошмаров. Сжимала кулаки, надеясь почувствовать в ладони ребристую поверхность ножа. Он должен был появиться. Именно сейчас. Она его всадит в эту мерзкую улыбку – и все закончится. А что после этого начнется? Нормальная жизнь. Радостная. С феями и единорогами. Да и без единорогов понятно, что все станет хорошо.

– Ты это ищешь?

Нинка смотрела в рот человеку, следила, как шевелятся губы, как мелькает зеленый язык, поэтому не сразу заметила протянутую руку. А в ней нож. Как раз такой, как представлялось. Черное лезвие, тонкий острый кончик, тяжелая шершавая рукоять. Держащая его рука, белая, что особенно заметно из-за темноты ножа.

Схватить, сделать быстрое движение вперед, почувствовать, как сталь входит в тело.

Нинка вздрогнула. Почему нож у черного? Почему он не появился у нее?

– Ты хочешь убить меня? Убей.

Нож танцует в его пальцах. Он крутит оружие, то перехватывая его за рукоять, то за лезвие.

– Убей! Это легко.

Танец ножа сливается в сплошной веерный круг. Легкое движение кистью, и нож входит в Нинку, легко вспарывает ей живот. Из разреза вываливаются зеленые кишки.

– Но что будет после этого?

Черный раскидывает руки и навзничь падает на спину. И тут же из него выходит двое таких же черных в шляпах. Каждый достает по ножу. Оружие танцует в их пальцах. Бросок. Раскинув руки, они падают, и тут же на смену выходит по паре. Эти четверо тоже начинают игру с ножом. Нинка закрывает лицо руками. Хруст разрываемой плоти. Противный. До мурашек. До желания скрючиться и заткнуть уши.

– Ты уже давно такая, как я. – Черный повел рукой в сторону костра. – Присоединяйся. Я это ты, а ты это я.

– Хватит!

Она смотрела на свои руки. Они были перепачканы зеленым. Где это она ухитрилась найти столько травы. Черный улыбался своей мерзкой улыбочкой. Около костра смеялись. Один уродец завалился на спину и дергал короткими ножками. Скрипели деревья, на них раскачивались тени мертвецов.

– Ты пытаешься спрятаться, – шептал черный. – А надо всего-навсего вспомнить.

– Не хочу я ничего вспоминать.

Во всем виноваты были братья. Это они устроили ей невыносимую жизнь. Это они издевались, били, обижали, читали страшные сказки. Она придумала для них страшилку. И теперь братья никогда не вернутся в ее жизнь. Их всех забрал черный.

Нинка пошла к костру. Младенец заметно подрос. Он все еще был в своих пеленках, но уже уверенно сидел, зажатой в кулаке палкой тыкал в костер, отчего вверх взлетали искры.

– Все равно будешь сюда возвращаться. Оставайся. Ты уже давно с нами. Обижена на братьев и мать – и правильно. Это они во всем виноваты. Они и все остальные люди! Ты хорошая, а они – плохие. Разве я не прав?

Черный подошел незаметно, замер над ухом, зашептал, словно песню спел. «Баю-баюшки, баю…»

Нинка присела, резко уходя в сторону. Столкнулась с волчком. Он поднял бровки домиком, собрав на лбу глубокие складки, шевельнул треугольными ушками.

– Все равно я тебя убью, – прошептала Нинка. – И ты больше никогда не появишься. Я останусь одна. Меня с этих пор никто не обидит.

«Придет серенький волчок…» – раздается дружное от костра. Фигуры у огня раскачивались в такт пламени.

«И утащит во лесок…»

Это была неправильная песня. Нинка помнила, что в лагере они учили что-то другое. Эту хором тянуть было неудобно, поэтому то один, то другой сбивался.

– Как видишь, я тут ни при чем.

«Под ракитовый кусток…»

Сидящие у костра стали толкать друг друга. Крайний повалился в огонь.

Нинка с трудом продрала глаза. Трещало. Словно коротило электричество. Этот звук настолько был еще вплетен в сон, что не сообразившая пока ничего Нинка продолжала искать рассыпавшихся по поляне участников костра.

Трещало. Повертела головой. Она была в своей комнате, а звук шел из прихожей. На мгновение испугалась, что это вернулась мать.

«Ау… а кто тут спрятался?»

У матери есть свои ключи, чтобы зайти. Потеряла – будет звонить в дверь. А звонок у них другой. Без рваной фольги.

Нинка приподнялась, заставляя себя пойти и посмотреть.

Треск шел от шорт. Она их бросила в коридоре. В кармане мелочь после похода в магазин и телефон. Он прыгает по мелочи и трещит. Какие-то заколдованные монетки Нинке в магазине дали.

Пока соображала, надо или нет доставать телефон, звонки прекратились.

И правильно. На ночные звонки отвечать не надо. А надо просто выключать телефон перед сном.

Добрела до кухни, выпила стакан воды. Заметила, что пельменная кастрюля осталась на плите. Воду слила, содержимое вытряхнула на тарелку, пропустив одинокий прилипший пельмень. Отковыряла его пальцами и бросила в коридор. На прокорм местным домовым. Телефон – это же не так просто. Это они специально положили, чтобы дребезжал. И монеты заколдовали. Потому что обиделись. Нинка все из комнаты выкинула, у них не спросила. Вот и лютуют. Ну ничего, сейчас поедят и успокоятся.

Пыталась уснуть, вертелась на месте, сбрасывала подушку. Почему нож появился у черного? Это была ее история, нож должен был быть у нее. Это она хочет убить свои воспоминания. Она не заказывала, чтобы воспоминания убили ее.

Умение ждать – отличный способ решать проблемы. Если не торопиться и не бежать вперед, то всегда выпадает что-то полезное. Нинка научилась проблемы не решать, а пережидать. В жизни так устроено, что все само как-то и разруливается. Вот и здесь само. Если она придумала, что черный должен умереть, значит, умрет. Ну, хорошо, не ножом она его убьет, так бетонная плита упадет. Или скорый поезд собьет.

Она прямо видела это трагическое событие, эти пути. Блестящие от сотни прошедших по ним поездов. Колеса тыкают на стыках. На повороте выбивают искру. Рельсы ровными линиями уходят к повороту, смыкаются и утекают за горизонт. О летящем поезде первыми предупреждают рельсы. Они начинают гудеть и подрагивать. Гул идет из-под земли, пробивает железо, и сами рельсы словно подпрыгивают, готовые выскочить из удерживающих болтов.

Поезд еще далеко, но грохот уже слышится. Резкий свист. Пролет вагонов. Поток воздуха толкает в грудь. Ты чуть наклоняешься, чтобы удержаться, но ветер уже унесся прочь, и ты чуть не валишься под колеса.

Ту-у-у-у!

Нинка видела щель между перроном и проносящимися вагонами. Там была сплошная чернота.

Ту-у-у-у! – настойчиво лез в уши гул. И уже не гул, а звон. Словно все те же монеты рассыпались и теперь прыгали от сотрясения перрона.

Открыла глаза.

Звонили в дверь.

Она смотрела в потолок, но по груди еще проносился поезд, грохотало в ушах. Черный умрет. Или кто-то другой, но все равно умрет.

Звонок.

Это было каким-то дурным повторением. Ночного пробуждения ей было не достаточно?

Нинка сбросила с себя плед и посмотрела на затанцевавшие в воздухе пылинки. Полюбовалась. Чихнула.

Звонить перестали.

А вдруг это мать? Потеряла ключи и не может войти. Не может войти – это хорошо. Или не хорошо?

На цыпочках прошла к двери. Хотела посмотреть в глазок. Но его на двери не оказалось. В голове все взболталось, словно пылинки перебрались под черепную коробку. Откуда же она помнит, что глазок был?

Разозлилась и открыла дверь.

– Ты чего, больной?

Тинтин старательно смотрел Нинке в лицо – она как встала, так и пошла в футболке и в трусах.

– А ты? – хрипло спросил он.

– Да я вообще в шоколаде была, пока ты не появился, – Нинка попыталась закрыть дверь. Почти удалось. Тинтин только, гад, успел сунуть в щель книжку. Что-то там внутри хрустнуло. Нинка кровожадно подумала, что это пальцы Тинтина. Но за дверью не кричали. Это было не очень хорошо. Это означало, что он не бежит сейчас вниз по лестнице, не зовет на помощь, а продолжает стоять там, на коврике.

– И что?

Дверь медленно приоткрылась. Книжка упала, из нее вывалился треснувший диск. «Как избавиться от кошмаров…» На обложке фотография мужика в белом халате с заметно выступающим пузиком. После знакомства с таким автором только новыми кошмарами и обзаводиться.

– У меня к тебе дело, – прошел в квартиру Тинтин.

Нинка лениво размышляла, что плохого она сейчас может ему сделать. Крик не действует. Может, кипятка вылить? Но для этого придется ставить чайник и ждать, когда закипит. Долго. Тинтин успеет совершить все свои черные дела. И кипяток уже понадобится ей.

– Чего с тобой? – нахмурился Тинтин, продолжая смотреть Нинке только в лицо.

– Это с тобой – чего? Пишешь! Звонишь! Достал! Влюбился? Иди ударься об стенку. Полегчает.

– Ты с собой что-то сделала?

Тинтин выглядел встревоженным. Нинка заволновалась. Неужели волосы из темных стали синими? Вот незадача!

Уткнулась в зеркало. Темно, вещи с верхней полки свисают, в уголки вставлены квитанции – ничего не видно. Приблизила лицо к стеклу, придержала рукав сползающего с полки свитера. И что у нее тут? Все в порядке.

В слабом свете из кухни разглядела свое отражение. Желтоватая маска лица, морщины, черные глаза. Над головой, словно нимб, торчит шляпа. Повернулась. И правда, шляпа. На стенку повесил кто-то. Надела. Снова изучила себя в зеркале. Ей идет. Под цвет глаз.

– И что тебе не нравится? – зыркнула в сторону Тинтина Нинка.

– Ты можешь одеться? – пробормотал он, отводя глаза.

– Я могу тебя с лестницы спустить, – Нинка скрестила руки на груди. Иногда она жалела, что черный увел братьев. Они бы с таким быстро разобрались. Хотя останься они, разбираться было бы не с кем, потому что братья давным-давно угробили бы Нинку и занялись бы своими делами.

– Ты стала похожа на монстров из своих историй. – Тинтин теперь смотрел себе под ноги. – Почитала бы книжку, которую я принес. Правда, это надо было делать под музыку. А ты музыку того.

– Рэп что ли?

Музыку Нинка не любила. Вообще. Она мешала оставаться один на один с собой. Певцы же бубнили о чем-то своем. Английские песни так вообще требовали немедленного перевода.

– Бах. Красиво.

– Вот бах с ним и случился. Будешь лезть – и с тобой тоже.

Нинка поняла, что ей не хочется быть хорошей. Что ей нравится быть вот такой – злой.

Тинтин пробежал глазами по ее футболке, по ногам, задержался на пальцах. Когда-то на них был черный педикюр. Сейчас стерся почти.

– Что ты делаешь в пять?

Нинка тоже смотрела на свои ноги. Неудобно как-то. Сбитый лак. Некрасиво. Надо бы одеться.

Вернулась в комнату, поискала в разворошенной кровати носки. Натянула. Вот, так было лучше.

Обернулась и чуть не вскрикнула.

Тинтин стоял на пороге комнаты, оглядывался. Бардак здесь был знатный. Но такой, не свеженький, только на день устроенный, а капитальный. Устоявшийся. От входа справа двустворчатый шкаф с распахнутыми дверцами. У правой дверцы гора вещей. Втертый в паркет от времени ковер. Раздвинутое кресло-кровать с давно не стиранной грязной простыней, стол с компьютером. Провисшая в центре пегая штора. С пыльной люстры свисает новогодний серпантин.

– Ты чего вперся? – напустилась на него Нинка.

Тинтин силился не смотреть на разгромленную комнату, но взгляд невольно цеплялся за отставшие от стены обои, за высохший цветок на полу, за выбитую планку старого паркета. В носке у Нинки была дырка. Сквозь нее был виден большой палец со стертым лаком. Тинтин невольно усмехнулся.

– А как же ты говорила, что дочь президента, что за тобой снайперы охотятся?

– Соврала.

Нинка выскользнула в коридор, нашла шорты, вытащила из кучи грязного белья в ванной футболку, понюхала и быстро переоделась.

– А мать твоя где? – Тинтин вышагивал по комнате – было слышно, как под его тяжестью вздыхает старый паркет.

– В командировке.

В ванной Нинка еще раз посмотрела в зеркало. Взлохматила свои короткие темные волосы, опять нахлобучила шляпу. Подумала, что не мешало бы помыть голову, но в целом ее все устраивало. Желтоватое лицо, черные глаза, зеленая улыбка.

– А отец? – спрашивал из коридора Тинтин.

– Мой отец в телевизоре. – Нинка взяла зубную щетку, попробовала на прочность. Нет, сломается. Чем бы его таким пырнуть? – Ты разве не знаешь, где бывают президенты? Только там. Ни на что другое у них времени нет.

«Нина!» – звало ее прошлое. Каждый скол на кафеле, каждый потек в ванной о чем-то напоминал. Она смотрела в убегающую воду. Все. Точка. Надоело.

«А где ты его возьмешь, этот нож?» – «Он появится в тот момент, когда нужен!»

Нинка представила, что в ее правой руке появилась ребристая ручка длинного черного ножа. И действительность разом перевернулась.

Тинтин успел заметить, как в ванной полыхнуло черное пламя. Шарахнула дверь. Через порог перевалила черная змеистая туша. От неожиданности Тинтин взмахнул руками и осел на пол. Кеды проскользили по грязному паркету.

Клацнули зеленые зубы.

– Ты чего? – икнул Тинтин.

Монстр был похож на огромного дракона. Длинная чешуйчатая шея, лапы с острыми когтями. Суставчатые колени торчат над тощим хребтом.

Кинулся.

– Это ты превратилась? – орал Тинтин, пытаясь отползти. – Совсем озверела?

Монстр боднул его широким лбом, распахнул пасть.

– Превращайся обратно! Хорош! Это же я! – вопил перепуганный Тинтин. – Я ж ничего не хотел…

На сжавшегося от ужаса Тинтина с клыков закапало зеленой слизью. Тинтин пошарил руками по полу, сгреб книжку с пола и метнул в пасть. Клацнули зубы, хрустнул доламываемый диск. Дракон сплюнул, целясь в противника.

– Эй! Прекрати! Чего ты так злишься?

Тинтин вкатился в комнату. На четвереньках проскочил в дальний угол, ближе к окну. Дракон медленно вошел. Острые когти царапали паркет, поддевали непрочные паркетины.

– Остановись! Слышишь? Потом сама жалеть будешь!

Тинтин схватился за край ковра и дернул. Ступивший на ковер дракон рухнул на передние лапы, ударился мордой, щелкнув челюстями. Тинтин сбросил свой край ковра на голову чудовищу.

– А я предупреждал, – крикнул он, прижимаясь к стене. – Ты это… давай в обратку вертись. Хватит злиться! Я только пригласить хотел.

Дракон помотал мордой, прорывая дряхлую ткань. Из прорех на Тинтина посмотрели черные, полные ненависти глаза.

– Кажется, мы не договорились, и ты обиделась. – Тинтин притянул к себе кресло на колесиках. Одно колесико стопорилось.

Дракон резко выдохнул через ноздри, обдавая запахом гнили. Тинтин поднял стул. Монстр попятился, утягивая за собой ковер. Наступил лапой, выбираясь из засады, но застрял когтем, заметался.

– Ага, – обрадовался Тинтин, отставляя стул. – Попалась! Поговорить можем?

Дракон тыкался в ковре.

– Погоди, – Тинтин потянул ковер на себя. – Дай помогу!

От этого движения дракон взвился на задние лапы и боком рухнул на кровать. Прямо в скомканное одеяло.

С треском разошлась ткань. Во все стороны полетели ошметки. Запахло горелым.

– Э! Куда? – Тинтин замер с протянутой рукой. – А как же встреча?

Он подкрался к постели. Все это было удивительно и неправильно. Приподнял ковер. Под ним в кровати была дыра. Черная. Она слегка дымилась, распространяя вокруг неприятный запах. Обваливался с обгоревших краев пепел. Тинтин заглянул в черноту. Она ухнула далеким отзвуком, дыхнула холодом, всосала в себя.

Над дырой взметнулись ноги Тинтина в черных кедах.