Текст книги "Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек"

– А я помню, как ты высоту брала. Ну, еще до восьмого. Помнишь? Тебе физрук планку переставляет и переставляет. А ты прыгаешь и прыгаешь. Берешь высоту и берешь…

– А вы орали: «Давай, Дымова!»

– А потом орали: «Ура-а!» А когда сбила планку – скулили… Сколько ты тогда взяла?

– Не помню. Но физрук поставил пятерку.

– Пятерку. Еще бы! Он сказал, что тебе надо в легкую атлетику идти. Ты не послушалась?

– Нет конечно. Времени и так не хватало.

– Ник…

Аким обнял Нику за плечи. Сначала просто положил руку ей на плечо. Рука полежала какое-то время спокойно. Пощекотала шею. Подергала завитки волос. Ника сидела замерев. А потом Кимка обнял девушку, прижал к себе. Ника повернула к нему голову, и они поцеловались.

Совершенно вдруг, совершенно неожиданно – для Ники.

Наконец-то! Долгожданно! – для Акима.

Сидели, обнявшись, укрывшись пиджаком. Ника уже не боялась Кима. Только стеснялась немного, когда он смотрел на нее сбоку. Она не знала, как выглядит в профиль, и ей казалось – невыгодно. Поэтому она старалась повернуться к нему всем лицом.

– Ник, знаешь, мне кажется, нам правда придется тут ночевать. – Аким нежно погладил ее по щеке, подержал на щеке ладонь лодочкой. Убрал локон за ухо, поправил его, чтобы не выбивался.

– Каким образом, Кимка?

– А вон там, на матах.

– Нет, я не буду, – забилась Ника у него под рукой, – я буду сидеть. Ни за что! На каких-то матах!

Вдруг оба насторожились. Услышали в тишине, как в дверях зашевелился ключ.

Ника, вынырнув из-под пиджака, бросилась к входу.

В проеме раскрытой двери показалась ухмыляющаяся рожа Кеда.

– Привет! – развязно произнес он. – Что, наворковались, голубочки?

Он показался в дверях весь. В его руке вихлялся из стороны в сторону синий воздушный шарик.

– Кед без шнурков! Это ты нас запер? – весело спросил Аким. – Ты нарываешься, знаешь?

– Я-а-а, – протянул Кетов и широко улыбнулся. – Спасибо мне, да? – Он заметил, что Аким не расстроен. – Успели?

– Что успели, ты о чем?

Витек поводил перед лицом указательным пальцем. На него была надета петелька нитки от шарика, и шарик тоже вихлялся из стороны в сторону с гулким резиновым звуком. Глазки у Кетова масляные, маленькие.

– Зна-аем, зна-аем что… что надо… Дымова, ты такая седни аппетитная, можно я тебя обниму?

Он полез к Нике обниматься.

Ника отшвырнула его руки, залепила звонкую пощечину.

– Ой! Сразу драться? – Витек укоризненно посмотрел на Нику и перевел блуждающий взгляд на Акима. – Видишь? Вот тебе и вся лю… любовь, Кима. Тебя она тоже лупить будет. Я че пришел-то… я че вас открыл-то… там мечты запускают.

– Куда запускают, дурень? – не понял Аким. – Чего запускают?

Ника тоже посмотрела заинтересованно, хотя и искоса – после пощечины как-то неудобно смотреть с хорошим выражением на лице. Приходится продолжать разыгрывать оскорбленное самолюбие.

– Ку… куда! В небо. Че… чего? Мечты! Шары, то есть. Бегите, еще успеете. Вот я шарик Зиме принес. А у Дымовой не… нашел. Кто-то ее мечту спер. А мой… ик, – икнул Кетов, – лопнул. Ба-бах!

«Зря я его ударила, – сокрушалась Ника. – Он мог бы ведь и вообще не прийти, и мы бы вообще не узнали, кто нас закрыл. А я сразу – по роже. Ворона!»

Вообще-то Ника всегда сочувствовала этому нескладному по душе парню. Они всей семьей жалели его. Когда родители Витька скандалили, а он был маленький и плакал на лестничной площадке, Дымовы уводили его к себе. Было даже такое, что маленький Кед ночевал у Ники.

– Кед, прости за… – Ника подумала, как дипломатичней назвать свой наезд. Говорить «пощечина» не хотелось. – За то, что ударила.

– Да ладно, – Кед потер обиженную щеку. – Затрем.

Кимка выхватил шарик из рук Кетова, схватил Дымову за руку, и оба понеслись на улицу.

Толпа выпускников стояла в сквере у школы. Любопытное зрелище: все под одинаковыми шарами, словно готовы запустить в небо зонды для грандиозного школьного эксперимента по физике.

Ника с Акимом успели вовремя.

– Запускаем все одновременно – по ракетному залпу, по ракетному залпу, – предупредила их классная Лилия.

И вот Олег Иванович выстрелил из ракетницы. Одинокая красная ракета оставила в небе бесконечный белесый след, словно белую веревочку от красного шарика.

– Ура-а! – В сквере раздался мощный рев в девяносто молодых глоток.

Шарики, словно испугавшись этого вопля, порхнули в воздух.

Только Аким не выпустил свой. Он протянул его Нике.

– Держи, Акин, крепко и не отпускай. Слышишь? Я не хочу, чтобы моя мечта улетела. И стой на месте и жди меня! Я через десять… нет, раньше, через пять минут буду. Слышишь? Акинка?

Ника улыбнулась: «Акин», «Акинка». Непривычно, необычно, смешно. Но потрясающе интересно!

– А ты куда?

– Сейчас увидишь! Только не уходи, ладно?

Кимка побежал в сторону многоэтажек, на ходу обернулся и снова крикнул:

– Не уходи, Аки-ин!

Шары разлетались. Несмотря на то, что все были одного размера, летели они по-разному. Опережали один другого, сталкивались, летели в противоположные стороны, попадая в разные воздушные потоки, подлетали к домам, заглядывая в окна, где спали горожане (а кто-то проснулся от крика «Ура!»). Один шарик лопнул, наткнувшись на голый тополиный сук.

– Лопнула чья-то мечта! – с сожалением сказал кто-то рядом с Никой.

– Интересно, чей шарик?

– Хорошо, что мы этого никогда не узнаем!

– А ты что же свой шар не выпускаешь? – спросила Нику классная Лилия.

– Это не мой. Это Зимина. Он сейчас вернется и сам отпустит, если захочет.

– И правда – куда спешить? – согласилась классная и вдруг сама заспешила, засуетилась, прижав к груди букет и сумочку. – Ой, ребятушки мои милые, такси! Я вас люблю!

Классная Лилия расцеловалась с теми, кто был поблизости, и побежала к такси, остановившемуся неподалеку.

Все другие учителя уже давно были дома.

– Не забывайте школу! – крикнула учительница перед тем, как сесть в машину.

Долго махали ей вслед, не заметив пафоса последней фразы.

Выпускной народ двинул в центр города. Традиция прошлых лет – выпускники всего города встречались в парке, как и после последнего звонка. В нем всю ночь гремела музыка. Там тоже танцевали. Кто хотел, катался на теплоходе, который курсировал вдоль города туда и обратно всю сказочную июньскую ночь.

– Ты идешь? – спросила Наташа Нику. Славик Красильников уже дергал Круглову за руку, торопил.

– Я жду Зимина, но он куда-то исчез. Надеюсь, вернется!

– Ну, догоняйте! – Наташа взяла Славика под руку, и они, словно жених и невеста со стажем, отправились вслед за нарядными толпами.

Когда к ногам Ники подъехала страхолюдная машина, уже никого не было у школьного крыльца.

Знакомый старый драндулет. Кривой. Без переднего бампера, с погнутым задним.

– Покатаемся? – выйдя из машины, спросил Аким с такой лучезарной улыбкой, как будто он только что сидел за рулем «Порша». Он открыл перед Никой скособоченную дверцу.

– Ты что, издеваешься? – спросила Ника и, уткнувшись губами в шарик, засмеялась. – На этой машине только на кладбище!

– Почему на кладбище? У тебя прорезался черный юмор, Акин?

– Только там нас никто не засмеет! Кимка, я не хочу насмешек! Ну ты ее и уделал, Зимин! – Ника обошла несчастную «шестерку» со всех сторон. – А потом, ты ведь пил шампанское.

– Две капли!

– Да хоть одну!

– Так давай мы ее и добьем!

– Ну уж нет. Я в эти игры не играю.

– Признайся честно: ты не хочешь ехать, потому что я выпил, или потому, что у меня машина красавица?

– И так и эдак.

– Ладно! – примирительно сказал Аким. – Хорошо. – Он покивал головой, поворошил светлый чубчик. – Тогда подожди еще пять минут. Подождешь? Не сбежишь на кладбище? Ты вроде не готка? И не обормотка? – Он похихикал. – На вот мой пиджак, заледенела совсем.

Кимка снова набросил на девушку пиджак, чмокнул в щеку (Ника не успела увернуться), шустро развернулся на кривой машине и скрылся на дороге в проеме домов.

Понятно, он бегал в гараж. Зимины жили рядом.

Ника зашла в открытую еще школу, поправляя то и дело сползающий с плеч пиджак. Несмотря на то, что пиджак все время норовил сбежать, в нем было уютно. Он пах Акимом, его теплом.

Глаза ее взлетели на лоб, когда она увидела через окно подъезжающую к крыльцу шикарную иномарку, на которой впору возить звезд Голливуда или президентов любой страны. Эта машина не хуже «Порша»!

Удивление вынесло Нику на улицу.

Зимин вышел из машины, обошел ее спереди, раскрыл перед Никой дверцу.

– Прошу, сударыня, – пригласил он торжественным голосом, и лицо у него при этом было тоже торжественное, он даже не улыбался.

– Ничего себе…

Ника помнила и сейчас о бокале шампанского, но не сесть в такой лимузин было бы верхом неуважения и к лимузину, и к его водителю.

Потрясенно села на пассажирское сиденье спереди, Зимин водрузился на водительское кресло.

– Кимка, отцовский?

Аким кивнул.

– А он спит?

Снова кивок.

– А тебе не попадет?

– Не знаю.

Зимин завел мотор.

11-й «В» шел прямо по дороге двумя нестройными шеренгами. Машин в четыре утра не было, а тем редким, которые все же проезжали этим маршрутом, приходилось сигналить, чтобы молодежь расступилась. Нарядные парни и девушки, «цветы», как их прозвали в школе, делали одолжение – нехотя пропускали транспорт и снова смыкали цепь. Так же и с Акимовой машиной было – он весело просигналил. И еще раз пробибикал. И еще! Гудки сложились в музыкальную фразу. Народ 11-го «В» удивился задиристым «би-би» и расступился, чтобы пропустить озорной автомобильчик.

Вау!

– Стойте! Да это же Зима, ребята! Эй, Зима! Стой!

– Ух ты! «Лексус»! Вот это тачка!

– Зима, у кого угнал?

– Ему подарили! У него же отец крутой!

В машину, на заднее сиденье, набилось с десяток парней. По крайней мере, Нике так показалось. Суматошные, вопят – каждый свое, стекла опустили, головы повыставляли наружу. Ветер развевает чубы Витька и Тимошки.

– Гони, Зима!

– Газу, Кимка!

– Что ты плетешься, как черепаха!

– На такой-то тачке!

– Кимка, останови! – крикнула Ника поперек этим воплям.

Никин крик забил густой мужской смех. Что случилось с Акимом? Его не узнать! Взглянет на Веронику, подмигнет ей, переведет взгляд на дорогу и ржет. Обернется на парней, что-нибудь скажет смешное – и снова гогот. Зимин стал просто разнузданным! Перед одноклассниками выставляется?

Нике не нравилась эта компания! Ей с Зиминым одним было хорошо, но с этой оголтелой оравой? С этой оравой и Аким совершенно другой. Дикий! Как будто не только машину, но и себя переключил на пятую скорость. Ребят, конечно, можно было понять – школа закончилась, об этом давно мечтали, ностальгии у парней – никакой, это не девчонки-хлюпалки, которые в школе утирали глаза платочками. Парни-соколы рвались вперед – по этой дороге, по жизненной.

Кимка вошел в раж. Роскошная машина, которой он управлял впервые, легкость этого управления – сплошная автоматика, никакой тебе коробки передач, знай только жми на газ. Подзуживания парней тоже делали свое дело – он что, ботан? Никогда ботаном не был – чего сейчас осторожничает? Дорога располагает – ни одной машины, знай только шпарь!

Он и пошпарил. Счастье просто выпирало из него. Ника – рядом! Наконец-то рядом! Добился ее расположения! Кругом – красота, белые ночи! Красивый у них северный город. И Ника – красивая! Если он уедет отсюда (с Никой, конечно!), то будет скучать по этим белым ночам, по огромным деревьям, по фонтанам на каждом углу.

И конечно же, по своим ребятам. «Свои ребята» кучками направлялись в парк, и они видели, как по дороге на бешеной скорости пронеслась шикарная иномарка.

Ника никогда не ездила на такой скорости и уже простилась с жизнью, сжавшись в комочек на своем месте. Пиджак был накинут на плечи, и под ним она казалась маленькой птичкой, замолкшей от страха перед надвигавшейся грозой. Синий шарик лежал на коленях, Ника прижала его к себе, словно подушку безопасности.

Она несколько раз просила Зимина остановиться – он как будто не слышал, только смотрел иногда сбоку, коротко и бесшабашно. Она и замолчала.

И только тогда, когда Кимка, не сбавляя скорости, проскочил на красный свет, не выдержала и закричала снова:

– Кимка! Стой! Красный!

Красный? В голове Акима что-то щелкнуло. «НИКОГДА НЕ ЕЗЖАЙ НА КРАСНЫЙ» – вспомнились слова отца, казалось, вбитые в мозг. А вот и не вбитые! Он пролетел на красный и не заметил, и никто не заметил, кроме Ники. Неужели он проехал на красный?

Стопаньки…

Он же не сумасшедший, не пьяный.

Аким сбросил газ и резко припарковался к обочине.

В салоне сразу стало тихо.

– В чем дело, Зимка? – удивился Тимошка.

– Все, парни. Приехали. Вылезаем.

– А в чем проблема? – спросил Ганов. – Бензин кончился?

– Я на красный свет поехал. Не заметили?

– И что? Никто не видел. ГАИ дрыхнет.

– Я сам себе ГАИ. Дальше – ножками. Вываливайтесь.

– А Дымова?

– А что Дымова? Мы с ней тоже ножками пойдем. Да, Ник?

Ника пришла в себя. Открыла дверцу, выскочила и побежала в сторону парка. Бежать в длинном платье было неудобно, Ника догадалась – подобрала подол рукой и бежала, бежала от дикаря Зимина и компании. Синий шарик сопровождал ее, неразборчиво отскакивая вперед, назад, в стороны.

– Что это с ней? – спросил Папуас, кивнув через окно на тоненькую бегущую фигурку, и засмеялся. – Невеста без места!

– Вываливайтесь, блин! – заорал Кимка. – Кому говорят!

Тимошка Ганов, Витек Кетов-Кед, Колька Лемешев по прозванью Папуас, Никита Беспрозванный, Олег Шитов – вот сколько пассажиров умещалось на заднем сиденье! Кто-то у кого-то сидел на коленях. Вылезли и кучей побрели в парк над рекой.

– Любви нет, – заученно бросил Кед, сделав два шага и обернувшись к Акиму. И добавил почему-то Кимкину фразу: – Точка. Ру.

– Пошел вон! – крикнул Аким.

Кед и пошел. Незлобный и глупый.

Аким полежал головой на руле, ругая себя последними словами. Вел себя как пижон. Проехал на красный. Не слушался Нику. Обидел… Что она, заслужила? Поставил локоть на руль, погрыз костяшки пальцев в досаде. И вдруг выскочил из салона, хлопнув дверцей, побежал в сторону парка, на ходу обернувшись, нажал на ключе зажигания кнопку машинного замка и бросился искать Веронику Дымову со слабой надеждой, что она его простит.

В старом парке столетние тополя с морщинистыми стволами перемежаются с такими же старыми березами. То тут, то там веселые голоса, смех. Кучки, толпы, парочки юных, сумасшедше красивых выпускников. А Ника – одна. Ей плохо.

«Он безответственный. Бесшабашный. Я для него никто. На него никакой надежды! Зачем мне он? Зачем? Уеду! Забуду!»

Ника тряслась от злости на Киму. Все было так чудесно! Первый поцелуй. Объятия. Его теплые ласковые глаза. Она думала, ее жизнь переменилась! Она рассталась со школой, но не с Кимкой. Она даже начала думать… да, да – что любит его! Да! А теперь – он все перечеркнул! Все кончено! Кончено, почти не начавшись. Ника криво усмехнулась.

«Отдам пиджак и шар его дурацкий, и пусть катится куда хочет». Ой, правда. Ведь на ней его пиджак, с ней – его «мечтательный» шар.

Ника повернула в противоположную сторону. Злость улетучилась. С ней его вещи!

Повод для встречи.

– Я смотрю – мой пиджак без меня гуляет! – Аким вынырнул откуда-то сбоку. – Спасибо, ночь белая, а мой пиджак серый!

Ника сняла пиджак и молча протянула Акиму. Она была хмурая, и губа закушена – как всегда у нее, когда ей что-то не нравилось.

Она мельком взглянула в его смеющееся лицо. Обещала себе – даже не посмотрю на него! Но не смогла – взглянула. Те же теплые глаза. Та же нежность…

– Ты проехал на красный.

– Красный – прекрасный… Никогда. Больше. В жизни.

– Да? Никогда? А как насчет оголтелости?

– Оголтелости? Я был голым телом в машине? Извини, не заметил!

На такого клоуна возможно разве сердиться? Ника засмеялась.

– Ну а диким ты часто собираешься бывать? Полная машина дикарей!

– Диким? Диким я, наверное, все-таки буду. Иногда. А ты будешь дикое растение поливать и лелеять.

– Я еще подумаю!

– Ника-Акинка, не сердись. Я твоя половинка. На всю жизнь.

Господи! Он еще и стихи сочиняет!

Аким, похоже, и сам удивился складности своей речи:

– О, с тобой я уже поэтом заделался!

Посмотрели друг на друга, рассмеялись. А потом он взял ее на руки и понес.

11-й «В» стоял на мосту через городскую речку Сластену.

– Народ, нужно монеты в воду кинуть, чтобы вернуться в отчий дом после того, как станем великими! – вспомнил Тимошка.

Он, конечно, юродствовал, как часто это делал, но к его предложению отнеслись серьезно. Стали искать монеты, передавать друг другу. С моста в воду посыпалась мелочь.

– А у меня нет денег. Вместо денег я кидаю ключ от квартиры, смотрите! – Витек показал связку ключей и, бравируя, бросил в воду.

– А что? И я тоже могу!

– Да ребята, бросайте все на фиг! Все, что есть!

– Ура-а! Избавляемся от ненужного хлама!

– Сотик кидаю! Все равно менять надо!

В воду полетел телефон. Косметичка. Еще один ключ. Еще один мобильник.

Молодежь раздухарилась. Шум, гам, свист над безмятежной рекой.

И тут парень показался. Он нес на руках девушку в белом. Дымову и Зимина узнали. Шум, гвалт, свист разом стихли. Никто не произнес ни слова.

И даже взошедшее вечное солнце не смогло лишить их безмолвия.

* * *

– Ты самая красивая, Ника-Вороника.

– Ты назвал меня «Вороника». – Ника подняла на Акима смущенный взгляд. – А я и правда ворона. Телефон опять оставила в зале…

– Да здравствует самая красивая ворона на свете!

С ближнего тополя отозвалась серая птица, одобрив его слова.

Да разве бывают некрасивыми девчонки?

В утреннем небе, подкрашенном солнечными лучами, летел маленький голубой шарик – их общая мечта.

Елена Усачева
Бал неисполненных желаний

Then hate me when thou wilt, if ever, now

Now while the world is bent my deeds to cross,

Join with the spite of Fortune, make me bow,

And do not drop in for an after-loss.

Сонет 90

Уж если ты разлюбишь – так теперь,

Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.

Будь самой горькой из моих потерь,

Но только не последней каплей горя!

Пер. С. Маршака

Глава 1
Класс, которого нет

Он был отчаянно печален, этот Димочка. Узкое лицо побледнело, а кончик носа, наоборот, покраснел. Смотрел в сторону. Опять же отчаянно – пытался сохранить спокойствие. Но как раз эта отстраненность взгляда и окаменелость челюсти выдавали его переживания.

– Не расстраивайся.

Соня попыталась заглянуть ему в глаза.

– Я не расстраиваюсь! – выдавил сквозь сжатые зубы Димочка. – Чего мне расстраиваться? У меня все… – он вдохнул с всхлипом, болезненно, – хорошо.

И невероятно четко ставя ноги, потопал вдаль.

«Бедненький, – вздохнула Соня. – Отччччччаянннно печчччальный».

Димочка мил, тих, робок. Высокий. Очень худой. Вьющиеся волосы зачесывает назад, отчего они стоят вокруг головы пушистой шапкой. Всю весну бледной тенью проходил за Тамаркой. Она хмыкала, довольная победой. Все ждала, что признается в любви, но он молчал. Дрожащей рукой брал ее руку в темном кинотеатре и замирал, словно энергией подпитывался.

«Робот», – наградила его кличкой Томочка.

Жалко мальчика, ой как жалко. Признаний Томка не дождалась – и вот теперь целуется с Максом. На всех переменах они вместе, весь август – вместе. А Соне досталась почетная миссия сообщить эту радостную новость Димочке. Не самой же Тамаре об этом говорить, в самом деле. Не дай бог, подойдет потом, начнет объясняться – помешает. Потому что Максик ревнив. Рассорит еще Димочка большую и светлую любовь.

Вот Соня и сказала, а теперь на душе тяжело. Нет, не тяжело – отчаянно печально. Бедный Димочка… Он неплох. Дискотеки проводит, в музыке разбирается, фотографирует хорошо. Вроде все при нем…

Ровная спина, высоко поднятый подбородок. Обиделся. Будет плакать?

Соне и любопытно стало, и стыдно – ну что она лезет? Томка, злючка такая, попросила поговорить с Падалкиным. Соня поговорила. Какой с нее спрос?

Врет. Опять врет! Есть спрос. Раньше за плохие вести гонцов убивали… Ой, мамочки! Сейчас бедный Падалкин с лестницы навернется, оправдает фамилию.

Нет, не упал. Это на него упал Фил, дружок его верный, шустрый, как маленькая обезьянка. Повис на плече. А Падалкин молчит… Стойкий оловянный солдатик.

А с чего это весть плохая? Наоборот! Может, сейчас все свое счастье и обретут. Потому что ну никак тихий Димочка не подходил веселой Томке. Никак. Отчаянно не подходил!

Тьфу ты, привязалось слово.

– Злая ты, Сонька, хоть и Мармеладова.

– Сам ты Мармеладов! – устало отмахнулась Соня.

Обругали его, но Славке хоть бы что. Стоит улыбается. Невысокий, крепенький, глазки ясные, отли-и-и-ичник…

– Убила человека – и довольна.

Славка перекинул сумку через плечо, давая понять, что хватит из себя изображать Александрийские столпы, пора и ногами поработать. Они и пошли. Мимо застывшего около окна Димочки и Фила, что-то жизнерадостно ему вещавшего. Мимо порхающей молодежи. К себе в класс.

– Жестокие вы, девчонки, – рассуждал между тем Славка. – Играете нашими чувствами, как мячиками.

– А вы, мальчишки, такие глупые становитесь, когда влюбляетесь, – парировала Соня. Ни злости, ни раздражения не было. Они просто говорили.

– Ой, скажу я тебе, – подхватил Соню под локоть Славка, – вы, девчонки, вообще похожи на дизентерийных амеб.

– На кого?

Соня никак не могла решиться, обижаться ей или нет, но на всякий случай остановилась.

– Полезная штука, – с серьезным видом говорил Славка. – Сидит в кишечнике человека, хорошие вещества вырабатывает. Но что-то в ней порой переклинивает – бац! – и ты уже из туалета не выходишь, дизентерией мучаешься.

– И что?

Соня не заметила, как низко склонила голову – ни дать ни взять бодучий маленький бычок.

– Так и вы – девчонки. Пока с вами дружишь, вы еще ничего. Но стоит вам вбить в голову, что в кого-то влюбились, – все, тайфун Катрин отдыхает! Вы на людей перестаете быть похожи.

– Все сказал?

– Да, моя речь была краткая, но выразительная.

Вот и настало время обижаться.

– А теперь беги отсюда, только очень быстро. Пока я не стукнула выразительно тебя по голове.

Славка пожал плечами и действительно пошел прочь. От Сони и от кабинета, к которому они подошли. В конце коридора обернулся, щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание:

– Да! Предлагаю сходить в кино. Сегодня в шесть около Центра. Фильм в шесть тридцать, так что не задерживайся!

– Бегу и падаю! – буркнула Соня, открывая дверь.

– Бежать не надо, – отозвался Славка. – Я люблю в девушках томную бледность.

Соня сжала губы, чтобы не выругаться. Славка Тырин был невозможен. Серьезно такого воспринимать – вот это и правда вредно для здоровья.

А за дверью ее ждал родной класс. Небольшой, двенадцать человек. Все те, кто остались после жесточайших контрольных и тестов грозного Большого Брата, учителя физики Бориса Бенедиктовича. Физматлицей, со всеми вытекающими.

Народ сидит давно установившимися парами. Герка Бородин с Катрин Кузнецовой, Тамара с Максиком. Марк Гмыря один. По идее, Славка сидит с Леной Кривиной, но они друг к другу равнодушны, им все равно, с кем и где сидеть. Но такова сила традиции. Их в одиннадцатом море. Началось все с Татьяны Алексеевны, учительницы биологии. Пришла она к ним в пятом классе, и жизнь изменилась. Они стали ходить в походы, собираться по вечерам, петь песни, организовали газету, раз в неделю обходили квартиры – проверяли, кто как делает уроки, кому надо помочь, кто как живет. Через два года Татьяна Алексеевна уехала, но класс уже не мог жить по-другому. Они были вместе, всегда и везде. Они продолжали ходить в походы, помогать друг другу. И даже сейчас, в одиннадцатом, когда каждый решил, куда пойдет, когда все по уши были заняты курсами и дополнительными с репетиторами, они были вместе. Любовная лихорадка, начавшаяся два года назад, закончилась мирным разделением на пары. А в остальном… «Ни шагу назад, ни шагу на месте, а только вперед и только вместе!» Жаль, что у них уже одиннадцатый, вот так бы еще пару годков…

Кого-то отчисляли, и строй смыкался. Срезавшиеся на экзаменах, не выдержавшие пыток Большого Брата – все они становились предателями. Бывшие еще заглядывали в некогда родной класс, ходили в походы, но это было не то… не то… На ушедших словно появлялся чужой запах, и стая изгоняла провинившихся. Беззлобно, но твердо.

Но как же у них в классе здорово!

Соня шагнула через порог, и все плохое, все, что так раздражало, осталось за дверью. Здесь – все знакомое, все правильное. Так, как должно быть. И как хочется, чтобы так было всегда. Почему после одиннадцатого они должны расстаться?

Сидящая на последней парте Томочка приподняла бровь, задавая немой вопрос. Соня кивнула, и вредная Томка расплылась в довольной улыбке. Димочка справится. Просто обязан. Если что – ему помогут.

Соня прошла на свой средний ряд, села через проход от Томки.

– Ты настоящий друг, – склонилась к ней Тамара. – Верный искровец.

Соня бы и дальше обижалась на подругу, но от привычного сочетания слов стало вдруг так уютно, что она решила обо всем забыть.

Димка пришел с Филом. Еще бледен, еще глаза нервно бегают, стараясь не видеть Тамарки, но невольно взгляд все равно задерживался на ней. Фил сияет. Самовар начищенный!

Славка и звонок явились в класс одновременно.

Русиш оторвался от книг:

– Ну что, выпускники, к уроку готовы?

– Так точно! – отрапортовал устраивающийся на своем месте Тырин, вскидывая руку в приветственном салюте. А когда-то у них было свое приветствие – легкий удар в грудь и чуть приподнятая рука. Сейчас это видится смешным.

– Ну конечно, – печально качнул головой учитель, словно эта новость его огорчила невероятно. Словно они учились не в лучшем лицее района, а в школе чертенят, где отменные знания были признаком дурного тона.

Урок потек своим чередом. Русиша внимательно слушали. Даже Димочка, все еще полный своими печалями, грустно кивал на слова учителя.

Дверь распахнулась через пятнадцать минут. Сначала через класс пушечным ядром пролетела грязно-зеленая тряпичная сумка от противогаза, упала на последнюю парту около окна и по инерции сползла на пол.

– Расстанемся! – торжественно произнес картинно застывший на пороге Макс. – Мой голос нем и глухи все слова! Я знаю, что ни перед кем не буду я права!

Выкрикнув все это на одном дыхании, Макс пошел к своему месту. Учитель не сразу поднял на него глаза.

– Между прочим, это была Цветаева, – уже стоя с сумкой в руках, сообщил Максимов.

– Мы поняли, – кивнул русиш. – Только у нас сейчас Бунин, а не Цветаева.

Класс зааплодировал.

Прежде чем сесть, Макс победно вскинул подбородок.

– Какой счет? – повернулся к нему Славка.

– Двадцать один – пятнадцать. У них не было шансов.

– Вы позволите мне продолжить? – спросил учитель.

– Да, конечно, – ответил Макс, устраиваясь на своем месте.

Томочка сияла. Наверное, потому, что Максик еще ни разу не прибил ее своей сумкой. Или потому, что он наконец-то пришел?

– Народ, не разбегайтесь! – приподнялся Славка, как только отзвенел звонок на перемену. – Есть пара вопросов.

Русиш демонстративно громко грохнул стопкой книг и вышел. Славка проводил его кивком головы и снова приподнялся, прощаясь.

– Во-первых, – начал он, усаживаясь удобней, – на следующей неделе выпускать газету, а с материалами негусто. Тамара, Соня, вы берете на себя малышей. Все как всегда. На сбор материалов у вас два дня. Гера и я пойдем к пятым-шестым. Дима и Фил берут на себя седьмые-девятые. Макс с Марком – на вас десятый.

– Десятый уже отчитался, – поднял пятерню Макс. И с извиняющейся улыбкой объяснил: – Они мечтают засветиться.

– Отлично, тогда на тебе вычитка материалов. Успеешь?

Макс закатил глаза к потолку.

– Сегодня у меня свидание, завтра у меня свидание, послезавтра…

Он сделал паузу, а вредная Томка хихикнула.

– О! Послезавтра у меня курсы. Послезавтра точно все вычитаю.

Все скромно отвернулись от поникшего Димочки. Фил нервно закусил губу.

– Во-вторых, – продолжил Славка, – у Катрин четверка по химии.

Кузнецова скривила губы, но смолчала. Да, да, у нее четверка. Тяжелые времена настали, товарищи.

– Гера, ты на нее плохо влияешь, – припечатал Тырин.

– Да, я такой, – довольно погладил себя по груди Герка и сощурил свои серо-голубые глаза. Ах, эти длинные ресницы, эти ямочки на щечках, это небесная лазурь в очах. А еще как рисует…

– Фил, твоя работа, – качнул головой Славка, отметая лишние сантименты. – Катрин, договоришься с ним, ладно?

– У меня музыка, курсы, и сегодня я иду в театр, – быстро перечислила Кузнецова.

– Мы успеем. – В глазах Фила плескалось удовольствие – так садист смотрит на свою потенциальную жертву. В химии Фил был неумолим. Он ею бредил, мог с людьми говорить одними формулами.

– Завтрак, завтрак, – подняла руку Ленка, напоминая о себе.

– Все, расходимся. – Славка поймал за локоть Макса. – Найди Федю с Ванькой, пускай они приходят на занятия.

– Вот сейчас и скажу.

Макс выразительно поглядел в потолок.

Тамарка снова хмыкнула, подхватила Макса под руку и повлекла на выход.

Соня тоже стала выбираться из-за парты. Она шла последней. Но тут Славка резко повернулся, не выпуская ее из класса.

– Сладкая моя, – пропел он, заставляя одноклассницу вздрогнуть. Лучше бы он звал ее Мармеладовой!

– Что? – повернулась Соня.

– У меня к тебе просьба. – Славка был крайне серьезен. – Ты должна сегодня зайти к Диме в гости.

– Зачем?

– Он расстроен. Станет плохо учиться. А нам это незачетно.

– И чем я с ним буду заниматься? Литературой?

– По литературе у него хорошо. И дальше будет хорошо, если…

Славка выразительно замолчал.

– Если? – переспросила Соня, хотя и так все поняла. Ужаснулась, конечно, но логика Славкиных слов была ясна.

– Да… – Славка не сомневался в Соне – в их классе дураков не было. – Просто приди и просто поговори. Он не должен расстраиваться. Год у нас только начинается. И этот год последний. Стоит избегать крайностей.

Соня поморщилась. Потом скривила губы. Потом склонила голову к плечу. Не помогло. Не хотелось идти к Димочке. Его скучное лицо рождало тоску.

– Предложи это Леночке, – предприняла она неубедительную попытку избавиться от неприятного задания. – Или давай на следующей перемене это обсудим? Проголосуем!

– Дорогая, – Славка подошел вплотную, сжал ее ладонь, – ты начала, тебе и завершать. А в кино мы тогда с тобой можем сегодня не идти. Ты свободна!

Соня распахнула глаза. Перспектива была радужная.

– Что же ты мне сразу не сказал! – оттолкнулась она от Славки. – Да я неделю буду с Падалкиным ходить, лишь бы не с тобой.

Славка послал ей воздушный поцелуй:

– О! Сладкая ты моя!

– Тырин, – тяжело вздохнула Соня. – Моя фамилия Сладкова, а не Сладкая. Ты что-то путаешь!

– Начальство не путает, начальство вводят в заблуждение непроверенные факты, – произнес Славка и, довольный выполненной работой, потопал на выход.

А Соня опять опустилась на стул. Идти домой к Падалкину – сущее мучение. Во-первых, у Падалкина скучно. Стеллажи с книгами, стеллажи с фильмами, стол. Во-вторых, едят они почему-то одни каши. В-третьих, любит он только фотографировать и вспоминать, что было раньше. Летописец, блин!