Текст книги "Ты – моя половинка"

– Джемма! – второй раз позвала мама. Джемма встрепенулась.

– Ты могла бы хотя бы ради приличия не улетать… Куда-то там… – Кэтрин махнула рукой с легким раздражением. – Ты уже слышала?

Джемма на мгновение прикрыла глаза. Снова этот парень. Еще раз ей этого не вынести.

– Если ты о новом жителе Локера, – ей было лень произносить название города до конца, – то да. Мне уже все уши им прожужжали.

– И что ты думаешь? – подала голос бабушка Джеральдина. Ее выцветшие глаза засветились молодым любопытством. Джемма осознала, что этот разговор был подготовлен еще в ее отсутствие, и с мольбой уставилась на дедушку. Но Уильям отвел глаза. Все ясно. Дедушка и бабушка, обожающие свою внучку, мечтают-таки найти ей спутника жизни и сбыть с рук. Даже если пока об этом спутнике они не знают ничего, кроме городских сплетен. Жаль, что все так предсказуемо.

– Я думаю, – ответила Джемма резковато, – что пусть живет, если уж переехал.

– А я думаю, – мягко проговорила мать, – что нам стоит пригласить его на ужин. Ведь с соседями надо дружить…

– Твой дом, тебе и звать.

Джеральдина, Уильям и Кэтрин переглянулись. Джемма вышла из-за стола, громко царапнув стулом по дощатому полу.

Ноги несли девушку подальше. Скорее, скорее от этого невыносимого мещанства, вечного заглядывания за соседский забор и перемывания косточек! Джемма выскочила за ограду и чуть не налетела на какого-то мужчину, который поднимался по тропинке к ферме от города.

Он вежливо придержал ее за локоть, не дав упасть, и отступил на шаг, одновременно пробормотав приветствие. Джемма быстро взглянула на него. Нет, этого человека она никогда не видела прежде. Одного с ней роста, весьма и весьма привлекательный блондин… Ну конечно, кто же еще!

– Опять вы, – едва ли не с отвращением вздохнула она. Блондин так опешил, что отшатнулся еще дальше, вытаращив глаза. Он был до невозможности забавен в своей озадаченности – Джемма смягчилась и тут же пожалела, что не прикусила вовремя язычок. В самом деле, разве он виноват, что весь город только о нем и говорит? Разве есть его вина в том, что в Локерстоуне нет подходящих кандидатур и все девицы только и мечтают, что о заезжих принцах. Правда, в реальности на принца тянет почти любой, был бы не косой и не хромой. Хотя после войны и хромота перестала быть для девушек чем-то нежелательным, иногда это в их глазах даже прибавляло мужчинам героизма…

– Простите, – улыбнулась Джемма и решила проявить великодушие, – я приняла вас за другого.

На лице мужчины читалось облегчение. Он снова шагнул к Джемме, с любопытством оглядывая ее, но одновременно пытаясь не показывать этого. Наконец слегка поклонился и произнес:

– Тогда позвольте мне представиться. Меня зовут Оливер Хорни.

– Джемма Донован, – кивнула Джемма милостиво.

С этого дня Оливер частенько заглядывал на ферму и в гости к Вейлмартам-Донованам. У него был редкий дар с первого взгляда очаровывать всех людей, и родные Джеммы в нем души не чаяли. Впрочем, не они одни – весь городок лучился улыбками, стоило Оливеру выйти из своей лавки на улицу. Дела у него с первого дня пошли в гору. Сперва все хотели своими глазами увидеть нового обитателя Локерстоуна, а вскоре раскусили, что и магазин его столь же хорош, как и он сам: Оливер наладил поставку товаров из Труро, и множество вещей можно теперь было купить только у него. Мужчины были особенно рады тому, что теперь не приходилось тратить уйму времени и бензина на поездку в большой город, женщины же радовались по своим причинам. Они все поголовно влюбились в него. Молодые и незамужние сделали его предметом своих грез, а их матушки уже видели Оливера, ведущего их дочерей к алтарю.

«Какая жалость, что он не может сводить туда их всех, тогда все они были бы на вершине блаженства», – со свойственным ей сарказмом думала Джемма. Оливер ей тоже нравился. Он был вежлив, ненавязчив и очень предусмотрителен. В его руках всегда оказывалась накидка для нее на случай прохладного вечера, букет цветов, интересная книга – он быстро приметил, что чтение доставляет девушке ни с чем не сравнимое удовольствие. Он явно ухаживал за Джеммой, и в глубине души ей было лестно, что из многих Оливер Хорни выбрал именно ее.

Они частенько сидели теперь вечерами в их гостиной, и Оливер рассказывал про свое детство в Эдинбурге и дядю, лейтенанта королевского флота. Родителей он почему-то обходил стороной.

– А мой дядя Чарльз служил в войну на тяжелом крейсере «Дорсетшир». Он своими глазами видел, как пошел ко дну непотопляемый «Бисмарк»! – сообщил он как-то с гордостью в ответ на рассказ Кэтрин о своем покойном муже-летчике, которого в конце 1939 года подбил немецкий истребитель.

Дедушка Уильям, большой поклонник бесед и воспоминаний о войне, надел очки и в крайнем оживлении посмотрел на Оливера:

– Да ведь это же… Это же было такое событие. Я помню, как прослушал сообщение по радио, в утренней сводке… Расскажите поподробнее, Оливер, прошу вас.

Уильям не заметил, или сделал вид, что не заметил, как бабушка Джеральдина горько усмехнулась и, поджав губы, принялась убирать со стола. Она, ждавшая мужа с фронтов еще Первой мировой, ненавидела войну всей душой и предпочла бы, чтобы про это бедствие рода человеческого разговор не заходил никогда.

– Они долго гонялись за ним по морю. Ведь «Бисмарк» был почти как «Летучий голландец» – мало кто из наших уцелел после встречи с ним. И даже под конец… Нельзя точно сказать, из-за чего он ушел под воду. Дядя Чарли, например, совершенно уверен, что экипаж сам открыл кингстоны. Он всегда говорил мне, что фашисты, конечно, ужасные люди, но он никогда больше не видел такого мужества, какое проявили моряки там, на «Бисмарке». Добровольно выбрать смерть, чтобы не сдаться врагу. И это мы-то враги!

– Ну, молодой человек, военные не всегда изверги, даже те, кто служил Гитлеру. Иногда это были просто юнцы, – вздохнул Уильям, мельком покосившись на свою дочь, ставшую вдовой по воле таких вот юнцов. – А когда вас атакуют крейсеры флота Его Величества… У них была гордость, я думаю. Вот мужество и пришло ее поддержать!

– А кот, кот? – полюбопытствовала Кэтрин, обращаясь к Оливеру. – Правду говорят, что с линкора спасся кот, когда из людей почти никто не выплыл?

– О да, – Оливер закивал головой, еще больше оживившись. – И этот кот потом пережил еще два крушения кораблей, на которых плавал, представляете? А окончил жизнь на берегу, кажется, в каком-то посольстве.

– Я бы не взяла его на борт после второго крушения, – пожала плечами Джемма. – Ведь ясно же, что он приносил кораблям несчастье. Может, его кто-то проклял?

Кэтрин под столом толкнула Джемму ногой и изобразила милую улыбку:

– У нашей Джеммы всегда такое бурное воображение. Не обращайте внимания, Оливер.

– Как же не обращать? Именно это мне в ней и нравится, – нежно взглянул он на Джемму.

Девушка не смутилась. Ее вообще сложно было заставить покраснеть. Но от этого ласкового взгляда она тут же вспомнила, уже в тысячный раз, что вчера, на конюшне, куда Оливер зашел в поисках ее, кое-что произошло. И Оливер помнит об этом так же хорошо, как и она, судя по его заговорщицкому виду.

Она чистила шкуру своей гнедой кобылы. А Оливер стоял рядом и смотрел на нее пристально, с каким-то напряженным выражением лица. Джемма искоса взглянула на него.

– Что? – спросила она.

– Ты очень красива, Джемма, – вздохнул Оливер, словно с сожалением.

– Ты говоришь это так, будто это преступление, или по меньшей мере досадный недостаток, – пожала она плечами и принялась вычесывать длинную гриву. – Тем более что я прекрасно знаю, какова моя внешность. Красота – это не то, чем я могу похвастаться. У нас в Локере есть много красоток…

– У вас в Локере… Или теперь уже у нас в Локере, – исправился Оливер, – есть много смазливых гусочек. Ты не такая.

– Вот я и говорю, смазливой меня не назвать, – засмеялась Джемма, назидательно подняв указательный палец.

– Тебя не назвать гусочкой. Ты никогда не станешь гусыней, как их мамаши. Ты удивительная, Джемма.

Странно, но Джемма была абсолютно спокойна. Руки продолжали заниматься своим делом, и хотя ее уши улавливали волнение в голосе Оливера – она была спокойна. Замедлившимся, вдруг обострившимся зрением Джемма увидела, что в темной шкуре гнедой кобылы есть три более светлых волоска, что край попоны, только что наброшенной на спину животному, немного поистрепался, что кожа на левом запястье ее измазана чем-то черным, то ли землей, то ли сажей…

Когда молчать стало невыносимо, Джемма медленно повернулась к Оливеру и увидела в его глазах желание. Прежде девушка никогда не видела этого выражения в глазах мужчин, но сейчас ей не понадобилось и доли секунды, чтобы распознать его тайный смысл. Что-то древнее и страшное, большое и тягучее, и знакомое женщине с рождения до смерти было в этом взгляде. Она хотела было пошутить, чтобы сбить напряжение, – и не успела. Оливер мягко, но непреклонно привлек ее к себе и поцеловал долгим, ищущим поцелуем.

Это был первый ее поцелуй. Но природа сильнее, чем все остальное, – и она ответила ему, сначала неумело, а потом так страстно, как могла. Ощущения были новыми, острыми, пряными, и хотелось еще.

Их спугнул зашумевший ведром у колонки работник. Оливер отшатнулся от девушки и тут же встретил ее взгляд. Никакого смятения, только любопытство и чуточку разочарования от того, что она не успела распробовать как следует это новое для нее лакомство. Оливеру это понравилось. Что же до Джеммы – она выпорхнула из конюшни с невинным и беззаботным видом. Однако весь вечер ее мысли то и дело возвращались к поцелую. И она почему-то прекрасно осознавала, что он был не последним и за ним последует еще череда таких же, а может, и еще лучше… Эх, скорее бы. Ей понравилось целоваться. И она усмехнулась, представив на мгновение ужас своей благовоспитанной матери, если бы та сумела прочитать ее мысли.

Пока она вспоминала вчерашнее происшествие, сидя на диване и машинально перебирая страницы журнала, лежащего у нее на коленях, разговор о крейсерах и доблести плавно потек по другому руслу, и Джемма снова перестала его слышать. Она сидела спиной к окну, и оттуда тянуло вечерним холодом. Но в комнате ярко горели лампы, и от этого контраста все казалось еще более уютным, мирным. Ей вдруг пришло в голову, что так все и должно быть: теплый дом, где собираются несколько поколений одной семьи, неспешный разговор, когда снаружи и в трубе воет западный ветер и приносит с собой дыхание океана.

Эта гостиная с синим ковром, синими шторами и лампой с желтым абажуром скучала по таким вот семейным вечерам. Когда-то, когда Кэтрин была совсем еще маленькой младшей дочерью Вейлмартов, дом и гостиная полнились смехом, криками, возней двух ее старших братьев и сестры. Уильям и Джеральдина были сравнительно молоды, души не чаяли в детях, хотя Уильям и был иногда строг с ними, особенно с сыновьями. Но ферма отнимала большую часть родительского времени, и дети весь день были предоставлены самим себе. Только вечерами они собирались здесь вместе. Сквозь абажур комнату заливал теплый желтый свет, как будто тут горело свое собственное солнце. Мальчишки шуршали газетой и бумагами, набрасывая какие-то чертежи, что-то вырезая и склеивая, девочки шушукались в уголке или читали вслух книгу. Джеральдина садилась в кресло, чтобы передохнуть после трудного дня – и заодно починить одежду, белье, ведь на детях все будто сгорало. Каждый был, казалось, занят своим делом, и все же они были вместе. Но прошло время, братья и сестры выросли и разъехались по всей Англии. Кэтрин была единственной, кто вернулся в родительский дом, да и то потому, что овдовела и не видела иного пути, чтобы выжить с маленькой Джеммой на руках. Остальные остались в городах – теперь уже со своими семьями. Но синяя гостиная, казалось, продолжала помнить их и ждала.

Наверное, такие мысли пришли в голову в тот вечер не только девушке, потому что спустя месяц Оливер спросил у ее матери, что она думает насчет его планов жениться на Джемме. Кэтрин была покорена им еще больше. О лучшем зяте она не смела и мечтать. И уж если на то пошло, тщеславие, в отличие от ее дочери, ей-то было знакомо превосходно. Она уже предвкушала, как вытянутся лица Роузи Сильвер, Аманды Олдридж, Мюриэл Китс – да и многих других соседок и знакомых.

«Боже, только бы Джемма не натворила глупостей», – содрогнулась про себя Кэтрин, а вслух ответила, что она-то, конечно, была бы счастлива видеть его своим сыном, но решать все-таки Джемме. Зная свою дочь, Кэтрин имела все основания побаиваться, ведь этой сумасбродке ничего не стоило не только отказать ему, но и высмеять.

На следующий день Оливер и Джемма прогуливались по набережной. Приближался вечер, и рыболовецкие суденышки торопились пристать к берегу с уловом. На пристани уже разгружали сети, таскали ящики с рыбой, бородач Джон Китс, муж Мюриэл и владелец лодки «Бетси», кивнул обоим, но тут же занялся своими делами, окрикивая матроса и кидая ему тяжелый канат.

Немного волнуясь, Оливер остановился у – парапета и, глядя вдаль, признался Джемме в любви.

– Когда я поймал тебя, помнишь, на дорожке, ты поскользнулась… Я понял, что поймал какую-то удивительную райскую птицу. И не захотел выпускать… И сейчас не хочу, – образно описал он свои ощущения. Его стиль изложения всегда забавлял Джемму. Оливер умел выражаться так цветисто, что любая другая на ее месте растаяла бы, а ей это казалось всего лишь милым, и иногда – смешным. Но сегодня Джемма даже не улыбнулась, не отшутилась, а тоже перевела взгляд на горизонт, где собирались в сизые горы грозовые тучи.

– Джемма, выходи за меня. Я знаю, мы еще не очень долго знакомы, но я уже знаю, что хотел бы прожить с тобой много лет. Ты самая необыкновенная.

«Это уж точно», – фыркнула про себя девушка, однако промолчала. Она долго молчала. Но Оливер, успев узнать ее строптивый нрав, больше радовался этой заминке, чем страшился ее: значит, Джемма действительно раздумывает над его предложением. Значит, в принципе она не против.

Девушка смотрела на него другими глазами. Этот светловолосый молодой мужчина с чересчур правильными чертами лица был ей очень симпатичен. Теперь, когда он озвучил свои желания, она пыталась представить его в качестве своего мужа, спутника на всю жизнь, соединенного с ней «для доли лучшей и худшей». И ей это легко удалось. Она знала, как мирно будет протекать ее жизнь, как будут расти их дети, какой заботой он окружит их и ее саму. Могла ли она мечтать о большем?

Конечно, могла.

Но сердце подсказывало ей, что, если она не согласится сейчас, она может никогда не встретить… своего ангела.

Где логика? Это была чудная, непонятная мысль! Как он мог быть связанным с ее решением сейчас? Ангел, всюду следовавший за ней, ее незримый спутник, такой любимый, такой не отделимый от нее… Только по нему тосковала ее душа, только он владел ее мыслями, стремлениями, помыслами. Был ли он частью ее снов? И только ли снам принадлежал?

Джемме не нужен был никакой другой мужчина на Земле. Ей нужен был только он, один-единственный. Но кто он? Где он? Этого сказать она не могла.

– Я выйду за тебя, Оливер, – сказала она, широко улыбнувшись, и на ее усыпанных веснушками щеках появились ямочки.

Оливер обрадованно вздохнул:

– Я так счастлив. Что зацеловал бы тебя прямо у всех на виду, если бы…

– Лучше не стоить дразнить собак, – рассмеялась Джемма и послала ему шаловливый воздушный поцелуй.

Эта новость произвела в Локерстоуне эффект разорвавшегося снаряда. Кого-кого, а упрямую рыжую Джемму Донован представить женой всеобщего любимца Оливера Хорни могли не многие.

Мюриэл Китс долго не могла прийти в себя от пережитого потрясения. Ее старшая Элизабет, красотка Бетси, проплакала не одну ночь, хороня свои мечты о счастливой супружеской жизни. А младшая Маргарет, не по годам рассудительная, наоборот, только пожала плечами:

– Он почти полгода ходил к ним в гости через день. Не молоко же он у них покупал все это время, верно?

Мужчины большей частью Оливера понимали – все-таки было в Джемме что-то такое, что выгодно отличало ее от местных кумушек. Не красавица, но так ведь ему и не с портретом из галереи жить, а с живым человеком. А правильно выбрать жену – это дело непростое и очень важное. Джемма на роль жены подходила отлично, тем более что хозяйство она вела сама, и немаленькое. А строптивая – ну так это даже интереснее, укрощение строптивых – удовольствие редкое.

Женщины вскоре тоже смирились. Для каждой из них у Оливера был припасен комплимент или улыбка – ну как тут устоишь! И после объявления помолвки они, как и прежде, забегали в его магазин за какой-нибудь мелочью, только чтобы ухватить свою долю положительных переживаний.

Джемма сразу же успокоилась, после того, как дала согласие Оливеру. Ее мятущийся дух вдруг обрел тихую гавань. В этом не было ничего от тщеславия, и ее дыхание не срывалось при мысли, что скоро в их честь зазвонят колокола локерстоунской церкви. Ей было все равно, что думают по этому поводу соседи. Душу Джеммы согревала внутренняя уверенность, что она сделала правильный выбор и на всех парусах несется навстречу своей любви. Она со счастливой улыбкой встречала своего Олли на тропинке, ведущей к ферме, и кидалась ему на шею. Ее яркие волосы развевались на ветру – Оливеру еще издалека казалось, что к нему несется молния. Ее губы тянулись навстречу его губам, и у Кэтрин, наблюдавшей раз за разом эту картину из окон гостиной, радостно екало сердце.

Возможно, она бы изменила свое отношение к этой парочке, если бы пригляделась внимательнее. Джемма и так была неуправляемой, а влюбленность только усугубила это ее качество. Ей хотелось всего и сразу, о чем бы ни шла речь.

До свадьбы оставалось всего несколько дней. Платье уже было готово. На последней примерке Джемма крутилась перед зеркалом, и вдруг ей в голову пришла поразительная мысль: она сама могла бы сшить лучше. Девушка покачала головой себе же в ответ. Как же, интересно? Она сроду ничего не шила. Шитье казалось ей материнским занятием, она никогда даже иголку-то в руки не взяла. Но, глядя на свое отражение, она почти ясно видела другое платье, которое было сшито на ее свадьбу. Нет, – исправилась она, – которое могло бы быть сшитым на ее свадьбу. Облако шифона и атласа, обвившее ее фигуру, с причудливой драпировкой на груди. Впрочем, теперь какая разница, ведь платье-то уже готово, и оно совсем не то, что чудится!

С примерки, проходившей в доме у миссис Олдридж, она вышла на залитую солнцем площадь Локерстоуна. И тут же кинулась со всех ног к Оливеру, поджидавшему ее у своего новенького синего «Остина».

– Привет, красавица, – подмигнул он ей.

В машине он помедлил, прежде чем спросить:

– Ну как?

– Здорово, – не моргнув глазом соврала Джемма. – Как белый торт! Ты забудешь английский язык, когда меня увидишь.

– Я уже и сейчас говорю с ошибками, – хмыкнул Оливер, заводя мотор.

– Куда поедем?

– Куда пожелаешь, детка.

Джемма задумалась, наморщив лоб. Все окрестности они уже объездили, но все время за рулем был исключительно Оливер. А вот если бы…

– Может, научишь меня водить? – предложила она, поглядывая на него с лукавой полуулыбкой.

– Ты хочешь угробить себя до свадьбы?

Она шутливо ткнула его в бок:

– Может, я прирожденный гонщик?

Оливер пожал плечами и промолчал. Джемма обиженно закусила губу и насупилась, обдумывая план. Нет, она, конечно, не собиралась угонять машину Оливера, она пыталась сообразить, как ей склонить его на свою сторону. Еще ни разу за всю ее жизнь не было такого, чтобы Джемма Донован не добилась своего! Пока она раздумывала, они выехали на дорогу, ведущую вдоль побережья на восток. После постройки большого шоссе на Фалмут этой дорогой почти перестали пользоваться все, кроме жителей окрестных поселков.

Оливер аккуратно съехал на обочину у большого вяза и вышел из машины. Джемма недоуменно следила, как он обходит «Остин» спереди. Вот Оливер распахнул ее дверь – и протянул ей ключи.

– Ну, вперед, гонщик.

Джемма взвизгнула, бросилась зацеловывать жениха. Тот высвободился, смеясь:

– Тише, тише, машину водят только в спокойном состоянии! Иначе мне придется донести на тебя в полицию.

Все это оказалось совсем несложно. Зажигание, сцепление, газ, тормоз, передачи – Джемма схватывала на лету. В первую минуту она не могла в это поверить: это большое механическое творение, тяжелое, непонятное, исполняет ее волю беспрекословно! Поворот руля вправо – и машина поворачивает вправо, газу – и она ускоряется, как пришпоренная лошадь, – только вот ее гнедой кобыле ни за что не развить такую скорость! Это было даже лучше, чем управлять людьми. Хотя нет, наверное, так же, подумала Джемма радостно.

Почти эйфория. Стрелка на спидометре неуклонно двигалась вправо, но Джемма все равно давила на газ. Оливер ее не останавливал – ему нравилось выражение, застывшее у нее на лице. Джемма была так соблазнительна в эту минуту, когда все ее существо захватили скорость и жажда приключений!.. Окно со стороны водителя так и осталось открытым, и дорожная пыль оседала внутри салона. Хохочущая Джемма отказывалась закрыть окно или остановиться, а Оливер не очень настаивал.

Наконец она затормозила. Место это было безлюдное, потому что она несколько минут назад уже свернула с главной дороги и ехала по проселочной, вверх к холмам. Теперь и эта дорожка закончилась.

Девушка повернулась к Оливеру. Ее глаза блестели, правая щека покрылась пылью, и Оливер отер ее ладонью.

– Прогуляемся? – предложила Джемма. Голос завибрировал, и интонация получилась необычная, неуверенная. За ее словами чудился какой-то второй смысл, но Оливер не понял, какой именно. Прежде чем он согласился, девушка уже выскочила из машины и понеслась по склону холма. Она была одета в брюки и легкий свитерок, так что ничто не мешало ей двигаться проворно. Оливер на секунду задержался, глядя на ее расплескавшиеся волосы, доросшие уже до талии, не знавшие лент и заколок, – и кинулся следом.

Бег был долгим. Джемма без устали карабкалась куда-то, хотя Оливер уже окликал ее несколько раз. Его силы были на исходе. А она… Она, кажется, неплохо знала эти места и искала что-то определенное. Но вот Оливер потерял ее из виду. Он остановился, оглядываясь в нерешительности.

– Джемма!

– Я здесь, – раздалось откуда-то неподалеку. Он пошел на голос, донесшийся из-за плотной стены дикого кустарника.

Уже предлагая прогуляться, Джемма прекрасно знала, что должна сделать. Ее ангел подговаривал ее к этому безумству – а когда подговаривал он, сопротивляться было невозможно, ее согласие с ним всегда оказывалось предрешено. Вот она и кинулась карабкаться в поисках знакомой расщелины в скале. В эти мгновения ей казалось, что бежит она так быстро лишь оттого, что ангел крепко сжимает ее ладонь в своей и тянет за собой к неизбежному, желанному. Наконец она остановилась и с облегчением обнаружила тут, как и всегда, два огромных валуна, сошедшихся вместе наподобие гигантской, на два человека, колыбели. Каменная колыбель поросла мягким мхом, за день нагретым солнцем. Было тихо, только стрекотали кузнечики, и вдалеке протяжно кричала чайка.

Джемма стояла перед Оливером. Опередив его на минуту, она успела скинуть свитер и стояла теперь полуобнаженная, вся в рассеянном солнечном свете, и по ее груди и плечам стекала рыжая лава волос. Пока Оливер догонял и искал ее, у нее было время на раздумье, снять ли и брюки тоже, но на это она так и не смогла решиться.

У Оливера пересохло в горле. Он замер и хотел было отвести глаза от искушавшей его столь явно, но не смог. Хотел что-то сказать, но Джемма опередила:

– Люби меня.

Она протянула к нему руки и быстро облизнула обветренные губы. Тут-то Оливер Хорни и потерял голову.

Джемма и сама не объяснила бы, почему она так поступила. Кажется, ее руками, ее губами, всеми ее движениями сейчас руководил ангел, а не она сама. Никакого протеста с ее стороны: если он велит ей сделать что-то, надо сделать это без возражений.

После, отдыхая от незнакомых ей до этого момента ласк в каменной колыбели на вершине холма, Джемма смотрела только в небо. Ей хотелось раствориться в нем, улететь, уплыть. Но в то же время хотелось и остаться, потому что теперь она ощущала присутствие своего ангела намного сильнее, чем еще час назад. Нет, это был не Оливер, задремавший рядом на мху. Ангел был третьим здесь, рядом с двумя людьми. Невидимый, но почти осязаемый. Еще более осязаемый, чем всегда, он наконец был уже на полпути к ней.

«Ты здесь», – счастливо улыбнулась ему Джемма. Он всегда знал, когда появиться и как успокоить ее тоскующую душу.

Родители Оливера на свадьбу не приехали, и все горожане удивлялись этому, но вслух не говорили. Сама Джемма уже знала, что Олли был сыном крупного промышленника в Эдинбурге и отказался становиться преемником отца, предоставив эту роль своему младшему брату. Отец был в гневе и выставил сына за порог, заявив, что тот неблагодарный юнец и еще приползет к отцу, когда не сможет заработать на кусок хлеба. Мать же, миссис Хорни, хоть и поддерживала своего супруга во всех начинаниях, но потерю сына пережить бы не смогла – и втайне ему помогала. Вот откуда у Оливера появились деньги на покупку магазина МакКинонов – и синего автомобиля «Остин». Открыто заявить о своем отношении к семейной ссоре миссис Хорни не позволял здравый смысл: мистер Хорни-старший славился своим вздорным характером, и один Бог мог бы сказать, чем все это кончится. Но на свадьбу тем не менее мать прислала подарок и сумму денег, покрывшую расходы.

После свадьбы Джемма и Оливер остались жить на ферме. Это было куда разумнее, чем ютиться в квартирке Олли над магазином скобяных товаров, тем более что родные Джеммы освободили для новобрачных две юго-западные комнаты большого, вытянутого вдоль холма дома.

Молодожены, казалось, были полностью поглощены своей новой жизнью. Каждый день вместе приносил им все больше открытий. Оливер заглядывал на обед не столько для того, чтобы утолить голод, сколько для того, чтобы почувствовать губы Джеммы, ее сильные руки, обвивающиеся вокруг его шеи, услышать ее гортанный смех. Дни напролет она, как он считал, принадлежала ему. Вместе они ходили гулять и забирались к развалинам замка, хотя Оливер не видел в этом никакой романтики и не любил упадок и разорение, но ради любимой Джеммы готов был терпеть и его. Но иногда ему казалось, что у его молодой жены есть какая-то своя, другая жизнь. Он и сам не смог бы ясно объяснить, с чего взял это. Но отблески сокровенной, невидимой сути, ее тайных переживаний то и дело вспыхивали в карих Джемминых глазах.

Часто ближе к утру, когда небо светлело и постепенно становилось молочным, Оливер просыпался, как от удара, от ощущения чьего-то присутствия. Он приподнимался на локте, беспокойно оглядывая комнату, но не находил посторонних. Рядом с ним на широкой перине Джемма спала, разметавшись по постели, скинув с себя одеяло, словно в лихорадке. Ее волосы пламенели на белизне подушек. Оливер подолгу смотрел на спящую жену.

Она улыбалась. Улыбалась кому-то. Улыбалась так пленительно, так нежно, как никогда не улыбалась ему. Она словно вся тянулась навстречу своей долгожданной, потерянной и обретенной любви. Ее лицо становилось восторженным, одухотворенным, торжествующим – и таким далеким, что Оливер едва узнавал в этой влюбленной незнакомке собственную жену. И сердце его терзалось ревностью, тяжелой и неизбывной. За завтраком они обычно делились своими снами, но никогда после этих рассветов Джемма не рассказывала ему ничего особенного из увиденного ночью. Оливер вздыхал, и эти вздохи отдавали горечью.

Кэтрин теперь целыми днями занудствовала, рассказывая, что должна и чего не должна делать молодая замужняя леди. Она и мысли не могла допустить, что Джемма не собирается менять свое поведение. И что еще страшнее, Оливер не имеет ничего против этого. Бабушка Джеральдина и дедушка Уильям, видя, что дети вполне счастливы, сочли более приемлемым вообще ничему их не учить. В конце концов, любой человек будет жить только так, как ему удобно и хорошо, создав собственные законы, и молодая пара не станет исключением, думали они.

Джемма не обращала внимания. Ни на мать, докучающую своими поучениями. Ни на старшее поколение семьи. Все чаще она не обращала внимания даже на Оливера, но тот этого не замечал: он был счастлив уже тем, что Джемма стала его женой. Ее же мысли ежечасно, ежесекундно были обращены внутрь ее самой, туда, где под сердцем зарождалась новая жизнь.

Это была ее тайна. Ей казалось, что если она скажет кому-нибудь, что беременна, ее мирок рухнет от натиска советов, запретов, предписаний и причитаний. Она же просто хотела продлить эти ощущения таинственного и космического. Она почувствовала, что все изменилось для нее раз и навсегда именно тогда, в тот солнечный день, когда она лежала в каменной колыбели на вершине холма рядом с Оливером, но тогда еще не могла сказать точно. Вскоре после свадьбы она получила этому доказательства, и неожиданно для себя обрадовалась.

Джемма не очень-то любила детей. Они всегда казались ей чужеродными существами, непонятными, раздражающими, вечно сопливыми и ноющими. Когда родила Мэри Смитенсон, Джемма, как и остальные ее знакомые девушки, пришла проведать молодую маму и поглазеть на ребенка. Мэри лежала изможденная, бледная, с полопавшимися от перенапряжения сосудами в глазах, отчего напоминала скорее вампиршу, чем мадонну. Ребенок же… Он оказался синюшным, яйцеголовым, и, хотя остальные громко умилялись, Джемма поспешила уйти, боясь, что не сумеет скрыть отвращение: ее глаза всегда выдавали ее с головой, а это был не тот случай, когда стоило демонстрировать откровенность и пренебрежение приличиями. С тех пор Джемма избегала такого рода визитов. Даже подросшие дети, когда они становились вполне сносными, учились ходить и внятно разговаривать, не были для нее людьми в полном смысле слова – скорее, это были полуфабрикаты, заготовки для будущих людей. Джемма их недолюбливала и старалась держаться подальше, чтобы не ломать комедию умиления перед их родителями.

Сейчас ее отношение к детям мало изменилось, ничто не шевелилось в ее душе при взгляде на младенца в коляске или топающего в школу мальчугана. Дело в том, что Джемма не относилась к зреющей внутри ее жизни как к ребенку. Она не могла представить его себе в обличье новорожденного, зато прекрасно представляла, как он подрастет. Это, конечно, будет сын, а никакая не дочь. Джемма смирилась, что родит ребенка – и любила его уже заранее. Однако не говорила об этом никому, даже мужу, потому что хотела до дна испить это дарованное ей откровение и не желала никого посвящать в свое таинство.