Текст книги "Без права на смерть"

Легкий тон был призван показать, что Милтон и слыхом не слыхал ни о каком убийстве. Девушка купилась.

– Ох, мистер Вайр, не знаю, как и сказать… У нас такая неприятность!.. Стэнли – с ним не всё ладно. Понимаете, он… он был трезвый, это все говорят. И ни с того ни с сего – такое!

– Какое? Что с ним?

– Он… сейчас объясню, – тянула Кэти, давая собеседнику возможность подготовиться к дурным вестям. – Девочки говорят – он как с ума сошел. Пел себе, пел – и вдруг прыг со сцены, с криком. Сгреб стул да как ахнет по столику! Стекло брызнуло на ползала – тарелки, бокалы. Он бросил стул – и бежать. Клиенты врассыпную. – Смешливая Кэти не удержалась и фыркнула. – Пару столиков свернул, даму опрокинул… Скандал! На выходе поймали, Ник думал его удержать. Ника знаете, да? Такой громила – Стэнли перед ним, как… мышонок. Короче, по всему вестибюлю прокатились, он Нику нос расквасил, вырвался – и ходу. Только его и видели. Хотели в полицию звонить – не ровен час, еще где набедокурит, да только, знаете… Пока с клиентами объяснялись, приносили извинения, компенсацию сразу… В общем, до полиции руки не дошли. Но, мистер Вайр, его надо искать.

– Спасибо, Кэти. – Милтон положил трубку. Посидел, не глядя на брата, затем поднялся и прошел в кухню – плеснуть себе бренди. Руки дрожали.

– Милт, – младший брат появился в дверном проеме, – что она сказала?

Милтон ощутил яростное желание схватить кофеварку и врезать ему по физиономии. Вместо этого хлебнул кофе с бренди, опустил чашку на столик. Значит, остаток денег сожрут психиатры. А если сумасшествие заразно, если бесчинствует какой-то неизвестный микроб – тогда и врачи не помогут. Сбежать бы куда подальше, где не водится эта бацилла безумия, где никто на тебя не окрысится или – как Стэн – не припишет себе убийство… А может, он всё-таки убил, а Кэти помешалась и наболтала вздор?

– Давай удерем? – безнадежно предложил младший брат. Точно мысли прочитал.

– Давай, – вздохнул Милтон. Сел к столику, подпер руками чугунную голову. – Сейчас. Посижу чуток – и удерем.

Стэнли вытянул из-под стола табуретку, устроился рядом.

– У меня всё путается, – признался он. – Я даже толком не помню, как чего…

Милтон промолчал. Стэнли расценил его молчание как враждебное. Запинаясь, попросил:

– Не сердись. Мне кажется… я словно рехнулся. В башке двоится. Точно всё приснилось – и тип этот, и как я его… И тут же – как будто просто драпанул из ресторана. Подрался с вышибалой… Я совсем сумасшедший, – закончил он тоскливо. – Ох!

Оба вздрогнули, от звонка в дверь. Милтон вскочил на ноги.

– Полиция, – обреченно вымолвил Стэнли. – Откроешь?

Милтон прикинул, не сиганет ли братишка в окно с восьмого этажа – пожалуй, нет, не тот настрой, – и вышел в прихожую. Глянул в глазок. На лестничной площадке стоял человек – и вовсе не в полицейской форме; он снова коротко позвонил.

Милтон открыл дверь. На незнакомце был дорогой спортивный костюм, светло-серый с зеленой отделкой; куртка расстегнута, под ней – песочного цвета свитер. Такие же песочные волосы падают на лоб, глаза прячутся за коричневыми стеклами очков. Прямой греческий нос, чисто выбритый твердый подбородок; лицо молодое, но утомленное, помятое. Пришелец неожиданно улыбнулся мягкой, слегка растерянной улыбкой.

– Простите, – сказал он с заметным акцентом. – У вас под дверью лежали ключи. – Он предъявил два ключа с брелком в виде эмблемы университета, в котором еще неделю назад Милтон преподавал минералогию.

– Спасибо. Это брат уронил. – Милтон вспомнил, как слышал звук брякнувшего по камню металла. Незнакомец вроде бы чего-то ждал. – Что-нибудь еще?

– Простите, – снова извинился тот. – Меня зовут Дау. Мне дали ваш адрес, в «Мажи Ориенталь». – Он тщательно выговаривал слова. – Я хотел побеседовать о вашем брате.

– Проходите. – Милтон отступил с порога, позволяя незваному гостю войти.

В прихожую выглянул Стэнли – лицо белое, самого трясет. Дау остановился посреди прихожей. Стэнли уставился на пришельца; губы запрыгали.

– Милт… это… это же он! Тот самый!..

– Я очень рад. – Милтон захлопнул дверь и пригласил: – Сюда, пожалуйста. – Он указал на открытую дверь гостиной.

Дау двинулся в комнату.

– Что за черт? – Стэнли смятенно обернулся к брату. – Я же… в ресторане… – Он задохнулся.

– Сейчас разберемся. – Милтон хлопнул его по плечу и прошел вслед за гостем. – Присаживайтесь.

Дау остановился у стеллажа с книгами. Стеллаж был во всю стену, от пола до потолка; книги по минералогии, геологии, географии, классика, художественные альбомы. На одной из полок фотография – Джулия с Лиз на руках. Джулия, яркая брюнетка, смеялась, а светловолосая, сероглазая Лиз – копия отца – смотрела серьезно, с недетским достоинством. Малышка была в маминой шляпе и оттого в свои три года выглядела на все шесть.

Дау поглядел на снимок, затем отвернулся, нервным движением снял очки. Без темных стекол глаза его оказались огромными; Милтона оторопь взяла. В жизни не видал подобных глаз – сплошь зеленовато-коричневых, нечеловеческих.

Гость смешался.

– Я… не совсем то, что вы думаете, – начал он. Дау явился сюда по делу, однако при виде фотографии оно вылетело у него из головы. Он собрался с мыслями, поглядел на застрявшего в дверях Стэнли и обратился к Милтону: – Мистер Вайр, ваш брат не вполне здоров…

– Милт, это пришелец, – заявил Стэнли. – Инопланетянин.

– В сущности, да, – подтвердил Дау, снова бросил взгляд на фото Джулии с дочкой. – Но я хотел поговорить не об этом. Мистер Вайр, я был в «Мажи Ориенталь», когда с вашим братом случился припадок. Видите ли, я, как у вас говорят, экстрасенс…

– Стоп. – Милтон опустился на диван, с силой сжал виски. Предметы в комнате раздвоились, стали шире, приобрели странную прозрачность по бокам. – Стэн, бренди. В кухне. Неси сюда. Пришелец?

– Ну да. Так вот, я могу ему помочь…

– ПРИШЕЛЕЦ? – повторил Милтон, явственно ощущая, как диван под ним отрывается от пола и начинает парить в воздухе. За последние дни произошло столько невозможных событий, что он готов был поверить даже в пришествие инопланетян. Тем более что Дау, с его громадными глазами, вполне тянул на гуманоида с иной планеты. – Безумие какое-то… – Милтону подумалось, что либо он спятил, вслед за своими близкими, либо это чей-то злой розыгрыш. Злой – не то слово…

Стэнли принес с кухни бутылку с бренди и три широких бокала, которые надел на пальцы. Он составил бокалы на кофейный столик, деловито разлил бренди. Лицо светилось.

– Милт, если Дау нас пригласит, мы улетим отсюда ко всем чертям!

– А если не пригласит? – отозвался Милтон, который вовсе не собирался в иные миры.

– Всё равно улетим. Правда? – Стэнли протянул гостю бокал с темно-желтой жидкостью.

Дау взял бокал, вновь оглянулся на стеллаж. Фотография неодолимо его притягивала.

– Вы возьмете нас с собой? – спросил Стэнли, ни минуты не сомневаясь, что ему не откажут.

«Нет», – хотел сказать Милтон, различив в Дау внутреннее напряжение, некую ложь. Однако слово застряло в глотке, и он промолчал.

– Если командир позволит – наш корабль к вашим услугам, – ответил пришелец.

И впрямь: послать бы всё к дьяволу и улететь на чужую планету…

* * *

Лоцман захлопнул книгу.

– Зло берет. Попались, как малые дети!

– О чем ты? – не понял Ингмар.

– Я говорю: все их беды – от Дау. Он же экстрасенс. Сводит людей с ума, заставляет творить Змей знает что. Хорош гусь! Совестливый, так его и растак: на фото оглядывается, хвост поджимает. У него, видите ли, приказ, но ему стыдно. И Милтон совсем не хотел с ним лететь, а Дау ему внушил, будто хочется.

– Н-да… – протянул Ингмар. – Однако Рафаэль прав: в нашем хозяйстве это единственная книга, которая сделана по-настоящему.

Лоцмана охватило желание немедля что-то предпринять. Он стиснул «Последнего дарханца» в ладонях.

– Твой туман, ведущий в иномирье, – северянин поглядел ему в глаза, – ощущение от него похоже на это?

– Ни капли. В нем разноцветные искры, кадры… Он – добрый, без убийства. – От волнения Лоцман говорил бессвязно. – Поехали – я тебе покажу! – Он метнулся было к дверному проему, но актер остановил его, крепко взяв за плечо; в потемневших глазах синела тревога.

– Так что тебе сказала Хозяйка?

Лоцман сбросил его руку. Беспокойство сделалось нестерпимым и требовало действия: промчаться по ступеням, оседлать «дракон», сломя голову куда-то понестись… не куда-то, а к туннелю в горе. Если мир сотворен Богиней – значит, она же создала ход в иномирье, а раз чужой мир зовет Лоцмана – значит, ей угодно, чтобы Лоцман там оказался.

Но разве охранитель мира имеет право оставить своих актеров? Съемки не могут идти без него, это закон жизни.

Он стоял, сжимая в руках непонятную, бередящую душу книгу, изнемогая от желания сорваться и бежать – и в то же время не в силах тронуться с места из боязни нарушить свой долг.

– Лоцман, – настойчиво окликнул Ингмар, – что она сказала?

– Что всё поняла. – Он пошатнулся: каменная плита под ногами неожиданно просела и накренилась. – И что отныне я – мертвый Лоцман.

Северянин поглядел непонимающе. Затем с лица вдруг сбежала краска.

– Вот оно что, – прошептал он потрясенно. – Тебя… – Ингмар поперхнулся. – Богиня… – Приступ раздирающего грудь кашля заставил его замолчать. – Не могу, – горько вымолвил актер, отдышавшись. – Прости, я не могу сказать, что… – Он схватился за горло, захрипел, пошатнулся.

Выронив книгу, Лоцман поддержал его.

– Да молчи ты, Змеево отродье!

– Молчу. – Северянин отер со лба испарину. – Ты поверишь без объяснений? Сделаешь, что я попрошу?

Лоцман не знал, что ответить. Ингмар намерен потребовать чего-то небывалого, не совместимого с именем охранителя мира и его долгом перед актерами, – однако северянину ведомо нечто важное, недоступное Лоцману.

– Поезжай к своему туннелю, – продолжал Ингмар. – И уходи в туман. Раз он тебя зовет – иди туда.

– Как это – иди? А наши съемки? – спросил он рассудительно, хотя сжигающее нутро беспокойство сводило с ума и стоило огромного труда держать себя в руках.

– НАШИХ съемок больше не будет! – выкрикнул актер сквозь скрутивший его жестокий кашель, перешедший в рвоту. – Ты меня угробишь, – вытирая рот платком, вымолвил Ингмар, когда его отпустило. Глаза слезились. – Я же просил поверить.

Лоцман сотворил стакан холодной воды.

– Пей. И поедем вместе. – Насланная на актера очередная кара сделала охранителя мира уступчивей.

Ингмар прополоскал рот, сплюнул на пол, затем в несколько глотков осушил стакан.

– Я останусь в Замке. А ты сию минуту двинешь к туннелю, не то будет поздно. Я уже видел, как это… – Он выронил стакан, по плитам брызнули осколки стекла. Северянин согнулся, обеими руками держась за живот. Простонал: – Уезжай…

Охранитель мира кинулся вон из комнаты. Должно быть, Ингмар знает, о чем просит, да и туннель взывает и необоримо влечет. Однако Лоцман не покинет свой мир навсегда – нет, Инг, этого от меня не требуй; я только взгляну, что там, в затуманье, и сейчас же вернусь. О Ясноликая, лишь бы добраться до туннеля…

Он пронесся по украшенным росписью и канделябрами коридорам, вниз по лестницам, мимо скульптур, зеркал и картин, через вестибюль, через двор к стене Замка. Распахнул дверь гаража, выкатил «дракон», нахлобучил шлем, прыгнул в седло, промчался под аркой распахнутых ворот, вылетел на мост и понесся в открытую степь, к синеющим на горизонте горам.

Лоцман гнал мотоцикл, пригнувшись к рулю, вцепившись в его рельефные рукояти. Стрелка спидометра прыгала у 170, «дракон» выл и ревел, встречный ветер упирался в плечи и норовил вышибить из седла. Туннель в другой мир – надо скорей до него доехать, пощупать руками туман с искрами кадров, исследовать таинственное затуманье. Только бы скорей туда домчаться. «Быстрее, – шептал он как заклинание, – быстрее…» Почему горы сегодня так далеки? Их зубчатая стена отступила от Замка, жизненное пространство расширилось. Отчего это? Богиня занята нашим миром, она думает о нем и о нас – пришло затребованное знание. Это хорошо.

Однако почему так зябко? Впопыхах забыл куртку. Досадно. Всё из-за Ингмара: глядя на него, с перепугу потерял голову. Что же Ингмар такое знает, о чем не может рассказать? Очевидно, мир, где северянин раньше обитал, был богат событиями. И актер их помнит. А у меня шрам и седина в волосах – напоминание о прежней жизни, след прошлого мира или миров – не исчезают, но где моя память? Светлоликая, за что ты меня наказала, отняв способность помнить? И отчего запрещаешь Ингмару говорить? Омерзительный холод вдруг облил его с ног до головы, скользким пальцем коснулся сердца. Лоцман сбросил скорость. С ним творилось неладное: в глазах мельтешили черные точки, затем окружающий мир потускнел и сжался до крошечного светлого пятнышка. Лоцман остановился, слез с мотоцикла, уронил его на траву. Без сил повалился рядом; в горле стоял тошнотный ком.

Что это?! Явилось знание: кто-то хочет его смерти. Светлоликая! Разве возможно убить Лоцмана? Можно погубить актера, если так предписывает сценарий, – но уморить самого охранителя мира? Немыслимо.

Однако же он умирает! Лоцман со стоном вытянулся на траве. Сердце будто сжимали стальные клещи. Как больно… Чем он не угодил своей Богине?

– Ясноликая, – шепнул он, – пощади.

Отклика не было. Тогда он мысленно позвал: «Хозяйка!»

В ответ донесся неслышный всхлип: «Прощай».

Страшная боль разорвала внутренности; Лоцман свился в клубок, вжался лицом в колени. Что я сделал? В чем провинился?

– Инг, – простонал он. – Ингмар…

Северянин услышал его: из Замка долетел безмолвный отклик. «За что меня так?» – спросил Лоцман, от боли позабыв о наложенном на актера заклятии. И задохнулся от тисков, сжавших северянину горло, когда тот попробовал нарушить запрет и хотя бы в мыслях произнести заказанное слово.

«Инг, не надо! – Лоцман перекатился по земле, выгнулся в попытке спастись от раздирающих нутро каленых крючьев. – Молчи!» – Он проклял себя за вопрос. «Бо…гиня… Ее заста…вил… И…т…тель». Лоцману чуть не разорвал горло крик, порожденный болью Ингмара, – карой за недозволенную речь.

Он смолк, распластался на траве, обессиленный, оглушенный. Сердце стучало неуверенно, редко, каждый удар отдавался в голове болезненным толчком. И всё-таки ему стало легче. Живой, думал он. Пока живой.

Какой-то Итель заставил Богиню покуситься на ее Лоцмана? Итель? Что еще за Итель? Это что за мерзавец, с какой стати он надо мной измывается?!

Охранитель мира поднялся на колени, оперся о колесо «дракона». Врешь, Лоцмана сгубить не так-то просто.

Он стащил с головы шлем, вытер мокрое лицо, огляделся. На горизонте белел Замок – на полотне синего неба две белые палочки башен и усеченный конус внутреннего дворца – а впереди, рукой подать, подымались темные, неприступные горы. Граница мира. Лоцман с горечью усмехнулся. Хоть и раздвинувшийся, но всё же крошечный мирок, охранителя которого едва не уморил некий гнусный Итель.

Он передохнул, прислушиваясь к съежившейся под сердцем боли, и двинулся дальше. Если в этом мире вознамерились сжить Лоцмана со свету, он отсидится в другом – пока не надумает, что делать.

Спустя четверть часа он дотащился до места, куда приезжал накануне. Дыра в каменной стене была на месте, снаружи дрожало облачко мерцающих искр – точь-в-точь радушные хозяева, которые выбежали на крыльцо встречать желанного гостя. Впрочем, отступившие от Замка горы стали как будто выше, и вместе с ними поднялась дыра. Оставив мотоцикл поодаль, Лоцман приблизился. Крошечные кадры вспыхивали и гасли, не давая увидеть, не позволяя понять. Он поймал себя на том, что бездумно шепчет вычитанные в книге имена: – Стэнли, Милтон, Дау…

Он тряхнул головой; к горлу тут же подступила тошнота. Ингмар намекал, что затуманье и «Последний дарханец» суть одно. Как так может быть? Он мысленно окликнул северянина. Молчание.

Лоцман встревожился. Что там, в Замке? «Инг, дружище! Что с тобой?» Не отзывается. Лоцмана прошиб холодный пот. Уж не сгубил ли он друга своими вопросами? «Ингмар, Рафаэль! Эстелла!» Молчат, все трое. «Лусия!»

Не откликнулась. Лоцман внезапно успокоился. Скорее всего они просто-напросто не слышат: проклятый Итель отнял у него способность общаться с актерами на расстоянии. Тем хуже для мерзавца – когда придет время, это я тоже поставлю ему в счет. А сейчас, по совету мудрого Ингмара, я ухожу.

Лоцман повернулся к туннелю, прикидывая, какую лестницу сотворить – стремянку или приставную. И замер: с неба долетел знакомый звук. Рокот летящего вертолета. Кино! Да что они, Змеевы дети, рехнулись? Куда их несет в такую рань? Он бросился было к мотоциклу – и остановился, задрав голову, следя за растущей на глазах машиной. Кино летело не в Замок – оно направлялось сюда.

Что за притча? Никогда прежде кино не занималось Лоцманом, Режиссер его как будто не замечал и не общался ни разу, кроме вчерашней стычки. Что им сегодня понадобилось?

«Ингмар! – снова попробовал он докричаться. – Рафаэль!»

В ответ пришло ощущение горечи, злости и гнева.

Тысяча Змеев, чего ради сюда явилось кино?

Серая машина наполнила небо гулом и воем, со скальной стены посыпались мелкие камешки. Вертолет опустился, вздымая ветер, от которого пласталась по земле трава. За стеклом кабины Лоцман различил пилота в форменной куртке и шлеме. Затем открылась дверь салона, наземь спрыгнули двое в желто-коричневых камуфляжных костюмах, с автоматами на груди, и с решительным видом зашагали к Лоцману. Мощное сложение, упругая походка, тяжелые туповатые морды. Это не кино.

Охранитель мира прижался спиной к гладкому камню. Автоматчики остановились рядом, один повел стволом к вертолету: мол, двигай в машину. Лоцман не тронулся с места. Ствол другого автомата ткнул его в бок, попытался отделить от стены; охранитель мира отодвинулся.

– Какого Змея вам надо?

– Упрямая сволочь, – пробурчал первый солдат.

У него когда-то был сломан и свернут на сторону нос, а шрам на лбу перекосил брови – одна оказалась выше другой. У второго брови срослись в линию, нависали над глазами мохнатым козырьком; глаза из-под этого козырька смотрели с гаденьким самодовольством.

– Что вам надо?

– Не понимает, – сообщил кривоносый напарнику.

– Двинь прикладом – сразу сообразит, – посоветовал мохнобровый. Голос оказался как будто не его – неожиданно мягкий и звучный, словно ему приделали чужой, отняв, к примеру, у пилота.

Лоцман глянул на фонарь кабины. Вертолетчик делал рукой загребающие движения: прекрати, мол, кочевряжиться и ступай куда велено. Охранитель мира помотал головой: не хочу, с какой стати? Пилот покрутил пальцем у виска. Лоцман развел руками – что поделаешь? – на что летчик закатил глаза и схватился за голову: ох, что бу-удет!

Разговор глухонемых уже начал его забавлять – и вдруг Лоцман получил оглушительную затрещину. Едва устоял на ногах; отпрянул, сжимая кулаки.

– Не доходит, – объявил кривоносый. – Невдомек, что сейчас еще огребет.

– А вот добавлю, – посулил второй своим мягким звучным голосом, – враз допрет, как миленький. – Глаза под козырьком бровей недобро уставились на охранителя мира. – Как думаешь, сам пойдет или волочить придется?

Солдаты упорно не желали обращаться к нему напрямую: ни команды «Руки за голову!», ни рыка «Пошел!». Только брошенные друг дружке реплики да мордобой.

Пилот в кабине изобразил, будто дубасит кого-то палкой, затем просительно прижал руку к сердцу, другой рукой указывая себе за спину, на салон вертолета. «Приятель, тебя изувечат, – расшифровал Лоцман, – подчинись». Голова гудела от оплеушины.

Его охватила ярость. Ну, берегитесь – я вам покажу, кто тут хозяин! Он выпрямился, глубоко вдохнул, до боли напряг мускулы. Горы за спиной дрогнули. Раздался ужасающий треск, тяжкий гул и грохот: камни рвались, сдвигались, обваливались, сотрясая землю под ногами, клубясь пылью, разбрызгивая осколки. Напружинясь всем телом, задержав дыхание до темноты в глазах, охранитель мира рушил стены собственного мира.

Автоматчики живо порскнули к вертолету, прыгнули в салон. Лоцман хотел прогнать их вовсе, заставить улететь, однако поднятый им смерч бессильно кружился, танцевал вокруг машины и не мог ее захватить.

Сил больше нет. Он расслабился, выдохнул. Земля норовила уйти из-под ног. Похоже, Лоцману с кино не совладать. Это сторонняя сила, над которой охранитель мира не властен.

Он бросил взгляд через плечо. Туннель стал шире, по стене разбежалось множество трещин, однако вход в иномирье по-прежнему был слишком высоко, чтобы забраться.

Автоматчики выскочили из салона и с непостижимой, противоестественной быстротой очутились рядом, отшвырнули от стены. Каменные обломки шевельнулись, с хрустом оседая; Лоцман оступился на них и упал, сильно ударившись коленом. Ногу от щиколотки до бедра пронзила зверская боль. Он опрокинулся на бок, сжал колено обеими руками.

– Змей!..

Кривоносый рывком поднял его, развернул лицом к вертолету и ткнул прикладом в спину: двигай, мол, куда велено.

Хромая, Лоцман заковылял по каменному месиву. Замешкался, выбирая, куда поставить больную ногу, – и от нового тычка между лопаток растянулся во весь рост, грудью напоровшись на острый обломок. Не сдержал стона.

– А ну отвали, вояки хреновы! – заорал пилот, выпрыгивая из кабины. – Это же ЛОЦМАН, вертлюг вам в задницу!

Он подбежал к охранителю мира, поднял его, обхватил за пояс и поволок к вертолету.

– Осатанели, дорвались! – цедил он сквозь зубы. – Лоцмана готовы пришибить… только дай волю…

– Что им надо? – спросил Лоцман, но дружелюбный, участливый парень продолжал честить солдат, точно не слышал вопроса.

Он подсадил охранителя мира в салон, следом ввалились автоматчики, загромоздили тесное помещение. Лоцмана бросили в кресло, пристегнули ремнями, затянули так, что он едва мог шевельнуться, и сами уселись: один рядом, другой позади – начеку, с автоматами на коленях. Взвыл двигатель, машина завибрировала.

На глаза попался мотоцикл: верный «дракон» беспомощно валялся на боку, придавленный каменным обломком.

Вертолет подпрыгнул в воздух, набрал высоту и пошел прямиком к Поющему Замку. Солдаты заворчали, зашевелились, но пилот прикрикнул на них по интеркому, и они утихли. Лоцман откинулся на жесткий подголовник, прикрыл глаза. Под веки будто песку насыпали, пересохшее горло саднило. Надо постараться прийти в себя, накопить силы.

Вертолет начал разворачиваться. Лоцман встрепенулся, глянул наружу. Рокочущая машина делала круг над Замком, внизу плыли многочисленные лестницы, террасы и висячие сады.

На Львиной галерее, среди неподвижных мраморных зверей, Лоцман увидел своих актеров. Они застыли, сами похожие на изваяния, и провожали взглядами вертолет. Лоцман прильнул к стеклу, хотя в тело впились ремни. Увидев его, актеры прянули назад, точно в испуге; Эстелла всплеснула руками и бросилась Ингмару на грудь, Лусия опустила голову, спрятала лицо в ладонях.

«Инг, Рафаэль!» – мысленно окликнул охранитель мира, но они больше не смотрели вверх: северянин гладил по спине плачущую Эстеллу, виконт обнимал за плечи Лусию.

Пилот продолжал облет Замка. У Лоцмана екнуло сердце: на крошечном потаенном балкончике он заметил зеленое платье Хозяйки. Женщина в полумаске вскинула к небу руки, словно желая оторваться от балкона и взлететь, затем прикрыла ладонью рот, как будто сдерживая крик или плач. Мне дали попрощаться, понял Лоцман и рванулся, думая вскочить и обрушиться на конвоиров. Ремни выдержали, а удар кулака припечатал его к спинке кресла. Он со стоном выругался.

Внизу, под стенами дворца, блеснуло серебро и зашевелилась, вспучиваясь, земля. Серебряный Змей! Чудовище выползало на свет, являло миру громаду своего тела. И где только он умещался, махина этакая, мелькнуло у Лоцмана в голове. Змей заполонил внутренний двор, вытянул шею, расправил крылья – они поднялись выше стен Замка, – раскрыл пасть, издавая рев, который охранитель мира расслышал даже сквозь шум двигателя и винта, и неторопливо, метр за метром, выпростал огромное туловище из плена замковых стен. Затем он устремился в погоню. Лоцман вывернул шею и изогнулся, наблюдая, как сверкающий исполин нагоняет вертолет.

Змей летит сражаться! Тупая тварь, только и знавшая что терзать Эстеллу и Лусию, желает вступиться за охранителя мира. Лоцман вцепился в подлокотники. Сейчас нам мало не покажется: Змей разнесет всё в клочья.

Солдаты заорали, проклиная чудовище; заодно досталось и пилоту. Огромные крылья заслонили солнце, их серебро потемнело и казалось тусклым алюминием. Затем будто сверкнула молния – длинная морда змея метнулась, целя в фонарь кабины. Вертолет клюнул носом и проскочил у Змея под брюхом. Ударили тяжелые крылья, машину швырнуло в воздухе, Лоцман повис на ремнях, взбешенные солдаты подавились бранью. Змей яростно взревел, вертолет отозвался дрожью, стремительно пошел вниз. Чудовище ринулось следом. Юркая машина круто повернула, а разогнавшийся Змей пролетел дальше. Не сразу понял, что к чему, завертел головой, теряя скорость. Внезапно камнем ухнулся вниз, замолотил крыльями, выправился над самой землей. Догонять вертолет было поздно – он уходил от преследования, уверенно набирая высоту.

Замок уменьшался, превращаясь в белую игрушку на зеленом ковре. Лоцман прикусил губу. Неужто ему больше не видать ни светлых лестниц и галерей дворца, ни актеров, ни красавицы в полумаске?

«Хозяйка!» – позвал он с надеждой. Услышать бы ее, проститься, сказать, что всегда будет помнить.

Молчание.

Близкое, нависающее над вертолетом солнце вливалось в салон, отражалось от стен, мучительно било в глаза.

Вертолет ощутимо тряхнуло, когда его лопасти ввинтились в пылающее светила Всё кругом залило лютое сияние; Лоцман зажмурился, но это не помогло; он согнулся в попытке дотянуться до лица схваченными ремнем руками, прикрыть глаза ладонями – и не сумел.

Рядом свирепо ругались автоматчики. Вдруг стало темно; проморгавшись, Лоцман сообразил, что стекла закрыты щитками, а внутри теплится аварийное освещение. Потом щитки убрались, в салон хлынул дневной свет – и это был свет совсем другого мира.