Текст книги "Без права на смерть"

Глава 6

Замок напевал и посвистывал под дыханием мягкого ветерка. Главная лестница дворца была усыпана ветками печаль-дерева, бело-сиреневые цветы позванивали под ногами шагающих по ступеням людей. Навстречу Лоцману со скорбной торжественностью спускалась маленькая похоронная процессия. Ингмар и Рафаэль, в черных плащах и с обнаженными головами, несли на плечах завернутый в серебряную парчу гроб. За ними следовали Эстелла и Лусия – в черных мантильях, струящих кружево по распущенным волосам и белым платьям, с букетами в руках. Горели на солнце крупные головки цветов – красные, оранжевые, желтые; их обрамляло облако белых цветочков, которые обильно теряли лепестки, словно сеяли мелкий дождь. Процессия сошла со ступеней, повернула и направилась вдоль стены дворца. Медленно, размеренно, четко шагали мужчины, воплощением глубокой скорби скользили женщины, серебрился на солнце гроб, пылали разноцветьем букеты.

Кого они хоронят?

Актеры завернули за угол. Лоцман двинулся следом. Ослабевшие ноги плохо держали, внутри всё сжалось в полупредчувствии-полудогадке, он не мог выдавить ни звука и едва дышал.

Ингмар с Рафаэлем приблизились к рощице возле дворцовой стены – восемь деревьев, усыпанных спелыми персиками. Со стены им на кроны перекидывался дикий виноград, образуя плотный шатер. Мужчины поставили гроб на землю, на приготовленные широкие ремни, склонили головы. Эстелла с Лусией опустились на колени. Все четверо застыли в молчании; букеты в руках у женщин исходили ленивым белым дождем. Лоцман стал поодаль, завороженный.

Кого тут хоронят? Все актеры здесь, охранитель мира тоже; кто же остается? Смутная догадка внезапно обратилась в уверенность. Он в ужасе попятился и пятился, пока не уткнулся в стену Замка. Выходит, когда продают Лоцмана, умирает Хозяйка? Женщина в черной полумаске, такая прекрасная, что при воспоминании о ней сжимается горло. Он видел ее всего дважды – сперва сжигаемую страстью, едва не погубившую Рафаэля в приступе необъяснимой жестокости; и затем нежную, ласковую, казнящую себя за съемки. Он почти ощутил прикосновение ее губ, ее сильные объятия; почти услышал рыдающий крик: «Ты – мертвый Лоцман!» Ах, Хозяйка… Это не я мертв, а ты.

– Хозяйка, – прошептал он. – Хозяюшка… Явилась нежданно-негаданно, поразила его, увлекла – и исчезла. Обольстительная, пылкая, говорившая слова, которых он прежде ни от кого не слышал. И – умерла. Хозяйка, милая, как же так?

В окне третьего этажа мелькнуло зеленое пятно. Лоцман вскинулся, вгляделся. Вот опять – шевельнулась штора, отодвинутая осторожной рукой, и что-то почудилось: то ли вспыхнул и погас зеленый луч, то ли пролетела отливающая изумрудом пушинка.

Лоцман сорвался с места и ринулся ко входу во дворец. Это же она – Хозяйка!

Он сломя голову взлетел по лестнице, помчался по анфиладам комнат, с треском распахивая тяжелые резные двери.

– Хозяйка! – звал он. – Хозяюшка!

Не откликнулась. Только пару раз где-то хлопнули двери – похоже, красавица стремглав убегала. Лоцман бросил погоню: Хозяйке ничего не стоит выскочить на террасу или балкон, ускользнуть по одной из бесчисленных лестниц или скрыться в центральной, нежилой части дворца. Разве здесь отыщешь того, кто хочет остаться ненайденным?

Почему Хозяйка убегает? Может, им не след встречаться во время похорон? Да, но коли Хозяйка жива и здорова, кого в таком случае хоронят актеры?

Совсем сбитый с толку, он поспешил вниз. Наверное, пока он отсутствовал, Богиня поселила в Замке кого-то еще, и сейчас идут съемки… Вздор! Какие могут быть съемки, если во дворе не стоит вертолет кино?

Охранитель мира вернулся к рощице, невольно замедляя шаги. Ингмар с Рафаэлем уже зарыли могилу и выравнивали холмик. Женщины застыли рядом, прижимая к груди цветы. Перевитые лентами роскошные букеты не вязались со своеобразным трауром – белые платья, черные мантильи – и со скорбным выражением лиц, обрамленных распущенными волосами. Точь-в-точь кино снимают, подумалось Лоцману.

Он стал возле Эстеллы, вгляделся в ее нежный профиль. Поблекшие губы крепко сжаты, маленький треугольный подбородок дрожит. Актриса стоит не поднимая глаз, а Лусия – та и вовсе отвернулась. Северянин и виконт поглощены своим делом, углаживают могилу. Почему никто не замечает охранителя мира? Быть может, актеры не видят его точно так же, как он был не в силах разглядеть Замок? Проданный Лоцман для них не существует?

– Ингмар, – окликнул он, – я возвратился. – Северянин обернулся. Взгляд голубых льдистых глаз вонзился охранителю мира в лицо. Рафаэль тоже прекратил работу, отложил лопату. Лусия не шелохнулась, Эстелла глядела в сторону. Что с ними стряслось?

– Да вы не узнаете? Я ваш Лоцман. – Рафаэлю кровь бросилась в лицо.

– Наш Лоцман? – резко переспросил виконт. – Кто бы ты ни был, незнакомец, это дурная шутка.

– Как вам не совестно? – упрекнула Лусия.

«Вы что, издеваетесь?!» – чуть не рявкнул вдруг рассвирепевший Лоцман, однако сдержался. Что за безумие поразило его актеров?

– Инг, что вам взбрело в голову? – обратился он к северянину, как к самому рассудительному. – Я побывал в Кинолетном городе, повздорил с тамошней армией и вернулся, а вы…

– Проданный Лоцман не возвращается, – оборвала Эстелла. – Это известно всем.

– Послушай, незнакомец, – нехотя разомкнул губы Ингмар, – я не знаю, кто ты такой и каковы твои намерения, но не стоит выдавать себя за другого. Тем более сейчас. – Он кивнул на холмик свежей земли.

– Мы только что похоронили нашего Лоцмана, – отрывисто проговорил Рафаэль. – И я не позволю пришлому бродяге осквернять его память!

Лусия всхлипнула, прижала к лицу букет.

– Не насмехайся над нами, – промолвил Ингмар, отворачиваясь от потрясенного Лоцмана. – Уходи. Если тебе что-то нужно от нас – придешь позже. А сейчас ступай.

Повинуясь властному тону, охранитель мира двинулся прочь. Они дружно спятили – первое, что пришло ему в голову. Или я сам рехнулся, заехал не туда и чужих актеров принимаю за своих. Или, скажем, пребывание в Кинолетном городе изменило мне внешность, а я не догадываюсь. Видно, прав был пилот, предрекший, что дома я наплачусь.

Он добрел до брошенного наземь «дракона», поднял его и с замиранием сердца глянул в зеркало заднего вида. Вроде бы ничто не изменилось: тот же шрам на щеке, те же серые глаза, сейчас покрасневшие от усталости, та же черная с проседью шевелюра. Разве что седых волос прибавилось – вот и все новшества. Тогда с какой стати актеры от него отрекаются?

Да уж, положеньице – Хозяйка пустилась бежать как от огня, актеры отвергли… Неужто всё оттого, что проклятая Богиня продала его за пять тысяч долларов?

И всё-таки, кого они зарыли в роще?

Он не рискнул снова сунуться к могиле, а отвел мотоцикл в гараж и поднялся к себе. Открыл дверь, переступил порог и вздрогнул от неожиданности: в противоположной стене точно так же открылась дверь и кто-то шагнул в комнату навстречу хозяину.

– Ух, будь ты неладно! – Лоцман запоздало сообразил, в чем дело. Уж сколько раз его разыгрывало высоченное зеркало в серебряной раме – единственный предмет в комнате, напоминающий о роскоши остальных жилых помещений. Прочая обстановка была скромной: застланная серым пледом постель, дубовое бюро, столик черного дерева с инкрустированными перламутром драконами, одежный шкаф, из-под которого выглядывают задники домашних тапок, бронзовый светильник, пара картин на стенах – морской пейзаж и натюрморт с фазанами. Мертвые фазаны Лоцману не нравились, он всё собирался заменить их вторым пейзажем.

На постели лежала книга – темный переплет, тисненое название. «Последний дарханец». Ингмар подобрал «Дарханца» и принес из холодной комнаты, где они вдвоем читали отрывок. При взгляде на книгу заныло сердце, как будто увидел портрет погибшего друга, потом захотелось сорваться с места и куда-то помчаться. Прежний мир звал к себе.

Лоцман нагнулся, провел пальцем по теплому корешку и медленно, нараспев выговорил магические слова:

– Последний дарханец.

Эти слова спасли его, когда в здании АУКЦИОНА комендант пытался выбить подпись под ОБЯЗАТЕЛЬСТВОМ. Они имеют некую власть в Кинолетном городе, имеют власть и над самим Лоцманом. Как хочется попасть в затуманье… Однако сейчас он слишком устал, чтобы нестись обратно к туннелю. Охранитель мира скинул ботинки, завалился на постель и наугад раскрыл книгу. Она открылась на третьей главе.

* * *

На Дархане была ночь. Люк корабля открылся и впустил внутрь свежесть гуляющего над космодромом ветерка и теплый дух только что отключенных двигателей; с урчанием поехал вниз трап. Корабль стоял в фиолетовых сумерках, а над ним раскинулся целый мир. В небе парили выветренные, клыкастые скалы; в черном камне пламенели на закатном солнце вкрапления слюды. У подножия скал плескалось море; реяли белые птицы, и оперенье отблескивало красноватым золотом. Невидимое солнце подливало в небесную голубизну лимонной и зеленовато-жемчужной краски, щедро расцвечивало тянущиеся на закат облака. Этот многоцветный мир был невесом и прозрачен, и сквозь него с настоящего ночного неба проглядывали притушенные звезды.

– Миражи? – после долгого изумленного молчания спросил Милтон.

– Они самые, – откликнулся Дау. – Только у них иная природа, чем на Земле…

– Здорово, – сказал Стэнли. – А днем картинки бывают?

– Редко, – ответил ему Сайго. – Насмотрелись? Милтон, пошли собак принимать.

С мощным фонарем в руке, командир корабля первым спустился по трапу. Луч высветил клочкастую траву и плеши гладкой земли. Видимо, на строительство космодрома не стали тратить силы и время, а попросту воспользовались природной равниной.

Милтон сошел вниз, а Дау со Стэнли спустили в сетках всех трех псов, затем поехала клетка с орущими кошками.

Далеко в темноте замелькала белая точка.

– Рики бежит, – заметил Дау, поднимая тяжелую сумку, куда сложил всё, что посчитал нужным привезти домой в первую очередь. – Идем. – Он начал спускаться по трапу.

Стэнли двинулся следом. Едва они сошли, трап убрался внутрь, люк корабля закрылся. Овчарки подняли лай.

– Хорош галдеть. – Милтон попытался их утихомирить. – Тихо! Лежать!

– Пусть их, – сказал Дау. – Мехашей распугают.

– Кого распугают? – недослышал Стэнли.

– Звери тут такие – мехаши. – Дау вручил ему клетку с кошками. – Запомни: от мехашей держаться подальше. Ясно?

– Ничего не ясно. – Стэнли поправил на плече сумку с вещами, удобней перехватил клетку.

– Ловец Таи растолкует. – Пилот усмехнулся и вслед за командиром пошел навстречу мелькающей точке света.

Милтон повел собак, Стэнли шагал рядом. Головокружение от поспешных сборов и мучительного перелета с Земли на Дархан проходило, и его начинало сменять недоумение. Всё-таки, зачем их сюда привезли? Космическая благотворительность? Не похоже…

Яркая точка приблизилась и оказалась фонарем, который держал в руке шагавший навстречу Рики. Овчарки залились лаем пуще прежнего. Милтон остановился, удерживая псов.

– С прибытием! – закричал Рики. – Что за горластый ужас привезли?

Он повел лучом, рассматривая собак, затем яркий свет резанул по глазам землянам. Стэнли отвернул лицо – руки были заняты, он не мог прикрыть глаза ладонью.

Псы надрывались.

– Вот, значит, как… – тихо выговорил Рики; за лаем псов его никто не услышал. – Значит, такие… Они по-нашему говорят? – спросил он у Сайго.

– Еще как. Я бы сказал, даже слишком… Да утихнут эти твари или нет? – рявкнул командир, внезапно озлившись на собак. Тяжелый перелет с двумя поломками измотал его, и короткое терпение Сайго стало еще короче.

Рики присел перед псами на корточки, выключил фонарь. Его лицо с огромными глазами оказалось совсем близко от оскаленных собачьих морд; Милтон взялся за сворку обеими руками. Ну как не удержит – овчары парня вмиг порвут. Но псы, видно, раздумали лезть в драку. Под взглядом Рики они затихли, закрутили хвостами, Джой вытянул шею и попытался лизнуть чужака в лицо.

Рики потрепал Джоя по ушам, поднялся.

– Дай-ка мне. – Он забрал у Дау увесистый груз. – Подсоблю, пожалуй.

– И то правда, – благодарно улыбнулся пилот. Пошли дальше. Собаки поскуливали и тянули Милтона к Рики; в клетке мяукала одна из кошек. Через несколько шагов ушедший вперед командир оглянулся:

– Как в поселке?

– Хорошего мало. Шеви распорядился: всех погулявших с дарханками – в Долину Огней.

– Что? – поразился Дау. – В Долину?!

– Представь себе. Эйро третьего дня попался – прямиком и угодил.

– И что же? – напряженно спросил Сайго.

– Что, что… Все чуть не спятили; в поселке его слыхать было – как будто Долина под боком.

– А Эйро?

– Утром назад привезли. Говорят, лежит пластом. Еле жив.

– Что значит «погуляли с дарханками»? – подал голос Стэнли.

«Заткнись!» – прозвучал у него в мозгу раздраженный голос Сайго. Стэнли поразился: обычно командир терпеть не мог общаться мысленно.

– Дарханцы – это местные, – пояснил Рики. – А наша родина – Лайам.

– В Долину Огней – это через край, – заявил Дау.

– Ты об этом Шеви скажи. Или Ловцу – он Эйро туда отвозил.

– Кто такой Шеви? – опять встрял младший землянин.

– Начальник поселка, – ответил ему пилот.

– А Ловец Таи – это наша погибель, – подхватил Рики, и непонятно было, говорит он всерьез или горько шутит. – Кстати, Дау, ты ему обязан: Ловец из-за Кис кое-кому морду крепко бил…

Рики принялся рассказывать, какая заваруха случилась из-за жены Дау; в потоке незнакомых имен земляне быстро потеряли нить повествования. Ясно было только, что в поселке, о котором идет речь, живет всего одна женщина и десятка два не в меру азартных и крутых мужчин.

Впереди показалось строение: светлый шестигранник, опоясанный посередке черной полосой шириной в полметра. Луч света утонул в этой черноте, как в бездонном провале. Контур двери тускловато блеснул металлом; здесь не было видно ни рукоятей, ни кнопок.

– Это станция слежения, – сказал Рики землянам и посветил наверх. Над крышей оказались три гигантских, наклонно расположенных веера, каркас которых обтягивала металлическая сеть. – Она очень старая, – добавил Рики, словно застыдившись убогого вида станции.

– Какая есть, – отрезал командир корабля. – Ну надо же – в Долину! Что они – рехнулись?!

Он провел рукой по контуру двери, раздалось короткое низкое гудение, дверь уехала вбок. Внутри загорелся свет – золотистый, яркий, веселый – и длинным прямоугольником лег на притоптанную траву у входа. Опоясывающая станцию полоса тоже осветилась и стала дымчато-желтой, непрозрачной.

– Заходите, – велел Сайго землянам и спросил у Рики: – Даншел вызвал?

– Обязательно. Но он больше не летает – придется подождать.

– Как не летает?

– Правая раолика сдохла. Беа над ней мудрил, мудрил – да разве ее починишь? Так что даншел теперь только на колесах.

Дау и Сайго застонали.

Лайамцы зашли внутрь станции. Стэнли поставил на землю клетку с кошками и придвинулся к брату. Овчарки больше не стремились к Рики – они уселись рядком и настороженно нюхали ночной воздух.

– Милт, как по-твоему, куда нас занесло?

– По разговорам, похоже на перевалочную базу космических пиратов, – ответил старший брат полушутя. – Причем, я бы сказал, пиратов не слишком удачливых.

– Не болтай вздор! – крикнул Дау через дверь. – Заходите, вам было сказано.

Овчарки забеспокоились. Они поднялись с земли, переступали лапами на месте, поскуливали.

– Эй! – окликнул лайамцев Стэнли. – Собаки чуют зверя.

В дверном проеме появился Сайго.

– Быстро внутрь! Проклятье…

Кошки внезапно завыли и загудели, собаки с воем ринулись в дверь, Милтона дернуло за ними. Псы чуть не сшибли с ног командира корабля, нырнули под стоявшую в углу койку, тут же кинулись вон и скуля забились в противоположный угол, словно они были не взрослыми овчарками, а перепуганными щенками. Подхватив клетку, Стэнли бросился в дверь. Изнутри станция казалась разрезанной в горизонтальной плоскости, и верхняя ее часть висела в полуметре над нижней: идущее по периметру окно было совершенно прозрачным, в нем ничего не отражалось, и отчетливо виднелся мираж над космодромом.

Сайго достал из кобуры излучатель; хотя кобура была старой, потертой, само оружие блестело как новенькое. Стоя в дверях, командир повертел головой:

– Не вижу.

– Сейчас, – сказал Рики, – я их ракетой…

С шипением и свистом ракета ушла в небо, взорвалась маленьким белым солнцем. Космодром озарил мертвенный свет.

– Вон они!

Почти сливаясь с темным полем, вдалеке удирали две тени. Двуногие, отметил прильнувший к окну Стэнли. Командир не стал стрелять, убрал излучатель на место.

– И часто они тебя навещают? – спросил Дау у Рики и уселся на скрипнувший под ним складной стул.

Нехитрая мебель станции была изготовлена одинаково: выцветшая, но добротная ткань натянута на легкий металлический каркас. На столе стояли три небольших прибора, у одного на цветном табло выплясывали и крутились ярко-зеленые смерчики.

На койку была наброшена великолепная шкура: серебристо-серый, с черными подпалинами мех так и притягивал, приглашая погладить его или поваляться. Над койкой висел на шнурке портрет молодой женщины. Ее милые черты были с большим тщанием вырезаны из темно-желтого дерева; однако на взгляд землянина, лицо портили громадные лайамские глаза, казавшиеся слепыми.

– Это моя жена, – сухо сказал Рики, проследив, куда смотрит Стэнли. Затем он ответил на вопрос Дау: – Гоняю каждую ночь.

– В Долину Огней! – взорвался Сайго. Мысль о новых порядках не давала ему покоя, его серые, с шелковистым блеском глаза стали бешеными. – Ну, гады!

Милтон присел на койку, провел ладонью по шкуре.

– Дарханцы и мехаши – это одно?

– Угадал, – ответил ему пилот. – На дарханской шкуре ты как раз и сидишь.

– Так они звери или кто?

– По-своему дарханцы не глупее нас с тобой, разве что шерстяные.

– То есть они – разумные существа? – Милтон встал.

– Вполне. А тут из-за них – в Долину! – рыкнул Сайго.

– А что ты разволновался? – с обычной прямолинейностью брякнул Стэнли. – Много гулял с дарханками?

Сайго влепил ему оплеуху – видно, даже не успел подумать, рука сама рванулась.

– Не распускай язык!

– Не трожь Стэна. – Милтон плечом отодвинул брата, оказался лицом к лицу с командиром корабля.

– Отвяжись, – буркнул Сайго, отступил и плюхнулся на койку, на серебристый мех.

– Расскажите про Землю, – попросил Рики. Дау с готовностью расстегнул сумку:

– Иди смотреть.

Он достал несколько толстых каталогов. Милтон придвинулся, желая узнать, что в первую очередь интересует лайамцев на Земле. Оказалось – техника, транспорт, оружие.

Стэнли отошел к двери. Мираж над космодромом тускнел, пропадал яркий блеск отраженного солнца, черные клыкастые скалы суровели. Ночное небо глядело на землянина холодными глазами чужих звезд. Дарханцев было не видать. Лицо горело от пощечины и от обиды. Слова не скажи. Сами-то – наглые пришельцы, ввалились на планету, гуляют с дарханками напропалую… Он попытался обуздать неуместные мысли – но разве их сразу уймешь?

– Я тебе последний раз говорю: заткнись! – заорал Сайго.

Стэнли обернулся. Командир был в ярости, Дау кривил губы в усмешке; Рики отодвинул сумку пилота к стене – чтобы сокровища с Земли не пострадали, если начнется свара.

– Стэн, что еще? – сдержанно спросил Милтон. За этой сдержанностью могло таиться что угодно: и забота, и угроза.

– Ничего. – Его захлестнула новая обида. Уже и думать не моги о чем хочешь! Он шагнул из станции наружу.

– Никуда не ходи, – сказал ему вслед Дау. Землянин постоял, пытаясь успокоиться. Чертовы лайамцы. Ничего не скроешь. Сами-то, поди, умеют друг от друга таиться – иначе вслух бы не разговаривали, а напрямую читали бы мысли… Он вдруг остро ощутил свою полную беззащитность. Вот же угораздило их с Милтоном – и главное, сами полезли в эту петлю, никто не заставлял… Так-таки никто? – пришла новая мысль. Разве беды, которые обрушились на них с братом, не загнали их в угол, не довели до отчаяния? Кому было нужно, чтобы братьям загорелось тайком удрать с Земли? Уж не добреньким ли, готовым помочь лайамцам? Ах, проклятье!.. Закусив губу, Стэнли зашагал прочь от станции. Не хочу, чтобы они меня слышали, не желаю!

– А ну вернись! – крикнул за спиной Дау. Стэнли и ухом не повел. Буду я тебе подчиняться, как же… Взвыли и залаяли собаки, закричал Дау – а землянину что-то со страшной силой сдавило горло, и железная скоба прижала к телу руки. Его оторвало от земли и куда-то понесло. Руки были стиснуты ниже локтей, он дергался, не в силах даже нащупать то, что захватило его в плен.

– Стэнли! – как сквозь вату, донесся крик Милтона. Несколько мгновений задыхающийся землянин еще различал толчки, слышал топот бегущих ног, затем всё потонуло в глухой черноте.

Очнулся он на земле, а в лицо смотрели пронзительно-яркие звезды. Стэнли перевернулся со спины на живот, закашлялся. Кругом была непроглядная мгла, вдали слышался лай собак.

«Стэнли! – донесся едва различимый мысленный зов. – Не зли их!»

«Дау!!!» – мысленно заорал он в ответ – однако пилот не услышал. «Не зли их», – еще раз донеслось до землянина, и это было всё.

Чьи-то сильные пальцы взяли его за волосы, потянули вверх, заставили подняться на колени. Он вывернулся, оставив в чужой руке клок волос, и вскочил на ноги. Колени сейчас же сомкнуло металлической скобой. Стэнли схватился за скобу – и оказалось, что это рука сидящего у него за спиной дарханца: густой мех, а под ним литые мускулы. Эту руку не уберешь иначе, как разрубив ее мечом. Стэнли выпрямился – и уставился в лицо похитителю, который стоял перед ним.

Громадный, на голову выше землянина, дарханец держал в руке короткую светящуюся палку. Голубоватый свет двумя черточками отражался в круглых глазах, слабо блестел на шкуре. Невозможно было понять, глядит чужак с угрозой или, к примеру, с невинным любопытством, но вид у него был недружелюбный. Дау, конечно, прав – злить этих громил не стоит.

– Ты-ы? – протяжно выговорил незнакомец по-лайамски. Голос, в противовес могучему росту, оказался жидковат.

– Я, – не слишком уверенно отозвался Стэнли.

– Я. – Чужак стукнул себя светящейся палкой в грудь. – Ты. – Конец палки сунулся землянину в лицо.

Стэнли отшатнулся, и рука, державшая в плену его ноги, стиснула их так, что он вскрикнул.

– Ты! – повторил чужак пронзительно. – Жена?

– Нет, – твердо заявил Стэнли, вообразив, будто мехаш намерен взять его себе в жены, и рванулся.

Скованным ногам стало нестерпимо больно. Повернувшись в поясе, он сцепленными руками рубанул похитителя по загривку. Землю точно вышибли из-под ног, Стэнли упал; ударился плечом, но сберег голову. Ноги по-прежнему держало капканом.

– Жена! Жена! – завопил чужак, размахивая светящейся палкой. Стэнли осенило: лайамцы гуляют с дарханками; вот и ему предлагают местную красотку. Но как насчет Долины Огней? От одной мысли о Долине командира затрясло, да и Эйро, о котором толковал Рики, вернулся с нее чуть живой… Что же делать? «Не зли их»! Ничего не скажешь, замечательный совет.

– Жена! – визжал дарханец. – Жена!

– Заткнись! – гаркнул землянин каким только мог низким, страшным голосом – куда более внушительным, чем у противника. – Я, ты – не жена! Ты, я – не жена!

Дарханец умолк, поднес Стэнли к лицу свою палку и внимательно рассмотрел пленника. Что-то пробормотал, обращаясь к напарнику. Тот впервые раскрыл рот и коротко ответил. Отпустил Стэнли, потом взял его за подбородок и поставил на ноги. Землянин подавил стон. Челюсть вывихнут – и не поморщатся.

Дарханцы стояли в молчании; мощные торсы высились перед землянином.

«Дау! – мысленно закричал Стэнли. – Рики!» Не слышат. Наверное, дарханцы уволокли его слишком далеко.

– Не Лайам, – объявил мехаш.

Вдруг оба повернулись в одну сторону, вглядываясь в темноту. Обострившимся слухом Стэнли различил отдаленный топот – кто-то бежал ему на выручку.

– Рики! – заорал он во всё горло.

Дарханец сгреб его в охапку и с невообразимой быстротой помчал прочь.

Когда мехаши посчитали, что удрали от преследования, пленника поставили наземь. Поначалу он бежал, понукаемый своими похитителями, затем шел, а под конец уже едва тащился. Ноги заплетались в высокой траве, он то и дело спотыкался о притаившиеся в ней камни и никак не мог втолковать своим спутникам, что измученному перелетом Земля – Дархан человеку такой марш-бросок не по силам: мехаши то ли не понимали, то ли отказывались верить. Сами они отмахали километров тридцать – и хоть бы хны.

Горизонт с одного края налился румянцем, когда дарханцы привели Стэнли к замыкавшей равнину цепи лесистых холмов. В воздухе дрожал розоватый свет, а в небе плыл мираж: каменистая пустыня, залитая утренним солнцем. Изображение изгибалось, с одного края поднималось вверх; каменные россыпи занимали полнеба, и отчетливо были видны протянувшиеся от каждого бугорка тени.

В очередной раз запнувшись о скрытый в траве камень, Стэнли не удержался на ногах и шлепнулся врастяжку на землю. Приподнялся и сел, чтобы дать ногам хоть минутный роздых. Оглянулся по сторонам – и увидел брата.

Размытый дождями крутой склон ближнего холма обрушился, обнажив мягкую песчаную породу. Темно-желтый песок с коричневыми прослойками образовывал четырехметровое окно, в котором камешками был выложен портрет Милтона. В самом деле, очень похож: тот же нос с тонкими крыльями, рот, подбородок, тот же высокий лоб, наконец, та же челка, несолидно падающая на один глаз. Разве что очков нет – да глаза огромные, лайамские.

– Кто это?

– Стреляй.

– Что за Стреляй?

– Ты – стреляй. – Мехаш сделал движение, словно что-то кинул в портрет, и издал длинный свист и щелчок.

Стэнли всмотрелся. В плывущем над равниной розовом свете портрет казался нетронутым. Разве кто-нибудь в него раньше стрелял? Впрочем, да: в песке можно различить рытвины, а голыши, видимо, не раз вываливались, но были вложены на место. Иными словами, в портрет швыряют камни.

– Зачем стрелять?

– Лайам Дархан жена, – объяснил мехаш. – Лайам стреляй Лайам.

Ах вон что – чтобы произошло действие под названием «жена», лайамец должен символически отречься от своего народа и пульнуть в него булыжником.

– Я не лайамец. Мне жена не нужна. – Стэнли вдруг осознал, что порядком трусит. – Не Лайам. Не стреляй.

Дарханцы забормотали, совещаясь. Один из них подобрал с земли увесистый камень и, в чем-то убеждая собеседника, совал каменюку ему под нос. Спор разгорался, голоса поднимались, и в конце концов мехаши чуть не подрались. Затем опомнились и погнались за Стэнли, который под шумок дал тягу.

Не чуя под собой ног, землянин пронесся мимо портрета, нырнул в начинающийся у подножия холма редкий лесок и помчался, понемногу забирая вверх. Однако метров через сотню острая боль взрезала правый бок, дыхания не хватало, ноги едва слушались. Он спрыгнул в ложбинку, надеясь забиться в какое-нибудь укрытие, – и тут колени подломились, он рухнул наземь. Финиш. Сил больше нет. Хоть бы его оставили в покое…

– Иди к я! – Сильные руки подняли его, встряхнули, как кутенка.

Мехаш потащил землянина за собой вниз по склону, затем по лощине, огибая соседний холм. Второй дарханец шагал рядом. Стэнли бездумно разглядывал великолепные шкуры хозяев планеты, наблюдая, как переливается мех при каждом движении могучего тела. Внезапно ему стало жарко: он вспомнил шкуру, которой была застлана койка на станции слежения. Ну да, правильно – такой же серебристо-серый, с черными подпалинами мех. Лайамцы снимают шкуры с разумных существ и спят на них! Проклятье…

Он поглядел кругом. Здешний лес умирал. Земля была укрыта ковром пожелтелых, завитых в спирали листьев, а невысокие разлапистые деревья стояли нагие, и только блестели на ветках не то самоцветы, не то натеки смолы. Стекловидная масса бугрилась на коре, висела сосульками – и была она всех оттенков от темно-бордового до розоватого, словно лес украсил неведомый мастер – художник по цветному стеклу. Чуть позже Стэнли разглядел и «мастеров»: по ветвям шныряла живность вроде маленьких ящерок – видно, они-то и грызли кору, отчего деревья истекали смолой и засыхали.

Затем его провели через кустарник, как будто через полосу огня: ветки пылали красными, оранжевыми, желтыми листьями; от них исходило явственное тепло, и стоял густой дух, от которого защипало в носу. Стэнли расчихался, дарханцы зафыркали и прибавили ходу. За кустами опять стояли знакомые раскидистые деревья, но покрытые зеленой листвой – пожиратели коры не прошли сквозь полосу огненного кустарника.

Наконец мехаши добрались до цели. Укрытое в глубокой лощине, их поселение с виду напоминало стойбище первобытных людей. К деревьям были пристроены сплетенные из веток хижины, а в склоне холма вырыты две пещеры. Стэнли ни на миг не усомнился в их искусственном происхождении: одинаковые входы – узкие, высокие арки; перед ними выровненные площадки, по краю обложенные серыми; коричневыми и красными камнями. На пороге каждой пещеры чернели кострища. Головешки были убраны, пепел выметен.

Дарханец указал на пещеру и охотно объяснил:

– Лайам люби жена. Я! – Он звучно хлопнул себя ладонью по груди. – Я жена Лайам.

– Не надо. – Стэнли стало нехорошо. Неужто мехаш предлагает в жены себя?

Дарханец издал птичий клич, и из хижин высыпало население поселка: с десяток могучих мужчин – у троих шерсть на лицах и на груди была совсем белая, будто седая, – десятка полтора женщин и четверо дарханят: серые подвижные клубки, ясноглазые симпатяги.

Все они примчались толпой и стали полукругом, таращась на землянина и возбужденно переговариваясь высокими голосами.

– Здравствуйте, – громко сказал Стэнли по-лайамски, и гомон стих. – Я – не Лайам. Я – друг. Но нет жена. Не надо жена. – Кажется, объяснил вполне доходчиво?

Мужчины молчали, а дарханки пронзительно заголосили. Провожатые Стэнли с яростной жестикуляцией принялись что-то растолковывать сородичам – похоже, описывали сцену похищения с космодрома. Женщины подступили ближе, отчаянно вереща и указывая то на Стэнли, то на сбившихся в кучку детей. Стоял оглушительный гам.

Стэнли сел наземь, сжал руками голову. Хоть бы понять, что им от него надо. А еще лучше, дали бы поспать часок-другой. Сил никаких нет.

Встряхнувшись, он заставил себя присмотреться к дарханцам внимательней. Вернее, к дарханкам. Они были хороши, как молодые волчицы, – поджарые, сильные. Поросшие шерсткой лица не были человеческими, но и звериными не назовешь. Круглоглазые, славные мордахи. На груди тоже была шерсть, однако она не скрывала две мягкие округлости с большими коричневыми сосками, а ниже, на животе, виднелись еще две пары маленьких сосцов.

Один из седых дарханцев что-то сказал, и все разом умолкли. Мужчины повернулись и разошлись; кто-то дал шлепка дарханенку, и весь выводок порскнул в сторону, убежал в хижину на краю стойбища. С видимой неохотой стали расходиться женщины. Осталась только одна, которая не двигалась и глядела на землянина немигающими желто-карими глазами.