Текст книги "Опасная тихоня"

Глава 4

Дома я первым делом полезла в холодильник, где у меня уже пару месяцев томилась откупоренная не помню по какому случаю бутылка клюквенного аперитива. Чтобы раз и навсегда внести ясность в этот вопрос, уточняю: выпить я люблю, а главное, умею, но никогда не злоупотребляю. Из всех напитков предпочитаю водку (исключительно в компании), весьма неравнодушна к пиву (только не баночному), а по вечерам, бывает, позволяю себе побаловаться какой-нибудь наливочкой-настоечкой средней крепости. Такое случается со мной не очень часто (раз-два в месяц), когда с морозу, когда чтобы снять стресс. Сегодня вроде бы повода не было, но я все равно открутила с бутылки крышку и влила в дежурную рюмашку пятьдесят граммов аперитива – больше в нее просто не входило. Села за кухонный стол и, нажав на кнопку дистанционного управления, включила телевизор, стоящий на подоконнике.

По первой программе шел бразильский сериал, по всем остальным говорящие головы, закатывая глаза и давясь слюной, изрыгали навязшие в зубах истины. Я еще немного побаловалась с пультом и в конце концов остановилась на передаче одной из местных студий. Исключительно потому, что ее вел удивительно наглый паренек, с которым я пару раз сталкивалась по работе. Пареньку было лет двадцать, а может, даже меньше, но он явно относился к той самой молодой смене, жарко и нетерпеливо дышащей в спину, которая только и ждет, когда предшествующее поколение немного зазевается или расслабится. Звали его Вадик, точнее Вадим Вислоухов, и он стрекотал в камеру с такой умопомрачительной скоростью, что времени на обдумывание собственных слов у него не оставалось. Видимо, поэтому и выражение лица у него временами было несколько ошалелое, наверное, сам удивлялся перлам, слетавшим с его губ.

Наконец камера перестала держать Вадика на прицеле и переметнулась на его собеседника. Я подавилась аперитивом, когда наконец разглядела, кого Вислоухов заманил к себе на этот раз. За одним с Вислоуховым столом, аккурат напротив, сидел Венька Литвинец, такой благостный, что, казалось, даже его ранняя проплешина на темечке светится, как нимб.

– А теперь я представляю вам своего собеседника. Знакомьтесь: Вениамин Михайлович Литвинец, глава общественного фонда «Регионы отечества».

Так он к тому же еще и глава фонда, ну и пройдоха!

Венька придал своей плутоватой физиономии побольше значительности и дернул подбородком.

Вислоухов скосил взгляд на лежащую перед ним шпаргалку и оттарабанил по писаному, как на экзамене:

– Вениамин Михайлович наш земляк. Начинал свою деятельность как журналист, в этом смысле мы коллеги, потом активно включился в политическую жизнь области… Я правильно говорю, Вениамин Михайлович?

Весь из себя исполненный достоинства, Венька важно кивнул в знак согласия.

А Вислоухов продолжил перечисление Венькиных заслуг:

– Был доверенным лицом известного демократа и правозащитника Бородулина, принимал самое непосредственное участие…

Это было выше моих сил, я выключила телевизор и в сердцах осушила до дна свою рюмашку, а ведь собиралась пить неторопливо, растягивая удовольствие. Не хватало еще, чтобы вездесущий Венька привиделся мне во сне!

* * *

Весь следующий день я провела в раздумьях, что же ответить Веньке, когда наступит день «икс», но к моменту, когда на меня, как цунами, обрушился очередной его звонок, окончательное решение во мне еще не выкристаллизовалось. А этот проходимец позвонил мне около десяти утра, когда я еще лежала в постели, и первыми его словами были:

– Как ты себя чувствуешь? Этот странный вопрос меня несколько удивил:

– В каком смысле?

– В прямом, конечно, – прогундосил Венька.

Я еще не придумала, что бы ему ответить, а Венька уже огорошил меня приятным в кавычках известием:

– Капуля, ты, надеюсь, определилась с решением, а то я уже, можно сказать, в пути, с минуты на минуту буду у тебя.

– Как с минуты на минуту? – опешила я, подпрыгивая на диване, но Венька, по своему обыкновению, бросил трубку, прервавшись чуть ли не на полуслове.

Первым делом я дала волю обуревавшим меня чувствам, заочно отпустив по Венькиному адресу несколько смачных выражений, потом слезла с дивана и надела халат. Босиком прошлепала к окну, потянулась, зевнула, потрогала тапки, которые грелись на батарее, бросила их на пол и сунула ноги в теплое пушистое чрево. Ощущения были довольно приятными, и это несколько улучшило мое настроение, испорченное Венькиным звонком. Потом убрала в тумбу постельное белье и, пошатываясь, – поскольку я типичнейшая «сова», то в первой половине дня чувствую себя не совсем в своей тарелке, – двинулась на кухню ставить на плиту чайник. Только это я и успела. В дверь позвонили. Это явился необычайно возбужденный Венька, который уже в прихожей затарахтел:

– Уверен, что ты выбрала правильное решение. Ты должна, ты просто обязана выступить с нами против Крутоярова! Ты уже начала эту работу тем, что показала его подоплеку, подоплеку мздоимца и коррупционера!

Пришлось сразу же ему напомнить, что он не на предвыборном митинге и не на телевидении в свете юпитеров, а потому ему не стоит так горячиться.

Но Венька не внял моим доводам и продолжил свои разоблачительные речи:

– Ну, разве ты сама не видишь?.. Не видишь, под чьей пятой область? То, что ты потеряла работу, говорит о том, о том… Да они не терпят никакого инакомыслия! Угрожают, фабрикуют дела, того и гляди до политических убийств дойдет! Здесь же просто заповедник сталинистов!

Я предоставила ему возможность митинговать в одиночестве, вернувшись на кухню, чтобы наконец заварить себе кофейку покрепче. Вряд ли я могла считать себя полноценным человеком до того, как выпью чашку-другую этого благодатного напитка. Если бы еще Венька оставил меня в покое, но куда там! Он тут же прискакал за мной, не снимая пальто, плюхнулся на табурет возле кухонного стола и с возмущением уставился на меня:

– А почему ты до сих пор в халате? Я дала себе слово, что не стану обращать на него внимания до первой чашки кофе, и слово это сдержала. Тем временем Венька зудел, не переставая:

– Ну что такое, Капуля, мы же с тобой договаривались! Пашков ждет тебя, а ты до сих пор в халате!

Миленькое дельце, Пашков меня ждал, а почему, собственно, позвольте спросить? Разве я что-нибудь обещала? Я сказала, что подумаю, и только.

– Ну, Капа, давай побыстрее, – взмолился Венька, – через полчаса у нас сбор всей команды!

– Какой еще команды, пожарной, что ли? – Я не смогла удержаться от соблазна немного поиздеваться над Венькой.

Венька зашелся в приступе фальшивого негодования:

– Капа, это уже не смешно! Ты хоть понимаешь, насколько все серьезно! Выборы губернатора – это тебе не детский утренник!

– Догадываюсь, – хмыкнула я, открыла холодильник и задумалась, чего бы мне съесть. Выбирать пришлось между сильно подсохшим сыром и позавчерашней вареной колбасой невзрачного вида – вот до чего доводит иногда скандальных журналисток врожденная лень. Не без некоторых колебаний я все-таки остановилась на колбасе, поднесла ее к лицу и брезгливо принюхалась. Против моих ожиданий, никаких признаков разложения она не подавала и ничем не пахла, вообще ничем, если только бумагой самую малость. Плюнув на всяческие предосторожности, я наскоро соорудила бутерброд и немедленно вонзила в него зубы.

Венька смотрел на меня умоляюще, чуть ли не со слезой во взоре, как благовоспитанный пес, дожидающийся, когда хозяин наконец выведет его прогуляться и справить неотложную собачью нужду.

– Поесть я имею право или нет? – спросила я примирительно и выглянула в окно: у подъезда стояло лаковое авто, на котором он приезжал и в прошлый раз. Смотри-ка, сколько чести моей особе! Выходит, кандидат Пашков на полном серьезе решил заполучить меня в пресс-секретари. Загордиться мне, что ли?

Я дожевала бутерброд, тщательно стерла со стола хлебные крошки, потом принялась за мытье скопившейся в раковине посуды. Этой пытки Венька уже не выдержал.

– Ты что, издеваешься? – отчаянно возопил он.

– Ага! – отозвалась я беззаботно, орудуя намыленной губкой. – А как ты догадался?

Венька подпрыгнул к потолку, как шарик для пинг-понга. Кажется, еще немного, и он бы послал меня ко всем чертям, но этого так и не произошло. Вместо этого он забегал по кухне, отфыркиваясь и бормоча под нос что-то неразборчивое. Наконец он остановился и изрек с трагическими нотками в голосе:

– Я вижу, ты просто морочишь мне голову. Вот так открытие!

– В конце концов ответь, ты согласна или нет? Ты принимаешь предложение?

Я продолжала с остервенением тереть тарелку губкой.

– Так что мне сказать Пашкову: согласна ты или нет? – прогнусавил Венька.

Замечательно русская фамилия Пашков резанула мне по нервам, словно лезвие.

– Да! – рявкнула я. – Да! – И, злясь на саму себя, а также на неизвестного мне Пашкова и слишком хорошо известного Веньку, с размаху швырнула тарелку в мойку с мыльной водой.

Венька резво отпрыгнул в сторону, но брызги его все-таки достали.

– Хулиганка! Истеричка! – прошипел он и, достав из кармана пиджака носовой платок, стал старательно промокать им пятна на полах своего роскошного пальто.

– Высохнет, – заметила я и побрела в комнату собираться, предусмотрительно предупредив Веньку, чтобы не вздумал высовываться из кухни.

Венька только обиженно сопел.

На то, чтобы натянуть юбку и свитер, провести расческой по волосам и мазнуть по губам помадой, у меня ушло не более пяти минут. Предвижу ваше недоумение: ведь большинство женщин за такое короткое время не успели бы и подпоясаться. Однако, к счастью, я не отношусь к большинству женщин. Я уже надевала в прихожей свое знаменитое пальто, когда Венька наконец решился выглянуть из кухни.

Ладно, о Веньке потом, сейчас о моем пальто, раз уж о нем снова зашла речь. А знаменито оно было своим красным цветом необычайной интенсивности. Я купила его в прошлом сезоне, когда моя жизнь еще не трещала по всем швам. Эти самые пальто висели в универмаге рядами, чуть ли не до линии горизонта, разнообразных цветов и оттенков, но меня, точно быка, потянуло на красный. Когда я его напялила, у продавщицы глаза на лоб полезли, а мне все было нипочем, поскольку я чувствовала себя полноправной хозяйкой собственной молодой и перспективной жизни с явными признаками успеха на всех фронтах. Тогда, выражаясь языком древних спартанцев, я была еще «со щитом» и плевала на чье-то там мнение. И только рассмеялась, когда один мой знакомый (до него еще дойдет) сказал, покачав головой:

– Теперь все будут издалека видеть: вот женщина, которая мечтает, чтобы ее соблазнили.

– Вижу, ты готова! – обрадовался Венька, заметив перемены в моем облачении, но уже в следующую минуту его «чело» омрачилось. – Гм-гм, пальто у тебя какое-то…

– Что ты имеешь против? – оскорбилась я, хотя и сама была не в особенном восторге от своего приобретения.

– Да в общем-то ничего, в принципе тебе идет, – сдал назад Венька, – только цвет уж больно…

– Боишься, что мое красное пальто бросит тень на ваши демократические идеалы? – усмехнулась я, прилаживая на темечке берет.

– Ну ты скажешь… – сдержанно хохотнул Венька. – Вот только не знаю, как к твоему пальто отнесется наш имиджмейкер.

Последняя Венькина фраза достигла моих ушей, когда мы уже вышли за дверь квартиры, и именно благодаря этой реплике я чуть не загремела с лестницы.

– Имидж… Ты сказал имиджмейкер? – не поверила я своим ушам.

– А что тут особенного? – обронил Венька, который, подхватив полы пальто, семенил вслед за мной по заплеванным ступенькам. – Разве я тебе не сказал, что у нас целая команда?

– Сказал, сказал, – вздохнула я. А Венька продолжал просвещать меня, темную, до самого автомобиля:

– Мы ведем предвыборную кампанию профессионально, на европейском уровне, поэтому у нас солидная команда, в которой каждый специалист в своей области. Да ты сама со всеми познакомишься в штаб-квартире.

Будь во мне хотя бы мизерная толика энтузиазма Вадика Вислоухова, я бы, наверное, надулась от гордости и в конце концов лопнула, как мыльный пузырь. Подумать только, какие значительные слова: «команда», «имиджмейкер», «штаб-квартира»! И ко всему этому «европейскому уровню» я имела самое непосредственное отношение!

Выйдя из подъезда, мы пошли рядом. Такая уморительная пара: длинная дылда в красном балахоне и маленький одышливый толстячок, который из последних сил пыжился, пытаясь придать своей внешности респектабельность, а выглядел просто смешно.

Зато Венькино авто было совсем не бутафорским, и за его рулем сидел водитель, безропотно подчинившийся Венькиной команде:

– В штаб!

Классный автомобиль сорвался с места, как застоявшийся мустанг.

Глава 5

Так называемая штаб-квартира находилась не где-нибудь там, а на самой что ни на есть расцентральной улице, в роскошном особняке бывшего Дворянского собрания, который некогда занимал обком КПСС и в котором в новейшие времена поселились разнокалиберные конторы и конторки, предпочитающие называться на респектабельный манер офисами. С тех пор власти пару раз предпринимали вялые попытки выселить «спекулянтов» из престижного дома, но всякий раз эти попытки заканчивались ничем. Почему, догадаться не трудно: коммерсанты щедрой рукой отстегивали бабки на «нужды города». Отстегивали, разумеется, не все, а те, что могли себе позволить пребывание в старинных стенах. Судя по всему, счастливый обладатель замечательной русской фамилии Пашков относился к их числу. Без сомнения, такую возможность ему обеспечивал «серьезный московский капитал», о котором мне Венька просвистел все уши.

Солидный и сосредоточенный водитель припарковал лимузин на специально отведенной для этого дела площадке, обсаженной молоденькими голубыми елочками, такими аккуратными, что закрадывалось невольное подозрение: уж не капроновые ли они? Кстати сказать, на стоянке уже имелось несколько колымаг – сплошь иномарки, так что «наша» оказалась в своей компании.

– Ну, приехали, – объявил Венька и, толкнув локтем дверцу, вывалился из авто. Потянулся, скривившись, потер поясницу, а уж потом стал извлекать меня, приговаривая:

– Скорей, Капу-ля, скорей, с минуты на минуту начнется заседание штаба.

– Спешу и падаю, – огрызнулась я чисто автоматически.

Венька галантно распахнул передо мной богатую дверь бывшего Дворянского собрания, и я едва успела сделать один шаг, как мне преградил дорогу русский Шварценеггер в камуфляже с нашивкой на груди, извещающей широкую общественность, что он олицетворяет собой службу безопасности:

– Ваш пропуск?

Я инстинктивно полезла в сумку за журналистским удостоверением, но вовремя возникший за моей спиной Венька споро и профессионально разрешил проблему:

– Девушка со мной.

Страж дворянско-обкомовских святынь немедленно отступил, между прочим так и не поинтересовавшись пропуском самого Веньки. Знал «своих» в лицо?

Лифта в особняке не было, зато его отсутствие с лихвой компенсировала широченная мраморная лестница, застланная красной ковровой дорожкой. По вполне понятной причине не могу сказать, имела ли таковая место при дворянах, но при обкомовских (я, впрочем, застала уже закат их сладкой жизни) ковровой дорожки точно не было. Да и прочая мраморная «утварь» вроде точеных балясин и напольных канделябров в виде пухлощеких амуров с младенческими пенисами производила впечатление недавно отреставрированной. Я стала с запозданием соображать, как обкомовские терпели в своей цитадели детскую порнографию в лице амуров, но Венька, дернув меня за локоть, не дал мне довести эту мысль до конца.

– Нам на третий, – объявил он с подозрительной для его неполных сорока одышкой.

На третий так на третий!

Мы миновали еще один мраморный пролет и повернули налево в точном соответствии с указателем: «Предвыборный штаб кандидата в губернаторы И. С. Пашкова». Возле третьей по счету двери Венька притормозил, достал из кармана платок, протер свою вспотевшую раннюю залысину, а потом пропустил меня вперед.

Я очутилась в просторной приемной, у дверей которой сидела парочка молодых качков, сразу же наставивших на меня глаза настороженных полканоэ, а над секретарским столом сгрудились несколько человек, что-то горячо обсуждавших. Они были так увлечены своим занятием, что на нас с Венькой обратили ровно ноль целых и ноль десятых внимания. Я покосилась через плечо на Веньку, но тот только махнул рукой в их сторону, и мне стало понятно, что эти если и входят в «команду», то, несомненно, находятся в самом низу иерархической лестницы. Не то что я, меня Венька повел дальше, за дверь с многозначительной табличкой: «Кандидат в губернаторы И. С. Пашков».

Итак, я ступила за порог святилища, предусмотрительно придав своему аполитичному лицу выражение, подобающее торжественности момента. Все мое существо затрепетало, приготовившись внимать флейтам, валторнам, а то и арфам, а также вдыхать курящийся фимиам. У меня даже мелькнула кощунственная мысль, что вселенная по собственной инициативе сузилась до размеров предвыборного штаба кандидата в губернаторы И. С. Пашкова.

Из транса меня вывел почти отеческий Венькин голос, который с чувством провозгласил:

– Капитолина Алтаева, прошу любить и жаловать.

Насчет любви ничего сказать не могу, но галантное обращение было налицо: ближайший «штабист» в костюме ничуть не хуже Венькиного бросился помогать мне освобождаться от пальто. Потом Венька подвел меня к «самому». Первое мое впечатление: ничего общего с молодым полуощипанным петушком из «Света маяков», хотя, впрочем, по тому газетному снимку судить было очень трудно по причине его весьма неважного качества. Что касается нынешнего Пашкова, то если бы мне предложили охарактеризовать его одним определением, я бы сказала: импозантный.

Почти уникальный случай, когда это редкоупотребимое в повседневной жизни словечко полностью соответствовало действительности и приставало к Венькиному шефу, как ворсинка к бархатному обшлагу. Высокий, статный, подтянутый, с белозубой улыбкой на американский манер, Пашков безо всякой агитации мог рассчитывать на голоса домохозяек всей губернии в возрасте от шестнадцати до восьмидесяти пяти.

Я еще не успела как следует рассмотреть кандидата в губернаторы, а его американский оскал уже преобразовался в приветливую улыбку.

– Значит, вы и есть та самая Капитолина Алтаева? – осведомился он бархатным баритоном. – Весьма о вас наслышан и очень рад, что заполучил вас. Добро пожаловать в команду!

Должна признать, это было сильно, примерно полсекунды меня не покидало ощущение, что я, сама того не ведая, снимаюсь в рекламном ролике типа «Голосуй, а то проиграешь», до чего все было четко и выверенно: взгляд, интонации, движения.

– А теперь будем знакомиться. – (Похоже, Пашков чувствовал себя более чем уютно в своем плакатном образе.) И он повел меня по кругу, как лошадь по цирковой арене, представляя свою замечательную «команду».

Первым был высокий блондин с обветренным лицом викинга.

– Начальник службы безопасности Федор Артюхов, – отрекомендовал его Пашков.

Гм-гм, начальник службы безопасности – это круто!

Следующим оказался невыразительный типчик с височными залысинами и унылым носом в сеточке лопнувших сосудов. Этого Пашков назвал – кем бы вы думали? – спичрайтером, то бишь составителем речей. Его имя я как-то пропустила мимо ушей, уж больно я была поражена его мудреной должностью. Подумать только, настоящий спичрайтер в наших занюханных палестинах! К чему бы это? Может, в родимой губернии нефтяные фонтаны забили, а я ни сном ни духом?

– Сергей Челядьев – наш имиджмейкер. – Пашков ласково потрепал по плечу худенького узкоплечего паренька с мелкими, я бы даже сказала, кукольными чертами лица. Тот немедленно окинул меня пытливым взором на предмет обнаружения в моем облике деталей, способных навредить имиджу потенциального губернатора. Не сомневаюсь, у него руки чесались в предвкушении скорого возделывания целины, которую я собой представляла. Ладно, кое-какие жертвы ради «общего дела» я еще могу принести, но пусть не рассчитывает перекрасить меня в блондинку!

Потом Пашков отрекомендовал мне еще одного своего «штабиста», и я практически не удивилась, узнав его экзотическую должность – аналитик. Аналитик был худ и желчен и звали его Григорий Подобедов. Бок о бок с ним стоял Венька, подбадривающий меня взглядом.

– Мой помощник Вениамин Литвинец в особом представлении не нуждается, – заметил в его адрес Пашков, – вы его хорошо знаете. – И он подвел меня к еще одному человеку из собственной свиты. Это была женщина. – Моя жена Снежана.

На жену Пашкова я взглянула внимательнее, чем на всех прочих. За особенного психолога я себя не держала, однако сообразила, что пашковекая супружница – дама твердая и волевая. С характером. В пользу этой версии говорил уже тот факт, что она приходилась ровесницей своему перспективному мужу, а не двадцатилетней вертихвосткой, на каких любят жениться преуспевающие баловни судьбы, к коим, несомненно, относился Пашков. Значит, она прошла с ним по жизни, что называется, рука об руку, так сказать, стояла у истоков его побед и не имела никакого желания уступать это место кому-либо еще.

– Вот мы и познакомились, – торжественно заключил Пашков– Официальная часть окончена, можно переходить к текущим проблемам. – Он по-прежнему обращался исключительно ко мне. – Вы будете входить в курс дела по ходу работы. Вениамин вам поможет…

– Я могу задать вам вопрос?

На гладком, холеном лице Снежаны Пашковой отразилось удивление, а может, мне так только показалось.

– Если вы насчет условий, то они весьма выгодные, – отреагировал Пашков и повернулся к Веньке:

– Разве условия еще не обсуждались?

– Все будет нормально, – заверил шефа Венька.

– Меня интересует другое, – возразила я. – Почему вы остановили свой выбор на моей персоне?

– Прежде всего, мне вас настоятельно рекомендовали, – Пашков снова покосился на Веньку, – как одного из самых толковых журналистов в области. Кроме того, с самого начала было ясно, что нам нужен именно местный журналист, хорошо знающий региональную прессу, свободно ориентирующийся в тематике локального характера.

Он говорил удивительно гладко, без повторений и всяких там слов-паразитов типа «ну», «м-м-м» и «гм-гм», коими я лично грешу напропалую. Так что у меня даже возникло почти непреодолимое желание оглянуться, дабы проверить, уж не стоит ли за моей спиной кто-нибудь из «штабистов», например спичрайтер, с плакатом, на котором крупными буквами запечатлен вышеозначенный «спич». Как «толковый журналист», я хорошо знаю про такие штучки, успешно практикуемые на телевидении, и, когда диктор бойко излагает последние новости, преданно глядя в камеру, скорее всего это свидетельствует не о его поразительной памяти, а о том, что где-то на уровне камеры и находится специальная «шпаргалка» на тот случай, если он вдруг запнется.

Ладно, будем считать, что я удовлетворена его ответом, поскольку нормальной человеческой логике он не противоречит. Вот если бы вдруг самому Пашкову вздумалось меня спросить, а почему, собственно, я приняла его предложение, я бы так красиво не выкрутилась. Вряд ли мне удалось бы складно наврать про близость его демократических идеалов моим, учитывая, что с какими бы то ни было идеалами у меня постоянная напряженка. Не признаюсь же я ему, что выбрала для себя амплуа лазутчицы во вражеском стане и цель моей разведывательной деятельности – выяснить, имел ли он отношение к исчезновению Наташи Русаковой.

Пашков подвел итог в свойственной ему манере истинного демократа:

– Если вопросы исчерпаны, прошу всех за стол.

И сделал приглашающий жест рукой, не менее отточенный, чем его речи.

«Штабисты» не мешкая заняли места за длинным полированным столом, причем, доложу я вам, не как-нибудь, а, что называется, «согласно купленным билетам», то бишь в четком соответствии с заведенной у них иерархией. По левую руку от Пашкова устроился Венька, по правую желчный аналитик, за аналитиком – спичрайтер. Белокурый Викинг – начальник охраны – шел рядом с Венькой. Что касается меня, то мне был оставлен стул между спичрайтером и имиджмейкером, не без специального умысла, как я полагаю. Таким образом мне сразу отводилось подобающее место в «команде», не последнее, надо сказать. Жена будущего губернатора (при условии, что в стартовавшем избирательном забеге он придет первым) к нашей компании не присоединилась, скромно пристроившись в кресле неподалеку от двери, однако вязания из сумки не достала, как бы показывая всем своим видом, что находиться в стороне и быть посторонней совсем не одно и то же.

Первым слово было предоставлено аналитику, который, откашлявшись, степенно и рассудительно выложил свои соображения относительно перспективы Пашкова занять губернаторское кресло. По его словам, вероятность такого благоприятного исхода была весьма высока:

– …Анализ результатов социологического опроса показывает, что общественное мнение будет на нашей стороне. Рейтинг нынешнего губернатора очень низок, возможно, он даже во второй тур не пройдет, если, конечно, вообще возникнет необходимость во втором туре. Но окончательно сбрасывать Крутоярова со счетов все-таки преждевременно. Как бы там ни было, а сегодня в его руках сосредоточены реальные рычаги власти…

Ну и так далее, в том же духе он довольно долго оперировал своими занудными околонаучными выкладками, пока Пашков не перебил его, обратившись к Веньке:

– А какие последние новости из избиркома? Исполненный значительности, Венька раздул щеки:

– Пока все то же: кроме вас, официально зарегистрированы только два кандидата, Крутояров и Рябоконь. фамилия Рябоконь была мне хорошо знакома – директор самого большого в городе рынка и, поговаривают, имеет надежную криминальную «крышу», так что на него не капает. Года два назад я даже брала у него интервью, и, помнится, уже тогда он держал себя арабским шейхом, а теперь, выходит, решил податься в губернаторы. Ничего не скажешь, отменная подбиралась компания: партократ со стажем Крутояров, весь из себя либерал и демократ западного толка на комсомольской подкладке Пашков и маргинал Рябоконь.

– А за этим Рябоконем такие деньги стоят… – загадочно молвил Венька, остальные молча переглянулись. Уточнять, какие именно деньги стоят за директором большого рынка, смысла не имело. Меня, правда, несколько беспокоили капиталы, подпирающие Пашкова, поскольку я здорово сомневалась, что они намного чище рябоконевских, но не затем я забралась в этот гадюшник, чтобы с ходу обнаруживать свой скептический настрой. И вообще на всю их мышиную возню мне глубоко наплевать, меня интересует другое, совсем другое… Мне важно выяснить, почему газетная вырезка с фотографией комсомольского лидера Пашкова оказалась у моей бесследно пропавшей пятнадцать лет назад подруги.

А Венька с кривой усмешкой выдал очередную сводку с предвыборного фронта:

– Похоже, еще один кандидат намечается, сильно независимый. Сегодня подписные листы принес.

«Штабисты» задержали дыхание, а Венька заглянул в свою записную книжку:

– Некто Алексей Каблуков, тридцати семи лет, по профессии, как сам заявил, свободный художник. Ну, от этого точно стоит ждать художеств, потому что у него, по-моему, с крышей не все в порядке. С крышей в смысле головы.

Чем дальше, тем веселей, отметила я про себя, поскольку Каблукова я тоже знала как облупленного. Это был бессменный нештатный автор всех городских газет, жуткий графоман и зануда, к тому же исполненный пафоса. Свои бессмысленные статейки он подписывал псевдонимом Г. Правдин, и их даже время от времени, в основном когда редакционные портфели тотально пустели, печатали, предварительно нещадно отредактировав, а редактировать Каблукова – считай, написать заново. Однажды я тоже была вынуждена поставить его писанину в номер, так это было что-то! Обнаружив свой «шедевр» в газете в изрядно сокращенном и подлатанном виде, Г. Правдин долго разбирался с редактором «Вечерки», в которой я тогда работала, на предмет правомочности моей журналистской правки. С тех пор я зареклась иметь дело с Каблуковым. Что ж, если местный избирком все-таки зарегистрирует пламенного графомана в качестве кандидата на должность губернатора, компанию он точно не испортит.

– Кто его поддерживает? – деловито поинтересовался Пашков.

– В том-то и дело, что никто, – хмыкнул Венька, – тут у него по нулям. В разговор вмешался аналитик:

– Но ведь подписные листы он как-то организовал!

– Это и правда удивительно, – почесал залысину Венька, – но их еще не проверили. Может, они фальшивые, вдруг он все подписи подделал?

Однако аналитик стоял на своем:

– В любом случае эту фигуру нужно серьезно изучить со всех сторон: связи, знакомства, прошлое… Так просто в губернаторы не метят.

Никакого приказа не прозвучало, но мне почему-то почудилось, будто мужественный Викинг немедленно «взял под козырек», хотя у него и козырька-то не было. Просто в глазах у него появился охотничий азарт. Можно не сомневаться, Г. Правдина теперь «изучат» вдоль и поперек.

– Как знаете, – пожал плечами Венька, – а по мне, этот Каблуков – ходячий блеф. Ничего собой не представляет, просто ищет дешевой популярности. Посветится немного, на том все и кончится. Будет потом вставлять через слово:

«Вот когда я баллотировался в губернаторы…»

Венька знал, о чем говорил, потому что сам был практически из того же самого теста, что и Каблуков, и свою головокружительную «политическую» карьеру начинал почти так же. И «способности» Каблукова он принижал не со злого умысла, а всего лишь потому, что уж больно серьезно относился к своим собственным. Повращавшись в высоких московских сферах, он, похоже, окончательно и бесповоротно потерял чувство юмора и, наверное, серьезно рассчитывал, что его некролог будет начинаться со слов: «Скончался старейший российский демократ…» Старейший в прямом смысле, ибо Венька, конечно же, собирался жить долго, если вообще не вечно.

– Хорошо, с этим все более-менее ясно, – поставил точку в намечавшейся дискуссии Пашков. – Теперь перейдем к нашим текущим делам. К самым неотложным.

Опять заговорил вездесущий Венька:

– Ну что… Там в приемной сейчас как раз собрались эти… сборщики подписей… Так вот, надо бы их подрядить на расклеивание предвыборных плакатов. Только сначала давайте решим, почем будем платить: по рублю или по пятьдесят копеек…

И тут произошло нечто неожиданное. В разговор вмешалась мадам Пашкова, и я впервые услышала ее голос, тихий, но властный.

– По пятьдесят копеек им хватит, – изрекла она бесстрастно.

– По пятьдесят так по пятьдесят, – без долгих обиняков согласился Венька, и я поняла, что потенциальная первая леди губернии ныне исполняла при потенциальном губернаторе роль казначея, и, судя по всему, довольно прижимистого. Ничего удивительного: демократические денежки ничуть не хуже прочих и также любят счет.