Текст книги "Невезуха на все сто"

Глава 9

Общеизвестно, что понедельник – день тяжелый, для меня же он форменная каторга. Потому что во вторник выходит газета, которую мне, как корректору, приходится прочитывать от корки до корки, начиная с названия и кончая выходными данными. И не просто так, в свое удовольствие, а еще и ошибки исправлять, а этого добра в материалах наших папарацци полным-полно, уж поверьте мне. Иногда мне даже кажется, что все они берутся за перо, с грехом пополам одолев букварь. Зато сколько самомнения, сколько амбиций! Каждый мнит себя по меньшей мере Федором Достоевским!

Ну вот, вы уж, наверное, решили, что я законченная зануда, а это не так. И с коллективом у меня отношения нормальные, если не считать одной выскочки. Ляпает ошибок больше всех остальных, вместе взятых, а слова ей не скажи. Ходит задрав нос и корчит из себя женщину-вамп. Как раз она и назвала меня свободной от мужского внимания, овца этакая, всего лишь за то, что я указала ей на ее хромающую на обе ноги орфографию! Впрочем, что это я все о ней да о ней, слишком много чести для такой склочной особы.

Вернусь к злосчастному понедельнику. Почему злосчастному, думаю, объяснять не нужно. А ведь это был мой последний рабочий день перед отпуском. Собственно, таковым могла бы стать и прошлая пятница, но, во-первых, в пятницу в бухгалтерии не нашлось денег, чтобы выплатить мне отпускные, и, во-вторых, мне пока что не было замены. Не потому, что я такая незаменимая, просто другой корректор, которого редакция подрядила на время моего отпуска, обещал выйти во вторник. По-хорошему, мне бы не в отпуск уйти, а уволиться и подыскать себе другое место и желательно не в газете. Но все это не более чем мечты. Из той же области, что и новая квартира улучшенной планировки. А пока я пять дней из семи читаю репортажи и передовицы, стараясь не вникать в их смысл без особой надобности (да и много ли в них этого смысла!), и постепенно приучаюсь ненавидеть любое напечатанное на бумаге слово.

Ну вот, пожалуйста, что я говорила! На моем рабочем столе уже лежали набранные на компьютере гранки. Поджидали с нетерпением, когда я к ним подступлюсь, буду портить себе глаза и нервы за какие-то гроши. Ничего, сегодня им придется еще поваляться в забросе, прежде я ознакомлюсь с одним очень интересующим меня документом. Под названием «Сводка происшествий за неделю». Как раз по понедельникам она и поступает в редакцию и предназначается той самой выскочке, о которой мне не хочется распространяться, но, к сожалению, приходится.

Выскочка у нас отвечает за криминальное чтиво, без которого ни одна газета не обходится. И наша, хоть и называется «Пикник» и подряжалась пропагандировать прелести организованного и неорганизованного отдыха, туда же, из номера в номер: этого зарезали, того пристрелили. Вот вам и все новости. Никогда меня не интересовал этот мордобой, и бандитскую хронику я просматривала буквально на автопилоте, а сегодня просто горела желанием выяснить, значится ли в сводке покойный Юрис. И если значится, то я уже знаю, как наша выскочка озаглавит свою писанину – «Труп в лифте».

Первое, что я сделала, это повесила сумку на спинку стула. Второе – отправилась за сводкой. Я намеревалась перехватить ее на столе у секретаря редактора, пухлой бесхитростной Ниночки, но та, оказывается, уже успела отнести сводку выскочке. И, поскольку выскочка, по своему обыкновению, задерживалась на неопределенное время, положила на выскочкин стол. Выслушав Ниночку, я опрометью кинулась по коридору: может, мне еще повезет? В отделе морали и права все еще никого не было, и я отважно подгребла присланные из милиции листки, вернулась в свой кабинет и принялась их изучать.

Я пробежала сводку глазами один раз, второй, третий, я ее даже на свет посмотрела, но про Юриса так ничего и не нашла. Ничегошеньки! При том что всяческих смертоубийств в сводке хватало. Да от них просто в глазах рябило! Муж зарезал жену, жена заказала мужа вокзальному бомжу за две бутылки водки, трех рабочих на стройке задавило рухнувшим краном. А про труп в лифте ни словечка, как будто его и не было! Но я же сама, сама тащила его на собственном горбу, надрывалась! Что же, его и впрямь не нашли? Но куда же он в таком случае делся?!

– Кто позволил без разрешения брать материалы с моего стола? – заорал кто-то у меня над ухом.

Я подняла голову и увидела выскочку Принесла ее нелегкая! И как вошла, я даже не слышала.

– Да я ведь только посмотреть… – От неожиданности я взяла не правильный оправдательный тон, только раззадоривший нашу демоническую женщину.

– Какого черта! – Она наставила на меня маленькие злые глазки. – Это что еще за мода – рыться в чужих бумагах! Не знала, что у нас такие сотрудники, любители заглядывать в сумки и копаться в грязном белье!

– А что, оно такое грязное? – Хвала небесам, на этот раз я быстро сообразила, что ей ответить. – А постирать не пробовали? «Тайд-лимон» очень хвалят.

Выскочка прошипела сквозь зубы что-то ругательное, но непонятное, схватила свои бумаги и вылетела за дверь, как ведьма на помеле. А через полчаса, когда я с ненавистью просматривала первую полосу завтрашнего выпуска, в мой кабинет заглянул замредактора, явно науськанный выскочкой, с намерением «во всем разобраться».

– Хорошо, – сказала я ледяным голосом и демонстративно отшвырнула в сторону гранки. – Будем разбираться, а читатель подождет. Ну не выйдет газета завтра, велика беда! Послезавтра выйдет.

Замредактора постоял в дверях с глупым видом и ретировался, а я придвинула к себе ненавистные газетные полосы и продолжила неравную борьбу с орфографическими ошибками – я одна, а их видимо-невидимо.

Спрашивается, и на кой черт их исправлять, если читатели еще безграмотнее писателей? И куда, скажите мне, смотрят несметные полчища борцов за права человека? И почему их не беспокоит, что высокомерно обособленный мною деепричастный оборот унижает достоинство простого обывателя, привыкшего без этих оборотов прекрасно обходиться? Отсюда вывод: далеко еще нашей демократии до американской. Но не все потеряно, господа. Чую я, какая-то светлая голова, одержимая манией усовершенствования, уже корпит в библиотечной тиши, заменяя морально устаревшие правила правописания на прогрессивное «как слышится, так и пишется». То-то будет радости моему Петьке!

Не удивляйтесь, это так, беззлобное брюзжание, и только. Оно хоть немного скрашивает рутину трудовых будней. И время, кажется, быстрее летит. Даже сегодня. Вот уже полдня прошло, а я и не заметила. Я закончила работу, отнесла гранки ответственному секретарю и позвонила Инге. И она мне ответила:

«У аппарата» – спокойным и невозмутимым тоном не обремененной бытовыми проблемами фемины.

Я сразу спустила на нее собак:

– Ты почему вчера не отвечала? Я тебе раз сто звонила!

– А что случилось?

Нет, как вам нравится такая постановка вопроса!

– Не телефонный разговор. Срочно приезжай. Я сейчас на работе, но на часок слиняю. Инга начала канючить:

– Что? Так срочно?

– А у тебя неотложные государственные дела? – бикфордовым шнуром зашипела я в трубку – Или семеро по лавкам титьки просят?

– Ой, – выдохнула Инга, – ладно, сейчас. Что мне, в редакцию за тобой зайти?

– Ну нет, – возразила я, вспомнив про выскочкины происки, – давай уж лучше на нейтральной полосе. Тут у нас напротив забегаловка есть…

– Ну нет, никаких забегаловок. Пошли лучше в пиццерию, – запротестовала Инга.

Мне оставалось выдвинуть встречное предложение:

– Только за твой счет!

* * *

В пиццерии пахло кислым тестом, а официанты расхаживали в красных фартуках и красных же колпаках, живо напомнивших мне мою духовную родину Виллабаджо, страну немытых сковородок. Прежде чем сделать заказ, я долго изучала меню. Не потому что я такая гурманка, просто названия блюд мне ровным счетом ничего не говорили. Инга сориентировалась быстрее, заказала бокал красного вина.

– Ты же за рулем, – покосилась я на нее. Инга только отмахнулась и припала к бокалу с подозрительной жадностью.

В конце концов я заказала пиццу с грибами, оказавшуюся на редкость жесткой и безвкусной. Хорошо еще, что платила за нее Инга.

– По-прежнему нет никаких признаков того, что его нашли, – доложила я, орудуя тупым ножом.

– Кого – его? – От выпитого вина Ингин взгляд затуманился.

– Ты что, придуриваешься? – Я вышла из себя, но тут же вернулась на место. Разговор нам с Ингой предстоял долгий и муторный, и трепать нервы по пустякам было бы с моей стороны неразумно. И непродуктивно.

– Ну извини, я задумалась.

Она задумалась! О чем, интересно? Вот у меня почему-то все думы о ее мертвом полюбовнике, так перед глазами и стоит.

– У меня куча неприятностей, – заговорила я быстро и без всякого выражения, как это делают связные в фильмах про разведчиков. – Во-первых, махровая простыня, в которую мы его завернули. Она почему-то у Кипарисовны, уборщицы, что живет на первом этаже. Во-вторых, моя соседка Раиса видела, как Юрис входил ко мне в квартиру, и хорошо его запомнила. Если придется, запросто опознает.

– Но ты же говоришь, что его не нашли. – Инга рассеянно блуждала взглядом по сторонам.

– Я сказала: нет никаких признаков, что его нашли, – процедила я сквозь зубы. – Но это не значит, что его не нашли. Не мог же он сквозь землю провалиться.

– Действительно, странная история, – меланхолично изрекла Инга. Так, словно ее эта странная, по ее же выражению, история касалась постольку по-скольку.

– Ты как хочешь, а я так больше не могу! – Я уронила тупые приборы на стол. – Вот так жить, ничего не понимая. Все улики против меня, просто их никто не предъявляет. И долго так будет продолжаться?

Я изливала Инге душу, а она продолжала шнырять глазами по залу. Как оказалось, в поисках официанта. И знаете зачем? Чтобы заказать еще один бокал вина.

Беспримерное Ингино равнодушие меня потрясло:

– Ты что, меня не слушаешь?

– Да слушаю я, слушаю, только не больше твоего понимаю. А может, – Инга уставилась в свой бокал, как будто увидела на дне что-то особенное, муху, например, – пусть все идет, как идет, а? Может, ничего страшного не случится?

Интересно, все записные красавицы такие инфантильные или через одну?

– Нет, так не пойдет! – Я даже по столу стукнула, не кулаком, конечно, а ладонью.

– Ну а что ты предлагаешь? – На хорошенькой Ингиной мордашке отразилось искреннее недоумение. И чего, мол, пристала.

– Есть только один путь – самим найти убийцу.

– Что-о? – Инга залпом допила вино и поставила бокал на стол. – Как это?

– Пока не знаю, – процедила я сквозь зубы, – надо подумать. Но другого выхода у нас нет.

Мы помолчали. Потом в моем затуманенном сознании возникло небольшое просветление:

– Нужно начать с самого Юриса. Кто он, чем занимался, кому насолил… Ну, что молчишь?

– Это ты у меня спрашиваешь? – как будто удивилась Инга.

– А у кого же еще? – Я удивилась еще больше.

– Но я же уже говорила, что ничего про него не знаю. Знаю имя – Юрис, – и все. Игра у нас такая была…

– Ну да, ты – Джульетта, он – Ромео, тьфу ты, ты – Ева, он – Адам… Но еще хоть что-нибудь вспомни. Ну сосредоточься!

Инга живо напустила на себя глубокую задумчивость, даже лоб ладонью потерла для убедительности.

– Нет, больше ничего. Юрис – и все.

– Ну он хотя бы москвич или «мы люди не местные, у вас проездом»? – Я начинала постепенно закипать, хотя и дала себе слово сохранять хладнокровие. Только попробуй тут сохрани его…

– Понятия не имею. Мы об этом не говорили, – таков был Ингин ответ.

Хотела бы я знать, о чем они говорили! Ах да, они же все больше пыхтели. Обходились, так сказать, языком мимики и жестов. Ну разве что: «Тебе хорошо, дорогой?» – «Угу, любимая». И по новой.

– Но где ты его подцепила, хотя бы помнишь? – Я уже практически ни на что не надеялась.

– Кажется… – Наша мисс Невозмутимость сдула со лба прядку волос, – кажется, в «Пеликане». Точно, там.

– Что еще за «Пеликан»? – насторожилась я.

– Да так, заведение средней руки. Ночной клуб, все как у всех… Я там была раза три, наверное. Точно, там мы с ним и познакомились.

Ну вот, еще один штрих к неприглядному портрету моей драгоценной подружки. Она еще и по злачным местам таскается. Вот до чего докатилась.

– Да что ты на меня уставилась? – Мой укоризненный взгляд Инге не понравился. – Тоже мне, прокурор! По-твоему, я живу не правильно? А мне, может, твоя жизнь не нравится. У тебя из развлечений один телевизор, но я же не делаю из этого далеко идущих выводов! У нас демократическая страна, каждый живет, как ему нравится.

– Вот ты и ложилась, – ехидно заметила я, – сама вляпалась в историю и меня втянула. Это ж надо до такого докатиться – спать неизвестно с кем! Вот теперь отправляйся в этот клуб и наводи там справки про своего усопшего любовничка!

– Никуда я не пойду!

– Что-о? – Я чуть не задохнулась от возмущения.

– Я туда не пойду, – повторила Инга тихо, но твердо, а через полминуты добавила уже не столь категорично:

– Просто мне нельзя туда идти. Может получиться скандал… Я ведь там… Ну, не только с Юрисом познакомилась…

Я почуяла неладное и потребовала, чтобы Инга рассказала о ночном заведении поподробнее.

– Клуб как клуб, – засопела Инга, – ресторан, бар, стриптиз…

– Стриптиз? – Я насторожилась. – А на кой черт тебе стриптиз? Ну, мужикам еще ладно, а тебе…

– Это мужской стриптиз, – глухо отозвалась Инга, не поднимая головы.

– А…а… – Сама не знаю, что я собиралась сказать, но вместо этого только воздуху нахваталась, отчего у меня запершило в горле, зачесалось в носу, а также перехватило дыхание. Инга подумала, что я подавилась, и принялась дубасить меня по спине, тем самым усугубляя мои моральные и физические страдания. Я хотела рявкнуть на нее, но вместо этого чихнула. Чих у меня получился громкий, как залп, Инга вздрогнула от неожиданности, а салфетки со стола разлетелись в разные стороны, как ласточки.

– Ты чего?.. – прошептала бледная, как бумага, Инга.

– Мужской стриптиз – это… Это когда мужики раздеваются? – Мне удалось наконец избавиться от закупорившей мое горло воздушной пробки.

– Ну да… – Инга сделала вид, что внимательно разглядывает скатерть на столике. А что там было рассматривать: банальная красная клетка да пара-тройка жирных пятен, до моего исторического чиха скромно таившихся под салфетками. Для маскировки, надо полагать.

Я издала нечеловеческий стон и погрузилась в глубокую меланхолию. Мужской стриптиз упорно не укладывался в моей голове, каким боком ни поверни, самым вопиющим образом выпирал и давил на психику.

– Боже, – прошептала я, – так мне и надо, дуре такой, буду в следующий раз только о себе думать.

За нашим столиком надолго воцарилась томительная пауза. Я тоскливо смотрела на порхающего по залу официанта в красном колпаке, чем-то напоминающем клоунский, и думала, что этот головной убор наверняка был бы мне к лицу. Может, попросить примерить?

* * *

Чем дольше остаешься бутоном, тем позже отцветаешь.

Часть II
ПО ДОРОГЕ, МОЩЕННОЙ КОРОВЬИМИ ЛЕПЕШКАМИ

Глава 10

Инга снова стала вертеть головой, а завидев официанта, зазывно щелкнула пальцами.

– Больше не пей! – Я грозно свела брови на переносице.

– Да я и, не собираюсь! – взвизгнула Инга. – Я расплатиться хочу!

Еще и огрызается, посмотрите на нее! Так бы взяла и треснула ее чем-нибудь увесистым, стулом, например, да нельзя. Нет, стульев мне не жаль, они казенные или, как их там, частнопредпринимательские, один хрен, только вот лишнее внимание к себе привлекать не резон.

Такие-то настроения обуревали меня, когда мы вышли из пиццерии. Инга, знамо дело, резво понеслась к своему разлюбимому «мерину» – она и за столом все шею выворачивала, в окно пялилась, как он там, не угнали ли? Я поплелась за ней, понурая, как побитая собака. Впрочем, это снаружи я была такая, в воду опущенная, а внутри у меня все кипело и клокотало на манер Везувия, ну просто руки чесались навешать Инге оплеух. Сколько ж можно сдерживаться! Смеяться будете, но обстановку разрядил грязный бродяжка, какие по Москве слоняются сотнями.

Так вот, откуда он взялся, не соображу, из какой-то подворотни вынырнул, наверное, и сразу к Инге:

– Дай сто рублей!

– Че-ево? – пропела оторопевшая Инга.

– Дай сто рублей, – нагло повторил бомж, и в глубине его глазок-щелок вспыхнули огоньки классовой непримиримости.

– А почему не миллион? – поинтересовалась я из чистой любознательности.

– Сто рублей, – твердо стоял на своем бомж. С юмором у него, видно, как-то не очень было.

– Щас, – пообещала Инга и села за руль своего «Мерседеса».

Я устроилась рядом с ней, на переднем сиденье. Бродяжка постоял пару минут рядом с Ингиной тачкой, догадался, что ему ничего не обломится, и почапал к открытому уличному кафе напротив. Подвалил к крайнему столику, за которым два жлоба с подбритыми затылками неторопливо уплетали хот-доги. Что он им сказал, я, конечно, не слышала, но, судя по артикуляции, обратился с той же просьбой, что и к Инге. Жлобы дожевали хот-доги, отерли жирные губы салфетками, поднялись из-за стола и лениво врезали попрошайке по зубам. Хоть они и не особенно старались, отлетел он метра на три, не меньше, распластался на тротуаре – и ни гугу. Мы с Ингой невольно переглянулись: неужто убили? А бродяжка еще немного полежал, а потом прытко так вскочил и дальше пошел как ни в чем не бывало. Не иначе еще к кому-нибудь приставать. А что, глядишь, и найдется добрая душа с лишним стольником.

Да-а, вот у кого надо учиться стоическому отношению к жизни. Подзатыльников, само собой, навешали и денег не дали, но не убили же, в конце концов, хотя и могли. Так что живи и радуйся до следующего раза. Можно, конечно, и не нарываться, но скучно. Кто-то скажет – подумаешь, а если копать поглубже, то это целая философия и очень благодатная тема для осмысления. «Особенности менталитета российского бомжа» – а, как вам? Докторскую диссертацию запросто защитить можно, жаль, что недосуг. Сейчас нужно о другом думать, об этом Юрисе, будь он неладен. Не могу я, как Инга, делать вид, что ничего не случилось. Ведь с ума сойдешь, каждую минуту ожидая, что вот-вот в твою дверь позвонят, ты откроешь, а тебя под белы рученьки да на нары… На душе сразу стало паршивей паршивого, я с ненавистью посмотрела на Ингу и выдавила из себя через силу:

– Хорошо, я сама пойду.

– Что-что? – вылупилась на меня Инга.

– Я пойду в это злачное местечко, попробую что-нибудь разузнать о твоем Юрисе. – Конечно, по-хорошему мне следовало бы заставить заняться этим Ингу, да боюсь, ее прежние дружки, которых она цепляла в злополучном «Пеликане», устроят ей скандал, а привлекать к себе лишнее внимание нам сейчас не с руки.

– А может, не надо? – засомневалась Инга. Вот уж кто страус, так страус. Голову в песок, а там, на поверхности, авось все как-нибудь само рассосется.

– Надо. – Моя беспримерная непреклонность давалась мне нелегко. – Ты можешь делать вид, что ничего не случилось, а я не могу. Мне, если хочешь знать, твой Юрис в каждом углу мерещится, и не будет мне покоя, пока я не узнаю, кто его прикончил, а главное, куда он из лифта подевался.

Инга склонила свою хорошенькую головку к плечу и притихла, а потом произнесла с задумчивым видом:

– Возможно, ты и права.

А мне ее тон что-то вдруг не понравился, ой как не понравился. Почудилось мне, будто она самоустраняется. Мол, раз ты так решила, то и действуй, а я, так и быть, постою в сторонке на шухере, чтобы в случае чего дать деру. А такие настроения следует пресекать на корню, пока они не приняли угрожающей формы.

– А ты, – я пробуравила Ингу рентгеновским взглядом, – ты не надейся, что в кустиках отсидишься. Будешь ждать меня у этого твоего «Пеликана», прикрывать меня с тылу, а дальше – по обстоятельствам. – Последнее наставление получилось, конечно, неопределенным и туманным, больше для многозначительности, поскольку я понятия не имела, что же там «дальше». На том, как показали дальнейшие события, я и погорела, но все по порядку, не будем забегать вперед.

– А что? Я что? , Я сижу и молчу! – задергалась Инга. – Что ты меня все время в предатели записываешь? В какие-то Павлики Морозовы! Надоело уже, честное слово! Ну да, виновата я, согласна, зря я этого Юриса к тебе притащила… Но что же мне теперь, кровью вину смывать прикажешь? – Ингин подбородок дрожал от обиды, как у маленького ребенка.

– Может, и кровью, – загадочно молвила я, больше для острастки.

– Да пошла ты… – буркнула Инга и отвернулась.

– Ладно, хватит дуться, – одернула я ее, – у нас слишком много дел. Кстати, работает сегодня это заведение, или у них в понедельник выходной?

– Ты про «Пеликан»? – переспросила Инга. – Да они каждый день работают. Может, только народу поменьше придет. Но завсегдатаи уж точно будут, они всегда там.

– На то они и завсегдатаи, чтобы завсегда быть, – проворчала я. – Ты меня это… проинструктируй, как себя вести в таких злачных местах.

– Да как… Обыкновенно.

– Это для тебя обыкновенно, а для меня – нет! – Меня распирало от негодования. Как будто она не знает, что я по таким рассадникам разврата не шатаюсь. Нет у меня на это ни времени, ни денег. А кроме того, куда я Петьку дену? Скажу: «Ложись, сыночек, баиньки, а мама на стриптиз», так, что ли? – Кстати… Кстати… А Юрис, он что… тоже там бедрами вилял, ну, в этом твоем «Пеликане»? – внезапно осенило меня.

– Ага, – кивнула Инга, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

– Прекрасно. Замечательно, – скрипнула я зубами, испытывая острое желание освободиться от всего, что я узнала об Инге в последнее время, с помощью старинного приема: два пальца в рот и…

– Мы с ним после выступления познакомились, в баре. – Инга предприняла вялую попытку оправдаться. – Посидели, поболтали…

– Ага, вы поболтали, – осевшая было на дно моей души муть благородной ярости снова поднялась на поверхность, как будто меня взяли и хорошенько встряхнули, – вы поболтали, потом вы еще поболтали и хорошо провели время, а мне – труп в постель. Чтоб не так скучно и одиноко было.

– Ну убей меня, убей! Может, тебе легче станет! – выпалила Инга с сердцем, сунула ключ в замок зажигания и нажала на газ. Застоявшийся «мерин» сердито заревел.

* * *

Подготовка к вечерней вылазке в «Пеликан» шла полным ходом. Инга рылась в моем гардеробе, поминутно причитая с придыханием:

– …О господи! Тебе же совершенно нечего надеть! Ну совершенно!

Естественно, я обижалась:

– Почему это нечего, очень даже есть… Конечно, я одеваюсь не от Версаче, но одежда у меня вполне приличная, скромная, но добротная. Вся качественная, российская. Поддерживаю, так сказать, отечественного производителя.

– Так… А это что такое? – Инга вертела в руках мой любимый пиджак в неброскую темно-коричневую клетку на сером фоне. – Какой-то саркофаг! И ты это носишь?

– Да, я это ношу. – Я с остервенением вырвала пиджак из Ингиных рук, даже ткань затрещала, но не порвалась. Крепкая. А какая-нибудь импортная наверняка бы разлезлась. – Ты же у нас демократка, кажется, отстаиваешь всякие там свободы… Я тоже. Что нравится, то и ношу. Захочу – мешок из-под сахара напялю и пойду, мое дело!

– Мешок из-под сахара, говоришь? – не к добру развеселилась Инга. – А что, по-моему, это оригинально. В этом что-то есть. Определенно есть! Только не сердись. – Инга перехватила мой разгневанный взгляд. – Все закономерно, бытие определяет сознание. Твоя одежда – сплошь… гм-гм… деловая, а в «Пеликан» в такой не ходят, не принято. Вот нацепишь ты свой замечательный пиджачок и увидишь: все на тебя уставятся.

– Почему это? – Мне не хотелось сдаваться.

– Потому что ты в нем похожа на учительницу русского и литературы, а учительницы мужской стриптиз не посещают. Скорее уж ученицы. Иа-ха-ха! – Ингу вновь обуял приступ истерического веселья.

– Зато его посещают двоечницы вроде тебя, – ввернула я сердито.

Инга дипломатично пропустила мою реплику мимо ушей и сделала вид, что целиком и полностью сосредоточилась на моей самоубийственной идее нанести визит в «Пеликан».

– Если ты хочешь что-то разузнать о Юрисе, то должна вести себя непринужденно и раскованно. Чтобы не вызвать подозрений. И одеться соответственно. Иначе все подумают: с какой стати учительница приходит в ночной клуб да еще кого-то разыскивает? Странно ведь, согласись?

– А плевать мне хотелось, пусть думают, – из последних сил отбивалась я.

– Так-то оно так, – демонстрировала беспрецедентную покладистость Инга, – но в данном случае лучше не выделяться.

– Как ты, например, – не удержалась я от удовольствия лишний раз поддеть Ингу, раскритиковавшую мой гардероб. – Снять там себе какого-нибудь забулдыгу и без долгих разговоров завалиться с ним в коечку.

Инга ничего не ответила, притворилась, что внимательно рассматривает трикотажную сиреневую кофточку, которую я как-то купила по случаю, а теперь не знаю с чем носить. Ни одна из моих юбок к ней не подходит.

– А вот эта ничего, – похвалила Инга, – вполне. В духе времени. Знаешь что, – Инга уперла руки в бока, – мы сделаем так. Ты наденешь эту кофточку и… мои брюки. Вот эти… – Инга похлопала себя по ляжкам, обтянутым облегающими черными брючками. А я пока, так и быть, что-нибудь из твоего натяну. Кто меня увидит в машине.

Я запротестовала. Не потому, что мне так уж не нравились Ингины брюки, просто, как всякий(ая) интеллигент(ка) в первом поколении, я буквально изнемогаю под тяжестью прилагающихся к этому социальному статусу комплексов. Ничего нового, все то же – лучше быть бедной, но гордой, лучше грызть сухую корочку, но никому не кланяться и тэ дэ и тэ пэ. Чепуха, конечно, но как с этим расстанешься? Это все равно что сбросить с себя надоевшее платье. Ну да, старое оно, немодное, с невыводимыми жирными пятнами на подоле, однако и голой ходить не будешь.

Я еще немного поломалась, попререкалась для видимости, а Ингины штаны все равно натянула.

– А тебе идет, – одобрила Инга, облачаясь в мою юбку.

Я посмотрелась в зеркало, предварительно напустив на себя непроницаемый вид, и обронила не без сарказма:

– Красотка хоть куда.

Время, оставшееся до запланированного на десять вечера похода в ночной клуб «Пеликан», ушло на детальную разработку предстоящей операции.

Инга, которая поначалу отнеслась к моей идее с заметной прохладцей, теперь увлеченно инструктировала меня. Несведущий человек, верно, подумал бы, что мне предстоит вражеский эшелон под откос пустить, никак не меньше.

– Главное, не тушуйся, – наставляла меня Инга, – веди себя естественно и непринужденно. Имей в виду, что ты нисколько не хуже тех, кто там постоянно отирается…

– Почему это я хуже? – взбрыкивала я. – Я лучше!

– Так тоже нельзя, – возражала Инга, – потому что ты не должна бросаться в глаза, иначе ничего не разузнаешь.

Я кивала, потому что Инга говорила дельные вещи, что с ней случается не так уж и часто, особенно с тех пор, как она пристроилась к своему пивному королю. Я и сама понимала, что светиться мне не резон, вдруг не я одна пытаюсь выяснить, кто такой этот Юрис. Где гарантии, что милиция так уж ничего и не знает о его убийстве?

Поэтому-то я и потребовала от Инги, чтобы она поподробнее расписала мне внутреннее устройство «Пеликана» на тот случай, если придется уносить ноги. Инга терпеливо и обстоятельно рассказала все, что знала, даже план-схему нарисовала. В общем, к назначенному часу я была во всеоружии, хотя и мандражировала в душе. Меня не покидало предчувствие, что эта авантюра добром не кончится, и, надо сказать, оно меня не обмануло, как впоследствии выяснилось.

– Ну все, пора, – объявила я и поднялась с дивана. Лицо у меня горело, а руки были холодными как лед.

Инга тоже волновалась, то и дело покусывала губы, а в прихожей чуть не растянулась, за что-то запнувшись.

– Чего это тут у тебя сумки какие-то наставлены? Я с удивлением обнаружила пакет с вещами, которые я собрала, чтобы взять с собой в Бутырку. Выходит, я его так и не убрала? Вот что бывает, когда голова под завязку забита тяжелыми мыслями. Я подняла пакет с полу, попутно заметив, что он как будто бы потяжелел, или мне просто кажется? У меня ведь там, насколько я помню, только смена белья да зубная щетка. Я заглянула в пакет и увидела какую-то здоровую книгу в глянцевом переплете. Это еще откуда? Достала, а это оказался красивый, хорошо иллюстрированный альбом с видами Москвы. Дорогой наверняка. Такого у меня сроду не было.

– Твой, что ли? – уставилась я на Ингу.

– Ты че, с какой стати? – Инга вылупилась на альбом.

– Тогда откуда же… – И тут до меня дошло. Это же теткин племянник Отто его забыл, больше некому. Перепутал, свой пакет оставил, а мой взял. Представляю его физиономию, когда вместо альбома он нашел в пакете мои лифчики! Но почему он сразу не вернулся? По всей вероятности, слишком поздно хватился. Да, весело, весело…

Инга все еще вопросительно смотрела на меня, и мне пришлось рассказать ей и про Отто, и про перепутанные пакеты. Она долго хохотала, чуть ли не по полу каталась. А я еще подумала: не к добру все это, ох не к добру.