Текст книги "Камни для царевны"

Глава
12
Дура набитая

Николаева увидела меня из окна. Ветер надувал мою куртку, лицо пылало, волосы били по щекам. Я задыхалась от эмоций и плохо соображала. Стоило поднести палец к звонку, дверь тут же открылась. Бета-троица стояла в коридоре и прижималась к стене. Губы сжаты, глаза прищурены, не хватало только кулаков. Я еще держала себя под контролем. Взгляд выхватил три пары кроссовок больших размеров, мелькнула мысль: «И ребята здесь, все трое – Леликов, Ветров, Лыткин».

Бета-троица поняла, зачем я пришла. И Николаева перехватила инициативу.

– Где будешь разбираться – в коридоре или в комнате? – спросила она.

Не разуваясь, я устремилась в комнату. Мальчишки сидели на диване. Лыткин отвернулся к окну, Леликов теребил волосы, Ветров грыз ногти. Я остановилась среди комнаты. Бета-троица встала у входа. Переводя взгляд с меня на ребят и обратно, Николаева оценивала ситуацию. Корнюшина и Вяльцева будто уменьшились в размерах. Однако глаза горели.

– Ну что – поговорим? – спросила Николаева.

– Поговорим, – ответила я.

Как ни странно, но мой пыл поутих. Я поняла, что парни тоже заложники, и кто знает, может, чтение писем не доставляло им удовольствия. Но чтобы остаться в компании, им приходилось смеяться, поддакивать, бросать нужные реплики.

– Тебя никто не заставлял откровенничать, – сказала Николаева.

Я растерялась.

– Ты же предложила мне дружбу.

– Ну и что? Могла бы ее не принять.

Николаева усмехнулась.

– Я никого никогда не заставляю. Однако тебе хотелось дружить. Разве не так?

И это было правдой. Николаева подошла к ноутбуку и, открыв почту, прочла:

– «Стать писателем – моя мечта. О ней только Люська знает, теперь ты. Прозу пока не пишу, а стихов набралась тетрадь. В основном детские. Вот одно из них. Я его написала ко дню рождения двоюродного брата. „Делать все хочу, как мама: взять кастрюлю, постирать…“».

Корнюшина и Вяльцева криво ухмыльнулись.

– Я за язык не тянула.

Казалось, мне устроили прилюдную порку. А я, вместо того чтобы сопротивляться, что-то объясняю.

– Зачем ты так?

– Хотела тебя проверить.

– С какой стати?

– Интересно. Почти отличница, звездишь временами…

– Тоже мне отличница, – хмыкнула Вяльцева. – Дура набитая.

Я встрепенулась. Не Танька ли – тот Куб, что гадил у меня в Инстаграме?

– Однако оптимистка, – поддержала подругу Корнюшина.

– И рассуждать здраво умеет, – съязвила Николаева.

И тут в разговор влез Сашка. Вот это и вывело меня из себя.

– При этом умудряется влипать в дурацкие ситуации, – продолжил он.

– О том и речь, – поддержал Ветрова Лыткин. – Потом говорит «могло быть хуже» и влипает в новую дурацкую ситуацию.

Я вспомнила определение «дуры набитой». Все сходится. И тут меня озарило. Вот кто такие Куб, Ромб, Треугольник. А я и не догадывалась. Сволочи! И бета-троица, и Ветров, и Лыткин, и Леликов. Ну, я вам покажу дуру набитую. И, бросившись на Ветрова, я вцепилась ему в волосы.

– Предатель! Мразь! Прихлебатель! – кричала я на всю комнату.

– Отстань от меня! – орал Ветров. – С ума спятила? Леликов и Лыткин соскочили с дивана.

– Вяжите ее, – приказала Николаева. – А то всю мебель сломает.

Мальчишки придавили меня к дивану. Ближе всех был Ветров. Я слышала его дыхание, чувствовала запах.

– Ну разве не дура? – хмыкнула Корнюшина.

Я всхлипнула.

«Как теперь жить? Как ходить в школу, глядеть в глаза одноклассникам? Наверняка будет хихиканье за спиной».

– Ну что? – спросила Николаева.

Я затихла. С одной стороны – стыдно, с другой – колоссальный протест. Он зрел, как вулкан. Бурлил, клокотал, ударял в голову.

«Зря стала драться…»

Я вырвалась и, скатившись по лестнице, понеслась по улице. Я пробежала по Покровке, свернула в Колпачный переулок и, остановившись у дома Кноппа, прислонилась к забору. Меня лихорадило. В голове носились обрывки мыслей, перед глазами плыли круги, в ушах шумело. Казалось, что все хорошее уже прошло. Казалось, нагадили в душе. И тошнота не ушла.

– Но почему?! – возопила я.

На этот вопрос ответил доктор.

– Это – и физика, и химия одновременно, – сказал он. – А вместе с ними – и психология. Шум в ушах, тошнота, круги – все это вызвано твоим гневом. Резкий выброс адреналина привел к повышению давления, вот ты и вошла в состояние аффекта. Избавься от гнева. И прости.

– Кого? – не поняла я.

– Бета-троицу.

– Ни за что.

– Твое дело, – спокойно заметил доктор. – Значит, будешь таскать этот камень всю свою жизнь. К слову сказать, немаленький камень.

– Не торопите меня, – насупилась я.

– Хочешь расскажу про царя Соломона?

Я кивнула.

«Пусть расскажет. Какое-никакое, а развлечение».

– Жил на свете царь Соломон, – начал доктор. – Он слыл умным правителем, но, несмотря на свой ум, часто сталкивался с жизненными трудностями, которые ему досаждали. Решил как-то царь Соломон обратиться за советом к придворному мудрецу. «Посоветуй мне, как не подвергаться страстям, – попросил царь. – Многое выводит меня из себя, вызывает раздражение и даже гнев. Это мешает наслаждаться жизнью».

Мудрец сказал: «Я помогу тебе. Возьми это кольцо. На нем высечена фраза: «ЭТО ПРОЙДЕТ!» Когда злость, страх, гнев или, наоборот, большая радость настигнут тебя, когда ты потеряешь покой, посмотри на кольцо, и эта надпись отрезвит твой ум».

Соломон последовал совету мудреца, и его жизнь обрела спокойствие. Но однажды царь опять рассердился. Да так сильно, что надпись на кольце не успокоила, а еще больше вывела из себя. И тогда царь сорвал кольцо с пальца и швырнул на землю. Он хотел пнуть его ногой и тут заметил на внутренней стороне кольца еще одну надпись. Царь поднял кольцо с земли и, присмотревшись, прочел: «И ЭТО ТОЖЕ ПРОЙДЕТ!»

Доктор встал и пошел к двери. Обернувшись, добавил:

– Пора обратиться к радости.

И я погрузилась в лето 2011 года.

Тогда мы с Люськой отдыхали в Перечистово, и каждый день был наполнен радостью.

Глава
13
Клад

От Москвы до Люськиной дачи час езды на машине. По московским понятиям близко. Не успели мы с Люськой наговориться, как машина пропылила по деревне и остановилась у крайнего дома. Выскочив на лужайку, Люська крикнула:

– Красота-а-а!!!

Я побежала здороваться с Люськиной бабушкой. Татьяна Ивановна приехала из Иркутска и, не желая жить в Москве, перебралась на дачу. Как только закончился учебный год, Варвара Петровна предложила отправить нас с Люськой на лето в Перечистово.

– Здравствуйте, баба Тань! – вбежав в дом, крикнула я.

– Здравствуй, моя хорошая.

Вслед за мной вошел папа. Положив сумки на пол, он сказал:

– Привез наших красавиц на каникулы.

– Пообедаете? – спросила Татьяна Ивановна.

– Спасибо. Уезжаю прямо сейчас.

– Что так?

– Надо готовиться к экзаменам.

В дом вошла Люська. Яркие веснушки, рыжие волосы, оранжевый сарафан.

– Бабуль, можно костер разжечь?

– Только уговор: жечь в яме под яблоней.

– Класс!

Мы сбегали в сарай и, разложив в яме чурки, подожгли газеты. Люська прыгнула над костром и рассмеялась.

– Трусы не подпали, – сказала я.

– Опля! Опля! – дурачилась Люська. – Раз-у-да-ла-я я.

Костер догорал, от реки потянуло сыростью. Мы вышли за ограду. Перед нами расстилалась широкая луговина, за ней – река. На луговине росло множество цветов – ромашки, колокольчики, кошачьи лапки. Приветствуя нас, они колыхались на ветру, будто говорили: «Привет-привет».

До чего хорошо.

«Ме-е-е», – послышался голос козы.

Мы с Люськой повернули к дому и у крыльца столкнулись с бабой Варей. Она держала за веревку козу и широко улыбалась.

– Ишь, какие гости пожаловали. Поди, Ивановна ужин готовит?

– Вещи разбирает, – ответила Люська.

– И то дело. – Погладив козу, баба Варя добавила: – Вот ужо Муську подою, будет вам козье молоко. Помню, вы в него мютли сыпать любили.

– Мюсли, баба Варь.

– Один хрен – мютли или мюсли. Пойду с Андреем поздравкаюсь.

* * *

Через несколько дней в Перечистово сложилась небольшая компания. В нее входили пять человек: мы с Люськой, Аня, Тёма и Стас. Аня гостила у деда Пахома, Тёма жил в двухэтажной даче, что стояла ближе к реке. Стас жил в Перечистово круглый год. Временами к нам присоединялся Ванечка – местный дурачок. Он обитал по соседству – в полуразрушенном доме. Когда дача пустела, он перебирался в дом Тёминых родителей и, по словам бабы Вари, жил барином. Ванечка вел себя как мальчик. Пускал бумажные корабли, играл, забывал вытереть нос. Мы его принимали в свои игры. В таких случаях морщинистое лицо «дурачка» светилось от счастья, и, бегая за нами, Ванечка кричал: «Гы, гы!»

– У Ванечки – счастливая жизнь, – говорила баба Варя. – Сыт, одет, голова ни за что не болит. Встал поутру, и яки божий птенец.

Почему «божий птенец», мы не понимали, но с бабой Варей не спорили.

– На что Ванечка ни посмотрит, всему радуется, – как-то сказал Стас.

– Завидуешь? – спросила я.

Стас сморщил нос и плюнул себе под ноги. Он знал Ванечку с детства и, когда никого не было, играл с ним вдвоем. В отличие от нас, Стас много работал. Он убирал сено, чистил двор, пилил дрова и даже доил корову. С его лица не сходил загар, а волосы не знали расчески. Стас виртуозно свистел, витиевато врал и мог запустить грубым словом. В то же время краснел. Да так сильно, что полыхало лицо и шея.

Василий Кузьмич, отец Стаса, был главным помощником в деревне. К Кузьмичу обращались по любому поводу. То грядку вскопать, то воды принести, то поправить забор. Кузьмич помогал «за угощение» и большую часть времени ходил навеселе.

– Эх, пропадет мужик, – глядя на Кузьмича, вздыхал дед Пахом.

Мать Стаса звали Мотрей. Мрачная, вечно лохматая, в старом тулупе – она походила на мужика. Ее жизнь была простой и бесхитростной. То работала, как одержимая, то уходила в запой. Стоило Мотре запить, Стас и Кузьмич старались не попадаться ей на глаза. И все потому, что Мотря была тяжела на руку и могла огреть кочергой или тяжелой оглоблей.

С первых дней отдыха мы с Люськой стали ядром деревенской компании. Прежде всего потому, что умели придумывать развлечения. Так, например, благодаря нашим усилиям в Перечистово была освоена «румба». Игра заключалась в следующем. Ребята разбивались на команды, в каждой из которой разыгрывали «румбики». Ими служили бумажки с написанными на них числами – 100, 200, 300. Первая команда писала числа синим карандашом, вторая – красным. Игра походила на «салочки». Разница в том, что тот, кто имел 100, «съесть» никого не мог. Его задача была убегать. Владельцы карточек с числами 200 и 300 могли увеличить «силу» на 100, 200 и 300 очков. Для этого нужно было догнать игрока из другой команды и отнять карточку. Результат очевиден: выигрывала та команда, которая набирала больше очков.

«Румба» стала популярна в деревне, и к ней присоединились другие ребята. Услышав «ваша румба!», старики и старушки вздрагивали, а деревенские собаки захлебывались от лая. Набегавшись и определив победителя, мы бежали купаться.

Ближайшим местом купания был Барский пруд. Хотя за деревней текла река, до нее надо было еще дойти, а пруд находился на краю деревни.

В один из июньских дней мы с Люськой на пруду устроили соревнования. Я сидела на берегу и считала, кто сколько просидит под водой, остальные ныряли.

– Аня десять секунд. Тёма двадцать. Теперь, Стас, твоя очередь.

Стас прыгнул в пруд и ушел под воду. Я начала счет:

– Десять, двадцать, тридцать… Ого, шестьдесят.

Раздался одобрительный вопль, и Стас вынырнул из воды.

– Рекорд! – крикнул Тёма. – Стас установил рекорд.

– Что говорить, ныряльщик экстра-класса, – добавила Аня.

Взглянув на Стаса, я фыркнула.

– Ты чё? – спросил Стас.

– Ничё. У тебя водоросли из ушей торчат.

Сдвинув брови, Стас оглянулся. Насмешек он боялся больше всего.

– Следующей ныряет Люська, – объявила я. – Раз, два, три, прыгай.

Люська нырнула в воду, и мы увидели, как ее повело.

– Сорок! – крикнула я. – Люська, выныривай!

Однако Люська во что-то вцепилась. Она отчаянно работала рукой и продолжала сидеть под водой. Наконец вынырнула.

– Клад! – заорала она. – Я нашла клад.

Мы прыгнули в пруд. Люська держала металлическую коробку и, дрожа от волнения, делилась впечатлениями.

– Открыла глаза, смотрю, а на дне что-то блестит.

– Не кричи. Всю деревню перепугаешь.

Я вытащила Люську на берег. Стуча зубами, она продолжала тарахтеть:

– Вот повезло, даже не ожидала. Может, там клад?

Аня наклонилась над коробкой.

– Ужас какая ржавая. Думаю, ей лет сто.

– Смотрите, что написано! – воскликнула Люська. – «Тысяча девятьсот восьмой год».

– Как бы открыть?

Стас взял коробку и поддел крышку ногтем.

– Готово, – сказал он.

Люська была права: в коробке лежали сложенные купюры. Они оказались сухими.

– Пять, десять, двадцать пять рублей… И еще пять, десять… Царские! – восторженно крикнула Люська.

– Старинные деньги можно продать, – рассудительно заявил Тёма. – В Москве есть магазин нумизматов.

– Откуда знаешь?

– Живу рядом. Отец говорит, на монеты можно много чего купить. Например телевизор.

Стас сплюнул.

– Подумаешь, телевизор, – сказал он. – На старинные деньги можно купить машину. Не верите? Я тоже находил клад.

– Где же?

– Между половицами.

– Неужели в твоем доме? – удивился Тёма.

– Ты чё, сбрендил? В доме приятеля.

– Какие богатые приятели, – ахнула Люська. – Может, познакомишь?!

Оставив Люськины слова без комментария, Стас продолжил:

– Сначала я увидел монету, затем клад. Он лежал в холщовом мешке.

– И какие там были монеты?

– Старинные. Какие же еще?! Одна была выпущена лет двести назад. При Петре Первом.

– Нестыковочка получается, – заметила я. – Петр Первый жил на сто лет раньше.

– Я так и сказал, – огрызнулся Стас.

– Да ладно вам, – вмешался Тёма и, взглянув на деньги, вздохнул: – Мне бы найти клад.

– Хочешь купить самолет? – спросила Люська.

– Зачем так мелко, – улыбнулась я. – Тёма купил бы ракету.

– С какой это стати? – удивился Тёма.

– Стал бы заниматься космическим туризмом. А что? Представь, ты – глава туристической компании. Сбросил по интернету рекламу и ждешь. «За пятьдесят миллионов долларов компания “Тёма и К°” может отправить любого желающего прямо в космос».

– Круто.

Тёма поднял купюру и прочел:

– «Десять рублей. Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы. Один рубль равен одной пятнадцатой империала и содержит семнадцать запятая четыреста двадцать четыре долей чистого золота». – Взглянув на нас, Тёма повторил: – «Один рубль содержит семнадцать запятая четыреста двадцать четыре долей чистого золота».

Люськины веснушки вспыхнули.

– Ариш, ты не права, – сказала Люська. – Тёма будет банкиром.

– Почему?

– Смотри какой интерес к деньгам.

– Верно, – рассмеялась я. – Тёма пойдет по стопам отца. Ведь твой отец работает в банке?

Тёма кивнул, Аня и Стас улыбнулись. Они любили слушать наши приколы.

– Решено, – сказала Люська. – Подарю Тёме старинный дензнак.

– Ты что – серьезно? – удивился Тёма.

– Выбирай, – великодушно разрешила Люська.

Тёма взял двадцать пять рублей и положил купюру в карман. Люська собрала деньги и сложила их веером.

– Что осталось?

– Пятьдесят рублей, – посчитал Тёма.

– Тогда сделаем так…

Люська разложила деньги на кучки по пять и десять рублей.

– Это Арише, Стасу и Ане.

– Каждому по пятнадцать, – сказала Аня. – Сколько же тебе?

– Пять рублей, – ответила Люська.

– Меньше всех, – присвистнул Стас.

– Зачем больше? – усмехнулась я. – Люська – умная, красивая, длинноногая. У нее и без денег будет все хорошо.

– Не сомневаюсь, – кивнула Люська.

– Интересно, кто спрятал деньги?

– Крестьянин, кто же еще, – пожал плечами Стас. – Продал дом и пошел на войну.

– И не вернулся, – добавила Аня.

– В царские времена семьдесят рублей было богатством, – заметил Тёма. – На них можно было купить и дом, и корову.

– Может, их спрятал барин?

– А может, вор?

Мы отправились по домам, а по дороге продолжали высказывать свои предположения. Позади всех шла Люська. Она была счастлива. Нашла клад, одарила друзей, вдоволь посмеялась. Что говорить, хороший денек.

Глава
14
Посиделки

Белый пруд находился у другого конца деревни, и в нем водились пиявки. Мальчишек пиявки не трогали. Видимо, потому, что мальчишки не стояли на месте ни минуты. Они брызгались, молотили по воде ногами, кричали, смеялись, а девочки заходили в пруд осторожно и подолгу топтались на месте. В это время и появлялись пиявки.

Однажды одна из пиявок так крепко присосалась к Аниной ноге, что оторвать ее было невозможно.

– А-а-а! – верещала Аня.

Напившись крови, пиявка сама отвалилась и тут же попала под камень, который опустила на нее Люська.

– Вот тебе, вот.

– Не жалко? – ухмыльнувшись, спросил Стас.

– А Аню не жалко? – нахмурилась я.

Стас прыгнул в воду.

– Наверняка в прошлой жизни ты был лягушкой. Я взяла Аню за руку, и мы направилась к деревне.

Люська шагала следом, высоко поднимая ноги.

– Прямо как цапля! – крикнул из воды Стас.

– Вдруг змея проползет, – бросила на ходу Люська.

– Да-да, будь аккуратней. Здесь целое семейство гадюк.

– Ой! – вскрикнула Люська и прибавила шагу.

В деревню возвращались гуськом. Впереди я, за мной Аня, Люська и Тёма. Замыкал шествие Стас. Он насвистывал веселый мотивчик и демонстрировал отличное настроение. Зайдя в дом деда Пахома, мы с Люськой помазали Анину ранку зеленкой.

– Видишь, ничего страшного, – сказала я Ане.

Мы видели, как Тёма и Стас уселись на бревно, и, выйдя из дома, устроились рядом.

– Что за прошлая жизнь? – нарушил молчание Стас.

Похоже, случайно брошенная мной фраза не давала Стасу покоя.

– Это такие превращения. Мы с Люськой читали.

– Ага, – подтвердила Люська. – В маминой книжке.

– И что вы читали? – спросил Стас.

– Как только человек умирает, его душа улетает на отдых, – начала Люська.

– Надо же. И баба Варя о том же.

Стас любил подобные разговоры, однако поговорить редко с кем удавалось. Поэтому он брал из библиотеки журналы и выискивал в них околонаучные статьи. Однако чтению мешала мать. Увидев сына с журналом, Мотря начинала орать:

– Ишь, улегся, как барин! Лучше иди скотину напои.

– Отстань от парня, – вступал в разговор Кузьмич. – Хочешь, чтобы он коровам хвосты крутил?

Стас выскальзывал из дома и бежал к бабе Варе. Именно она утешала его разговорами о старине. Но это бывало зимой. А летом Стас торчал у Люськиной дачи. Когда мы с Люськой выходили из дома, он садился на крыльцо и слушал наши разговоры.

– Так что дальше – душа возвращается или нет? – не дождавшись ответа, спросил он.

– Возвращается, – ответила я. – Вопрос – куда?

Лоб Стаса покрылся испариной, губы пересохли от волнения. Стас замер. С его точки зрения, я должна была знать обо всем. Ведь мой папа – директор школы. Мне же нравилось водить Стаса за нос, и я не упускала возможность сыграть на его любознательности. Но о переселении душ в нашей семье разговоров не было. Об этом я прочла в книге Люськиной мамы. Хорошо, что папа не видел, а то бы меня отчитал. Дескать, нечего ерундой голову забивать.

Поглядев на Стаса, Люська усмехнулась.

– Чего лыбишься? – огрызнулся Стас.

– На этом закончим, – заявила я тоном учительницы.

– Ну, пожалуйста.

Стас дотронулся до моей руки. Люська показала большой палец: дескать, два-ноль в твою пользу. Тёма разрядил обстановку.

– А души воров и убийц куда попадают? – спросил он. Состроив зловещую рожу, я прошептала:

– Души воров и убийц вселяются в пауков.

– Да-да, – подхватила Люська. – А потом мучаются, мучаются, мучаются… – Она набрала в грудь воздуха и крикнула на всю деревню: – О-хо-хо-о-о-о!

Собака деда Пахома выскочила из будки и зарычала.

– И что? – нетерпеливо выдохнул Стас.

– И если человек продолжает делать пакости, его душа теряет бессмертие, – сказала я. – Это – самое страшное, что может случиться.

– Страшное-престрашное!!! – завыла Люська.

Глава
15
Ильин день

Третьим местом купания была Десна. Однако купаться в реке мы могли только под приглядом взрослых. Поэтому, когда возникало такое желание, мы заходили поочередно к деду Пахому, бабе Варе, Тёминой маме или к Люськиной бабушке. Как правило, удавалось найти провожатого, однако наша свобода была ограничена.

От Перечистово до реки было метров пятьсот. Тропинки проходили по луговине и сходились на берегу у липы. От дерева шел спуск на пляж, за ним искрилась река.

В тот год жара не спадала до августа. Спасаясь от солнца, взрослые сидели по домам, мы же собирались в сараях. В один из таких дней я предложила пойти на реку.

– Да кто с нами пойдет? – спросила Люська. – Бабушка не может.

– Мама не выносит жары, – добавил Тёма.

– Дедушка возится с сотами, – сказала Аня.

– Может, бабу Варю попросим? – предложил Стас.

Стасу не надо отпрашиваться, но одному купаться неинтересно.

– Я мигом до бабы Вари.

Вернувшись через пару минут, он издали крикнул:

– Баба Варя согласилась!

– Молодец, что уговорил, – сказала я.

От моей похвалы Стас покраснел. Он сплюнул и, отвернувшись, сказал куда-то в сторону:

– Встречаемся у Барского пруда.

Аня побежала за разрешением к деду Пахому, Тёма – к матери, мы с Люськой отправились к нашему дому. Спустя полчаса послышалось блеяние козы.

– Баба Варя пришла! – крикнула Люська.

Она уже давно сидела на крыльце и ждала меня. Я же крутилась перед зеркалом и бормотала:

– В раздельном купальнике похожа на корову, в слитном упарюсь.

Я выглянула в окно. На крыльцо вышла Татьяна Ивановна.

– На реку собралась как на праздник, – взглянув на соседку, сказала она.

– Нонче и есть праздник, – закивала баба Варя.

– Какой праздник?

– Ужели забыла? Сегодня – Ильин день.

– И то верно.

– Небось все работаешь?

– Огород хочу прополоть.

– Грешница ты. Почто в Ильин день работаешь? – В голосе бабы Вари звучал укор. – Еще старики говорили: «В “грозный” день грех работать».

– Да разве это работа? – оправдывалась Татьяна Ивановна. – Одно удовольствие.

Слушая разговор двух старух, Люська улыбалась. Татьяна Ивановна выступала в роли провинившейся девочки, баба Варя – в роли матронессы.

– Илья-пророк шуток не любит. Сколько домов сжег, сколько людей уничтожил. – Скорбно пожевав губами, баба Варя добавила: – И нечисть его боится. Чуть что, на межу бежит. Или за человеком прячется.

Я слышала разговор из открытого окна, и меня он пугал. Илья-пророк, нечисть, гром… Кто знает, может, все это – правда. Я вышла из дома, и Муська затрясла головой.

– Не бойсь, – сказала баба Варя. – Муська тебя не тронет.

– Чего же трясет головой?

– Радуется.

Мое появление переключило разговор на Муську. Вздохнув с облегчением, Татьяна Ивановна спросила:

– На реку с козой пойдешь?

– Куда же я без нее, – ответила баба Варя. – Куда я, туда Муська.

– За ребятами проследи, – попросила Татьяна Ивановна. – Уж больно шустрые они.

– Не бойсь, прослежу.

Мы с Люськой помчались к пруду, баба Варя с Муськой последовали за ними. Люська прибежала чуть раньше. На берегу уже сидели Тёма, Аня и Стас.

– Я – первая! – заявила Люська.

Тут и я подоспела.

– Так нечестно! – пытаясь отдышаться, крикнула я. – Ты стартанула раньше.

К пруду подошла баба Варя с козой.

– Уж больно тяжко сегодня, – вздохнула баба Варя.

Однако не присела. Она понимала, купание – праздник. Баба Варя свернула на луговину, за ней потянулись мы. Так и шли. Наконец побежали к липе.

– Одежу у дерева оставьте, – крикнула баба Варя. – Мы с Муськой посторожим.

Пыхтя и охая, баба Варя дошла до липы и, расправив юбку, уселась на траву. Мы разделись и, пританцовывая от нетерпения, жадно глядели на реку.

– Ну что, мы пошли? – спросила Аня.

– Кунитесь маненько, – охотно согласилась баба Варя. – Только к омуту ни ногой.

– Айда! – крикнул Стас и бросился к реке.

– На мелководине плескайтесь. Слышь?

Прыгнув в реку, Стас и Тёма взметнули два фонтана. Спустя несколько секунд мы устроили соревнования. Кто дальше ныряет, кто дольше задержит дыхание… Фантазия разыгралась, и мы подняли столько шума, что Муська тревожно заблеяла.

Однако всласть поиграть не удалось. С берега раздался крик бабы Вари:

– Ну-ка из воды!

Мы взглянули на берег. Баба Варя показывала на тяжелые тучи.

– Дождик, дождик гуще, – запели Тёма и Стас. – Дождик, дождик, пуще.

– Сами сочинили? – спросила Люська.

И тут раздался оглушительный раскат грома.

– Тасик, Тёма! – крикнула баба Варя. – Девочки.

Стас, Тёма и Люська мигом выскочили на берег, и крупные капли дождя забарабанили по их голым спинам. Я оглянулась. Мне показалось, что среди пузырей, покрывших Десну, показалась зеленая борода.

– Водяной! – как оглашенная, заорала я.

Люська подскочила на месте и заревела басом:

– Мамочка!

Баба Варя с Муськой шли по тропинке. Одной рукой баба Варя придерживала фартук, другой усердно крестилась. Стас, Тёма, Люська понеслись к деревне.

– Ко мне бегите! – крикнула вслед баба Варя.

– Подожди-и-те! – орала я.

Баба Варя остановилась. Пригибаясь под дождем, мы с Аней еле плелись.

– Шибче, голубушки. Шибче.

Баба Варя пошла нам навстречу. Она взяла меня за руку и, тяжело переступая в размокших тапках, пробормотала:

– С нами крестная сила! Спаси и помилуй.

Молнии били в реку, гремел гром, и мы приседали при каждом ударе.

– Отче наш! Иже еси на небеси… – шептала старушка.

Наконец добрались до дома. Стас, Тёма и Люська ждали нас на крыльце.

– Тасик, беги по домам, – попросила баба Варя. – Скажи, что ребята у меня.

– Я мигом, – ответил Стас.

Баба Варя сняла платок и поправила куцый пучок.

– А вы полезайте на печь! – приказала она.

На печи пахло овчиной, сушеными яблоками и полынью. Мы свесили головы и некоторое время смотрели в залитое дождем окно.

– Господи, Всемогущий, – шептала баба Варя. – Спаси и помилуй!

Стас влетел в избу и остановился на пороге. С волос стекала вода, босые ноги были в грязи.

– На-ко, вытрись. Потом свои порты оденешь. – Баба Варя протянула полотенце. – Ко всем сбегал?

– Угу.

Стас вытер ноги, натянул штаны и полез на печь.

– Тулуп на себя накинь! – крикнула баба Варя.

– И без него тепло.

Баба Варя налила молока и крупно порезала кулебяку.

– Держите, – протянув кружки на печь, сказала она.

– Кулебяка-то с чем? – спросил Стас.

– Со смородой. Аль не видишь?

– Класс!

– Ешьте на здоровье.

Баба Варя уселась у стола.

– Вот тебе и Илья-пророк. Теперь не покупаетесь.

– Почему? – спросила Люська.

– С Ильина дня ночь длинна, а вода стынет. Слыхали чего про Илью-то?

– Нет, – ответила Аня.

– Тьфу на вас.

Баба Варя повернула к печи морщинистое лицо.

– Книжки читаете, а все не те. Я вот – малограмотная, а знаю и про Аграфену Купальницу, и про Николу Вешнего, и про Марию Египетскую, и про Касьяна Немилостивого.

– Вот это да! – воскликнула я. – Откуда знаете?

– Баушка рассказала, а ей – своя баушка. Так и пошло. Пожевав беззубым ртом, баба Варя продолжила:

– Илья – грозный старик. Разъезжает по небу на огненной колеснице. Седые кудри на ветру развеваются, молнии в руках сверкают. Где появится, смерть сеет.

– Прямо палач, – заметил Тёма.

– Прости и сохрани, Господи! – всполошилась баба Варя.

Старушка повернулась к иконам, висевшим в углу, и перекрестилась.

– Люди забыли Божий закон, – пробормотала она. – Вот на них праведный гнев и обрушивается. И поделом. Раньше на Ильин день не работали, а теперь…

– Почему не работали? – спросила Аня. – Илью-пророка ждали?

– Не знаю, ждали его или нет, но работу считали грехом. Нонче, как тучи увидела, обмерла. Ну, думаю, Илья-пророк к нам пожаловал. Боялась, до дому не дойдем.

Баба Варя взглянула в окно. Дождь прекратился, тучи потянулись на восток.

– Помиловал нас. Видать, не сильно грешили.

Старушка встала на лавку и, пошарив у икон, нашла пузырек. Затем подошла к печи.

– Руки-то свесьте.

– Зачем?

– Святой водичкой умою.

Мы опустили руки, и баба Варя побрызгала их святой водой.

– От глаза лихого, женского, мужского. Святый Боже, святый Всемогущий, спаси и помилуй.

Люська спустилась с печи и села за стол.

– Баба Варь, у вас домовой живет? – спросила она.

– Живет. Как же без него.

– Вы его видели?

– Слышала.

– И что?

– Порой плакал, порой бормотал. Или в поставцах гремел. А вот моя баушка его видала. Он ей как-то на грудь навалился.

– Зачем?

– Пытался болезнь выдавить. Вот тогда его и разглядела. Сказывала, мохнатый он, шерстью покрытый, а ладони, как человеческие.

– Выходит, на мартышку похож.

– Типун тебе на язык! – сердито посмотрев на Люську, баба Варя продолжила: – Домовой баушку любил.

– Почему?

Она его кормила и уважение проявляла. А деда домовой не любил. Как-то раз купил дед лошадку, так домовой ее заездил, только шкура с костей свисала. «Купил бы пегоньку кобылку с беленькими ногами, я бы ее берег», – выйдя на двор, услышала бабушка. Она и сказала деду: дескать, купи пегоньку кобылку с беленькими ногами. Тот поехал на базар и купил. И домовому лошадка понравилась. Он ей гриву в косички заплетал, овса подкидывал.

Баба Варя встала.

– Гроза ушла. Поди, и по домам вам пора.

Мы попрощались и вышли на деревенскую улицу. Деревья сверкали в лучах заходящего солнца, деревня казалась умытой и праздничной.

– Пока лежал на печи, аж упрел, – сказал Стас.

Люська улыбнулась.

– А мне понравилось. Сухо, яблоками пахнет.

– Слышала, что баба Варя про домового рассказывала? – спросила я.

Стас остановился среди улицы.

– Вы что – в домового верите?

– Верим.

Стас длинно сплюнул.

– Баба Варя наговорит. Ей только волю дай.

– Что за дурацкая привычка?! – возмутилась я. – Плюешься, как верблюд. И вообще… Баба Варя тебя любит, Тасиком зовет…

– И что?

– Стоит за порог выйти, на нее наговариваешь. Не люблю таких.

Стас покраснел до корней волос. Он понимал: я права. В деревне ближе бабы Вари и деда Пахома у него никого не было.

– И мама в домового верит, – сказала Люська.

Стас застыл, как вкопанный. Мысль о том, что Варвара Петровна верит в домового, повергла его в изумление. А мы с Люськой взялись за руки и побежали по деревне.

– Смотри-ка, а Стас все стоит, – обернувшись, хихикнула Люська. – Будто молнией стукнуло.