Текст книги "Миражи в Лялином переулке"
Автор книги: Елена Янге
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 9
Через десять минут я уже шла к «Булошной». Кафе с таким истинно московским названием располагалось на углу Лялина и Большого Казённого переулков. В царские времена здесь была одна из лучших в Москве кондитерских, теперь – элитное кафе с интерьерами под старину. Его оформители явно не страдали отсутствием вкуса: даже напольная плитка была отделана металлическими пластинами с повторяющимся словом: «Булошная». Эта буква «ш» оказывала на меня магическое действие и будила воображение.
Казалось, передо мной старая Москва. Вот один экипаж остановился рядом с «Булошной», из него вышли дамы с детьми. Они вошли в кафе и сели за стол. Дамы заказали кофе, пирожные, булочки с марципаном и повели неспешную беседу. Девочки не вызывали беспокойства, они следовали правилам хорошего тона: сидели с прямой спиной и старательно прижимали локотки к талии. Мальчики были слишком оживлены, и дамам приходилось прерывать разговор и строго поглядывать в их сторону. Мальчики выпили свой кофе, съели пирожные и от нечего делать пихали друг друга ногами. Дамы поняли – пора уходить – и встали. Швейцар подал им шубы, почтительно отворил дверь. Дамы с детьми уселись в экипаж, он тронулся и покатил в сторону Покровки.
Я взялась за бронзовую ручку, открыла тяжёлую дверь и вошла. Анечка сидела за угловым столом и грустно смотрела в окно.
– Добрый день. Ты что-нибудь заказала?
– Здравствуйте, Маргарита Владимировна. Сейчас принесут кофе и сметанники.
– Отлично.
– Простите. Предпраздничный день, а я пристаю со своими проблемами.
– Пустяки.
Официант положил льняные салфетки, поставил чашечки с кофе и тарелки с пирогом.
– Вы сегодня прекрасно выглядите, – сказала Анечка.
«Знала бы ты, в какой склоке мне пришлось участвовать», – подумала я, но вслух сказала: – Распустила волосы, только и всего.
– Дело не в причёске. В вашем лице появилась решительность.
Мне не хотелось обсуждать эту тему с ученицей, и я перевела разговор:
– А вот ты мне сегодня не нравишься. Глаза тоскливые, на лбу морщинка. Что случилось?
– Родители разводятся, – ответила Аня.
– Не может быть!
Я вспомнила Оксану Дмитриевну, Анину маму. Высокая блондинка с тонкими чертами лица и такими же выразительными, как у дочери, грустными глазами. С Оксаной Дмитриевной я встречалась часто: она была членом родительского комитета. Её рассудительность, плавная речь вызывали глубокую симпатию, и, глядя на Анину маму, я всегда думала: «Какая интересная женщина». В действиях Оксаны Дмитриевны не было суетливости, все вопросы она решала быстро, без лишних разговоров. Я часто беседовала с ней на темы, не имеющие отношения к учёбе. Из этих разговоров поняла, Анины родители – люди обеспеченные и очень занятые. Оксана Дмитриевна работала в крупном банке, её муж, Игорь Владимирович, был политтехнологом. Узнав, что они купили квартиру, я посоветовала обратиться к моей подруге – дизайнеру Ольге Трубецкой. Лялька получила выгодный заказ. По её совету в квартире была сделана маленькая арабская комната с полукруглым окном, оформленная в восточном стиле. Для этой комнаты были заказаны специальные ставни с небольшими квадратными отверстиями, круглый чайный стол с бронзовым блюдом вместо столешницы, шёлковые подушки, персидские ковры. Лялька трудилась с присущим ей энтузиазмом и после завершения работы сказала:
– Вот спасибо, Ритуль! Такого клиента подкинула. Теперь, с твоей лёгкой руки, я нарасхват. У Оксаны Дмитриевны много знакомых, и, что радует, все они или строят дома, или покупают новые квартиры.
Как-то раз Лялька поделилась своим впечатлением от отца Ани. Сама я его не видела, так как в лицей он не приходил ни разу.
– Ты не представляешь, какой интересный мужчина! – Лялька красноречиво цокнула языком и с воодушевлением продолжала: – Только представь – высокий брюнет с голубыми глазами, одет безукоризненно, имеет «ауди» шестой модели. Я разговаривала с ним пару раз, и, поверь, этого было достаточно.
– Достаточно для чего? – спросила я.
– Если бы захотел…
Я погрозила Ляльке пальцем:
– Не хватало, чтобы ты флиртовала с родителями моих учеников.
– Не бойся. Моя жертва – это Лопушок.
Лопушком Лялька называла Алексея – своего мужа. Если бы наш разговор услышал Олег Александрович, он бы сказал: «Ну, что я говорил? Твоя Лялька – развратная женщина». Я же не сомневалась в Лялькиной порядочности. Её поцелуйчики и томные взгляды были всего лишь женской игрой. Лялька хотела праздника и устраивала его при каждом удобном случае. К тому же Лялькина игривость – то же самое, что беззлобный женский трёп ни о чём. Создаёт настроение, приводит в форму, служит своеобразным аутотренингом. Однако такие люди как Олег Александрович не понимают нюансов и, глядя на женщин, подобных Ляльке, презрительно надувают губы и восклицают:
– Какая распущенность!
Я-то знаю, Лялькино поведение – всего лишь вызов обществу, скучному и пресному, этакое безвредное хулиганство. Мне не надо спрашивать Ляльку, изменяет она мужу или нет. Я и без того знаю, она предана Лопушку и, как может, заботится о нём. Конечно, ей с ним повезло. Лёша – мудрый человек. Он чувствует жену на интуитивном уровне, поэтому, глядя на её фортели, лишь посмеивается. Думаю, в супружеской кровати он показывает, кто настоящий хозяин. По всей вероятности, Лёша относится к категории мужчин, уверенных в себе, а таким женщины не изменяют.
Слава Богу, постельные темы мы с Лялькой не обсуждали. Не сомневаюсь, она бы с удовольствием поговорила об этом, однако разговоры о сексе, женских болезнях, геморрое мне всегда казались неприличными. Я даже не представляю, как могла бы рассказывать об интимных отношениях с Олегом.
Я очнулась от собственных мыслей и вздохнула:
– По-моему, меня опять занесло куда-то в дебри.
На лице Ани появилась слабая улыбка.
– Ничего. Мы уже привыкли.
– Наверное, со стороны это выглядит нелепо?
– Почему же, всё очень пристойно. Вы опускаете глаза и замираете. Со стороны кажется, в этот момент вы переноситесь далеко-далеко.
– Да уж…
Чтобы сосредоточиться, я откусила пирог и выпила кофе.
– Слушаю тебя. – Я посмотрела на Аню и ободряюще улыбнулась.
– Всё банально. Была семья. В ней – любовь, достаток, совместный отдых, походы в театр. И вдруг появилась молодая незнакомка. Папа почему-то решил, что ждал её всю свою жизнь, и тут же забыл и маму, и меня.
– Ничего себе…
– Это какое-то наваждение. Человек изменился за неделю. Представляете?
– Представляю.
– Отца будто подменили. Глаза блеклые, сам – комок нервов, последние дни стал грубить.
Глаза Ани наполнились слезами.
– Если бы я была суеверной, то решила бы, что его приворожили. – Она наклонилась ко мне и, покраснев, спросила: – Как вы думаете, такое возможно?
Этот вопрос застал меня врасплох. С одной стороны, я человек суеверный. С другой, в ворожбу не верю. Мне кажется, при помощи магических средств заставить полюбить невозможно. Тем не менее, задумчиво посмотрев на кофейную гущу, я сказала:
– Всё может быть.
– Вы серьёзно?
– В этом вопросе мы с тобой не разбираемся – следовательно, ничего не знаем. Согласна?
Аня молчала.
– Если нет знаний, значит, и судить не можем, – продолжала я.
– Логично, – заметила девочка. – Однако в подобный сюжет трудно поверить.
Она взглянула в окно и вздрогнула. На светофоре стояла чёрная иномарка, за рулём которой сидел красивый мужчина, рядом с ним – девушка. Её чёрные волосы ниспадали на меховой воротник, маленькая ручка теребила за ухо красавца водителя.
– Папа, – тихо сказала Аня.
Она закрыла лицо руками и заплакала.
– Анечка, милая!
Я придвинулась ближе и постаралась заслонить её от любопытных взглядов соседей.
– Будь мужественной. Сейчас тяжелей всего не тебе – твоей маме.
Услышав последнюю фразу, Аня прекратила плакать и опять посмотрела в окно. Чёрной машины уже не было.
– С мамой творится что-то страшное. На работе ещё держится, а дома… дома бывают такие истерики, что я не знаю, как её утешить.
– Ты должна быть сильной, иначе мама может не выдержать.
– А как же папа?
– Не пытайся решать сразу все вопросы. У твоего папы сейчас эйфория. Кто знает, чем она закончится… – Я замолчала.
Ещё месяц назад можно было сказать, что у Ани счастливая судьба. А теперь…
– Помните, мы говорили о судьбе?
Подхватив мою мысль, Аня посмотрела на входную дверь. Я вздрогнула и обернулась. Что ожидала я увидеть? Не знаю. Видимо, так бывает, когда твоя мысль вдруг озвучивается.
– Наши испытания – тоже судьба, – по-взрослому продолжала Аня.
Я решила отвлечь девочку:
– Помнишь, мы говорили о рассказах Солоухина?
– «Камешки на ладонях?» – улыбнулась она. – Как же, помню. Ангел сидит на правом плече, чёрт – на левом.
– Ты веришь в это?
– Не знаю. В это поверить трудно, но… Вы сами сказали, нельзя судить о том, чего не знаешь. Сейчас мне кажется, что-то подобное есть.
– А мне так всегда казалось. Может, поэтому я и погружаюсь в себя. В такие минуты мне слышится внутренний голос.
Аня потянулась ко мне и посмотрела прямо в глаза.
– В ваших словах – недосказанность.
– Неудивительно. Мне и самой не всё понятно.
– Странно. Взрослые обычно демонстрируют несокрушимую уверенность. Создаётся впечатление, что они всё знают…
– Глупости. Как правило, за показной уверенностью скрывается закомплексованность по самые уши.
Я положила руку на Анину ладонь. Пальцы её были вялыми и холодными.
– Пойдём?
– Да-да, конечно.
Аня потянулась к куртке, я к кошельку. Мы оделись и, пожелав официантам счастливого Нового года, вышли из «Булошной».
– Вы мне помогли, Маргарита Владимировна. Спасибо.
– Не за что.
– Теперь я знаю, что делать.
«Мои мозги тоже встают на место, – подумала я. – Всё-таки время от времени полезно получать по башке».
Мы остановились около моего подъезда.
– Ну что? – улыбнулась я. – С наступающим Новым годом.
– Да-да. Я напишу по е-мейл.
Аня махнула рукой и побежала домой. Её дом стоял в Яковоапостольском переулке и считался элитным. Высокие окна в обрамлении причудливых лепных наличников блестели на солнце, массивные двери давали понять: в доме живут сливки общества. Высокий забор из кованого железа, мощённый красной плиткой двор, клумбы с кипарисами и большие вазоны с экзотическим кустарником. Помнится, проходя мимо, Олег Александрович сказал:
– Здесь живёт российская олигархия.
Тогда в этой фразе мне слышалось презрение интеллектуала. Теперь же думаю по-другому: за ней пряталась элементарная зависть.
Глава 10
Плохо, когда дома никто не ждёт, ещё хуже, когда рядом с тобой живёт чужой человек. О чём говорить, куда спрятаться? Нет ответа.
Подняв голову, я посмотрела на окна своей квартиры. Несмотря на полдень, в большой комнате горел свет.
Не хочет уходить с насиженного места. А может, стесняется матери?
Я представила, как Олег, нагруженный вещами, появляется в квартире на Фрунзенской, и невольно улыбнулась. То, что Татьяну Леонидовну не обрадует возвращение единственного сына, не вызывает сомнений. Как и то, что она соблюдёт внешние приличия. Вполне возможно, воскликнет:
– Олежек, милый! Что случилось?
– Некоторое время нам с Маргаритой нужно пожить врозь, – ответит Олег и войдёт в прихожую, украшенную витиеватой вешалкой из красного дерева.
– Да-да, конечно.
Татьяна Леонидовна вздохнёт и величественно поплывёт на кухню.
– Тебе заварить чай? – через некоторое время спросит она.
– Буду рад, – ответит Олег Александрович.
Со стороны может показаться, мать и сын рады друг другу, но я-то знаю – это игра. Татьяна Леонидовна такая же эгоистка, как и Олег. Её мир – неспешные беседы о театре, актёрах, околоартистических событиях. Она не умеет и не любит заниматься домашним хозяйством, поэтому уже в молодости решила эту проблему раз и навсегда: сначала работу по дому выполняла её сводная сестра, жившая вместе с Татьяной Леонидовной и маленьким Олегом, затем приходящая прислуга. Я уже давно заметила, Татьяна Леонидовна терпеть не может, когда ограничивают её свободу, и интеллигентно, но настойчиво сопротивляется этому ограничению. Больше того, мне кажется, с мужем она так и не жила. По рассказам Олега, его отцом был крупный партийный работник, сначала воевавший на фронте, затем попавший под последние сталинские репрессии. Думаю, рассказ о муже – это очередная легенда, придуманная Татьяной Леонидовной. Она любит красивые позы и театральную недосказанность.
– Тебе чай без лимона? – спросит она сына, чтобы заполнить затянувшуюся паузу.
– Хорошо бы с лимоном и сахаром, – ответит он из своей комнаты.
Увидев, что книги стоят не на своих местах, Олег поморщится и двумя пальцами поднимет с кресла материнскую шаль.
– Можно подумать, в квартире мало места, – проворчит он.
– Так что же произошло? – спросит Татьяна Леонидовна.
Она поставит на журнальный столик стакан в металлическом подстаканнике и вопросительно посмотрит на сына. Золотые очки блеснут в свете бра, и выцветшие глаза обиженно моргнут под припухшими веками.
– Ничего не произошло, – ответит Олег Александрович. – Просто решил некоторое время пожить дома.
– А как же Маргарита? Что будет с ней?
Конечно, до меня Татьяне Леонидовне нет никакого дела, но мысль, что Олег будет жить дома, электризует её старые нервы. Она быстро прикинет, что сына надо кормить, обстирывать; с ним надо разговаривать, и не раз в неделю, а каждый день. Последнее обстоятельство встревожит её больше всего. Несмотря на то, что Татьяна Леонидовна любит поговорить, думаю, она бы не хотела, чтобы её постоянным собеседником был Олег. Во-первых, он человек немногословный и разговор пришлось бы тащить на себе. Во-вторых, последнее время Татьяна Леонидовна предпочитает разговоры о диетах, холестерине, гомеопатии. Однако Олег медицинских бесед не выносит, и, предвидя молчаливые вечера, Татьяна Леонидовна всполошится не напрасно.
В своё время она ещё тешила себя надеждой, что сын будет ей опорой в старости. Теперь Татьяна Леонидовна подобных иллюзий не питала, так как давно заметила, что Олегу не свойственно даже элементарное чувство сострадания.
– Не могу понять, – говорила она мне в минуты откровенности, – откуда у Олега презрение к людям?
Помнится, тогда я попыталась оправдать мужа:
– Что вы, какое презрение? Всего лишь защита собственного «Я». Поверьте мне, как педагогу. Многие демонстрируют холодное равнодушие и даже позволяют себе презрительные замечания в адрес других. Однако, как правило, за этим прячутся незащищённость и ранимость. Не волнуйтесь, со временем это пройдёт.
– Не вижу никаких изменений, – вздохнула Татьяна Леонидовна. – Но за добрые слова спасибо.
– Занятия наукой требует мобилизации всех сил, вот Олег и отходит от житейских проблем.
– Может, ты и права.
Как любая мать, Татьяна Леонидовна готова была поругать и тут же оправдать своего ребёнка.
– Олег талантливый человек, он с детства проявлял склонность к логике и математике. Второе всегда импонировало, а первое… Признаюсь, мне было не по себе, когда Олег критиковал моих знакомых. Временами его острый ум помогал понять то скрытое, что прячут за любезными фразами многие театральные деятели, но чаще всего мне хотелось заткнуть уши. – Татьяна Леонидовна взглянула на меня и продолжала шёпотом: – Я театральный критик, следовательно, обязана мыслить критически, но всё должно быть в определённых рамках. Олега, к сожалению, заносит. Видимо, поэтому он одинок. Люди не любят критики, а если и допускают её, то лишь чуть-чуть. – Кокетливо улыбнулась и добавила: – Именно те, кто чувствует эту грань, и становятся успешными критиками.
Она поправила причёску, перстни на её ухоженных пальцах сверкнули. Казалось, перстни выбрасывали импульсы, что на языке камней можно было расшифровать так: «чуть-чуть, чуть-чуть».
Во времена вышеприведённого разговора я любила Олега. Наверное, поэтому и считала критичность не недостатком, а проявлением цепкости ума. Мало того, мне был интересен процесс препарирования характера и следующие за этим выводы.
– Позёр, – в сердцах пробормотала я.
– Что ты сказала? – раздался Лялькин голос.
Я повернулась. Передо мной стояла Лялька, её лицо светилось счастьем.
– Ничего особенного, – смущённо ответила я.
– Домой идти не хочешь, – уверенно сказала Лялька. – Значит, разборки продолжаются.
Я кивнула.
– Так, слушай меня. Через полчаса Лопушок вернётся домой, и ты вместе с нами поедешь на дачу. Там и встретим Новый год. – Глаза её горели. – И не возражай, – увидев моё протестующее движение, сказала она. – В хорошей компании отвлечёшься от грустных мыслей, а там, глядишь, всё и распутается.
– В какой компании? – удивлённо спросила я.
– Нас пригласили на дачу Лёшины друзья. Они собирают большую тусовку, где, по моим сведениям, могут быть интересные мужчины.
Лялька жеманно повела плечом и прошептала:
– Мы забуруним эту компанию изнутри. Представляешь, какое представление!
– Не хочу никакого представления, хочу тишины и покоя.
– Ты это серьёзно? – встревожилась Лялька. – Сильно поцапались?
– Да нет, – устало ответила я. – Всё было в пределах интеллигентных разборок. Просто, мне надо немного побыть одной и хорошенько подумать.
– Ты что, собираешься думать в новогоднюю ночь? – Лялька схватила меня за шубу и обдала горячим дыханием.
– Успокойся. Я буду встречать Новый год у Нюты. Общество Нюты и её детей мне приятней, чем компания интересных мужчин.
– Ты ненормальная! – воскликнула Лялька. – Неужели тебе детей в будни не хватает?
– Ты этого не поймёшь.
– Ты думаешь, я только хвостом умею крутить?!
Лялька наступала и теснила меня к домофону. Вдруг открылась входная дверь, и перед нами появилась Настя – Лялькина дочь.
– Вот хорошо, что я тебя встретила, – обратилась она к матери. – Здравствуйте, Маргарита Владимировна.
– Куда направилась? Мы через час уезжаем.
Лялька переключилась на дочь и на минуту забыла о моём существовании.
– Надо купить подарки. Не волнуйся, слетаю в «Атриум» – и обратно.
Настя прошмыгнула мимо нас и побежала к Садовому кольцу.
– Вот так всегда, – нахмурилась Лялька. – Всё оставляет на последний день.
Она посмотрела вслед дочери и задумчиво сказала:
– Ничего будет девочка. Фигура и ножки – мои.
– Какого мы о себе высокого мнения.
– А то как же! Женщина должна быть на высоте.
Лялька приосанилась и добавила:
– Слышала, что психологи говорят? Если человек себя не любит, и другие любить его не будут.
– Серьёзное высказывание. И удивительно кстати.
– Ритуль, обожаю твои комментарии.
Лялька распахнула объятья и прижала меня к груди.
– Думаю, восторженность была свойственна тебе с ясельного возраста.
– На том и стоим, – ответила Лялька. – А что касается тебя, делай как хочешь. Но помни, я всегда готова помочь и скрасить твою жизнь своим легкомысленным трёпом.
– Объяснение в искренней симпатии у родного подъезда, – рассмеялась я.
– Может, по этому случаю выпьем?
– Завтра. Сейчас ты поднимешься к себе, подготовишься к Новому году и радостно встретишь Лопушка.
– Он у меня прелесть! – воскликнула Лялька.
– Действительно прелесть. Береги его. Такие мужчины – редкость.
– Знаю. За что мне, вертихвостке, такое счастье?!
– Заслужила, – уверенно сказала я.
– А ты разве не заслужила?
– Видимо, мне надо избавиться от идеалистического отношения к жизни.
– Мудрёно говоришь. Ну да ладно. Не хочешь ехать, не надо. Завтра посидим и обсудим твои дела.
– Договорились, – ответила я и подтолкнула Ляльку к подъезду. – Иди.
– А ты?
– Немного прогуляюсь, куплю Нютиным детям подарки, а к вечеру вернусь домой.
– Значит, в этом году не увидимся?
– Не увидимся.
– Тогда с наступающим Новым годом!
Мы с Лялькой обнялись, и я пошла прочь от собственного дома.
Глава 11
«Что-то во мне разладилось, – думала я, шагая по узкому тротуару. – Может, депрессия начинается?»
Остановившись посреди дороги, я погрузилась в себя:
«Депрессию характеризуют тоска и усталость. Тоски у меня нет, а усталость… Кто же сейчас не устаёт?»
– Пардон, мадам. Разрешите пройти.
Я посторонилась. Рядом стоял высокий старик. На носу старинное пенсне, в руках трость с набалдашником из слоновой кости, на ботинках чёрные блестящие калоши.
«Трость… Я видела эту трость. Коричневое полированное дерево, массивный набалдашник из слоновой кости. Но где?»
– У мадам проблемы? – спросил старик.
– Проблемы есть у всех.
Старик улыбнулся и сразу помолодел.
– Мадам любит точность в выражении мыслей. Наверное, она писательница.
– Не угадали. Всего лишь учитель литературы.
– О! – воскликнул старик и с интересом посмотрел на меня сквозь пенсне. – Значит, мадам много читает?
– Это моё любимое занятие.
– Какое счастье, что я вас встретил!
– Хотите поговорить о литературе?
– Нет-нет. Просто хотел бы прогуляться с женщиной, в голове у которой не только тряпки.
– ???
Старик поправил кашне и смущённо добавил:
– Поверьте, особы, в чьих головах шевелятся мысли, большая редкость.
– По-моему, вы слишком строги к женщинам, – рассмеялась я. – Про себя могу сказать: мыслей у меня много, и они постоянно шевелятся.
– Ах как славно! Такой подарок!
Старик в волнении переложил трость из одной руки в другую и тепло посмотрел на меня. Чем-то давно забытым повеяло от его взгляда. Мне даже показалось, что я говорю с собственным дедом или прадедом.
«Или с их тенью», – пронеслась мысль.
Мне стало хорошо, и я почувствовала себя маленькой девочкой. Эта девочка стояла в Лялином переулке, рядом с ней её дедушка, и крупные редкие снежинки падали на их шубы.
Шуба почтенного незнакомца была старинного покроя. Мягкая цигейка выглядывала из-под бортов и, по всей вероятности, хорошо согревала старое тело. Длинные полы спускались до ботинок.
«Может, он князь? Осколок дореволюционной Москвы? Нет, нереально. Если допустить, что во время революции этот старик был ребёнком, сейчас ему было бы около ста лет».
– Мадам не торопится?
В глазах его мелькнула такое беспокойство, что я быстро ответила:
– Нет-нет. У меня в запасе есть пара-тройка часов.
– Отлично, – обрадовался старик. – Пара-тройка часов. Как замечательно звучит.
Мне было приятно, что доставила радость старому почтенному человеку.
– И где мы погуляем? – улыбнувшись, спросила я.
– О, здесь много чудесных мест. Если не возражаете, пройдёмся по бульвару.
– С удовольствием.
– Благодарю.
Я взяла старика под руку, и мы пошли к Покровскому бульвару.
Небольшое предновогоднее приключение. Ну разве не странно?
– Для вас, голубушка, я старый кавалер, – нарушил молчание незнакомец. – Не так давно мне исполнилось восемьдесят четыре года.
– Не может быть.
– Тем не менее это так.
Старик помолчал. Думаю, ему было приятно, что он выглядит моложе своих лет.
– Поверьте, несладко жить, когда твои сверстники уходят в мир иной. Чувствуешь себя осколком, оставленным посреди пустой гостиной. Со временем гостиную заставят новой мебелью, постелют ковры, полки украсят безделушками – словом, начнётся новая жизнь. Однако осколку в этой жизни места нет, он не выполняет никаких функций – его место между половицами. – Старик посмотрел под ноги. – Вы не представляете, как тяжело жить, когда чувствуешь свою ненужность.
Я сжала его локоть, и, благодарно кивнув, он заговорил вновь:
– Последние двенадцать лет живу совершенно один. За мной ухаживает славная женщина. Она добра и порядочна, но… эта женщина не моего круга. Она мало читает, музыкально неразвита.
Старик посмотрел на меня, как будто спрашивая, правильно ли я его поняла.
– Упаси Господь, я её не сужу. Я благодарен судьбе, что Анна Макаровна ведёт мой дом. Это так. Однако она не в состоянии разрушить моё одиночество.
– Одиночество – удел многих. И молодых в том числе.
Казалось, наши мысли пересеклись. Сколько таких одиноких, как мы, – тысячи, миллионы? Внешне благополучных, материально независимых, окружённых людьми и… несчастных. И всё почему? Ответ прост – рядом ни одной родной души. Той, что поймёт, согреет, подарит любовь.
– Какое непростительное упущение, – услышала я голос старика. – Я даже не представился.
Старик остановился и церемонно поклонился:
– Дмитрий Павлович Гагарин.
– Маргарита Владимировна Белых.
– Белых, Белых… Согласитесь, ваша фамилия необычна.
– Вот уж не соглашусь. Обычная фамилия с суффиксом «-ых».
– Понял-понял. – Глаза старика блеснули. – «Вы чьих будете?» – как-то спросили вашего прадеда. «Белых, однако», – ответил тот.
– Думаю, этот разговор происходил в Нижегородской губернии, – улыбнулась я.
– Ваш батюшка родом с Волги?
– Да, он волжанин.
– А вы родились в Москве. И, по всей вероятности, закончили филологическое отделение университета.
– Трудно поверить, что вам больше восьмидесяти, – рассмеялась я. – Думаю, вы преувеличиваете.
– С чего это вдруг?
– Вы удивительно ясно мыслите.
Старик выпрямил спину и картинно отставил трость.
– Благодарствую за тёплые слова. А по поводу мышления… Оно тут ни при чём. У меня абсолютный слух. А вы, как и все москвичи, «акаете» и тянете слова.
– А филфак?
– Образование чувствуется с первых двух-трёх фраз.
– Как и порода?
– Совершенно верно. Нюансы, голубушка моя, нюансы.
Мы вышли на Покровку, и старик опять остановился.
– Простите старческое любопытство, уважаемая Маргарита Владимировна. Как девичья фамилия вашей матушки?
– Лопухина, – ответила я.
Дмитрий Павлович вздрогнул и снял пенсне.
– Лопухина, говорите… – Он вынул из кармана бархотку и тщательно вытер стёкла. – Лопухина…
– Дмитрий Павлович…
– Да-да.
– Не хотите ли со мной пообедать?
Водрузив пенсне на нос, старик посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы приглашаете меня на обед?
– Почему бы и нет? Могли бы продолжить знакомство за бокалом вина.
– Мне кажется, аналогичное приглашение я получал лет пять назад.
Старик оживился и, выпрямив могучий стан, выбросил вперёд трость.
– Чудесно! Как в сказке, честное слово. Накануне Нового года… Я и молодая дама…
Он так обрадовался, что мне стало не по себе.
– Голубушка, Маргарита Владимировна! Вы не представляете, какое удовольствие доставит мне бокал вина в вашем присутствии. Не представляете!
Мысль, что накануне Нового года я могу доставить радость этому почтенному старцу, подняла мне настроение.
– Вот и отлично.
– Куда пойдём?
– Как вы относитесь к ресторану «Дрова»?
– «Дрова?» – несколько опешил Дмитрий Павлович. – Вы шутите?
– Вовсе нет.
– Несколько неожиданное название. «Дрова»! И кому в голову пришла такая глупая идея?
– Не скажите, идея не глупая. Это название – идеальная приманка для молодёжи.
– Хотя меня и нельзя отнести к этой славной прослойке общества, но я готов пойти даже в «Дрова», – воскликнул Дмитрий Павлович.
– Вот и славненько. Какое нам дело до названия?
– Не хочу спорить с такой очаровательной женщиной, но для меня название имеет значение. Поэтому, если не возражаете… – С тревогой взглянув на меня, Дмитрий Павлович предложил: – Если не возражаете, я бы хотел пригласить вас в другой ресторан. Название его не столь экзотично, но там можно выпить хорошего вина и спокойно поговорить.
– С удовольствием, – согласилась я.
Мы двинулись по Покровке к бульвару.
Похоже, я его озадачила. И как это меня занесло? Такого старика – и в «Дрова». Одно дело мы с Нютой, другое – почтенный Дмитрий Павлович.
Я украдкой поглядывала на моего кавалера. Знал бы он, что другого ресторана я предложить не могу. И дело тут не в деньгах. Олег по ресторанам меня не водил, другие тем более. «Дрова» – единственный ресторан, который я знаю. Мы с Нютой открыли его для себя год назад, и то случайно. Как оказалось, в «Дровах» шведский стол, поэтому за триста пятьдесят рублей можно сытно пообедать. После зарплаты мы приходим сюда и пируем. Не спеша обсуждаем насущные проблемы. А обсудить есть что: во-первых, литературу; во-вторых, сценарии лицейских праздников; в-третьих, Нютиного мужа. Надо сказать, он жуткая сволочь. Бросил Нюту с маленькими Тимошкой и Антошкой, да ещё от алиментов бегает.
– Как вам нравится дворец Апраксиных – Трубецких? – неожиданно спросил Дмитрий Павлович.
– Мне грустно смотреть на него.
– Что так?
– Кажется, знаю его двести лет. Помню его детство, молодость, зрелость. Знаю, как он был красив, благороден. А теперь… теперь он стар и беспомощен. Стены полиняли и обветшали, пышная лепнина облупилась, наличники осыпались. Он как будто есть, и как будто его нет.
– Так я и думал – вы хороший литератор. Вы, голубушка, видите то, что скрывается за текстом, – задумчиво проговорил Дмитрий Павлович. – Как будто есть, и как будто его нет, – повторил он мои слова.
Мы стояли около знаменитого дома и с грустью смотрели на мокрые от снега стены. Машины, проезжавшие по Покровке, обдавали нас волнами выхлопных газов; под ноги летела грязь; нас толкали прохожие, спешившие к новогоднему столу, а мы, два одиноких затерявшихся человека, смотрели на старую городскую усадьбу.
– Просто удивительно, что я вас встретил. – Дмитрий Павлович оторвался от размышлений и сжал мой локоть.
– День начался как всегда. Хмурое зимнее утро, кофе, газеты, прогулка… И вот тебе, сюрприз. На заснеженном тротуаре стоит молодая женщина, снежинки садятся ей на лицо, а она думает о чём-то своём. Не бегает по магазинам, не сидит в парикмахерской, не стоит у плиты – она, видите ли, размышляет. – Ласково взглянув на меня, Дмитрий Павлович добавил: – Только не сочтите меня ретроградом, милейшая Маргарита Владимировна. Я не хочу сказать ничего плохого в адрес других женщин. Их действия в преддверии праздника вполне понятны. Но… как бы это объяснить?
Он потёр переносицу и задумался.
– Потеряна некоторая романтичность, некоторая тайна, если хотите. Всё напоказ и наружу, всегда бегом и наскоро. Даже на прощанье говорят не «до свидания», а короткое «пока». Что за жизнь?! Складывается впечатление, что люди боятся не успеть.
– Или пропустить, – подхватила я.
– Совершенно верно. Им надо всюду успеть. Но так не бывает. Может, по-стариковски брюзжу, но добиться успеха, суетясь, невозможно.
Дмитрий Павлович посторонился, пропуская какую-то женщину, и продолжил:
– Взять, например, этот дворец. В своё время его называли «дом-комод». Кто-то решит, язвительное прозвище, а я считаю – почётное. И граф Апраксин, и князь Трубецкой были людьми основательными, поэтому строились фундаментально, не торопясь. А впрочем…
– Впрочем, спешка была всегда – и сто лет назад, и двести.
Моё замечание озадачило Дмитрия Павловича, и он, предложив руку, в задумчивости двинулся по направлению к бульвару. Я шла рядом и размышляла:
«Почему с ним так покойно? Шла бы и шла. По улицам, бульварам, паркам. Слушала бы его старомодные рассуждения, вставляла бы замечания. А можно и не говорить – просто идти и молчать. Может, мы подходим другу?»
Я искоса посмотрела на Дмитрия Павловича. Он шёл с таким достоинством, что прохожие почтительно уступали ему дорогу и смотрели вслед.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?