Текст книги "Миражи в Лялином переулке"

Глава 7

От такой неожиданной грубости я села на пол и за рыдала.

Сказать, что я – наблудившая женщина?! И это при моей верности и преданности! Уж лучше бы я изменила.

Мои рыдания проникли в коридор и донеслись до Лялькиной квартиры.

– Ритуль, что с тобой? – распахнув дверь, крикнула Лялька.

– Олег, Олег… Он не поверил.

Лялька плюхнулась на пол и заключила меня в объятия.

– Во что не поверил?

– В то, что Варька подарила мне шубу.

Обливаясь слезами, я уткнулась в коленки подруги и зарыдала ещё громче.

– Подумаешь, не поверил, – сказала Лялька и с интересом посмотрела на визитную карточку, мокрую от слёз.

– Что это?

Лялька выхватила у меня карточку и прочла:

– Психотерапевт и психоаналитик Варвара Михайловна Невская. Индивидуальная и семейная психотерапия. Тренинги.

– Ходила к психоаналитику? – удивилась Лялька.

– Это моя детская подружка.

На ум пришли Варькины слова: «Сначала мы, Мариночка, потом мужики».

А ведь верно. Живу будто раба. Стираю, кормлю, убираюсь… А он – барин.

Я встала и плюнула в сторону двери:

– Пошёл к чёрту сам!

И мне стало легче.

Лялька охнула, и в её огромных глазах застыло изумление.

– Что ты сказала? – прошептала Лялька.

– Что слышала.

Я повесила шубу, вымыла руки и вышла в коридор. Лялька по-прежнему сидела на полу.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Вот это вопрос! – удивилась Лялька. – Коньяк подойдёт?

– То, что надо. Неси.

Я отправилась на кухню, Лялька пошла за коньяком. Через десять минут мы уже сидели на кухне и, по словам Ляльки, «предавались разврату». В наши «развратные» действия входили коньячные возлияния и беспрерывное курение Лялькиных сигарет.

Вообще-то, я курю редко, тем более дома. В лицее ещё куда ни шло. Там есть учительская курилка, где обсуждаются текущие новости. В курилку я ходила часто, но курила не всегда. Когда с Нютой что-нибудь сочиняли, меня прорывало и за вечер выкуривала пять-шесть сигарет. После такого срыва я тщательно душилась, жевала жвачку, а вернувшись домой, говорила:

– Пока сочиняли сценарий, меня обкурили с ног до головы.

Олег Александрович брезгливо морщился и выдавал одну и ту же фразу:

– Курящие преподаватели – преступники.

Я удалялась в ванную и тщательно чистила зубы.

Однако так было раньше, а сейчас… сейчас мне наплевать, что скажет Олег. Я была у себя дома, в гостях сидела подруга, мы пили коньяк, и всё было тип-топ.

– Знаешь, я думала Олег – джентльмен. – Я залпом выпила коньяк и добавила: – Пусть занудливый, неэмоциональный, но джентльмен.

– Осторожней, Ритуль, – взглянув на пустой фужер, ответила Лялька. – Без тренировки можно и запьянеть.

– Ну и пусть. Пусть запьянею. Это даже хорошо.

– Ничего хорошего. В твоей ситуации разум должен работать чётко.

– Не по-ня-ла… – протянула я и икнула.

– Давай сделаю бутерброд, а потом объясню.

Лялька встала и подошла к холодильнику.

– Вообще-то, коньяк нужно закусывать шоколадом или фруктами, но кусок сыра тебе не повредит.

Сделав бутерброды, Лялька взяла очередную сигарету и удобно расположилась в кресле Олега Александровича.

– Ешь и слушай. Ситуация непростая. Тебе всё ясно, Олегу Александровичу нет. Ты встретила подругу, поболтала. Подруга, женщина состоятельная, решила тебя порадовать. Я верю, такие подруги встречаются. Редко, конечно. Теперь прикинь, что подумал Олег Александрович.

– Что?

– Оценив шубу, он подумал: «Ничего себе подарок! Порядка трёх тысяч долларов…»

– Да ты что?!

– Если не больше, – невозмутимо продолжала Лялька. – Олег Александрович – человек подозрительный. Ну и какой вывод?

Я вздохнула и отодвинула бутылку коньяка.

– Ты права.

– Представляешь, что в нём взыграло?! Он тебя решил удивить, костюм подарил, проявил благородство… Надо же! Удивляюсь, как от гордости не лопнул.

Лялька театрально развела руки и надула щёки.

– А на следующий день появляешься ты – радостная и в новой шубе. Ты только представь. Появляешься и говоришь: «Милый, смотри, какая шуба. Её подарила некая Варька».

– Не некая, а лучшая подруга детства.

– Да плевать ему на подругу. Олег Александрович подобных жестов не понимает. У него нет друзей, и таких подарков ему никто не дарит.

– Тебе тоже не дарят, – ответила я. – А ничего, поняла.

– Я – одно, Олег Александрович – другое.

– С этим не поспоришь.

– Честное слово, Ритуль, ты слепая. За тринадцать лет совместной жизни не поняла простой истины: Олег Александрович – собственник. Он прибрал тебя к рукам, задурил мозги и помыкает, как хочет. Поди, плохо! Живёт в твоей квартире, питается за твой счёт. Ведь так?

– Да ладно. Мне не жалко. И Олег тратит много денег.

– На что?

– Он покупает старинные монеты.

Лялька оживилась. Привстала с кресла и, выдохнув дым мне в лицо, сузила глаза.

– А почему покупает монеты? Ты задавала этот вопрос?

– Олег нумизмат.

– Отличное хобби. Олег Александрович занимается нумизматикой! Это так интеллигентно, так современно… В компании мамочкиных друзей можно сказать: «У меня редкая коллекция древних русских монет. Я публикую статьи в зарубежных журналах по нумизматике». А про себя подумать: «Да, я среди вас самый богатый. Моя коллекция стоит десятки тысяч долларов».

– Ты серьёзно? – удивилась я.

– Абсолютно. Пока Олег сидел на твоей доверчивой шее, у него выросло неплохое состояние.

– Ну и ладно. Пусть радуется.

– Ритуль, ты или святая, или притворяешься. – Взглянув на меня сквозь дым, Лялька помолчала минуту и вздохнула: – Нет, не притворяешься.

– И святой меня не назовёшь.

– Иногда кажется, что на многие вещи ты смотришь не так, как другие, – пробормотала Лялька.

– Все мы смотрим по-своему.

– Я не про угол зрения. Такое впечатление, что ты задержалась в детстве, но при всём при этом играешь женщину.

– Может, и задержалась. Не случайно в школу пошла.

Лялька разлила по фужерам остатки коньяка и спросила:

– Почему ты не родила?

– Олег не хочет детей.

– Вот как…

По всей вероятности, коньяк отпустил тормоза, и Лялька стала вести себя несколько бесцеремонно. Однако я продолжала:

– К тому же у Олега есть взрослый сын.

– Отлично, – воскликнула Лялька. – У него есть сын, а тебе, выходит, никого не надо.

– Зачем ты так?

Я растерялась. Внутренний голос говорил: «Лялька права». Однако жалость к Олегу стучала в висок: «Он так одинок, нуждается в тебе…»

– Попробуй объективно взглянуть на Олега, – наступала Лялька. – У него есть сын, мать, ты – преданная и верная. Он живёт с тобой в хорошей двухкомнатной квартире. А на Фрунзенской набережной – собственная трёхкомнатная квартира.

– Там же Татьяна Леонидовна.

– О том и речь. Как истинный математик, Олег точно всё рассчитал. Сына вырастила первая жена. Верно? Никита уже взрослый человек, сам зарабатывает на жизнь. Мама – это святое. Насколько я понимаю, она для Олега – идеал. Ты – молодая здоровая баба. Жена-любовница. А новые дети… Зачем вешать ярмо? Пелёнки, бессонные ночи, декрет… К тому же семью надо содержать. Разве я не права?

Я опустила голову на стол и опять заплакала.

– Мне и так плохо, а ты…

– Ритуля, солнышко! Прости меня, дуру.

Лялька вскочила и бросилась ко мне.

– Сколько раз ругала собственный язык. Сколько раз говорила себе: «Не лезь, пока не спрашивают».

– Ничего-ничего. Сейчас пройдёт, – всхлипывала я. – Ты права, я живу как зашоренная.

– Ну и живи. Как нравится, так и живи. А подружкам, таким как я, бей по лбу. Пусть в твою жизнь не лезут.

– Таких как ты у меня нет.

Я улыбнулась и подняла мокрое от слёз лицо. Лялька подошла к окну.

– Успокоила, называется, – проворчала она.

В моей голове пульсировали Варькины слова: «Сначала мы, потом мужики. Мы… потом мужики».

– Не случайно встретила Варьку, – сказала я.

– Почему? – удивилась Лялька.

– Это судьба, ведь Варька – из детства. Она появилась и, не желая того, сделала так, что мой дом зашатался.

– Значит, был карточным, – ответила Лялька.

– Так и есть.

– Я пойду. По-моему, тебе нужно побыть одной. – Поцеловав меня в макушку, Лялька добавила: – Держись. Если что, звони.

– Спасибо тебе.

Было ощущение, что кокон, в котором я жила, дал трещину. У меня появилось чувство свободы, а вместе с ним несвойственная мне критичность.

Как я раньше не замечала? Уму непостижимо. Лялька права, интеллигентность Олега наигранная. Он, конечно, умён, поэтому непрост. Глядя на него, окружающие думают: «Какой сдержанный, какой тактичный – мечта любой женщины». Видели бы они его сегодня! Физиономия перекошенная, интеллигентности след простыл!

Во мне опять закипала обида:

«А я-то – дура великовозрастная! Начиталась романов. Стоило отойти от привычной жизни, как сдержанность Олега испарилась. И что открылось? Дремучие мужские страсти. Грубые и примитивные».

Я фыркнула и пошла в спальню. Мозг работал в заданном направлении, и мысли скакали, как разбуженные осы. Одна из них, блеснув молнией, заставила меня остановиться.

«Мужчины не могут понять женщин. Никогда», – громко заявила о себе мысль и ушла в копилку под названием «Житейские истины».

«Банально, но правильно, – согласилась я. Никому не дано заглянуть в чужую душу и личную жизнь. А если и удастся, восприятие зависит от угла зрения. Взять нынешнюю сцену у двери. Допустим невозможное: Олег незримо остался бы в квартире и не только наблюдал бы за мной, но и слышал, о чём я думаю. Не исключено, что в таком случае он подошёл бы и сказал: “Хватит, Маргарита. Поплакала, и будет”. А за ужином расспросил бы о Варьке и поговорил бы на тему богатых подружек».

Мало-помалу эти рассуждения меня успокоили. Я подошла к трюмо, села на пуфик и посмотрела на себя в зеркало.

Глаза заплаканные, волосы растрёпанные. Однако лицо относительно свежее. Как это сказала девушка-консультант? «У вас красивая форма губ. Если бы их выделить контурным карандашом…» Надо купить карандаш и попробовать.

Пошарив в тумбочке, я наткнулась на бархатную обложку.

То, что надо. Дневник приводит мысли в порядок.

Открыв новую страницу, я написала:

30 декабря.

Ездила покупать подарки.

Встретила Варьку.

Писать о семейной ссоре не хотелось, и, вытащив шпильки, я распустила волосы. Вспомнив, как мама заплетала мне косы, я заплакала. В который раз за сегодняшний день. Однако на сей раз слёзы текли не по щекам, а по моему израненному сердцу. Горячая волна окатила с ног до головы, и мне стало жарко. Уход Олега Александровича, его крик уже не имели значения: в этот момент я видела перед собой маму. Прямая спина, строгий взгляд, мягкий овал лица.

– Возьми себя в руки. Слабых не любят.

Мама любила эту фразу и не раз повторяла в ответ на мои стенания. В таких случаях её лицо становилось надменным. Порой мне казалось, передо мной не моя мама, а некая дама, дающая советы, как вести себя в обществе.

– Испытания и страдания спускаются свыше, – говорила она. – Поверь, они не случайны. Пройдя через них, человек становится мудрее.

– Разве нельзя прожить без страданий? – спрашивала я.

– Нельзя, – отвечала мама. – Благополучие развращает человека, делает его слабей.

Посмотрев в зеркало, я увидела мамины зелёные глаза. В них прятались грусть и мечтательность одновременно.

Варька права, жизнь меня согнула. Я стала скукоженной рабой.

От нечего делать я стала заплетать косички. Одну, другую… десятую.

По-моему, ничего. Издали похожа на папуаску.

Дневник лежал на тумбочке и притягивал взгляд. Хотелось описать сегодняшний день, свои переживания, раскрыть душу. Слегка поколебавшись, я подошла к шкафу и, разворошив бельё, засунула дневник под пододеяльник.

«Так будет лучше, – решила я. – Письменные откровения может позволить себе только одинокий человек».

Стоило об этом подумать, как послышался звук открывающейся двери. Моё лицо вытянулось и приняло испуганное выражение. Я опустилась на пуфик. Олег Александрович, не раздевшись, вошёл в комнату и сказал:

– Спать будешь в большой комнате.

Увидев мои косички, сморщился и добавил:

– Глупая молодящаяся особа. В голове ни одной стоящей мысли, одна только похоть.

Глава 8

Я  лежала без сна и смотрела на тень, бежавшую по комнате. Вот она приблизилась ко мне и прошептала в самое ухо:

– Не бойся.

– Ты кто?

– Твоя обида.

Обида шумно вздохнула и приняла реальный облик. Она походила на даму из девятнадцатого века. Тёмно-синее платье обтягивало мощные грудь и бёдра, белый кружевной воротник подпирал дряблый подбородок, на голове красовалась затейливая причёска. Обида достала пенсне и, посмотрев на меня, задрожала от возмущения.

– Подлец, – сказала она. – Неблагодарный эгоист.

Поправив складки пышного платья, Обида направилась к столу и поставила на него старинный самовар.

– Откуда он взялся? – удивилась я.

– С собой принесла, – ответила Обида и, вытащив из ридикюля ажурные салфетки, добавила: – А ты поплачь. Слёзы для женщины – первое лекарство.

Пригладив мои косички, Обида потрепала меня по волосам и пригласила к столу. Я встала с дивана. Разговаривать не хотелось, однако сочувствие дамы успокаивало.

– Сколько женщин прошло через мужскую ревность, – вздохнула Обида. – Знаю я её – та ещё дамочка. В отличие от меня ревность смотрит на мир в подзорную трубу. Она делает маленькие предметы большими, а подозрения – истинами.

– Литературно сказано.

– Не я придумала – Сервантес. Слышала о таком?

– Конечно. Это автор «Дон Кихота».

– Вот-вот, он знал, о чём говорил. Стоит мужской ревности поселиться в голове, и всё. Никакими средствами не выгнать. Никакими.

– Разве женской ревности нет?

– Не о ней речь, – резко бросила Обида. Сжала узкие губы и продолжила: – Женская ревность ни в какое сравнение не идёт с мужской. Я её тоже знаю. Совсем не то. Она похожа на вздорную рыночную торговку. А мужская ревность – дама коварная. Она будет ходить за жертвой по пятам. Ходить до тех пор, пока не припрёт к стенке. Ты уж извини за такое просторечие. Но по-другому, право, не скажешь. Припрёт и начнёт мучить. А силы ей не занимать. До конца будет мучить.

– До какого конца? – с ужасом спросила я.

– До смерти. Никак иначе.

– А если женщина невиновна?

– Милочка! Кого же это интересует?! – расхохоталась Обида. – Прямо ребёнок, честное слово. Я уже полчаса твержу: если в мужской душе поселилась ревность, это конец.

– Всегда?

– Не сомневайся.

– Что же тогда делать?

– Уходить. Чем быстрее, тем лучше.

– Да вы что?! – возмутилась я. – А как же дети, дом, наконец?

– Детей надо забрать, – ответила Обида. – А дом… Здесь вариантов много. Можно разделить имущество, можно всё бросить и переехать к родителям. А можно выгнать мужа и жить без него.

– У меня нет родителей.

– Тогда надо выгнать. Надеюсь, не хочешь мучиться?

– Нет-нет. Я вам не верю. Наверняка есть другой выход – не такой разрушительный.

– Другого выхода нет. – Обида наклонилась ко мне и обдала дыханием старого больного человека. – Поверь моему опыту. Не одну тебя наставляла на путь истинный. Кто-то слушал, кто-то нет. Где они сейчас?

– В могиле, наверное. И те и другие.

– С тобой трудно разговаривать.

– Извините, но мне непонятно.

– Объясняю ещё раз, – поправив пенсне, сказала Обида. – Те, кто слушал, жили нормальной человеческой жизнью, остальные жили в аду.

Обида выпрямилась на стуле и, задрав толстый подбородок, ткнула в меня пальцем.

– Теперь настала твоя очередь. Тебе выбирать.

– Прямо сейчас?

– Чего ждать? Хочешь узнать, как будут развиваться события?

– Может, Олег образумится.

– Боже, какая наивность. Я уже говорила, ревность никуда не уйдёт. Она похожа на вирус. Стоит попасть в организм, начинает разрушительную работу.

– Но с вирусами можно бороться.

– С теми, что вызывают насморк или грипп, можно. Достаточно лечь в постель, принять лекарство, отлежаться… А с ревностью так просто не справишься.

– Но, может, у Олега этого вируса нет?

– Вчера не было, а сегодня он заражён.

Мой взгляд отметил мешки под глазами у Обиды, заштопанное кружево на воротнике, старые пятна на платье. Непонятно почему, но эти мелочи придавали словам собеседницы дополнительную убедительность. Мало того, создавали ощущение реальности. Душу сковал страх, и, едва двигая побелевшими губами, я спросила:

– И как же выглядит эта схема?

– Всё просто, – с энтузиазмом начала Обида. – За ночь Олег Александрович переберёт всю вашу жизнь и увидит множество фактов, подтверждающих твою аморальность.

– В моём прошлом нет ничего постыдного.

– Это так кажется.

– Что значит «кажется»?! Если человек чист, трудно что-то придумать.

– Тебе сколько лет? – вопросом на вопрос ответила Обида.

– Тридцать шесть.

– Насколько я знаю, ты литератор. Вспомни сюжеты семейных драм.

Я опустила голову и кивнула.

– То-то и оно. Человеческий мозг может родить такое, что впору позавидовать. Теперь представь, что изощрённый ум мужа начнёт анализировать твои поступки, жесты, слова. Представила?

Мне стало страшно. Я поняла, к чему клонит Обида.

– Вижу, дошло наконец, о чём разговор. Твой муж начнёт думать о тебе день и ночь. Он вспомнит, как ты задерживалась на работе; как, ссылаясь на усталость, отлынивала от супружеских обязанностей; как смотрела на него, слушала, отвечала. В результате он придёт к выводу, что измена налицо. Решив эту задачу, примется за вторую – кто любовник? Он начнёт следить, слушать твои разговоры по телефону…

– В это невозможно поверить. – Я встала и с вызовом посмотрела на Обиду.

– Девочка моя, – ласково сказала она и тоже поднялась, – от того, веришь ты мне или нет, ничего не изменится.

Шелестя складками платья, дама подошла к комоду. Выдвинув верхний ящик, она покопалась в бумагах и отыскала газету.

– Взгляни.

– Около двенадцати тысяч женщин в год погибают в России от побоев мужей и любовников, – прочла я. – Большая часть этих трагедий происходит на почве ревности.

– Двенадцать тысяч! – воскликнула Обида.

– Думаю, речь идёт о неблагополучных семьях.

– Перестань. Если мужчина вспыльчив, если ревность разбудит в нём зверя, тогда…

– Олег не такой! – крикнула я. – Он не позволит себе ничего плохого по отношению к женщине…

– Ну-ну.

«Старуха пугает», – подумала я.

– Мне незачем тебя пугать, – чётко, почти по слогам проговорила Обида.

* * *

Утром, как только я появилась на кухне, Олег спросил:

– Как спалось? Совесть не мучила?

– С совестью у меня всё в порядке, – ответила я и стала готовить себе завтрак.

– Скажите пожалуйста! А ты знаешь, что это такое? Или в твоих примитивных мозгах такого понятия нет?

Ложка запрыгала в руках, в глазах появились слёзы. Я судорожно вздохнула.

Только бы не расплакаться! Надо помнить: в нём бурлят злость и раздражение.

Я вспомнила сон-явь, и передо мной замаячило обрюзгшее лицо.

«Что я говорила? – прошептала Обида. – Погоди, это только начало».

– Ты не имеешь права преподавать в лицее, – продолжал Олег.

– Почему?

– Аморальных личностей нельзя подпускать к детям.

Олег знал, как меня достать. Я резко повернулась. Мутный взгляд, взъерошенные волосы, тёмные круги под глазами.

– Ты здоров?

Мой тон разорвал сдерживающие препоны, и Олег Александрович вскочил с кресла.

– Сколько в тебе фальши! – взвизгнул он. – Прямо артистка! Откуда этот дар? Научилась во время выступлений, или природный?

«В нём есть что-то от Каренина. Такой же скучный и жалкий», – подумала я.

В поле моего зрения попала рубашка Олега – она торчала из брюк, как тряпка. На какой-то миг мне захотелось подойти к мужу и сказать что-то ласковое.

– Я думал, ты порядочная женщина. Оказывается, нет. Тебе нравится двойная жизнь. Может, это влияние подруг?

– При чём тут подруги?

– Ах нам неясно! Давно заметил: ты глупая курица. Такие особы ничего не могут родить. Ничего! Им это не дано.

Это был настоящий удар. И, тем не менее, я сказала себе:

«Молчи, только молчи. Он тебя провоцирует».

В это время Олег смотрел на меня и наслаждался прямым попаданием.

– Для того чтобы родить идею, надо иметь мозги. Думаю, ими природа тебя обделила.

– Всегда так думал? – не выдержала я.

– Всегда. Однако полагал, что живу с честной женщиной.

– Теперь так не считаешь?

– Теперь не считаю. Вчера увидел, что прячется в твоих глазах. Увидел так ярко, что ужаснулся. Ложь не успела нырнуть в убежище и, зацепившись за ресницы, торжествовала и нагло ухмылялась.

Последняя фраза меня поразила. Никогда не замечала, чтобы Олег мыслил образами.

– Передо мной пронеслись тринадцать лет жизни, и я понял – ты всегда врала. И тогда, когда приходила домой после так называемых репетиций, и когда говорила, что гостила у Нюты. Надо так обнаглеть, чтобы прийти в новой шубе! И ты хочешь, чтобы я поверил рассказам о мифической Варьке?! Совсем сбрендила. Кто дарит такие подарки?

– Поменяй тон. Ты становишься грубым.

В голове пульсировала кровь, но я держалась. Очевидно, мне помогал разговор с ночной дамой.

– Посмотри на своих подруг, – продолжал Олег. – От одной из них муж ушёл к чёртовой матери, другая крутит мужем, как хочет: то принеси, это сделай. Теперь появилась третья подруга. В отличие от первых двух она – настоящий оригинал. Швыряет деньгами и дарит шубы. Что тут такого?

– Я пропущу твои мерзкие характеристики, однако кое-что скажу.

– Будьте любезны, – скривился Олег.

– Тебе не понять людей, которые могут бескорыстно дарить.

– Вот как?

– Все твои действия просчитаны, и благородный порыв тебе несвойственен.

Я чувствовала, что начала заводиться. Как ни крути, но в разборки втянулась. Я замолчала и вышла из кухни.

– Это мне-то несвойственен благородный порыв?! – Олег Александрович выскочил вслед и схватил меня за плечи. – Дрянь! Неблагодарная дрянь! Я ей купил костюм…

Я брезгливо освободила плечо.

– Костюм можешь вернуть в магазин. Скажешь, не подошёл.

– Может, считаешь себя благородной? – истерично крикнул Олег.

– Считаю.

– Как же! Я и забыл – мы же по материнской линии из Лопухиных. Наши предки…

– Всё. Хватит. Забирай свои вещи и уходи. Мне оправдываться не в чем.

Я прошла в комнату и включила компьютер. В душе было пусто, черно и холодно.

«Раб восстал. Молчал тринадцать лет, а теперь восстал», – подумала я.

– Что ты сказала?! – послышался зловещий голос.

– Можешь забрать вещи и уйти.

– Уйти?! – Олег даже задохнулся от возмущения.

– Не понимаю, откуда столько волнений? Ты свободный человек. К тому же с собственной квартирой. Будешь жить с мамой.

Открыв электронную почту, я увидела письмо:

«Маргарита Владимировна, как сможете, позвоните. Аня Соловьёва».

– Теперь понятно, – прошипел Олег. – Этот спектакль ты задумала заранее.

– Заранее я планирую только уроки.

Я открыла записную книжку и, набрав Анин номер, долго ждала. Наконец услышала тихий голос:

– Слушаю.

– Анечка, это Маргарита Владимировна. Что случилось?

– Вы не могли бы со мной встретиться?

– Конечно. Где?

– Может быть, в «Булошной»?

– Через двадцать минут буду.

Проходя мимо большой комнаты, я увидела Олега. Он сидел в кресле, обхватив голову руками. На миг меня захлестнула жалость. И тут же, грустно вздохнув, испарилась. Я вспомнила его слова, сказанные сегодня, и мне стало противно.

Думала, рядом лев, оказалось – злобный хорёк.