Текст книги "Госпожа"

Елена Яворская
Госпожа

1

– Счастлива рожденная среди Высших! – этой освященной временем фразой начинал свою речь каждый из гостей, приглашенных на помолвку единственной дочери благородного господина де Эльтран.

– Счастлива рожденная среди Высших! – слышала Вирита год за годом в день своего рождения.

– Счастлива рожденная среди Высших! – впервые торжественно возгласил господин де Эльтран двадцать лет назад, поднимая новорожденную повыше, чтобы ее могли видеть все рабы, заполонившие двор. – Вот ваша новая госпожа. Я нарекаю ее Виритой. Отныне и навсегда она властна над вами. Счастлива рожденная среди Высших!

* * *

Вирите едва сравнялось пять лет, когда отец впервые взял ее с собой на верховую прогулку по окрестностям усадьбы. Слуга вел в поводу смирную лошадку, на которой восседала маленькая хозяйка огромного имения Эльтран, взирая с непривычной высоты на великолепие своего царства.

Отец шагом ехал впереди, дорога, покрытая серебрящимся на солнце песком, тянулась вдоль полей. Рабы, едва завидев господина, опускались на колени и надолго замирали. Вирита любопытствующе вертелась по сторонам, разглядывая неподвижные коленопреклоненные фигуры. Они были так похожи на статуи в саду… или нет? «Статуи намного красивее», – решила девочка за мгновение до окрика отца:

– Сиди прямо, Вирита! Госпожа де Эльтран не должна проявлять такого внимания к рабам, это недостойно Высшей.

Вирита нахмурилась. И выпрямилась в седле, подражая посадке отца.

– Хорошо, девочка, – отец одобрительно улыбнулся в усы. – Со временем станешь замечательной наездницей.

И действительно, к семи годам Вирита, уверенно сидя в седле, совершала долгие прогулки по Северному имению – изредка вместе с отцом, чаще в сопровождении домашнего учителя. Привыкшая ездить по-мужски, она с категоричностью, свойственной де Эльтранам, выражала презрение к дамским седлам. На смену смирной лошадке явился вороной жеребец, не обделенный, как и его хозяйка, ни породистостью, ни характером. Следом неизменно бежали две большущие собаки. На рабов Вирита уже не смотрела. Но подолгу могла рассматривать голубых бабочек у пруда, бродить в поисках светлячков, искать взглядом певчую птицу в густом кустарнике.

Учитель поощрял ее интерес к природе. Это был человек столь обширных познаний, что сам господин де Эльтран порою советовался с ним. Учитель рассказывал Вирите о повадках птиц и зверей, показывал целебные травы, учил предсказывать погоду, ориентироваться по звездам. Порою Вирита и учитель на целый день уходили в сад, в лес, в поле, брали с собою бумагу и карандаши. Учитель говорил: надо переносить на бумагу не только то, что видишь, но и то, что при этом чувствуешь. А еще не уставал повторять: маленькая госпожа талантлива. Поощряемая учителем, Вирита стремилась окружать себя красивыми вещами, радующими глаз и сердце.

– Жить, ежечасно ощущая непреходящее очарование жизни, – только это достойно человека! – значительно изрекал он.

Но господин де Эльтран, как выяснилось, не разделял стремления учителя воспитывать чувствительность и утонченность.

– Моя дочь – будущая полновластная госпожа считайте что целой провинции, – сказал он однажды. – Она – Высшая по рождению и должна быть Высшей и умом, и нравом. А что у вас? Птички, бабочки, цветочки, облачка, – и он в сердцах сплюнул под ноги: человек его происхождения может позволить себе несдержанность в присутствии слуги даже из свободных.

– Просите, мой господин, то обстоятельство, что Вирита много времени проводит на природе, в немалой степени способствует ее физическому и умственному развитию… – принялся оправдываться изрядно смущенный учитель.

– Откуда же тогда у нее взялась эта впечатлительность, простительная простолюдинке, но не госпоже? Видел я вчера, как она рыдала над книжкой… про какую-то там… гм… птичку, которая потеряла своих птенцов. Вы подменяете здравый смысл, свойственный Высшим, всякими фантазиями. Это предосудительно.

Через неделю на смену любимому Виритой учителю прибыл новый. Отвечающий требованиям господина де Эльтран. Вирита снова долго плакала в своей спальне, но к ужину вышла со спокойной полуулыбкой на губах.

Она знала, что отец одобрит.

Она старалась заслужить его похвалу.

Она накрепко помнила: никто и никогда не должен видеть слез Высшей…

…Больше всего на свете Вирита любила пускать коня вскачь по полям – так, чтобы захватывало дух; любила, забравшись на самый верх самой высокой башни особняка, до головокружения смотреть вниз, на маленьких, смешно суетящихся человечков; любила раскачиваться на качелях, одной рукою срывая цветы с вишен. Этот мир принадлежал ей. Она была его королевой и феей. Он существовал для нее.

Счастлива рожденная среди Высших.

Счастлив отец такой замечательной дочери.

– Хозяйка! Госпожа! – с гордостью восклицал господин де Эльтран, глядя, как она, уверенной рукой направляя коня, едет мимо коленопреклоненных рабов, а следом бегут два огромных темно-серых пса, о которых – он как-то слыхал от управляющего – ходят среди слуг жуткие слухи, будто бы звери эти вымахали на человеческом мясе…

Счастлива рожденная среди Высших!

И вот настал день, когда отец решил: пришла пора вывезти Вириту за пределы родового гнезда. Заодно познакомить с родственниками, жившими в двух днях пути.

Заночевать решили в небольшом городке, показавшемся Вирите меньше Северного имения. Она снисходительно разглядывала серые домишки и лавчонки – такие жалкие по сравнению с серебристо-белым особняком де Эльтранов, разглядывала людей в серо-коричневых одеждах – не рабов, она почему-то сразу поняла, что не рабов, – и тем более жалких. Отец пояснил: Высшие гнушаются жить в городах, а вот ремесленники и торговцы селятся охотно.

– А если здесь нет господ, откуда же тогда столько управляющих? – удивленно спросила Вирита.

Господин де Эльтран посмотрел туда, куда указывала дочь.

– Ах, вот ты о чем! Это рынок рабов.

– Рынок рабов? – Вирита заинтересовалась.

– Ну да, место, где продают рабов. Наши управляющие тоже бывают здесь.

– А можно посмотреть? – несмело спросила Вирита, ожидая услышать привычное: «Недостойно госпожи…»

Но отец со вздохом согласился.

Продавали девочку одних лет с Виритой. Девочка зябко ежилась под пристальными взглядами; болезненный румянец проступал на ее желтовато-бледных щеках, когда покупатели беззастенчиво ее ощупывали. Вирита поморщилась: жалкое зрелище! Высшие гнушаются жить в городах – так сказал отец. Оно и понятно. Здесь все-все-все либо просто некрасиво, либо отвратительно.

На помост вытолкнули мальчика постарше. Он был совсем раздет, и на его теле, удивительно белом для раба, хорошо видны были багровые полосы от бича. На мгновение его взгляд встретился с взглядом Вириты, и она не поверила тому, что увидела – стыд и гнев.

– Продается раб двенадцати лет, приучен к несложной домашней работе. Нуждается в некотором исправлении…

Покупатели не торопились вступать в торг, Вирита ничуть не удивилась.

– Взгляните, почтеннейшие, как он красив! Он будет прекрасным украшением любой усадьбы! Два золотых – незначительная цена для такого редкостного экземпляра, не правда ли?

– Я еще не пропил остатки разума, чтобы тратить господские золотые на бесполезную покупку, – негромко, но внятно сказал один из управляющих.

– Подумайте, почтеннейшие! Нужно совсем немного усилий, чтобы исправить его нрав! Мальчишка сообразительный, его можно обучить любому делу… – почти рыдал распорядитель. – Взгляните же, господа!

Солидный мужчина в золотисто-зеленом костюме, наверняка управляющий богатых и щедрых господ, поднялся на помост, чтобы получше разглядеть диковинный товар. Но стоило покупателю взять мальчишку за плечи, как тот рванулся из его рук и, отскочив в сторону, принялся озираться. Неужели попытается сбежать? – Вирита приподнялась в экипаже.

Тоненько свистнула плеть – раз, другой, третий. На белой коже раба проступили свежие кровавые полосы.

Вирита де Эльтран, выпрямившись и даже приподнявшись на носочки, чтобы казаться выше ростом, сказала громко и повелительно:

– Довольно! Я покупаю этого раба.

И только потом, когда два золотых перекочевали из ее маленькой руки в огромную ладонь торговца, Вирита решилась посмотреть на отца – и улыбнулась: господин де Эльтран силился скрыть одобрение, но уж она-то хорошо его знала!

– Подойди ко мне, – приказала Вирита новому рабу. Он сделал шаг – и поглядел на Вириту настороженно, выжидающе.

– Ты будешь служить мне. Я Вирита де Эльтран, тебе ясно?

– Да, – едва слышно ответил он.

– Следует говорить «да, госпожа» и кланяться, – наставительно проговорила Вирита. – Ты понял?

– Да… госпожа, – сказано еще тише.

– Как тебя зовут?

– У меня нет имени, – а это – четко, чуть ли не с вызовом.

– Как это нет имени? – искренне изумилась Вирита, забывая о давно усвоенной краткости и снисходительной строгости, которых следует придерживаться в разговорах с рабами… если уж приходится с ними говорить. – Как тебя звали прежние господа?

– Первые – Ресом. А потом хозяйка, у которой я служил в доме, – Демоном. А потом никак не звали, – неохотно, как будто бы с трудом вспоминая слова, ответил новый раб.

– Мне не нравится имя Рес, – девочка нахмурилась. – И уж тем более – гадкое прозвище. Тебе нужно другое… более мелодичное, приятное для слуха… – Вирита задумалась на несколько мгновений. – Я буду звать тебя Эрном. Ты – Эрн, ясно?

– Да, госпожа.

Вирита хотела сказать еще что-то, но поймала осуждающий взгляд отца – и велела кучеру:

– Привяжи его позади экипажа и поезжай неспеша.

Спустя несколько недель, вдоволь нагостившись у родственников, господин де Эльтран с дочерью возвратился домой. И Вирита снова воцарилась в своем восхитительном счастливом мирке. Счастлива рожденная среди Высших!

Эрна определили служить на конюшню – при любимой лошади госпожи. Он ежедневно сопровождал хозяйку в прогулках по имению, неизменно молчаливый и удивительно послушный. Очень скоро он стал неотъемлемой частицей царства Вириты де Эльтран. Вирита полюбила Эрна так же искренне, как любила своих собак и своего коня.

Едва проснувшись, она распахивала окно во двор и звала:

– Эрн!

Он тотчас же являлся и приветствовал госпожу поклоном. Конь уже был оседлан. Вирите оставалось выпить чашечку шоколада и облачиться в костюм для верховой езды. Ровно пять минут – ее служанки были отлично вышколены.

Эрн подсаживал ее в седло – и следовал за нею в почтительном отдалении. Они ехали мимо обширных полей и садов господ де Эльтран, и коленопреклоненные рабы провожали их привычно покорными взглядами.

2

Как пишут в романах: Вирита встречала свою десятую весну. Действительно, встречала, подобно птицам, празднуя каждое утро.

Как прежде, она ежедневно странствовала по своему царству в сопровождении верного Эрна, но ей не было скучно. Эрн строил для нее замки из песка, ловил пестрых бабочек, чтобы она могла получше их разглядеть, приносил лесные цветы и спелую землянику, рассказывал необыкновенные истории при свете костра в маленьком гроте – их излюбленном убежище. А однажды они вместе посадили на берегу речки розовый куст. Садовник говорил – не приживется, но, благодаря заботам Эрна, куст прижился и на следующий год зацвел.

В этом году Вириту должны были представить ко двору в числе других дочерей благородных семейств.

С отъездом господ в столицу в Северном имении воцарилась тишина. Впрочем, для рабов, что трудились в полях, все оставалось, как прежде. А вот домашние рабы без дела слонялись по усадьбе, изнемогая от жары и скуки.

Вычистив и выездив, чтобы не застаивался, коня госпожи, Эрн тоже отправлялся бродить, с каждым днем уходя все дальше и дальше. Но лишь однажды приблизился он к полям, где под палящим солнцем работали те, кому жилось труднее, чем ему. Надсмотрщики тотчас же прогнали его, строго-настрого приказав больше не появляться, нечего домашнему слуге тут околачиваться да глазеть. И нечего говорящему навозу болтать с маленьким бездельником, которому посчастливилось служить самой госпоже.

Эрн вдруг почувствовал – давно с ним такого не случалось – что готов надерзить, а потом будь что будет. Удержался. Неведомо как, но удержался. Он помнил: пора возвращаться домой. Помедлил мгновение – и двинулся в обратный путь.

Прежде он никогда так далеко не уходил от господского особняка – долгая отлучка грозила наказанием. Но сейчас господ не было дома, а кроме госпожи Вириты никому не было дела до раба по имени Эрн.

Поля давно скрылись из виду, вокруг – ни души. Эрн уже и не помнил, когда оставался в одиночестве. Должно быть, вообще никогда. Необычное чувство… Необъяснимое…

Спасаясь от полуденного солнца, он укрылся под тенистыми сводами рощи. Прилег в траву – мягкая, куда мягче подстилки из сена на конюшне. Закрыл глаза, да так и лежал, не двигаясь и ни о чем не думая. И вдруг – угрожающий рык над самым ухом. Мальчишка испуганно привстал. Над ним нависла буровато-черная оскаленная пасть.

Первая мысль: его хватились в усадьбе. Таких псов держали при себе надсмотрщики. Эрн слыхал от других рабов: если такой зверь рядом, надо замереть – иначе бросится.

– Демон, ко мне!

Сначала Эрну показалось, что позвали его… позвали давним, почти забытым прозвищем. Но острозубая пасть исчезла. Эрн отважился пошевелиться и оглядеться: пес неохотно потрусил на зов. Но подняться на ноги мальчишка не отважился.

– Тебя напугала моя собака? – перед Эрном стоял высокий худощавый человек в охотничьей куртке. Пса он придерживал за ошейник… нет, рука просто лежала на загривке зверя, но тот вел себя смирно. Эрн выдохнул.

– Нет, господин.

И поднялся на ноги. Этот человек – не раб, Эрн сразу понял. А раб не вправе сидеть, когда рядом свободный.

Человек смотрел на него темными внимательными глазами. Долго смотрел, молчал – и вдруг:

– Чей ты?

– Я из Северного имения господ де Эльтран, господин… – после паузы ответил Эрн, исподволь разглядывая собеседника – рабу нельзя прямо смотреть в лицо господина… Или все-таки – не господина? Господин не стал бы заговаривать с чужим рабом…

– Как тебя зовут?

– Эрн.

– Далеко же ты забрался от дома своих господ. У тебя не будет неприятностей?

– Не знаю, господин.

– Я слышал, господа сейчас в отъезде. Может, твоей отлучки и не заметят.

Он помолчал, будто бы размышляя.

– Ты, наверное, голоден? Пойдем.

Эрн медлил.

– Боишься? – насмешливо спросил странный человек.

– Нет, господин.

Эрн и вправду не боялся. Даже собаки уже не боялся.

– Тогда пойдем, – настойчиво повторил незнакомец.

И Эрн, сам не зная почему, последовал за ним… Даже тогда, когда уже пересек границу лесных владений господ де Эльтран, обозначенную высоченными резными столбами, испугался – но не остановился.

Жилище странного человека тоже было странным – одинокий каменный домик в лесу, не похожий ни на господский особняк, ни на хижину рабов.

– Входи, не бойся, в доме никого нет, – подбодрил хозяин.

Эрн все еще не решался – ему, рабу, определенному служить при лошадях, строжайше воспрещено было заходить в дом, где живут свободные.

– Входи же!

Эрн переступил порог.

В большой комнате царила полутьма – окна завешены были плотными темно-зелеными шторами. И прохлада, блаженная прохлада. И еще… Эрн почувствовал удивительный покой. Ему вдруг показалось, что он уже не впервые здесь, в этой комнате. Осмелев, он принялся разглядывать большой очаг с горкой остывшей золы, массивную добротную мебель, стены, увешанные оружием… Никогда прежде Эрн не видел ничего подобного.

Тем временем хозяин принес хлеб и несколько кусков холодного мяса. Эрн едва прикоснулся к еде – куда сильнее голода его одолевало любопытство.

Хозяин дома, будто бы догадавшись (или вправду – догадался?), провел Эрна в следующую комнату, поменьше, – в ней было тесно от книг: на полках под самый потолок, на столе, на стульях и даже на полу. Даже запах в этой комнате был особенный.

– Садись, – мужчина освободил один стул от книг и поставил его перед столом.

Эрн робко устроился на краешке стула. Хозяин сел в кресло напротив.

– И что же господа? Не обижают?

– Не знаю, господин, – тихо ответил Эрн.

Все это – странный человек, странный дом, странный разговор – вдруг показалось ему просто сном.

– Бьют?

Эрн не ответил. Он не знал, бьют его или нет. Чуть ли не каждый день надсмотрщики нещадно пороли провинившихся рабов; на полях и в садах господ де Эльтран беспрестанно свистели тяжелые бичи, опускаясь на обнаженные плечи и спины. Эрна за три года его жизни в Северном имении выпороли всего лишь дважды, да еще госпожа, когда бывала не в духе, могла слегка ударить хлыстиком. Все это не столько причиняло боль, сколько пробуждало такое ненавистное Эрну желание надерзить.

– Давно тебя наградили за верную службу этим украшением? – насмешливо спросил хозяин. Он глядел на руки Эрна – на тыльных сторонах ладоней выжжены были клейма господ де Эльтран. Всех рабов, достигших пятнадцатилетнего возраста, клеймили. «Так повелевают традиция и здравый смысл», – когда-то сказала Эрну госпожа. Но воспоминания об этом дне до сих пор заставляли Эрна содрогнуться. Зачем этот странный человек – ну как нарочно! – все время спрашивает о том, о чем не хочется думать, о чем не хочется вспоминать?

И Эрн снова промолчал, упрямо глядя в пол.

– Интересно, а как производится эта любопытнейшая процедура? Признаюсь, никогда не видел. Должно быть, похоже на то, как клеймят скот – одного теленка за другим, все стадо, а?

– Господин, позвольте мне уйти? – почти шепотом попросил Эрн.

– Иди, – как ни в чем не бывало отозвался странный человек.

Эрн поднялся и пошел к дверям. Хозяин последовал за ним. Они молча вышли на дорогу, ведущую к Северному имению. Солнце, преодолев полуденный рубеж, клонилось к закату, но по-прежнему палило немилосердно. Эрн не сдержал тяжелого вздоха.

– Если вдруг захочешь поговорить, приходи, – напоследок прервал молчание странный человек. – Ты смышленый, дорогу, думаю, запомнил. Меня часто не бывает дома, но двери я не запираю, – войдешь и подождешь меня.

Эрн поклонился – и торопливо зашагал по пыльной дороге… Почему обратный путь всегда труднее?

Дома его ждала взбучка от старшего конюха и недолгое, но жестокое наказание от измученного жарой надсмотрщика за домашней прислугой.

Наутро он первым из слуг встретил во дворе экипаж господ де Эльтран. Жизнь снова стала привычной.

* * *

Вирита вернулась из столицы по-новому счастливая, переполненная впечатлениями. Ах, до этой поездки она, оказывается, понятия не имела, что значит быть Высшей. При дворе она видела высших сановников и самого короля. Многие из сановников были в родстве с Эльтранами, и Вирита с радостью и гордостью обращалась к ним «дядюшка», «кузен». Ей казалось, что все ее знают и что она знает всех давным-давно. Она нравилась всем и все нравились ей. Король удостоил ее беседы и был так обходителен, что расспросил и о доме, и об учителе, и даже о любимом коне. И столица – совсем не то же самое, что ближний городок. Еще бы – там живут Высшие, а Высших должно окружать великолепие. «Так повелевают традиция и здравый смысл», – гласит первая фраза Свода Привилегий.

И все же за месяц, проведенный в столице, она успела соскучиться по дому, по верховым прогулкам, по гроту, по своему коню, по собакам, по Эрну.

– Эрн! Коня!

Обе собаки ластились к хозяйке. Раб, стоя поодаль, единожды низко поклонился госпоже.

Эрн сразу понял: госпожа счастлива, возвращение доставило ей ничуть не меньше удовольствия, чем поездка.

Тревога, поселившаяся в его сердце, затихла на время. Но только на время…

* * *

И вновь немного помедлив у порога, Эрн вошел в дом. Хозяин задумчиво ворошил кочергой тлеющие в камине угли – день выдался холодный и сырой, не то что в прошлый раз. Что и говорить – конец лета.

– Господин! – несмело окликнул Эрн. – Я пришел, господин.

– Я вижу, – хозяин как будто бы ничуть не удивился.

Эрн сел. Что говорить, он не знал. Он вообще не знал толком, зачем пришел, пустившись на такие хитрости, каких не придумывал ни разу в жизни. Твердо знал только одно: не прийти он не мог.

Хозяин тоже молчал, по-прежнему глядя в камин. Долго молчал, но все же заговорил первым:

– Я обидел тебя?

– Не знаю, господин.

– Ладно, спрошу иначе: тебе было неприятно слышать то, что я говорил?

– Да, господин.

– Но ты снова пришел. Зачем?

Что ответить?

– Ладно, спрошу иначе: тебе нужна моя помощь?

– Не знаю… да, господин.

Хозяин наконец посмотрел на Эрна – прямо в глаза – и улыбнулся то ли насмешливо, то ли одобрительно.

– Ты читать умеешь?

– Да, господин.

– Несколько необычно для раба, ты не находишь? – на этот раз улыбка была насмешливой – и только. – Где выучился?

– У первых господ, господин.

– И как это они додумались тебя учить?

– Они не учили, господин. Я слышал, как учили молодого господина, господин, – Эрн боялся, что мужчина рассердится, и потому говорил торопливо, сбивчиво. Но хозяин рассмеялся резковатым – невеселым – смехом.

– Вот что, – сказал он неожиданно мягко. – Давай с тобой договоримся: ты перестанешь меня бояться. И не будешь так часто повторять слово «господин», хорошо?

– Да, господин, – ответил Эрн – и вдруг тоже рассмеялся.

– Сколько лет прошло с тех пор, как ты в последний раз пробовал что-нибудь прочитать?

– Восемь… Почти девять.

– Помнишь… Уже неплохо. А сейчас сумеешь?

– Не знаю…

– Идем.

Они пришли в знакомую Эрну комнату, переполненную книгами.

– Садись, – хозяин указал Эрну на свое кресло. – Посмотрим, что ты умеешь.

И раскрыл перед Эрном книгу в потертом переплете.

Когда они вышли на дорогу, ведущую к Северному имению, уже светало.

– Приходи, как только появиться возможность, Эрн. Но понапрасну не рискуй.

– Да, господин… Господин, можно, я спрошу?.. Вам не нравится, когда я называю вас господином, но как же мне тогда…

– А как бы ты сам хотел меня звать?

– Учителем.

– Хорошее слово, мой мальчик. Просто замечательное, – серьезно ответил хозяин лесного домика. – Может быть, самое лучшее на свете.