Текст книги "Возраст совершенства"

Возраст совершенства
сборник женских рассказов
Елена Жуковская

© Елена Жуковская, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Возраст совершенства

Сегодня Оксана поняла, что Егор вырос, и вырос совсем не таким, как ей хотелось бы. Она знала об этом и раньше, но не желала признавать поражение. Ему тринадцать лет, несчастливое число, трудный возраст. Но ведь все равно он еще ребенок. Куда он без нее? Она и постирает, и приготовит, и уроки поможет сделать. Она хорошая мать. Но он сказал сегодня:

– Ты достала меня своими проверками. Понимаешь, достала! Не хочу больше, не подходи ко мне, не лезь!

Не сказал, выкрикнул. Огромные глаза распахнулись и сузились. Руками взмахнул, как подстреленная птица крыльями. Отчаяние и злость в голосе. Он мог бы и ударить. Да, мог бы. Но она вышла из комнаты, хлопнув дверью, завыла в подушку:

– Дождалась…

– Да замолчи ты там, не разжалобишь. Я решил! Ясно тебе, я решил!

Что он решил? Вот так мучить ее своими безумными выходками? Как она устала от скандалов! Или это просто капризы неразумного юноши? Надо терпеть. Он ее сын. Значит, надо терпеть.

Она давно уже жила лишь в двух состояниях: терпения и раздражения. Давно – это значит, где-то около года. Тогда, ни с того ни с сего, а, может быть, и очень даже обосновано, она вдруг почувствовала, что вся состоит из комка нервов, что все ее достало и доконало. И угрюмый молчаливый муж, и непослушный бунтующий сын, и заботы о них, и работа, и все, все, все. А впрочем, ничего больше и не было ни тогда, ни теперь в Оксаниной жизни.

– Опять ревешь? Ну, ну.

Это вернулся с работы Антон. Больше она ничего не услышит. Она их тоже достала и доконала. Почему же так получилось?

Ревела, пока не кончились слезы. Чуть-чуть подремала. Встала заполночь. Тихо. На кухне приготовила себе чай, выпила горсть таблеток. Опять спать. Антон лег в гостиной. Егор вообще неизвестно дома ли. Как жить дальше? Ей ведь всего тридцать четыре. Все могло только начинаться, а она уже успела загнать свою жизнь в тупик. Куда спешила? А вот сложилось бы все иначе…

Она всегда вспоминала одно и тоже. Май. Санкт-Петербург. Набережная Невы. Он – высокий спортивный парень, светловолосый, голубоглазый. И она – тогда еще совсем юная, вся в непослушных кудряшках и скользком приятном шелке. Лопается нитка ее жемчужного ожерелья, и бусинки падают в воду. Это был их последний день. Начало конца. Она уже знала его тайну.

– Ты мой ангел, моя принцесса, – шептал он ей в ушко.

Она смотрела на катящиеся бусы. И точно такой же величины слезы катились по ее щекам. Слезы счастья, которое она познала, и слезы расставанья, которое предстояло им.

Теперь в подушку лились совсем другие слезы. Совсем другой человек похрапывал в гостиной. И город был совсем другой. И осень на дворе.

Будильник зазвонил в семь. Потолкались на кухне. Механически выполнили все то, что обычно делается утром. Егор взглянул на мать исподлобья. Антон, что-то сказал неразборчиво. И они ушли один за другим.

Оксана вымыла посуду. Переоделась, подкрасилась. Пора на работу. Работала Оксана в весьма подозрительной конторе, которая занималась рассылкой разного рода рекламной чепухи. Начальников у Оксаны было двое: пожилой отставной военный Иван Степанович и его племянник чернявый парень без образования по имени Костик. Они заказывали в типографии разные листовки и буклеты, а Оксана рассылала их по адресам. Это было не совсем честное предприятие, которое делало деньги из бумаги. Ворох бумаги уходил к доверчивым гражданам, и они, околдованные всякого рода обещаниями, высылали Ивану Степановичу и Костику свои честно заработанные деньги.

Идея скрещивания финансовой пирамиды, интеллектуальной игры и лотереи пришла в голову кому-то из двух Оксаниных начальников уже давно. Все шло замечательно. Но все понимали, что бесконечно долго так продолжаться не может. И Оксана подумывала уйти с этой неперспективной, и даже опасной работы, подальше от греха, но Антон сказал:

Ты столько нигде не заработаешь, даже со своим красным дипломом.

– А, может быть, и не я вовсе должна зарабатывать?

Не надоело меня попрекать?

– А тебе жить вот так с копейки на копейку не надоело? Мне приходится каким-то жуликам подчиняться, чтобы Егор мог хорошо питаться, чтобы…

– Давай, давай, ребенка еще куском хлеба попрекни.

– Да не об этом же я, слышишь ты меня хоть?

– А чего тебя слушать? Старая пластинка.

Он уставился в газету. Бубнил телевизор. Бубнила Оксана. Не в первый раз и не в последний.

Она вышла замуж сгоряча. Так часто бывает после бурных романов, красивых и печальных. Так было и у нее. Отличница третьекурсница политехнического института она поехала на научно-студенческую конференцию в Санкт-Петербург. Выезжала группа из шести студентов с научным руководителем. Еще когда на перроне они ждали поезда, она заметила Алексея. Он стоял, обнимая гитару, в компании старшекурсников.

Их научный руководитель, молодая преподавательница Татьяна Николаевна, или Нюша, как они потом ее ласково прозвали, страшно нервничала. Билеты указывали на места в разных вагонах, и она, пытаясь распределить эти места, никак не могла всем угодить и соблюсти все правила. Алексей взял у нее билеты.

– Татьяна Николаевна, все будет хорошо, вот ваше место, идите отдыхайте, – сказал он, протягивая ей непарный билет на место в предпоследнем вагоне, – Нижняя полочка, вагончик качается, спите крепко, а мы никуда не денемся, доедем.

Нюша, побросав сумки, в отчаянии заламывала руки.

– Ну, пока, встретимся на царственной земле, – добавил он и направился к поезду, увлекая следом всю компанию.

Оксана тоже пошла за ними. Ребята разбредались по вагонам, не обращая внимания на то, что Нюша пыталась сопротивляться такому самоуправству, бросая им вслед бессвязные фразы. Потом отступила, отстала.

Алексей обернулся, словно случайно заметив хрупкую кудрявую девушку, остановился.

– Как тебя зовут?

– Оксана.

– Пошли со мной.

Она пошла. Вечером он пел ей из Розенбаума: «Умница, ах, мама, что она за умница…» Ночью они целовались в тамбуре. А утором она уже не могла без него жить.

В Санкт-Петербурге, отчего-то необычно солнечном, он вынес ее из вагона на руках, вместе с сумками и гитарой.

Нюша хлопала круглыми глазами. Она уже ничего не могла поделать.

В гостинице Алексей все устроил так, что они могли жить в одном номере. Он будто шалил, отрывался. Он все делал напоказ. Вся гостиница слышала его серенады. Утром поварихи варили ранний кофе, чтобы Алексей мог принести его Оксане в постель. С конференции он убегал за розами. А вечерами Нюша ждала их в холле, упрашивая швейцара, не закрывать после одиннадцати.

Они не смотрели на часы. Они были счастливы.

– Ты меня околдовала, ты колдунья, – говорил Алексей.

– Я просто тебя люблю, – отвечала она.

– Все не просто, ничего не бывает просто так.

Она иногда не понимала его. Но это было не важно. Он так пел, и так целовался, и цветы так пахли…

Однажды Нюша буквально прижала ее к стенке.

– Что ты делаешь, девочка? – прошептала она, скорее сочувственно, чем осуждающе, – Ты ж о нем ничего не знаешь.

Оксана взглянула на нее победно, сверху вниз, как счастливая женщина могла бы смотреть на старую деву. Нюше и впрямь было пора замуж, уже около тридцати. Она казалась просто незамужней завистницей, не то карьеристка, не то синий чулок.

– Вам-то что? Доклад я сделала. А все остальное вас не касается.

– Он женат, у него двое детей.

Оксана открыла рот, но лишь закусила губу.

Вернувшись в номер, она ничего не сказала Алексею. Она боялась обидеть его этой гнусной злой ложью, но еще больше она боялась, что это окажется правдой.

Уже в поезде, когда они уединились в купе проводника, она спросила:

– Ты женат?

– Да, – ответил он без паузы.

– Это не имеет значения?

– Сейчас нет.

– А потом, когда мы приедем?

– Мы с тобой расстанемся.

Она все равно ничего не могла с собой поделать. Она любила.

Как только поезд прибыл на вокзал, они действительно расстались. Его встречала симпатичная брюнетка с двумя девчонками-близняшками.

– Это его дочки? – спросила Оксана у Нюши.

– Да.

Оксана хотела еще что-то спросить. Но Нюша взяла ее под руку и потащила куда-то в сторону.

– Ты о нем больше не думай, – твердила она, как будто давала урок бестолковому ученику, – Он не твой. Ты займись учебой. Ты умненькая девочка.

Оксана вышла замуж через три месяца, за подвернувшегося ей тогда паренька, за Антона. На четвертом курсе родила Егорку. А пятый закончила с красным дипломом.

Алексея она видела всего несколько раз. Он закончил учебу еще до ее свадьбы. Зато во сне, в мечтах и в лицах прохожих мужчин она видела его до сих пор.

На работе ее уже ждал Костик. Черноволосый, высокий, с глазами-бусинками, он очень нравился девушкам. Нравились девушкам и его деньги. Но при всем при этом он не был эгоистичен, избалован, даже, пожалуй, несколько простоват для своего положения. У него не было постоянной подруги, но у него был идеал. Как-то он сказал Оксане:

– Вы, Оксана, слишком хороши для меня. У вас есть что-то такое, что заставляет мужчин бояться. Стиль, шарм, изюминка – уж не знаю, как назвать. А только вы мечта, а не женщина. С вами вот так просто не переспишь.

Оксану не шокировали его слова. Ей нравились отношения на грани. Но Костик был глуповат, чтобы принять ее правила игры. Он говорил все, что приходило ему в голову, и это выглядело пошло.

– Костик, ты слишком юн, чтобы разбираться в женщинах. Да и не нужно тебе это. Ты просто их люби.

– А вас?

– И меня люби, если хочешь, только платонически.

– Я так не умею, – обиделся он, и на следующий день был уже с очередной подружкой.

Оксана возилась с ворохом корреспонденции. Костик сидел на подоконнике и молчал.

– Что-нибудь случилось? – спросила Оксана.

– Да. Я, кажется, влип. Та блондинка-карамелька, с которой я гулял в прошлом месяце, говорит, что беременна.

– Не обманывает?

– А что, думаете, может обмануть?

Ах, наивный Костик!

– С такими нужно быть поосторожнее.

– А я разве не осторожно? Я все сделал. Я что в первый раз что ли? Думаете, не знаю, от чего дети родятся?

– Значит обманывает.

– Я теперь тоже так думаю.

Пришел Иван Степанович, разогнал их посиделки. Обоих озадачил до конца дня. Механическая, нудная работа не давала возможности отвлечься от собственных мыслей, забыться. Домой не хотелось. Она прекрасно понимала, что дома ее ждет очередной скандал. Затекли плечи, заболели глаза. Несколько десятков оформленных по всем правилам рекламных писем стопкой лежали на столе. Кто-то ведь обрадуется ее письму, и только через несколько месяцев, поняв, в чем подвох, пустит в ее адрес проклятья, а кто-то сразу бросит письмо в мусор. До чего же бесполезной была ее работа, до чего же бесполезной получилась вся ее жизнь.

Заглянул Костик.

– Вы еще здесь? Я за почтой. Подвезти?

Может быть, осчастливить Костика. Сказать что-нибудь соблазнительно непристойное. И он поймет, подвезет не к ее дому, а к своему. В ее жизни так не хватает удовольствия. Но это тоже от лукавого. Только любовь могла бы что-то изменить. Только любовь. Бог есть Любовь.

– Нет, спасибо, Костик, я прогуляюсь. Как твоя блондинка?

– А ну их всех!

Егорка был уже дома, когда она вошла, нагруженная пакетами с продуктами.

– Как дела, Егор? – спросила с кислой улыбкой, переступая через материнскую гордость, оскорбленное самолюбие.

– Отстань. Вчера поговорили.

Посторонний Костик доверяет ей, советуется. А родной сын как будто ненавидит. По меньшей мере, не уважает. Заслужила! Работает не пойми кем, живет с нелюбимым мужем.

Умница, отличница, красавица, стиль, шарм, изюминка… Почему же не сложилось? Что же не так?

Еще один вечер терпения. А на следующий день Антон уехал в командировку. Егор демонстративно перешел жить к бабушке. Она осталась одна на три дня.

Только тишина. Оксана вытащила старый чемодан со своими бумагами. Она хранила все подряд: конспекты лекций, блокноты, письма, открытки, фотографии. Как будто сразу на пятнадцать лет назад. Не чемодан, а машина времени.

Вот они с Алексеем на Мосту Поцелуев. Эту единственную фотографию она выпросила у кого-то из старшекурсников. Они гнали ее как назойливую муху. Было неприятно, стыдно. Но все же она тогда узнала его адрес и заполучила эту фотографию.

Алексей с семьей жил у своей бабушки в старом двухэтажном доме. Окна его квартиры выходили на стоматологическую поликлинику. Жужжали бормашины, специфический медицинский запах бил в нос, а она часами сидела в засаде, ожидая, что он выйдет. Она только хотела его увидеть, больше ничего. Везло ей нечасто, за месяц она увидела его всего шесть раз. И еще четыре раза в институте. Он даже не повернул головы в ее сторону. Она удивлялась, возмущалась, негодовала, но никто об этом и не догадывался.

Тишина начинала давить. Появилось чувство, что кто-то заглядывает ей через плечо. Оксана поднялась, включила приемник. Популярная радиостанция принимала заявки в прямом эфире. Оксана записала телефон, потом долго крутила диск, пока ей не ответил ведущий. Она выбрала песню, что-то из «Битлз». И сказала всему городу:

– Эта песня для Еремеева Алексея. Мы не виделись много лет. Но я его по-прежнему очень люблю.

Потом она слушала песню, которая казалась ей незнакомой и некрасивой. Совсем не то чувство лилось из эфира. Она хотела чего-то другого. Она не находила себе места. Опять сняла телефонную трубку, набрала 09.

– Телефон Еремеева Алексея Алексеевича, пожалуйста. Нужен адрес?

Она, немного путаясь, назвала его старый адрес.

– Не проживает по этому адресу? Ну, тогда по другому адресу, я не знаю…

Оксана заволновалась. Телефонистка ответила:

– Адресов мы не даем. Телефон абонента Еремеева А. А., записывайте, пожалуйста…

Она записала, и тут же набрала. Пропищал определитель номера, и она спохватилась. Нельзя так сразу, надо подумать, как к нему подступиться.

Трубку сняла женщина.

– Вы гараж продаете? – брякнула Оксана, первое, что пришло в голову.

– Нет.

– Извините.

Оксана положила трубку. Может быть, это вовсе не тот Еремеев. А если и тот, что дальше?

Она оделась и пошла по осенней улице, наполненной сырыми красками, к стоматологической поликлинике. Идти было не близко. Шуршали под ногами листья, ветер путал волосы, набегающие тучки грозили дождем. Оксана шла навстречу своему прошлому.

Дом, где раньше жил Алексей был совсем перестроен, в нем разместились какие-то офисы и магазины. Она вошла в крохотную кондитерскую. Огляделась. Наверное, вот здесь была его комната, точнее, их спальня. Она купила торт и вино. Вернулась и отпраздновала свою неудачу.

Еще два дня она звонила по тому номеру, с работы, из телефона-автомата. Трубку всегда брала женщина. И Оксана всегда спрашивала у нее что-то. И та отвечала отрицательно. Наконец, набравшись храбрости, Оксана сказала:

– Пригласите, пожалуйста, Алексея Алексеевича.

На том конце молчание, долгое и тяжелое. Потом мужской голос:

– Я слушаю.

– Я передала для вас песню, – сказала она, – Даже не узнав его.

– Не понял, кто это?

Она тоже не поняла кто это. И положила трубку. Голос сиплый, недовольный. Его голос она помнила другим.

Антон вернулся. Вернулся Егорка. Вернулось состояние терпения и раздражения.

Через несколько дней пошли дикие проливные дожди. Стало совсем мрачно. Оксана возвращалась с работы. Бегом по лужам, едва прикрытая срываемым ветром зонтом, она вбежала под навес автобусной остановки. Там уже столпилось народу больше, чем следовало. Все дрожали, толкались, недовольно гудели. Закрывая зонт, Оксана задела полную женщину в зеленом плаще. Та обернулась:

– Нельзя ли по осторожнее?

Женщина задержала взгляд, улыбнулась. Оксана узнала ее, это была Нюша. Располневшая, но очень элегантно одетая, с удачной стрижкой и маникюром, без обручального кольца.

– Ну и встреча! Здравствуйте, Татьяна Николаевна.

– Узнала, Оксанушка! Приятно, когда тебя узнают через пятнадцать лет, спасибо.

– Рада вас видеть. Недавно вспоминала…

– Интересно. Пойдем-ка посидим, поболтаем.

Они перебежали дорогу и укрылись в маленьком кафе. Заказали салат и бутылку вина. Минут через пятнадцать разговор наладился:

– Вы по-прежнему преподаете?

– Да. Защитилась. Теперь заведую кафедрой. А ты где работаешь?

– Секретарем в коммерческой фирме.

Небольшая заминка не ускользнула от Нюши.

– Наверное, платят хорошо?

– Хорошо.

– Диплома не жалко?

– Честно? Давно хочу работать по специальности, ушла бы, да некуда.

– Это не проблема. Я тебе помогу. Мои бывшие студенты теперь сплошь начальники. Так что будешь моей протеже! Не против?

– Ой, спасибо. Так неожиданно.

Пауза. На языке вертится вопрос. Оксана смотрит на Нюшу. Та мягко улыбается всем своим добродушным полным лицом. Ждет вопроса. Понимает.

– Не знаете, как у Алексея дела?

– Он уехал. Лет десять уже как подались они всей семьей на север. Не знаю уж зачем ехали: за деньгами, или за романтикой, но прижились они там. Пишет иногда бывшим однокурсником.

– Я не догадывалась даже.

– А зачем тебе? Как живешь-то? Как дела?

– Ничего.

– Ну, ничего – это пустое место. А у тебя, наверное, муж, ребенок.

– Да.

– Ну вот, а ты говоришь! Выглядишь очаровательно. Я тебя сразу узнала, будто и не было этих пятнадцати лет. Сколько тебе теперь?

– В декабре будет тридцать пять.

– Чудесный возраст. Возраст совершенства.

– Как это?

– Надежный, проверенный временем муж, повзрослевшие дети, определенная ступень в карьере, еще не поблекшая внешность, легкий флирт… Все сошлось?

– Пожалуй. Только…

– Не жалуйся. Все остальное зависит от тебя одной. Разве нет?

– Вы правы, Татьяна Николаевна.

Вечером она испекла пирог. Надела платьице с оборками. Улыбка не сходила с лица. Будто заразилась она от Нюши этой мягкой улыбкой.

Явился Егорка.

– Привет, Горошек!

Она назвала сына так, как называла раньше, ласково, любя. Коснулась его плеча. Взяла из рук рюкзак.

– Подождем папу и будем есть пирог, ладно.

– Че за праздник?

– Не знаю.

Егор ушел в свою комнату, хмыкнув. Через полчаса вернулся с работы Антон. Она ждала его у двери. Поцеловала в щеку. Просто так поцеловала. Потому что у нее есть муж, а у Нюши нет.

За ужином она рассказала, что встретила бывшую преподавательницу.

– Нюша предложила мне помощь. Обещала найти хорошую работу. Я завтра собираюсь писать заявление об уходе.

Антон молчал. А Егорка оживился:

– Давно пора.

Оксана обняла его в порыве благодарности. Он не сопротивлялся. Антон тоже смягчился, улыбнулся, сказал тихо:

– Вкусный пирог.

– Ах вы мои хорошие…

Хорошие разбрелись по комнатам. Егор заперся у себя, Антон улегся на диван, задремал.

Оксана осталась на кухне в окружении грязной посуды.

Нет, так просто она не отступит. Надежный муж Антон, самый дорогой и любимый повзрослевший сын Егорка, блестящая карьера впереди, радующее отражение в зеркале, легкий флирт с глупым Костиком и неведомым Алексеем Алексеевичем. Совершенство?… Так ли? Но теперь она уж точно знает, чего хочет, и еще пока ого-го как может. Такой возраст.

Она постучала в комнату сына.

– Ну, чего еще?

Осторожно приоткрыла дверь. Егор лежит на диване. Из магнитофона тихонько поют «Битлз».

– Можно послушать с тобой?

– Садись, слушай.

Через полчаса заглянул Антон.

– Вы что тут шушукаетесь?

– Пап, ты представляешь, а мама для нас «Битлз» на радио заказывала. Звонила в прямой эфир. Жаль, я не слышал. Во дает правда!

– Я же скучала.

Она прислонилось щекой к щетинистой щеке Антона. Ложь давалась ей легко. Совсем казалась правдой.

– Послушайте, давайте погуляем сегодня вечером вместе. Зайдем к бабушке. У нас еще полпирога осталось. Так что не с пустыми руками!

– Не, не охота что-то. Я и так у бабули три дня торчал.

– Ну что, может быть тогда мы вдвоем? – Оксана с надеждой посмотрела на Антона.

Он размяк от ее прикосновений.

– Как хочешь.

– Хочу!

– Ну, ладно, и я с вами.

Она погладила сына по стриженой голове.

– Ах ты, Горошек, мой дорогой.

Свекровь обрадовалась их визиту. Славно, по-домашнему посидели. Вернулись поздно. Довольные.

Оксана чмокнула на ночь Егорку. И пошла в спальню, учиться любить мужа.

Пройдет еще месяц-другой, ей исполнится 35, возраст совершенства.

Артемка

Завтра день рождения Артёмки. Круглая дата – 10 лет. А ровно через полгода, день в день, Жанне исполнится 40. Никакой магии чисел. Просто повод посидеть на лоджии, укутавшись в теплый плед, и, глядя вдаль сквозь играющие бликами витражи, поразмышлять, повспоминать…

Солнце слепит глаза, греет не по-осеннему тепло. Цветные стекла каждым своим осколком делают мир разным: то прелестно-розовым, то нежно-голубым, то изумрудно-зеленым. А тогда был снег, первый, пушистый, крупный. Жанна видела перед собой огромное, как экран в кинотеатре, окно, и весь мир был белым и пушистым. Жанна лежала на родильном столе напротив этого волшебного окна. Она стонала, кричала, умирала и воскресала. Она рожала. Так в этот мир пришел Артемка.

Жанна очень боялась родов. Давным-давно, случайно допущенная во взрослую компанию маминых подруг, она подслушала обычные женские разговоры. Фразы, не предназначенные для детских ушек, заставили Жанну дрожать от страха и негодования. Неужели и ей придется пройти через это? И вовсе нет никакой радости материнства, есть боль, кровь, унижение. Она твердо решила, что никогда не будет рожать. И еще лет двадцать оставалась верна себе.

Жанна вышла замуж в двадцать один год. Она окончила педагогический институт, получила диплом учителя-филолога и как бы перевернула страницу веселой студенческой юности. Ей захотелось чего-то основательного, серьезного, крепкого, своего. Она решила, что ей пора заводить семью. Решила не по-девичьи, скорее рассудком, чем сердцем.

Но вышла замуж не по расчету, по любви. Олег был тогда молодым лейтенантом. Он был основательный, серьезный, крепкий, свой… Она знала, что любит его. И он об этом догадывался.

Ей не запомнилась свадьба. И медовый месяц получился не сладким. У него служба, у нее заботы об устройстве быта, поиски работы.

Отец помог Жанне получить работу преподавателя литературы в сельскохозяйственном техникуме. Работа казалась ей невыносимой. По вечерам Жанна писала конспекты, ночами учила их наизусть, а на следующий день час за часом пересказывала этот окололитературный бред равнодушным студентам-аграриям. Жанна не сбежала из техникума сразу же, только из уважения к отцу. Он был так горд за нее и за себя. Она пыталась оправдать ожидания. Так прошел год. Весь год Жанне снился жуткий сон. Как будто она стоит в большой аудитории перед группой студентов совершенно голая, прикрываясь лишь папкой для конспектов. Пытаясь уйти от жестоких насмешливых взглядов, она пятится к дальней стене, но ноги подкашиваются. И вот она падает на колени. Все. Звенит звонок. Будильник в очередной раз спасает ее от продолжения кошмара.

Она пришла к отцу, сказала, что больше не может, что иссякло терпение, и уволилась.

А летом они с Олегом поехали в Феодосию. Первый раз она увидела море. Было так хорошо. Так хорошо может быть только один раз в жизни.

Жанна вспомнила худенькую тетю Варю, что сдавала им пристройку. Вечерами она любила увести Жанну в беседку, увитую лозой, и там за чашкой чаю вести пустые разговоры.

– Ох, и парень тебе достался, добрый парень, – говорила она, щуря выцветшие глазки, – Не упусти.

Жанна смущенно улыбалась.

– Доброта-то дороже денег.

Жанна пожимала плечами.

– Не понимаешь? Потом поймешь, на это надо время.

Они уехали, чтобы еще семь раз вернуться. Но никогда уже не было так хорошо. Море становилось привычным, пристройка убогой, тетя Варя старой и ворчливой…

Через два года умер отец. Страшнее этого в ее жизни еще ничего не было. Отец умер совсем не старым, даже до пенсии не дожил, и до рождения внука. Никто не мог заподозрить, что у него так сильно изношено сердце. Не в пример вечно больной матери, он никогда не ходил по врачам. Но Жанна знала, что потеряет отца, ее предупредили.

Это случилось за несколько месяцев до его смерти. Тогда Жанна уже год работала в обычной школе, преподавала русский язык в пятых классах, и теперь ей не снился тот ужасный сон.

Однажды вечером, когда уроки закончились, и в школе остались только дежурные да активисты, Жанна сидела одна в учительской, склонившись над стопкой тетрадок.

Вдруг дверь тихонько открылась и на пороге возникла чернявая немолодая женщина.

– Вы кого-то ищите? – Жанна подняла на нее воспаленные глаза.

– Вас.

– Да? Проходите, пожалуйста.

Отработав достаточно, чтобы знать в лицо и по именам всех родителей своих учеников, она была смущена тем, что не знала эту женщину. Но может какая-нибудь родственница, а то и вовсе соседка…

– Простите, я не знаю…

– И не надо, – ответила женщина и тут же заговорила быстро, – Горе у тебя будет, умрет мужчина, дорогой тебе мужчина.

– О-о-о, – протянула Жанна, отгораживаясь руками, – Не хочу слушать. Я не верю ни во что, уходите.

Цыганка, черт ее принес. Как ее теперь выгнать?

Женщина покрыла голову болтавшимся на плечах цветным платком. Но уходить не собиралась, а наклонилась через стол и, глядя Жанне в глаза, забормотала еще быстрее:

– Горе пройдет, все плохое пройдет. Будет счастье, все у тебя будет. В 40 лет ты будешь иметь все: квартиру, машину, дачу, деньги, сына и дочь.

– А муж? – спросила Жанна, – Муж ведь … ну, вы же сказали.

– Нет, он будет с тобой.

– Ага, понятно. То умрет, то воскреснет… Идите-ка вы отсюда, по-хорошему, а то крикну кого-нибудь, милицию вызову.

– Не веришь, а ведь вспомнишь потом. Не муж, другой человек умрет, старше, родной по крови. Сейчас бумажку свернешь, беду заговорю, выброшу. А счастье с тобой оставлю.

– Какую бумажку?

– Какую для счастья не жалко.

Из тетрадки лист? Жанна открыла аккуратную тетрадку. Нет, разорвать рука не поднималась.

– Нет, не такую, другую. Надо чтоб твоя была бумажка.

Жанна взяла сумочку. Вытряхнула из нее все содержимое: расческу, помаду, пудреницу, кошелек, две карамельки, носовой платочек.

Их взгляды пересеклись на кошельке. Жанна открыла его, даже обрадовавшись, что там оказались бумажные деньги. Цыганка вытащила купюру, помяла в руках, дунула и та исчезла, наверное, у нее в рукаве. Жанна сидела околдованная, немая.

– Золото, милая, счастье тебе принесет. На золоте заговорю. Вспомнишь…

И Жанна стала поспешно снимать с пальца перстенек.

В это время в учительскую вошел физик Иван Лаврентьевич, пожилой, старой закалки учитель. Увидел бледную обезумевшую Жанну, смуглую женщину в платке перед ней, кошелек на столе, перстень на ладони. Все понял.

– А ну, ну. Давай отсюда, хорошая, быстро-быстро, геть, поспеши.

Цыганка выскользнула в мгновение. А Жанна потом долго не могла прийти в себя и почему-то испытывала стыд и перед Иваном Лаврентьевичем и перед подоспевшей следом чопорной англичанкой Антониной Львовной. И даже перед старенькой математичкой Фаиной Дмитриевной, которая, как оказалось позже, и была виновницей появления цыганки в школе, пригласив ее через знакомых, заговаривать свои больные суставы.

Самое странное, что цыганка оказалась права. Умер отец, и в 40 лет Жанна имела перечень нагаданных благ.

А еще она продала тот перстень. Тот и еще один, подаренный мамой. Продала, чтобы оплатить роды.

Но роды предстояли еще нескоро. После смерти отца свалилась мама. Буквально лежала и плакала сутки напролет. Жанна никогда не догадывалась, что мать так любила отца. Они жили обычно, без романтики и темперамента, скучно даже.

Отец часто уезжал в командировки. На трое суток или на месяц, в соседний район или в другую республику, тогда еще существующего Союза, его всегда ждали на «праздничный ужин». Даже если это был день и совсем не праздничный мама все равно называла скромное застолье праздничным ужином. Теперь, по прошествии стольких лет, Жанна жалела, что не смогла в своей семье придумать что-нибудь похожее на эти ужины.

Отец всегда привозил что-нибудь Жанне в подарок. Она очень радовалась. В ее серванте до сих пор хранится шкатулка, давным-давно привезенная папой с Урала, а на комоде пылится плюшевый мышонок из Риги, которому Артемка лет восемь назад откусил нос.

Им пришлось переехать к маме. Это был риск потерять очередь на квартиру. И еще был скандал с родителями Олега. Но все пережилось, хотя и нелегко. Жанна попала в больницу, в кардиологию. У нее так болело сердце, что она не могла дышать. «Скорая» увезла ее, и в больничной палате прошел месяц. А потом еще год с больной мамой, с больным сердцем, с печальным молчаливым Олегом, с его обидчивыми родителями, вдруг притихшими, и теперь только полушепотом спрашивающими у Олега:

– А как же она теперь родит? Сможет ли? Что врачи говорят?

Хотел ли Олег тогда ребенка? Жанна не помнит. Она помнит, что он хотел сначала, как только они поженились, еще до Феодосии. А потом он замолчал, и она считала, что убедила его в том, что не надо спешить.

Прошел еще не один год, и вот они получили квартиру. Это была хорошая квартира в новом микрорайоне. Но она была так далеко от работы, от мамы… И пришлось меняться. Они менялись долго, тройным обменом, словно вошли во вкус, отдали в доплату все, что имели. Потом менялись еще раз, и, наконец, однокомнатная на окраине превратилась в трехкомнатную улучшенной планировки в центре. В этой, последней, квартире, недавно пережившей хороший ремонт, Жанна и сидела теперь, закутавшись в плед, глядя сквозь витражи…

А в той, первой, почти одиннадцать лет назад был зачат Артемка. Жанна еще не была готова, но и оправданий больше не было. Пора было стать матерью.

Узнав, что беременна, Жанна испугалась. Она так испугалась, будто ей предстояло умереть. Ей в самом деле предстояло умереть, и она боялась не воскреснуть. Кто-то посоветовал ей платные роды.

Тогда платные роды только входили в моду. Хотя в Москве уже существовали целые клиники и медицинские центры, в их провинциальном городе была только одна палата в центральной больнице. Продав золотую цепочку, два перстня и лисью шубку, Жанна смогла заплатить необходимую сумму, и оказаться в заветной палате.

У нее было пять соседок, подруг по счастью или несчастью: черненькая, коротко стриженая Светка, мать которой заведовала кафе, грустная Марго, мучившаяся выкидышами из-за резус-фактора, пышная, круглолицая Надя, папе которой принадлежали десятки бензоколонок, жена владельца бани Марина и, случайно затесавшаяся в их компанию, доярка из района Валечка.

Валечки была мастерицей рассказывать анекдоты. А еще ей нередко случалось в них попадать. Валечка была отправлена из поселка в город на «Скорой», потому что местная акушерка, осмотрев живот, пришла к страшному выводу: у плода две головы. Потом разобрались, что у Валечки будет двойня, скорее всего два мальчика. И в награду за пережитое, положили будущую мамашу в хорошую палату с душем и туалетом, с телевизором и холодильником.