Текст книги "Роза и крест"

VI
Башня

Фрида закончила писать «Вожделение» и осталась довольна работой. Полотно дышало. Казалось, стоит подольше задержать на нем взгляд – и «Багряная Жена» оживет: мышцы ее напряженной спины заиграют, живот начнет выступать сильнее, а затем исчезать за линией бедренных костей, Грааль в руке дрогнет и вспыхнет ярче.

Давиду наверняка понравится эта работа. Они договорились встретиться сегодня, чтобы Фрида передала ему полотно. Он обещал прислать за ней машину во второй половине дня.

Проснувшись в хорошем настроении, она наполнила ванну, добавив в воду ароматной пены и морской соли, позволила себе разнежиться, ни о чем не думать.

Вестей от Макса не было уже несколько дней. Фрида скучала, но не волновалась – такое поведение в его духе. Каждый раз, отправляясь на поиски очередного шедевра, Макс полностью погружался в процесс, растворяясь в новой среде и культуре, направляя все внимание вовне. Ему сейчас некогда скучать по Москве. И даже по Фриде. Еще бы! Он уехал в Нью-Йорк, чтобы раздобыть одну из работ Энди Уорхола.

После завершения учебы в академии Макс при помощи отца открыл в центре столицы собственную галерею и назвал ее «Фрида». У него хороший вкус, и дела в галерее довольно скоро пошли на лад. Он придирчиво отбирал работы современных российских художников, привозил полотна из-за границы, проводил уникальные выставки картин из коллекции отца. В этой же галерее выставлялись и работы Фриды. Они пользовались неизменным спросом и год от года росли в цене.

В итоге Максим снискал репутацию высококлассного искусствоведа, к нему стали обращаться обеспеченные клиенты с непростыми заказами. Время от времени ему поручали достать полотна всемирно известных художников – как современных, так и давно почивших. Выполнять такую работу порой было совсем непросто, но Макса это не огорчало. Наоборот, он оживлялся как мальчишка и говорил Фриде, что чувствует себя Индианой Джонсом в поисках сокровищ. Один из таких заказов и увел его в Нью-Йорк. Так пускай потешится.

Она завернулась в пушистое полотенце, провела рукой по запотевшему зеркалу и замерла, разглядывая отражение. На нее смотрели темные глаза, большие и блестящие, словно две спелые вишни с глянцевыми боками, над ними контрастировали с белой кожей выразительные брови с капризными изломами ближе к внешним уголкам век. На высокий лоб спадала прядка черных волос. Она повернула голову в три четверти и придирчиво осмотрела профиль. Ей никогда не нравился свой нос, она считала, что он мог быть меньше, аккуратней, но с годами поняла, что тонкий, идеально очерченный и с едва заметной горбинкой, он придает ее лицу сходство с образом богини незапамятных времен.

Фрида облачилась в белую бесформенную тунику, связанную из хлопковой нити. Тапочкам она предпочитала носки – детская привычка. Cварила крепкий кофе и уселась с кружкой на диван, подобрав по-турецки ноги. Ей хотелось продолжить работу, провести первую половину дня с пользой. Написав два полотна, она уловила особую созидательную волну, некий внутренний ритм, который требовал продолжения начатого.

Разложив перед собой карты, Фрида вглядывалась в изображения. Она заметила, что рисунки, созданные ее тезкой, делятся на холодные и горячие: на те, в которых доминируют красный и оранжевый цвета, и те, что обдают свежестью голубого и зеленого. Ее тянуло к теплым картам – «Император», «Иерофант», «Вожделение», «Башня», «Влюбленные»… От них будто исходил тот жар, которого ей не хватало в отсутствие Макса.

«Башня» пылала ярче всех, и не только благодаря краскам. На этой карте было изображено пламя, направленное на выложенную крупными камнями высокую башню. Фрида взяла ее в руку и стала рассматривать пристальней. Башня рушится, кренится вбок, с ее вершины падают люди, а над всем этим сияет око, от которого расходятся оранжевые лучи. Эта карта символизирует разрушение – полное, до основания, после которого не остается ничего. «Проявление космической энергии в наиболее грубой ее форме», – написал о ней Кроули. В некоторых случаях эта карта может предрекать внезапную смерть.

Фрида знала, как рушится мир, оставляя после себя лишь груды обломков и мертвую растрескавшуюся землю. Она знала, что такое вдыхать сухой горячий воздух, которым невозможно надышаться, как невозможно напиться вязким медом, и видеть вокруг себя пустошь, насколько хватает взгляда. Она знала, что значит жить между двух миров: одним глазом смотреть на мир реальный, а вторым видеть другой – свой собственный. Он явился ей таким.

Хотя нет. Второй мир существовал изначально, с раннего детства. Просто когда-то он был точной проекцией мира реального, его зеркальным отражением. В нем также синело небо, по земле стелилась сочная трава, у забора розовели цветы вишни. А потом в эту благодать ворвалась стихия, и мир стал разительно отличаться от того, каким был раньше.

Когда мама не вернулась домой, а вечером следующего дня бабушка закрылась в комнате и долго плакала, по небу пробежали первые молнии. Облака сменились тучами, они набухали влагой, наливались цветом, собственная тяжесть тянула их к земле. Метаморфоза происходила быстро. А вместе с ней у Фриды зарождалось еще не понимание, но предчувствие катастрофы – надвигающегося тайфуна, урагана, смерча…

Так ощущалась необратимость того, что пока неведомо – будто внутри у нее было спокойное озеро, в центр которого вдруг упал булыжник, и пока он быстро опускается вниз, по водной глади расходятся круги. И вот этот увесистый камень достигает дна, потревожив мутный ил, и оседает тяжестью внизу живота.

Мама не пришла и на следующий день, и через неделю. Все это время бабушка улыбалась и прятала глаза.

– Когда она вернется? – в очередной раз спросила Фрида.

– Она уехала очень далеко и вернется не скоро.

– Она в деревне? Отвези меня, пожалуйста, к ней. Ну, пожалуйста, бабушка.

– Она не в деревне. Она уехала еще дальше, и я не могу отвезти тебя туда.

– Ты врешь! Ты все врешь! Она не могла уехать без меня!

– Не смей так со мной разговаривать! – Губы на морщинистом лице дрогнули, уголки их опустились вниз.

Фаина Иосифовна ушла в свою комнату и хлопнула дверью.

– Ты врешь! Врешь, врешь, врешь! – Фрида бросилась за ней. – Врешь!

Она кричала во все горло, топала маленькой ножкой, выгибала напряженное тело.

– Врешь, врешь, врешь!

Щеку вдруг обожгло. На мгновение Фрида застыла, пытаясь понять причину жжения. Пощечина. Мать никогда не поднимала на нее руку. Истерика накрыла ее новой волной, она упала на пол, извиваясь и крича. Фаина Иосифовна безуспешно пыталась поднять ее, успокоить, привести в чувство. Все было бесполезно, Фрида заходилась криком, билась затылком о паркет. А потом сквозь собственный ор она распознала слова:

– Хорошо, я скажу тебе, где мама. Если ты успокоишься.

Она очень постаралась успокоиться, села на полу, всхлипывая и дрожа всем телом, уставилась на бабушку покрасневшими глазами.

– Твоя мама… Она умерла и больше не сможет к нам прийти. Никогда. Понимаешь, мир так устроен, люди приходят в него и уходят. Каждый в свое время. Одни раньше, другие позже. Мама покинула этот мир, вернуться сюда она больше не сможет…

Фаина Иосифовна продолжала говорить, но голоса ее Фрида больше не слышала, он сменился шумом в голове. Ее ощущения, предчувствия, страхи, сплетенные в крепкие узлы, одновременно рванулись в разные стороны, треща и лопаясь от того, что не могут высвободить свои спутанные хвосты. Треск усилился – в ее втором мире ломались деревья и складывались дома. Он сотрясался от толчков – под почерневшим небом набирал силу ураган.

Потом было забытье, а после – другой день. Фрида открыла глаза, села на кровати и поняла, что правым глазом видит свою комнату, а левым – руины и пустошь… Забытье куда как лучше. Она озирала руины, оценивая масштабы бедствия, и ощущала тяжесть булыжника на дне своего внутреннего озера, которая становилась все явственней.

В этом втором мире больше не было голубого и зеленого, никого одушевленного, ничего растущего и цветущего. Серое небо и серая, растрескавшаяся от сухости земля, засыпанная обломками. Пустошь вокруг, насколько хватало взгляда. Горизонт, на котором можно было угадать такие же серые, как все вокруг, глаза пустоты. Фрида села посреди разрушенного мира и замерла. Она чувствовала лишь, как сухой ветер путает волосы, и щемящий ужас от того, что больше нет ничего.

В тот год ее жизнь в реальном мире тоже значительно изменилась. Мама умерла в начале июня, осенью Фриде исполнялось семь лет. Бабушка решила, что начать учебу в школе внучка должна уже в этом году. Самое ужасное в ее жизни лето, которое она впервые провела в стенах московской квартиры, перетекло в самую ужасную осень. Фрида никогда не ходила в детский сад, все время она проводила с матерью и не знала, что такое неволя, что такое быть в полном одиночестве среди толпы чужих, незнакомых людей. Первого сентября на нее обрушился и этот кошмар.

Обряженная в коричневую форму и белый фартук, с нелепым бантом в волосах и тремя гвоздиками в руке, она слонялась в толпе людей, которые казались ей непонятными – слишком суетливыми, оживленными, резкими в движениях, крикливыми. Она наблюдала, как родители за руку подводят своих чад к учителям, поправляют им форму и прически, целуют, прежде чем отойти на свои места, – и одиночество распускало внутри нее скользкие щупальца.

Ее бабушка стояла по другую сторону школьного двора перед группой старшеклассников. Она преподавала в этой школе русский язык и литературу, руководила девятым классом. Перед линейкой она подвела внучку к взрослой тучной женщине с фиолетовыми волосами и сказала: «Это твоя учительница, Валентина Львовна. Ты должна стоять здесь, а потом Валентина Львовна отведет тебя в класс». «Вы уж присмотрите за ней, пожалуйста», – шепнула она женщине, а потом развернулась и двинулась к своим подопечным.

Фаина Иосифовна никогда не баловала Фриду лаской. Она была строгим педагогом и строгой бабушкой. Она требовала от внучки прилежания, послушания, собранности, следила за тем, чтобы та правильно питалась и была опрятно одета. Но она не позволяла себе проявлений нежности, как опытный педагог не позволяет себе проявлений слабости. Фрида очень скучала по теплу и нежности материнских прикосновений, по чувству защищенности, которое ей давала мамина близость.

Начальная школа стала для нее кошмаром с той самой первой линейки. Когда десятиклассники подошли к малышам, чтобы взять их за руки и отвести в школу, Фрида окончательно растерялась и забилась в угол. В итоге в здание она вошла одна, замыкая колонну одноклассников. Так рядом с ее внутренним одиночеством поселилось чувство отверженности. «Я совсем не такая, как они», – думала Фрида, сжимая в руке хрупкие стебли гвоздик, которые ей так и не довелось вручить никому из десятиклассников. Глядя на движущуюся впереди толпу, она думала, что все эти люди, большие и маленькие, будто бы давно знакомы друг с другом и лишь она среди них чужая.

Один из стеблей, зажатых в ее руке, сломался во время торжественной суеты, цветок беспомощно свесил алую голову. Фриде так жалко стало эти никому не нужные цветы, которые словно готовились к торжеству, распушив яркие лепестки и горделиво вытянувшись на тонких ножках, а теперь выглядели растерянными и поникшими. Ей так жалко стало сломанную гвоздику и себя.

Со временем чувство собственной обособленности так и не исчезло. Ей казалось, что от шебутных одноклассников исходит угроза, они были активными и задиристыми. На переменах Фрида отсиживалась в укромных местах, чтобы ее случайно не увлекли в хаотичную суету, в которой она не могла угадать ни логики, ни закономерности. Она оставалась одна, вглядываясь в свой второй мир. Он по-прежнему был пустым и мертвым, но зато его территория безраздельно принадлежала ей. В нем она чувствовала себя не счастливей, но спокойней.

Когда ей исполнилось девять, бабушка предложила выбор: музыкальная школа или художественная. Так Фрида начала рисовать. Постепенно, одно за другим, в ее втором мире стали появляться рисунки и красочные картины. В реальности она складывала свои творенья в большую черную папку. В иллюзорном пространстве каждая работа находила свое место среди руин. Фрида аккуратно расставляла их вокруг себя, прислоняя картинки к обломкам, и среди серой пустоши запестрели краски. Неодушевленные, но все же.

Взрослея, Фрида продолжала существовать между двух миров, которые уже мало чем походили друг на друга. В этом, реальном, жизнь текла своим чередом, являя что-то новое и требуя от Фриды определенных действий, поступков. В том, другом, ничего не менялось, кроме образа маленькой девочки, сидящей посреди пустыни, и количества картин.

Со временем девочка поджала по-турецки ноги, потом уселась в позу лотоса, опустив запястья на колени, сведя в круги большие и средние пальцы. На руках ее появлялись замысловатые кольца и браслеты из белого металла, по спине медленно растекалась многоцветная татуировка, выписывая цветочные орнаменты шипастыми вьюнами. Ее тело становилось крепче, тоньше. Волосы потемнели, улеглись в короткую стрижку, обнажив тонкую шею. Но она по-прежнему сидела на том же месте, наблюдая, как по мертвой земле стелется паутина трещин и сухой горячий ветер гоняет перекати-поле вдоль линии горизонта.

Обитая на пустоши, где не было жизни, Фрида поняла, что ее мир лишился божества – потому он пуст и мертв. Единственное одушевленное существо в этом бесконечном пространстве – она сама. Значит, она и есть Бог, юный и пока не умеющий превращать мертвое в живое.

Иногда в ее мире мелькали тени. Бесплотные силуэты, ползущие темными пятнами по земле, меняющие очертания, искаженные руинами. Тени были разных размеров, плотности, бледнее и ярче. Одна из них, самая большая и темная, тревожила Фриду сильней остальных. Навязчивый силуэт приходил в ее мир, заволакивая пространство чернотой, накрывал собой ее картины, тянул к Фриде уродливые руки. Фрида боялась его. Эта тень внушала ей ужас и отвращение. Поначалу она не понимала, как избавить от нее свой мир. Но однажды, когда черные пальцы в очередной раз потянулись к ней, а ощущение ужаса стало невыносимым, Фрида яростно выкрикнула: «Я здесь Бог!» – и тень исчезла.

Лишь с появлением Макса все тени окончательно померкли. С неба в ее мире сорвались первые капли влаги, которые жадно впитала земля, пробились ростки, набухли почки, первые бабочки дрогнули крыльями, сбросив сухие, полые коконы. Юный Бог разгадал тайну жизни.

* * *

– Но почему «Вожделение»? – спросил Давид несколько напряженно. – Вы же собирались написать «Исправление»…

– Я передумала. Эта карта слишком геометрически выверенная, холодная. Мне захотелось изобразить что-то более живое и теплое.

– Я прошу вас впредь давать мне более точную информацию о том, в каком порядке вы намерены изображать фигуры, – в его чертах на мгновенье проявилась старческая брюзгливость.

Он прислал к ее дому водителя в четыре часа дня. Фрида с удовольствием погрузилась в прохладу кондиционированного салона, бережно уложив на сиденье рядом с собой холст, обернутый коричневой бумагой. Давид ждал в том же ресторане, где они беседовали в первый раз. Здесь, оказывается, был чилаут – просторная ниша, по периметру которой располагался мягкий диван, а в центре – большой стол. В первый раз Фрида даже не заметила эту укромную комнату. От общего зала ее отгораживали плотные шторы.

Давид распаковал полотно, аккуратно установив его на диване, по диагонали от места, где сидел сам. Высказав Фриде свое недовольство, он снова перевел взгляд на картину, на этот раз разглядывая холст внимательней и дольше.

– Это замечательная работа, – примирительно произнес он. – Замечательная. Я не ошибся в вас, Фрида.

Штора дрогнула – официант принес заказ. Давид развернул отрез шелковистой материи, специально принесенный им, чтобы обернуть картину, и накинул на полотно. Когда они остались одни, он снова заговорил.

– Кстати, Фрида, вы обратили внимание на оригинальную «рубашку» карт? Это особая тема…

Он достал из кармана карту и, перевернув, положил ее на стол. Фрида увидела на разноцветном фоне знакомый узор, настолько замысловатый, что она даже не пыталась вникнуть в его смысл: большой крест, рукава которого были окрашены в пять разных цветов, с множеством разноцветных лепестков в центре. За крестом расходились остроконечные зеленые лучи, напоминающие розу ветров.

– Это великие, то есть большие, Роза и Крест, – Давид указал пальцем на изображение. – Алистер Кроули создал Таро Тота не как очередную колоду для гадания и прорицания. С помощью этих карт он систематизировал свои знания об устройстве Вселенной, зашифровав их в многочисленных символах и образах, придал каждой карте особое значение и смысл. Таро Тота – это книга жизни, откровение посвященного мага. Великие Роза и Крест вмещают в себя все эти знания. Но я не буду утомлять вас подробным разъяснением этого символа, иначе наш разговор займет слишком много времени, и, боюсь, вы пока не готовы воспринять столь большой объем новых знаний. Скажу лишь, что в этом сложном символе нет ни одного случайного цвета или линии, каждая мельчайшая деталь имеет строго определенный порядок и смысл.

Если говорить о его значении в общем, то двадцать два лепестка розы в центре креста, символизирующие двадцать два Старших аркана, являют собой принципы, энергии и силы Вселенной, которые распяты на кресте времени, пространства и материи.

Но сегодня я хотел бы объяснить вам значение малой Розы и Креста – символа, который лежит в основе всей структуры. Вот видите, в самом центре композиции можно разглядеть уменьшенную копию большого изображения, с той лишь разницей, что на малом кресте распята роза не с двадцатью двумя лепестками, а с пятью? – Давид указал в самый центр многолистного цветка. Фрида склонилась над картой и действительно увидела между тремя центральными лепестками большой розы крошечный крест и пять лепестков в его сердцевине. – Этот символ называют Розой и Крестом Бытия, он говорит о тождестве природы Бога и человека.

Малый крест образован шестью элементами. Представьте себе пустую квадратную коробку. Если вы разрежете ее вдоль боковых граней и разложите на плоской поверхности, то увидите, что в таком виде раскрытый куб становится крестом. Каждая его плоскость – боковые, верхняя и нижняя – это отдельный элемент. По одному элементу по бокам, наверху, в центре и два внизу. Подобным образом раскрывается кубический камень, в котором заключены все потенциальные возможности творения. Открывшись, он являет розу о пяти лепестках, расположенную на центральной плоскости креста.

Роза с пятью лепестками символизирует микрокосм, то есть человека, а крест, состоящий из шести элементов, – макрокосм, то есть Бога. Что наверху, то и внизу. Иначе говоря, микрокосм – идеальное отражение макрокосма. То есть человек – отражение Бога. Помните, во время нашей первой встречи я уже поднимал тему того, что человек создан по образу и подобию Бога, когда рассказывал про заложенное в нас божественное свойство созидать?

– Помню, – ответила Фрида, продолжая разглядывать изображение на обратной стороне карты. Теперь она держала ее в руках и, слушая Давида, пристально всматривалась в символы. – Честно говоря, я вспоминала вашу вдохновенную речь, но не смогла проникнуться ею полностью. Мне мешало одно «но».

– Какое же? – лицо Давида преобразилось так же, как во время их первой беседы. Глаза заблестели, в морщинках стал угадываться лукавый прищур.

– Если человек – точное подобие Бога, то почему в таком случае в людях так много от Дьявола? Злоба, жестокость, ненависть, алчность, лживость, слабость, эгоизм… Этот список, как вы понимаете, можно продолжать до бесконечности. Так откуда все это?

Давид рассмеялся по-мальчишески весело.

– Я знал, что вы это спросите, – сказал он, улыбаясь и покусывая от удовольствия нижнюю губу. Затем на несколько секунд прикрыл глаза, а потом снова уставился на Фриду, уже по-другому, серьезно и пристально. – Да потому, что и Бог не совсем такой, каким его преподносит религия, – снова заговорил он своим шелестящим голосом. – Он не хороший и не плохой, он, скажем так, нейтральный. Проще говоря, никакого Дьявола нет. Бог и Дьявол – две ипостаси одного существа, две стороны одной медали: что наверху, то и внизу, как две стороны одного и того же. В его природе, так же как и в природе подобных ему людей, есть светлая и темная стороны, «верх» и «низ», которые невозможно изолировать друг от друга, как невозможно породить тень без источника света.

Вы когда-нибудь думали о том, почему древние боги, которым люди поклонялись до пришествия Христа, имели такие же противоречивые, неоднозначные натуры, как и люди? В чем-то они были даже порочней и свирепей простых смертных. Вспомните хотя бы Зевса, Геру, Афродиту… Древние боги сплошь и рядом вершили отцеубийства, в порывах обиды и ярости убивали друг друга, своих детей, карали простых смертных, прелюбодействовали. Такова была природа древних богов, которым поклонялись и которых почитали. Лишь много веков спустя на землю явился Иисус и провозгласил другие ценности. Ценности, которые человек за столько тысячелетий так и не смог полностью принять, потому что его внутренняя природа устроена иначе.

В психоанализе есть теория о том, что в подсознании каждой личности господствуют архетипы, которые управляют поведением, мыслями, ценностями, инстинктами любого отдельно взятого индивида. Первым понятие архетипа как образа, господствующего в бессознательном человека, в психоанализ ввел Карл Юнг. Согласно Юнгу, архетипы – это первичные схемы образов, неосознанно воспроизводимые человеком и формирующие активность его воображения. Как следствие, они выявляются в мифах и верованиях, в произведениях искусства, в снах и бредовых фантазиях. Развивать эту гипотезу продолжили психоаналитики-юнгианцы, в частности Джин Шинода Болен, которая в своих книгах «Богини в каждой женщине» и «Боги в каждом мужчине» излагает теорию о том, что в подсознании каждого заложены архетипы не абстрактные, а конкретные – архетипы древних богов, одного или нескольких, которых Болен перечисляет и описывает. Под их влиянием человек всю жизнь действует в рамках определенных моделей. Рекомендую вам ознакомиться с этими трудами, Фрида, они весьма любопытны.

Давид неотрывно смотрел Фриде в глаза. Под его проникновенным взглядом она чувствовала себя как змея, перед которой играет дудочка. Она будто лишилась способности двигаться. Единственным, что пока еще было подвластно ее воле, оставались губы. И Фрида спросила:

– И какой архетип, по-вашему, господствует во мне?

– Ваш архетип не описан ни Юнгом, ни Болен. В вас, Фрида, живет древняя вавилонская богиня Иштар, в египетской мифологии она носила имя Исида и считалась верховным божеством. Богиня плодородия, плотской любви и войны, дарующая жизнь или смерть. Вы особенная, Фрида, и ваша сила велика.

– И какая же из сторон, темная или светлая, доминирует в Иштар?

Давид рассмеялся.

– На этот вопрос можете ответить только вы, – он поднял свой бокал с красным вином, слегка коснувшись бокала Фриды, стоящего на столе. Аккуратного прикосновения оказалось достаточно, чтобы под потолком повисла звенящая нота. – И Бог, и человек сами вольны решать, какую из частей своего естества, темную или светлую, выпустить наружу, как джинна из бутылки, в те или иные моменты. Просто степень осознанности Бога гораздо выше, чем у людей, которые, как правило, делают выбор инстинктивно, подсознательно, даже не подозревая об этом.

На земле слишком мало людей, способных хоть сколько-нибудь приблизиться к истинному понимаю того, кто они. Благодаря своей божественной природе человек сам по себе является величайшим чудом на земле, но не имеет об этом ни малейшего представления из-за глупости и душевной лени. Каждый из нас наделен огромной силой, но подавляющее большинство ничего о ней не ведает. Наделенные природой Бога, люди – все равно что мартышки с гранатами. По глупости и слабости они зачастую позволяют своей темной стороне нарушить баланс, возобладать над светлой.

Представьте, что перед вами знак «Инь-Ян», воссозданный из густых жидкостей, черной и белой, сдерживаемых перегородками. В первозданном виде этот символ являет собой идеальную, божественную гармонию. Перегородки – это осознанность. Уберите их – и жидкости начнут смешиваться, перетекать одна в другую, поглощать пространство, как тьма поглощает свет или свет рассеивает тьму. Бог с легкостью контролирует собственный баланс темного и светлого благодаря наивысшей осознанности. Что касается людей, то лишь малая их часть владеет инструментами осознанности, которые они оттачивают тайными знаниями.

Испокон веков существуют закрытые общества посвященных, допускающих в свои ряды тех, кому в полной мере может открыться источник силы. При этом такие люди благодаря осознанности могут контролировать в себе баланс темного и светлого, направлять силу в нужное русло. Они совершают те или иные поступки, хорошие или плохие с точки зрения общественного мнения, повинуясь голосу своей внутренней истины. А непосвященные повинуются голосу своих страстей, пороков, субъективных искажений в картине мира, низменных или возвышенных убеждений. В отличие от посвященных, в обычных людях хозяйствует не разумное, а животное начало.

Вы, Фрида, тоже можете стать осознанной. Познать обе стороны себя, раскрыть свою силу и научиться управлять ею. Вы хотите стать посвященной?