Текст книги "Буря и пламя"

Глава седьмая

Невнятное бормотание, треск. Земля под Эрис была теплой и мягкой.

Она проснулась и обнаружила, что лежит на кровати с пологом из ярко-красного шелка, под тяжелым одеялом, на котором вышиты узоры с цветами и животными. Изголовье было украшено золотом и разноцветными драгоценными камнями. Они мерцали в отсветах огня, горящего где-то за завесой.

Неужели путь к Вечному древу устлан такой роскошью? Девушка потерла лицо. От этого нехитрого движения рука задрожала, а по пальцам разлилась слабость. Надо же, я жива, подумала Эрис. Но ее радость что-то омрачало – какое-то чувство, которое она не в силах была описать. Казалось, у нее что-то отняли.

Не без труда она выбралась из-под одеяла. По обнаженным рукам скользнула ночная прохлада. Щурясь в темноте, она ощупала себя – доспехи и обувь никто не тронул. Оставалось еще выглянуть за полог, хотя ей страшно хотелось накрыться с головой одеялом, снова спрятаться во мраке. В этой бархатной тюрьме ей ничего не грозило.

Девушка сделала глубокий вдох. Меж алых занавесей проглядывала комната, отделанная камнем. На полу лежали разноцветные ковры. В просторном кресле, обитом тканью, сидела, согнувшись, фигура, заслоняя красновато-желтое пламя в камине у дальней стены зала. Из головы незнакомца торчали длинные черные рога. Он не сводил глаз с окна, украшенного тремя остроконечными арками. Должно быть, Эрис нарушила тишину движением или вдохом, потому что он тотчас же обернулся к ней. Рогатый великан поднялся, и его тень застлала всю комнату – до того высок он был. Его лицо скрывал мрак.

– Ты отняла у меня святыню, – произнес он таким низким голосом, что его эхо отдалось у Эрис в висках. – Отвечай мне, а не то в огонь тебя брошу.

– Простите, мне… очень жаль, – сказала девушка. – Я не знала… – Она попыталась набрать воздуха в легкие, но доспехи стиснули грудь. – Если хотите меня убить, убейте поскорее.

Незнакомец едва заметно отпрянул.

– Почему ты не сопротивляешься? Что в лесу, когда я на тебя напал, что сейчас. – Интонации рогатого существа напомнили Эрис молитвы на древнем языке – песни, которые пели на церемониях священники и никто больше.

– Я не боюсь смерти. Наоборот, буду ей рада.

– Объяснись.

Эрис принялась рассматривать свои ногти, покрытые засохшей кровью.

– Моя жизнь ничего не стоила. Я сбежала от всего, что знала, в мир, который тоже оказался мне не рад.

– Лучше жить несчастно, чем не существовать вовсе.

Ей вспомнились синевато-зеленые вены на отцовской шее, похожие на цепкие корни.

– Если ты одинок, едва ли.

– Кажется, понял. Ты потеряла кого-то.

– Да, – коротко ответила Эрис. Пускаться в подробные объяснения не хотелось.

Оно подняло обмотанную тканью руку и указало на броню.

– Второй вопрос. Доспехи. Что на них за знак?

Эрис опустила взгляд. Древо, выгравированное на коже, сверкнуло в отблесках огня.

– Это Вечное древо. Символ города, откуда я сбежала.

– А ты, значит, городской солдат, – понизив голос, заключил великан.

Эрис покачала головой.

– Я служила в пехоте, но в битвах не участвовала. Ходила в патруле, стояла на страже.

Он хотел что-то возразить, но осекся на полуслове и попросил вместо этого:

– Опиши свой город.

Ливень, голод, скорбь и усталость вытеснили из Эрис всякое любопытство. Ее мало интересовала личность великана, устроившего ей допрос, да и причина тоже. Все ее мысли были о еде.

– Сверкающий бриллиант. Путешественники зовут его Кешгиум, а мы, местные, – просто город. Там есть все: ткани, посуда, рынки, магазинчики. Ягнятина, лепешки, вино, сушеная рыба, которую вывешивают у магазинных вывесок. Все дома, все стены там беленые, а статуи сплошь золотые. А еще там можно отведать жаркое из баранины с овощами, плов с морковью и…

– А кто сейчас правит городом? – перебил ее великан.

Мысленно Эрис так глубоко нырнула в море еды и напитков, что с трудом вспомнила лица тех, о ком ее спросили.

– Совет трех и… Верховный священник.

Незнакомец стоял неподвижно. Эрис чувствовала его пристальный взгляд.

– И последний вопрос, – произнес он наконец. – Как тебе удалось сделать так, что в полях расцвели розы?

– Что?

Великан поставил на пол между ними широкую чашу. Эрис нагнулась вперед, чтобы лучше ее рассмотреть. Ее кости скрипнули, а голова закружилась так, что пришлось схватиться за края кровати. Чаша была полна кровавого пепла, над которым темнело несколько черных бутонов роз.

Так это просто розы. Миллионы тонких рук, которые тянулись к ней из ручьев крови убитого детеныша пантеры, ей просто привиделись. Наверное, в тот миг у нее помутился рассудок.

– Простите, если провинилась, – сказала она. – Я ведь и не знала, что так вышло.

– Ты же видела, какая тут земля. Сплошь песок и пепел. Ничего здесь не растет. Я очень… очень давно пытаюсь возродить тут жизнь. Пантера была единственной моей удачей, единственным товарищем, да и того ты отняла. – Он опустил взгляд в пол, устланный коврами. – Детеныш много болел, – продолжил он. Голос стал чуть тише. – Я пытался его выходить. Думал, прогулки на воле пойдут ему на пользу.

А она поймала его и перерезала ему горло.

– Мне очень жаль, – повторила Эрис. Каждый раз, когда она произносила эти слова, они словно потихоньку теряли смысл, но, что еще делать, она не знала.

Незнакомец распрямился и отмахнулся от ее извинений.

– Не случайно ведь это произошло при тебе. Ты совершила убийство, но от пролитой крови расцвели розы – и это в краю, где сама земля изничтожает все живое. Неужели ты не понимала, что делаешь?

– Нет.

– Выходит, у тебя есть природная склонность к магии, о которой ты ничего не знаешь.

Девушка тихо рассмеялась, и нутро тут же пронзила боль.

– У меня? К магии? Ее ведь давным-давно уничтожили.

– Кто это тебе такое сказал? – изумленно спросил незнакомец.

– Так в книге написано.

– В какой еще книге?

– Про двух королей, Саулоса и Ананоса, – пояснила Эрис. Теперь ей хотелось одного: чтобы этот допрос поскорее закончился. – Вы что, не читали?

Незнакомец выдержал паузу. Он еще сильнее распрямился. Теперь уже вся комната оказалась в его тени. Эрис испугалась, что ляпнула что-то не то, но руки и так дрожали от того, что она приподнялась на кровати. Если броситься бежать, далеко она не уйдет.

Великан слегка опустил голову, наставив на нее рога.

– Магия здравствует и процветает. Даже когда время изничтожит землю, а наши тела сгниют, бездонный источник, из которого мы ее черпаем, не иссякнет. Магия живет в каждом из нас, и положить этому конец сможет лишь тот, кому под силу осушить океан.

– Нет у меня никаких магических способностей, – отрезала Эрис. – Магия убивает, и только. А я не хочу быть убийцей.

– Магию можно использовать и для других целей. – Великан указал на прикроватный столик. На нем стоял деревянный поднос с лепешками и жареной бараниной, а рядом – фарфоровый кувшин и чашечка.

Эрис тут же схватила лепешку, откусила большой кусок и проглотила, не жуя. Потом потянулась к кувшину, сбив чашечку, сняла с него крышку и жадно глотнула содержимое. По горлу заструилось теплое пшеничное вино. Желудок снова воспротивился – кажется, история с дождевой водой ничему Эрис не научила, – но она лишь прокусила губу до крови, чтобы подавить волну тошноты, мысленно приказывая телу подчиниться. И все же хлеб стала делить на кусочки поменьше.

– Надеюсь, ты не придешь в ужас от новости о том, что вся эта пища – порождение магии, – заметил великан.

Эрис упивалась сладостью хлеба, ни на миг не прекращая жевать. Завтра, подумала она. Пусть боги накажут ее завтра.

– Если не хочешь помогать, то уходи с первыми лучами солнца, – сказал великан и направился к двери.

Эрис едва не выпустила из рук еду – мышцы мгновенно ослабели.

– Как, вы меня отпускаете?

Незнакомец ничего не ответил. Дверь за ним затворилась.

Эрис продолжила трапезу в тишине – ела мясо, отрывая кусочки руками, пила вино. Если раньше каждое движение отдавалось приступом нестерпимой боли, теперь она казалась вполне выносимой. С каждым проглоченным кусочком, с каждым глотком голодный туман, сгустившийся в голове, потихоньку развеивался. Дрожь в руках ослабела настолько, что Эрис наконец смогла растереть мышцы в шее, которые словно тугими узлами завязались.

Подкрепившись, Эрис тяжело слезла с постели, не зная, что делать с тарелками. Отнести на кухню? Слуг в доме, кажется, не было, да и оставлять грязную посуду как-то невежливо. Может, самой помыть? Эрис стряхнула остатки обеда на рубашку, а тарелки положила в умывальник. А с костями что делать? Нельзя же их вот так оставлять. Их она спрятала в пустой ящик шкафчика.

Спустя мгновение Эрис опомнилась. Нет, так не годится. Она выдвинула ящик, забрала кости и положила на стол. Теперь вся рубашка и руки были в жире. Девушка инстинктивно опустила ладони в маслянистую воду.

Ох, короли. Живот она себе набила, а вот в голове по-прежнему царила пустота. Нахмурившись, она стала вытирать руки подолом рубашки, снова и снова прокручивая в голове слова великана. В собственное везение сложно было поверить. Несколько вопросов в наказание за убийство? Как-то несправедливо. Наверняка и разрешение уйти – просто уловка.

Эрис придвинула к железным дверям кресло великана. Едва ли оно остановит его, если тот захочет войти в комнату, но хотя бы даст ей знать о скорой смерти. Потом девушка вернулась в постель и задернула полог. Оградившись от внешнего мира, куда проще было себя убедить, что гибель ей не грозит. Рукоять кинжала, спрятанного в ботинке, поблескивала в тлеющих углях камина.

Эрис достала свое оружие, балансируя на грани сна. Пальцы подрагивали от страха.

Глава восьмая

Эрис одним глазом выглянула из-за завесы, силясь подавить зевоту, и увидела синевато-алое небо. Чувствовала она себя не лучше, чем накануне: после ночных судорог тело было вялым и тяжелым. Девушка тронула царапины на лице и поморщилась от боли. Впрочем, новых не прибавилось – и то хорошо.

Баррикада у двери за ночь не пострадала. Эрис до того устала, что больше не могла гадать, какие планы строит на нее великан. За ночь камин превратился в чан с черным пеплом. От дыма, сочившегося из очага, девушка закашлялась. Она отодвинула кресло, протиснулась меж тяжелых железных дверей и пошла по пустынной галерее. Ее плечи скоро потемнели от сажи. За окнами галереи она различила просторный погибший сад.

Его размах не оставлял сомнений, что здесь на славу потрудился садовник. Но, как и стены замка, сад сильно пострадал от огня. Пепел тут лежал аккуратными кучками, тонкие иссохшие стебли ползучих растений оплетали ряд железных треног, а по центру стояло большое обугленное дерево. Его ствол так ослабел, что оно согнулось под собственным весом, вонзив раскидистые ветви в пепел. Пышные колючие кусты, из которых можно было бы составить густую изгородь, валялись на земле, напоминая охапки сена. Сад окружали столбики, тоже увитые растениями. Их высохшие листья служили последним напоминанием о жизни в этой холодной пустыне. Те самые черные розы, которые девушка видела накануне, были высажены вдоль канавки. Белый пепел под ними пропитался кровью.

Девушка обошла край сада, наслаждаясь светом и утренней прохладой. Над ней раскинулось голубое небо, а солнечные лучи отражались от черных стен оранжевыми бликами. Часть ограды, которой был обнесен сад, обрушилась. За замком проглядывало огромное море, мрачное и неподвижное.

Черная громада, занимавшая все зримое пространство, дыбилась острыми углами и напоминала огромную гору руин. Вот откуда взялась темная неровная тень из ее детства – гигантский барьер у горизонта, разделявший горы и стену замка. Облака за этим барьером были мрачными и зловещими – не сравнить с ясным утренним небом, встретившим ее на этой стороне.

Эрис поникла. Так, значит, то были вовсе не джунгли и не корабль, полный сокровищ и потерпевший крушение. А просто стена.

Где-то скрипнула дверь. Великан остановился в галерее и стал ждать. К Эрис, в залитый солнцем сад, он не вышел. Теперь, при свете утра, она смогла получше его разглядеть. Он кутался в бархатный плащ винного цвета, пряча лицо под капюшоном. В капюшоне были две прорези, из которых торчали рога, напоминавшие бычьи. Один из них сломался чуть выше основания и теперь топорщился неровным обрубком.

Великан жестом позвал ее в комнату со сводчатым высоким потолком. На каменных колоннах здесь еще виднелись остатки краски. Каждый ее шаг отдавался от стен эхом. На потолке угадывались чьи-то силуэты, но слишком высоко, с пола не разглядишь. Незажженные канделябры, покрытые пылью и паутиной, встречались чуть ли не на каждом шагу. Еще здесь стоял вытянутый дубовый стол, за которым могло уместиться человек двадцать. Больше в зале не было мебели, если не считать одинокого стула неподалеку.

Великан указал огромной рукой на стол. На нем стояли дымящиеся миски с кашей и вареными яйцами в коричневом соусе. Судя по размерам, порция предназначалась для одного человека.

– Спасибо, – сказала Эрис и села за стол.

Великан положил на дальний конец стола круглый льняной сверток.

– Тут еще припасы. Чтобы тебе было чем подкрепиться по дороге домой.

Он направился к главным дверям замка – так быстро, что его фигура мелькнула перед глазами Эрис огромным алым пятном. На этих дверях были изображены бесчисленные силуэты, изогнувшиеся в причудливых позах. Некоторые из фигур словно падали с огромной высоты. Венчала композицию статуя женщины со змеиной головой, приподнявшей одну ногу точно в танце. Пасть змеи была широко раскрыта, а из нее тянулся раздвоенный язык. Одна рука, объятая языками пламени, застыла в воздухе, казалось, еще мгновение, и она обрушится на фигуры ниже. Над женщиной была надпись, которую Эрис не смогла разобрать. А еще у нее было четыре спутника: девушка с телом скорпиона, мужчина с кабаньей головой и сотней рук, андрогин, спящий на облаке, и старик с израненными запястьями и шеей. Глаза у всех были закрыты. Наверное, это боги, заключила Эрис.

Двери снова отворились, а к горлу Эрис подкатил ком. Она едва не погибла от голода из-за своего взбалмошного нрава, и ей очень повезло, что рогатый великан ее пощадил. Вернись она домой, Констанция опять ее бросит, а Виктория, слишком занятая работой, едва ли вообще заметит ее отсутствие. В Кешгиуме ей теперь было нечего делать.

Можно, правда, сбежать в Тингар или Йоннер, вот только нынешняя вылазка едва ее не погубила, так стоило ли еще раз испытывать судьбу? Может, и впрямь стоило вернуться домой, под сестринское крылышко, туда, где городские стены будут хранить ее от опасностей? И жизнь продолжится. Потянется череда одинаковых дней и однообразных воспоминаний, да и саму Эрис никто не запомнит. Она умрет, и ее похоронят в тесной гробнице – так и закончится ее жалкое существование.

Эрис прервала трапезу и опустила ложку.

– Что-то ты не спешишь домой, – подметил великан.

– Вы мне угрожали кое-чем пострашнее смерти, – тихо напомнила девушка.

– Мне бы очень хотелось оживить этот край. Моим приказам эта земля не повинуется, а вот твоим – да. Предлагаю то же, что и накануне: останься, и я научу тебя управлять той силой, которой ты наделена, – и ты возродишь здесь жизнь. А если не хочешь, возвращайся в свой город с осознанием, что убила существо, которое было для меня священным, ела с моего стола и ничем не отплатила мне за гостеприимство.

Она не осмелилась взглянуть ему в глаза.

– Почему вы так печетесь об этом месте?

– Это мой дом. Неужели ты не поступила бы так же, если бы все кругом погибло?

Девушке вспомнились сухие пшеничные стебли, увядающие под полуденным солнцем. Вспомнилось, как болела спина, если долго собирать урожай, как колосья кололи ей руки. Вспомнилось, как сестры качали головами, ощупывая каждый стебель в поисках хоть одного зернышка, а потом бросали сухие ростки в кучу, на растопку, чтобы ночью согреться, если уж насытиться не получится.

– Что бы там ни болтали о магии в твоем городе, сама посуди: что плохого в том, чтобы вырастить розу своими руками? – продолжал великан. – Магия бывает во вред, а бывает во благо, все зависит от того, кто ею обладает. Если бы не пища, которую я для тебя наколдовал, ты бы уже погибла. Разве же вернуть жизнь краю, где царствует смерть, недостойное дело в твоих глазах?

Здесь было сложно поспорить. Магия магией, но ведь она забрала у этого великана то, что было ему дорого. Долг Виктории она не вернула, выбрав побег. Нельзя повторить этой ошибки.

Пусть боги накажут меня завтра.

Эрис поднялась со своего стула, придерживаясь за край стола, чтобы не упасть.

– Я уничтожила вашу святыню, – сказала она, – и хочу загладить вину. Обещаю, что верну сюда жизнь, чтобы искупить то, что я сделала.

– Значит, договорились. – Великан едва заметно кивнул и протянул лапу, обмотанную тканью. – Я заберу твой кинжал, если не возражаешь.

Эрис отшатнулась.

– Не понимаю, о чем вы.

– У тебя в ботинке спрятано оружие. Я счел, что невежливо забирать его сразу, и оставил на ночь, но теперь мы с тобой пришли к соглашению. Отныне ты моя гостья, я даю тебе пищу и кров, а взамен хотел бы исключить угрозу для себя. – Он выдержал паузу и смерил Эрис взглядом. – И для тебя самой.

Девушка нахмурилась.

– Я владею кинжалом. И точно не порежусь случайно.

– А я и не про случайные порезы.

Между ними повисло молчание. Раны Эрис запульсировали. Прикусив губу, она достала оружие и пробежала большим пальцем по буграм на рукояти, обмотанной змеиной кожей. Потом, прокрутив кинжал в руке, хотела было отдать его великану, но замерла на полпути.

– А когда вы его вернете?

– Когда будет выполнен наш договор. Справедливо, разве не так?

– Точно не потеряете?

– Я верю, что ты исполнишь свое обещание, так и ты поверь моему слову.

Великан не внушал Эрис доверия, но расстаться с кинжалом было куда лучше, чем вернуться в город. Она повернула нож, взялась за край лезвия и положила рукоять на ладонь хозяина замка.

Он взял кинжал – слишком уж буднично, как показалось Эрис, – и направился к дверям, сделав ей знак следовать за собой.

– Приступим к урокам сразу же, как будешь готова.

– Как твое имя? – спросила Эрис, решив перейти на «ты».

Великан остановился, явно удивленный этим вопросом.

– Мне столько их понадавали – нет желания повторять.

– Так как же мне тогда тебя звать?

– Человек… нет, пожалуй, довольно будет чудовища. Справедливое наказание за то, что я сотворил.

Расспрашивать подробнее она не стала. Сейчас было не до того.

– А я Эрис. И раз уж я тут задержусь у тебя, Чудовище, хочу сказать вот о чем: на прикроватном столике у меня в комнате лежат бараньи кости, а посуда стоит в умывальнике.

Интерлюдия. Пламя, что слепит глаза

Последний раз я охотился весной. До чего же прекрасная пора. Солнце бликами ложится на землю, листва в лесу сияет, как изумруды. Весна – время перерождения. Снега в горах тают и питают ручьи.

А вот для охоты сезон неподходящий. Звери выводят потомство, а детенышей мы не трогаем. Это легкая, медлительная добыча, но, если не дать молодняку подрасти, можно уничтожить весь вид.

И все же я присоединяюсь к отряду охотников – горстке людей, одетых в латные доспехи, однако предпочитающих стрелять издалека. Они вечно соревнуются за мое внимание – даже когда стрела пролетает мимо оленьей головы, они меня окликают, точно думают, что, если я засвидетельствую их промах, окажу им большую услугу.

Как только выдается возможность, я от них сбегаю. Мох, которым выстелена земля в лесу, заглушает мои шаги. Молодой олень лакомится молодыми побегами чертополоха, не слыша тонкого звона тетивы, натянутой мной.

Прицеливаюсь, стреляю – и треклятое острие вонзается в оленье сердце.

А я ведь не хотел, чтобы стрела его убила. Только чтобы царапнула хвост или ухо – совсем легонько, будто это он сам случайно поранился. Главная радость вовсе не в убийстве, а в том, чтобы проверить свою меткость, почувствовать, как замирает дыхание в предвкушении выстрела. Но мой магический дар распорядился иначе. В те времена я еще не умел им владеть и не понимал, на что он способен.

Спустя несколько минут олень, пошатываясь, приваливается к дереву и падает. Язык вываливается из раскрытого рта. Возношу тихую молитву Аэру: избави меня от участи умереть с языком наружу.

Белки его выпученных глаз тревожат меня своим видом. Слишком уж похожи на человеческие, хотя так быть не должно. Олени – грациозные, пугливые создания, мы же шатаемся по лесу в броне из кожи и железа и угрожающе рявкаем на зверей, которым под силу разорвать нас пополам. Оборачиваю тканью оленью голову, кладу его тело на спину своей лошади и возвращаюсь в замок.

Меньше всего я ожидал встретить в Мемориальном зале его. Кто-то из моих спутников обогнал меня и сообщил о моих планах. Шпион. Ну что за напрасная трата времени. Теперь вместо боев и охоты придется остаться здесь, чтобы избавиться от предателя.

– Ты убил оленя, – рявкает он. – За что?

Я жму плечами.

– Он сбил меня с лошади. Я решил немного позабавиться. Порисоваться. – Это неправда, но он не расспрашивает, с какой стати я решил поохотиться весной. Он давным-давно перестал о таком беспокоиться. Я в его глазах уже успел стать взбалмошным, жестоким отродьем, и едва ли можно было изменить это мнение, как бы я ни старался.

Сощурившись, он обводит взглядом тушу оленя.

– Ему и года нет, – замечает он. – Совсем еще детеныш. Сколько охотников ты привел с собой в лес?

Честно говоря, у меня нет ответа на этот вопрос, но уж очень хочется его позлить.

– Десять тысяч.

Он в отчаянии сжимает переносицу. Чудесно.

– Ты ведь нарочно упрямишься. Мы это всё обсуждали. Твои действия ставят под угрозу равновесие на наших землях.

– Вот только не надо делать вид, что беспокоишься о природе, – говорю я, закатывая глаза. – Избавь меня от своей праведности. Сам-то уже долгие годы травишь ее своей магией.

– Ты бы лучше у меня поучился, – подмечает он. – Вот уж кому праведность не помешает.

Мой смех эхом прокатывается по залу. Он нарочно встретил меня здесь, у шести статуй королей стародавних времен, чтобы запугать и подчинить своей воле. Мечтает пополнить их ряды.

– Тебе ли меня учить, что хорошо, а что плохо?

– Ты уже и так перессорился с половиной королевства, болван, – говорит он. – Со мной спорить не нужно. Приходится о твоих проделках из третьих уст узнавать, да еще тратить средства из королевской казны, чтобы уладить то, что ты наворотил…

Стыдно признаться, но первым ударил я. Саму драку толком не помню – лишь то, что она была. Наверное, я применил какую-то боевую технику, попытался его одолеть, но в итоге он вцепился мне в руку и вышвырнул из зала.

Помню, как скрипела грязь, попавшая мне на зубы, и какое унижение я испытал – оно было точно крошечная песчинка, обрушившая целый замок.

– Это ты виноват! – кричу я после драки. – Ты виноват в смерти матери.

– Если бы я знал, как ее спасти, спас бы, – шипит он сквозь зубы.

– А вот и нет. Наших рыбаков ты не спас, не ударил палец о палец, когда горели города, никак не помешал буре. Только и знаешь, что все под себя грести, крысеныш жадный.

– А ты проматывать все подчистую. – Он вновь меня бьет. – Надоело.

Плюю кровью ему в лицо. Хочу, чтобы последнее слово осталось за мной.

Ну что за мелочность?! Разумеется, мамина смерть – не его вина. Что с того, что он изучал магию чуть прилежнее меня? С какой стати я ждал, что он поймет мое горе, если не мог отплатить ему тем же? Ярость слепила меня, заставляла искать одни недостатки, всеми путями оправдывать свою ненависть.

Эта ссора казалась сперва незначительным эпизодом в истории моей жизни, пылинкой, пролетевшей перед ураганом. Тогда я еще не догадывался, что именно она стала началом конца.