Текст книги "Мы, дети золотых рудников"

Я думаю о Глебе, который, сколько я его помню, был для всех такой хороший. Его постоянно хвалили и дома, и в школе. Умник-разумник, гордость школы. Помогает родителям, неизменно вежливый и отзывчивый. Пошел на жертву – отправился работать на шахту, желая помочь семье.

Не проходит и дня, чтобы родители не ставили его мне в пример. Родители, учителя, соседи – все вокруг твердят мне, что Глеб идеал, а я отброс.

– БАМ!

Еще удар. И еще.

Мама, папа. Я ваш младший сын. И я всегда буду только вторым. Что бы ни делал, плохое или хорошее.

Я наношу удар за ударом, мне просто нужно выместить на ком-то свою злость.

От бедной крысы уже почти ничего не осталось, ее мозги растеклись по куртке моего противника. Или это кишки? В биологии я не очень силен, в прошлой четверти у меня была тройка… К джинсам лысого врага прилип лоскут крысиной шкуры.

Прости, мама. Я всегда буду позором семьи.

Я перестаю бить. Перевожу дух. Половину моего лица заливает теплая жидкость, я обтираюсь рукавом. Я смотрю вокруг – на друзей и врагов – и смеюсь.

Это победа. Я принес нам победу.

Вожак Заводских превратился в жалкое тельце, измазанное внутренностями дохлой вонючей крысы. Он для нас больше не угроза. Он навсегда запомнит эту драку. И больше не посмеет сказать против нас ни слова. Я уверен, что Заводские с этого дня оставят нас в покое. Мы отвоевали баржу – она теперь официально признана нашей.

Перед глазами мутная пелена. Я слышу ликование наших, слышу, как Заводские с позором убегают прочь.

Рядом остаются только мои друзья. Они обступают меня кругом и хлопают по плечу.

– Он прошел, прошел посвящение! Ты теперь наш, Брык!

Мама, папа, Глеб. Простите меня за то, что я не был хорошим сыном и братом.

Теперь я понимаю, что за пелена стоит перед глазами: это слезы. Слезы радости. Мое место – в команде Архипа. Здесь я никогда не стану вторым. Здесь мы все – первые.

Простите меня, мама, папа, брат. У меня теперь другая семья.

Я нашел свое место.

Часть IV. Бобер

Глава 1

Парни вроде нас… Вы найдете нас под мостами, в пустых подворотнях. На заросшей линии железной дороги. На теплотрассах. В заброшенных шахтах. Мы любим темноту, потому что в темноте нас трудно поймать. Мы любим места, где редко бывают люди. Места, у которых нет глаз и ушей, которые не видят и не слышат нас. Места, где нам не тесно. И где мы свободны.

Мы хотим, чтобы нас не видели. Не замечали. Мы хотим, чтобы все считали, будто нас не существует. Поверь, так нам легче.

* * *

За чертой, в Холмах, я пробую новую жизнь, такую, какой у меня никогда не было.

Первое знакомство с компьютером. В читальном зале школы стоят компьютеры, можно пользоваться Интернетом. Больше не надо копаться в книжках, выискивая необходимые сведения. Достаточно забить в поисковик ключевую фразу – и вуаля! Выдача полна ссылок, в которых я найду всю информацию.

Я провожу за компьютером много времени, ищу все подряд, буквально все, что придет в голову. Радиоактивные вещества, растения Антарктиды, итальянское барокко, цианистый калий, круизы вокруг Кубы… Изучаю и запоминаю вещи, о которых раньше не имел ни малейшего понятия.

Первая пицца – вкуснее я ничего не ел! Тянущийся расплавленный сыр, ломтики колбасок, от остроты которых текут слезы. Пиццей меня угощает одноклассник-англичанин: у него день рождения, и он принес в класс три огромных коробки, от которых исходит восхитительный запах…

Первое плавание в бассейне на физкультуре… До этого я плавал только в заросшей тиной речке, и кристально чистая вода меня пугает. В ней даже пальцы ног видно!

Первый поход в супермаркет… Я провожу там полдня. Вожу тележку между продуктовыми рядами и чувствую себя героем голливудского фильма. Я хожу вдоль полок с диковинными товарами, разглядываю мармеладных червячков, маленьких шоколадных уточек, овощерезки, кофеварки, соковыжималки, тостеры…

Я набираю полную телегу всякой всячины, не знаю зачем. Ведь у меня совсем нет денег. Мне просто нравится чувствовать себя таким, как все люди вокруг, для которых поход в супермаркет – рутинная обыденность.

Светлый, приветливый, с глянцевым полом, яркими полками, полными товаров в разноцветных упаковках, супермаркет отличается от магазинов Чертоги, как небо от земли. Продуктовый ларек Чертоги… Убогое темное помещение, где всегда пахнет крысиной отравой вперемешку с хозяйственным мылом, с потолка свисают провода, на полках – крупа, пакеты молока, бутылки без этикеток, тетрадки, кастрюли и поломанное печенье, ценники на бесцветной бумаге, написанные от руки… В таком магазине вряд ли захочешь провести много времени.

Но спустя полдня я с горечью в сердце прощаюсь со своей телегой, полной разных разностей. Беру оттуда лишь крошечный тюбик вишневого джема – всех моих сбережений хватает только на такую покупку, – и, расплатившись, выхожу из супермаркета. Сажусь прямо на ограждение парковки, открываю свой джем и чувствую себя космонавтом.

Удивительно вкусно! Джем тягучий, сладкий. Как такое его небольшое количество может иметь настолько насыщенный вкус?

Вот бы мне много денег! Я бы скупил весь супермаркет и угостил бы ребят в школе. Они добрые ко мне. Часто угощают чем-нибудь вкусным. Но от этого на душе так паршиво… Дети местных семей смотрят на таких, как я, как на инопланетян. Хоть и пытаются быть гостеприимными. Когда кто-нибудь зовет меня в столовую, а я с тоской смотрю на свою банку с луковым супом и говорю, что у меня с собой… Они глядят на меня с жалостью, но приносят из столовой мне булочку. Я беру ее из вежливости, но аппетит совсем пропадает.

Я лакомлюсь джемом и смотрю, как по парковке на скейтах гоняют двое похожих друг на друга как две капли воды ребят. Я видел их в школе, они из немецкого класса, братья. Сначала они просто катаются и прыгают, но тут один случайно задевает другого, второй хватает скейт и что есть силы лупит им первого по спине. Первый хватает свой и в ответ наносит увесистый удар. Ух… Завязывается драка, к близнецам даже подбегает охрана. Так что я доедаю свой джем, наблюдая увлекательное зрелище. А потом с тоской плетусь обратно за черту. Домой. Как всегда, один.

* * *

Два года я провожу один на один со своими бедами.

Архип сдержал свое слово. Он и его банда стали моими постоянными мучителями, а я стал парнем вроде нас.

Се ля ви, мать ее. Эта дерьмовая ля ви.

Но парни вроде нас не жалуются на жизнь. Мы – закаленные ребята.

Архип нашел мне замену.

Бешеный чертенок Кит Брыков на год меня младше. Даже более жестокий и беспощадный, чем вожак стаи, полный психопат и садист, любящий причинять боль всем вокруг, он занял мое место рядом с Архипом и стал его новым лучшим другом. Кит отрывается на мне по полной. Ни один человек в жизни не испытывал ко мне такую слепую бешеную ненависть.

Ре-та-те-тет… Звук от удара железной дубинки Брыка я слышу даже в ночных кошмарах.

Жить в двух мирах не так-то просто…

В Чертоге я всегда чувствую ноющую боль в животе и какую-то удручающую пустоту в душе. По эту сторону черты мне нет покоя. Всегда приходится убегать и прятаться.

Пять секунд на побег с места – роскошь, которую я себе позволяю. Где бы я ни был, что бы ни делал, меня могут поймать в любой момент. А пять секунд – время, достаточное для того, чтобы схватить свои вещи и рвануть к свободе.

За чертой все по-другому. Хоть я и не чувствую себя в полной безопасности, там, по крайней мере, я хотя бы могу существовать. Дышать. Ощущать запахи и вкусы.

Но когда заканчивается учебный день, я с тоской плетусь обратно к забору.

Схватят ли меня архиповцы? Ждут ли они меня у границы? Где лучше пролезть под забором, чтобы свести вероятность встречи к минимуму?

* * *

Парнишка, перенесемся в тот день, когда мне исполнилось пятнадцать… В один сырой и холодный весенний день.

Уже прошло два года моего одиночества, два года, как меня преследуют. Все, как и предсказывал Архип.

Хочешь посмотреть, как я отмечаю свой день рождения? Добро пожаловать на праздник!

Разъяренная толпа пацанов сбилась в круг. Довольно улюлюкая и выкрикивая оскорбления, они смотрят на то, что происходит внутри. А в кругу мальчишка с безумным взглядом яростно избивает другого. Последний не сопротивляется, он просто лежит на земле, ждет с маниакальным терпением, когда кончится очередной кошмар. Идет дождь, освободившаяся от снежного покрова земля влажная, и лежащий на земле совсем промок и сильно вымазался в грязи. Нападающий никак не уймется, он то подлетает и наносит удары, то отскакивает в сторону и матерно обзывает свою жертву, то снова на нее набрасывается и вдавливает ее голову лицом в грязь.

Это я.

Нет, не нападающий, не тот, который с безумным взглядом. Это – Кит Брыков, психопат и садист, как я уже говорил, парни вроде него не дают ни жить, ни дышать парням вроде меня. Я думаю, вы уже что-то знаете о нем и еще услышите предостаточно. Но пока что это история обо мне, поэтому опустите взгляд чуть ниже, на землю. Видите этот жалкий чумазый тюк, который Брык возит по грязи?

Это я.

Как обидно меня сцапали, когда я возвращался домой из школы своим обычным путем – через дыру под забором у плотины. Зазевался. На время забыл, что я на войне. Не посмотрел по сторонам. А стая тут как тут. Меня схватили и повалили на землю.

Архип стоит поодаль, наблюдает со стороны. Это по его приказу из меня сейчас делают отбивную.

Когда-то Архип был моим лучшим другом. Но как же быстро все может поменяться…

А ведь и я раньше стоял по ту сторону баррикады, был на стороне врагов, своим среди парней вроде Брыка и Архипа.

Я был тем, кто беспощадно лупит меня сейчас.

И в один миг все изменилось, и на меня налепили бирку изгоя. Накрепко пришитая, она полностью перевернула во мне все, изменила всю мою жизнь.

И вот уже два года я бегу. Убегаю от тех, кого раньше считал своими братьями.

Но как раз сегодня убежать не успел, и меня поймали.

Грустно быть сцапанным врагами в свой день рождения.

Вот так незачупато я его отмечаю, валяясь в грязи мягким тюком, осыпаемый ударами со всех сторон.

Я мысленно ухожу от этих непрерывных ударов и прячу свой разум в воспоминаниях о дружбе с Архипом.

Вспоминаю, как вместе шли из школы… Смотрели вдаль, за реку, где на холм поднималась вагонетка. На самом верху шахтеры ее выгружали, самые крупные куски породы катились вниз к котловану, а мы потом, когда никого на шахтах нет, лазали вокруг котлована, золото искали. А когда вагонетка наверху вдруг сходила с рельсов и падала набок – тут нашему восторгу вообще не было предела. Мы наблюдали, как подбегали шахтеры и муравьями копошились вокруг опрокинувшейся вагонетки.

Помню, как у южных шахт на рельсах ждали паровоз, за которым тянулись грузовые вагоны. «Пару!» – кричали мы машинисту и с восторгом ждали, когда густое белое облако на время скроет весь паровоз. Самый первый раз совсем неопытные были, встали слишком близко и от горячего пара кубарем вниз по склону покатились и плюхнулись в котлован, в который воду из шахт сливают. Одежду потом можно было сразу на помойку. А на следующий день спорили, кого дома сильнее наругали…

Вспоминаю, как накапывали в лесу саранок, а потом запекали их на костре. Саранки как земляные груши, только вкуснее.

Как спускались в шахту по рудосбросу.

Как всей командой пытались раскачать баржу в карьере.

Как прыгали с вагона на вагон товарного состава.

Как долго шли по железной дороге, не пойми куда и зачем…

И всегда вдвоем. Кирилл Бобров и Архип Бойко. Кирилл и Архип. Архип и Кирилл.

Да. У нас было действительно потрясное детство.

Брык раздает мне тычки и затрещины, иногда бьет с такой силой, что мои внутренние органы сминаются, как жестяные банки под каблуками. Тело немеет и, кажется, уже не чувствует боли. Откуда в худеньком мальчике столько сил?

Под конец Брык разбегается и, подпрыгнув, бьет меня обеими ногами по ребрам.

По мне будто проехался локомотив. Я ослеп, оглох и вообще перестал что-либо чувствовать.

Коронный удар Кита Брыкова. Сломанные ребра в качестве подарка на день рождения.

Звук такой, будто кто-то раскусил кубик льда.

Хрум.

Слышу ли я это, или хруст костей мне только мерещится?

Это – последний удар. Стая глумится надо мной еще немного и уходит.

На сегодня я отпущен.

Лежу на земле. От каждого вздоха грудную клетку будто пронзает десяток острых мечей.

Дедушка на смене, так что можно полежать в ледяной луже еще немного. Предаться воспоминаниям. Позволить депрессии поглотить мой разум хотя бы на короткое время.

Холодные капли стекают по щекам. То ли дождь, то ли слезы. Буду надеяться, что первое. Слишком стыдно признаваться самому себе, что плачу.

Я обычно не даю себе слабину. Парни вроде меня должны быть стойкими. Просто сегодня по случаю дня рождения я дал себе маленькую поблажку… И теперь лежу тут тюфяк тюфяком.

Но рано или поздно мне приходится подняться.

Тяжело шаркая по лужам, хромая, я подхожу к бетонной трубе, которая раньше была частью гидростанции. Вода из-под моих ботинок брызжет во все стороны.

Грузно сажусь на трубу, с трудом дышу.

Они уничтожили мое тело. Уничтожили мою душу. Я больше не чувствую себя. Я разлетелся, рассыпался на атомы.

На заборе сидят голуби. Мокрые, нахохлившиеся и ужасно важные, они втягивают голову внутрь и напоминают мне тряпичные мячики, такие, какие обычно покупают для домашних питомцев. Только очень мокрые мячики.

Я чувствую себя множеством плесневых грибков.

Гниль. Вот. Кто. Я.

В луже отражается полная луна. Надо же, как быстро темнеет, какой долгий в этот раз оказывается путь домой.

Я подставляю лицо моросящему дождю. Мне хочется, чтобы он смыл всю грязь, в которой меня вымазали за последние два года.

Но дождь лишь проходится по поверхности кожи, смыв с нее кровь.

Вся грязь осталась внутри, она въелась во внутренние органы, и ее уже никак не отмыть. Эта грязь будет со мной всю жизнь.

Люди – такое дерьмо.

Я устал, хочу на пенсию. Или сдохнуть здесь и сейчас.

– А-а-а-у-у-у-у!

Неожиданно раздавшийся откуда-то из-под задницы вой перекрывает поток моих грустных мыслей. От неожиданности я подскакиваю на трубе. В панике верчу головой – неужто стая вернулась? Нет. Поблизости никого. Что за вой я слышал? Как будто в капкан попался зверек.

– А-А-А-У-У-У!

Вой звучит громче, он действительно доносится откуда-то из-под меня. Кряхтя, я встаю на ноги, осматриваю трубу: с одного конца она закрыта большим камнем, другим концом врезается в кирпичное сооружение.

– Здесь кто-то есть? – Я стучу по булыжнику. Зверек, что ли, там оказался?

Булыжник отзывается радостным шевелением – так и есть! В трубу кто-то попал!

Пыхтя от натуги, я откатываю камень в сторону. Труба довольно узкая, и, честно говоря, я ожидаю обнаружить внутри кролика, при наихудшем раскладе – лису. Засовываю руку в трубу и вытаскиваю… маленького паренька.

Он весь черный от грязи. Жалкий и сморщенный, как моченое яблочко.

Сразу узнаю: такой же, как я, перебежчик, часто вижу его в школе в Холмах; он из первой десятки отобранных, поэтому мы учимся в разных классах. Но иногда мы все-таки пересекаемся, и я не мог не вспомнить его. Однако здесь, до черты, он не попадался мне на глаза уже несколько лет… Последний раз я его видел, когда был на стороне Архипа, кидал в перебежчиков камни. На всю жизнь это запомнил, до сих пор на душе кошки скребут…

Мальчишка удивленно таращит на меня свои огромные глазюки. Трет их – не обманывает ли его зрение?

Нет, не обманывает – это я, Кирилл Бобров, его бывший враг. Тот, кто кидал камни ему в спину.

Я не знаю, что бы сделал на его месте. Плюнул бы в рожу… А этот парнишка расплывается в улыбке:

– Ох, спасибо, дружище! Желаю, чтоб у тебя за одну отпалку забой на три метра продвигался![16]16
  Отпалка – взрывные работы на шахте. Забой – конец горной выработки (штольни, шурфа и др.).


[Закрыть] А врагам твоим – чтобы крепь[17]17
  См. примеч. на стр. 165.


[Закрыть] на голову свалилась… Да чтобы от взрыва кислотные воды открылись, а самоспасатель[18]18
  Самоспасатель (шахтный) – средство индивидуальной защиты органов дыхания горнорабочих при подземных авариях, связанных с образованием непригодной для дыхания среды.


[Закрыть] не сработал!

От такого странного пожелания некоторое время пребываю в ступоре.

– Я тебя знаю. Ты учишься в Холмах. Часто тебя вижу. Я, кстати, Игорян.

Слишком круто звучит для мальчишки с такой худой шейкой, но насчет этого я молчу.

– Рад за тебя, – бурчу в ответ. Морщусь и потираю ушибленные ребра. Продолжать разговор совсем нет желания. Очень хочется домой.

Помогаю зверьку подняться на ноги. Отряхиваю и предоставляю свободу. И ухожу. Не очень-то я нуждаюсь в общении. Депрессия пришла ко мне с визитом – хочу остаться с ней один на один. Выживать одному гораздо легче, так мне кажется. Но зверек не хочет воспользоваться свободой. Он бежит за мной.

– Эй! А как тебя зовут?

Я иду так быстро, насколько позволяет хромота.

– Подожди же, бузулук[19]19
  Бузулук – подковы с острыми шипами, которые крепились к ногам, чтобы они не скользили при передвижении.


[Закрыть] тебе в пятку! Ты ведь такой же, как я. Ты не ходишь домой через парадный вход. Ты весь грязный и хромаешь. Они поймали тебя сегодня, как и меня, да? Досталось тебе сильно, я смотрю.

Я ускоряю шаг.

– Хочешь, скажу тебе, где лучше перелезать? Через забор у старой шахты, на восточной границе! Они там почти никогда не ходят. Я почти всегда там обратно домой лазаю, просто крюк надо делать… А через плотину меньший крюк.

Я киваю, я лазаю через забор у плотины из-за более короткого пути, она находится в самой западной части поселка, прямо у дома, а если буду возвращаться через шахту, то потом домой через всю Чертогу идти… Так что рискую, чтобы добраться до дома быстрее. Сегодня за это поплатился.

– Да что ж ты удираешь от меня, как шахтер от бурки[20]20
  Бурка – взрывные работы.


[Закрыть]. Не убегай! Мы с тобой одинаковые. Мы должны стать командой. Когда нас станет много, мы сможем дать отпор!

Я останавливаюсь. Сурово гляжу на приставучего зверька.

– Мы не одинаковые! Я был таким же, как они. Помнишь? И камни кидал. Прям по макушке тебе доставалось… Может, напомнить? – рычу я.

Но Игорьку хоть бы хны – улыбается. Довольный.

– Я еще тогда понял, что ты не такой, как они. Твои камни всегда били небольно. Смотри, что я придумал – тебе надо так же сделать.

Он снимает с плеч широкий рюкзак, открывает его – я обращаю внимание, что учебников в его рюкзаке тоже нет, как и в моем – и показывает мне спинку. Что это? Металл?

– Пластина из железа. Чтобы камни по ней ударяли, а не по спине. У меня и кепка есть защитная! Гляди!

Он достает из рюкзака кепку: изнанка вся отделана каким-то твердым материалом, а поверх него – поролоном.

– Почти как каска! И совсем не больно теперь.

Я присвистываю от удивления: ай да голова! А моя только депрессию строить может…

Игорек мне нравится, но я все равно не подаю виду. Боюсь я дружбу заводить. Привык уже быть один…

– Ты нужен таким, как мы, Кирилл.

Игорек внимательно смотрит на меня. Ничего себе! Он имя мое знает.

– Нужен как раз потому, что ты был таким, как они. Ты знаешь их. Знаешь, что они могут. Знаешь, как они думают. Чего хотят. Куда пойдут. И чего придумают. Я многое могу – умею ракеты строить. И бомбы делаю. Дымовуху знаешь какую пускаю? Все Коробки накрывает! Я неплохо умею прятаться. Но ты лучше. Нам надо объединиться – так легче будет выживать. Две жопы лучше, чем одна. Две жопы беды чуют издалека, одна может только на них нарываться.

Аргумент, безусловно, весомый. Но…

– Ты будешь нашим толчком, Кир!

Он смотрит серьезно, как будто резко повзрослел лет на десять.

– Кем-кем я буду?

– Ну, тем, кто спасет нас. Объединит в одну команду. Мы объединимся и дадим им отпор. Нам просто не хватает толчка, я очень много об этом думал.

Я отвожу взгляд. Отхожу от него со словами:

– Забудь об этом.

– Нет, погоди, я все продумал. Нас будет больше, чем их. Я даже…

– Я сказал, забудь.

Только не это. Это не приведет ни к чему хорошему. Нет, нет и нет. Никакой ответственности. Никакого лидерства. Дайте мне спокойно дожить эту чертову ля ви.

Я разворачиваюсь и ухожу, уверенный, что Игорек не пойдет за мной. Отстанет раз и навсегда.

Промозгло и очень холодно. Я еле добредаю до дома. Я долго разглядываю себя в зеркало, ощупываю себя. Как понять, сломаны ли ребра? Поразмыслив немного, я решаю подождать несколько дней, и, если боль не утихнет, пойти в больницу.

От побоев, как всегда, поднимается температура, наверное, градусов до тридцати девяти, и меня дико знобит.

Несколько дней я чувствую резкую боль в груди, когда двигаюсь и говорю. Еще часто кашляю.

Потом все проходит. Я думаю, это все-таки был перелом, но несложный, и ребра срослись сами собой… Все же срослись они неправильно, потому что много времени спустя при резких движениях я все еще чувствую боль.

Насчет Игорька я ошибся. Этот настырный пацан вцепляется в меня, как клещ. Он ходит за мной целыми днями, пролезает вместе за мной в дыру в заборе, идет со мной в школу, ждет после уроков… Я не хочу с ним больше общаться, не хочу слушать его настойчивые бредни о лидерстве и о толчке.

– Чего ты добиваешься? – кричу я на него, в очередной раз видя, как он под дождем ждет меня у моего дома.

– Возьми меня в свою команду.

– У меня нет команды!

– Тогда я буду твоей командой! Я же вижу, что у тебя нет друзей.

– Мне никто не нужен! Я люблю одиночество!

– Никто не любит одиночество, не ври. Мы соберем команду. Ты дашь нам толчок!

– Кто бы мне дал толчок…

И тут он дает мне хороший пинок под зад. Это происходит настолько неожиданно, насколько жутко обидно.

– Эй, за что?

– Это толчок. Ты же просил, – улыбается наглый мальчишка.

Я с рычанием бросаюсь на него. Мы катимся по земле прямо в лужу, мутузим друг друга. Брызги летят во все стороны.

Так, после двух лет одиночества, у меня появляется друг.

Нас теперь двое.

Двое перебежчиков, болтающихся, подобно маятнику, между двумя мирами.