Текст книги "Школа над преисподней"

– Итак, Элли будет играть… – Валерия Антоновна сделала паузу. Я напряглась и выпрямила спину, ожидая, когда учительница назовет мою фамилию… – Соня Крылова.

Я расстроилась. Дело в том, что заучить любой, даже огромный текст для меня легкотня. Мне часто давали большие роли в школьных постановках, зная, что я не напортачу. У меня была отличная память, за перемену перед литературой я успевала выучить несколько огромных стихотворений. Чего не скажешь о способности работать руками. До десятого класса у нас был урок технологии, где девочкам приходилось шить. Помню, как шили мягкие игрушки и мой плюшевый кролик выглядел так, будто явился прямо из ада, чтобы уничтожить человеческий род. Если я возьмусь за костюмы, то сделаю нам ремейк «Волшебника», и история о девочке Элли получится в жанре хоррор.

Ученики, не прошедшие отбор, расхватали эпизодические роли. Например, моя одноклассница Юля, которая тоже пробовалась на Элли, взяла себе Гингему. Но в пятерке по литературе, в отличие от русского, я нуждалась не так сильно, поэтому на остальные роли даже не претендовала. Я подошла к Валерии Антоновне.

– Валерия Антоновна! А можно мне все-таки сыграть Элли?

– Саша, извини, но жюри выбрало Соню. Мы можем взять тебя Стеллой, ее уже взяла Оля, но я думаю, что тебе эта роль больше подойдет. Стелла из тебя бы вышла отличная.

– Но я хочу быть Элли, – настаивала я. – Мне нужна пятерка по русскому.

– Сожалею, но выбор пал на Соню. – Учительница покачала головой.

– Но Соня часто болеет, ее в школе по месяцу не бывает, – возразила я.

– Правда? – Валерия Антоновна озабоченно нахмурилась. – Ох, этого мы не предусмотрели. Попробуй поговорить с Соней, может, ей не так важно играть именно Элли.

Соня уже ушла, и я нагнала ее в коридоре.

– Соня, а тебе принципиально играть Элли? – спросила я миролюбиво.

Но Соня, сразу поняв, к чему я веду, сердито прищурилась.

– Ну, вообще, да, мне нужна пятерка. А что?

– Мне тоже она нужна. И я иду на медаль, – сказала я многозначительно.

– Медаль дают за знания, Орлова, – хмыкнула Соня.

Вот стерва! Ну куда ей пятерка? Она в тройках вечно плавает!

– Ты часто болеешь и сорвешь постановку. – Я достала туз из рукава. У Сони хронический гайморит. Как можно быть такой эгоисткой, соглашаться на главную роль, зная, что в любой момент сляжешь?

Соня вспыхнула и процедила:

– Я не заболею на премьеру. Если так много свободного времени, лучше бы шла и подучила пунктуацию в сложносочиненных предложениях… – Соня вдруг осеклась. Мимо, напевая, прошел Кощей.

– Хорошие девчата, заветные подруги, приветливые лица, огоньки веселых глаз!

Поравняшись с нами, он подмигнул, достал галстук и игриво помахал нам кончиком, а потом ушел дальше, пританцовывая. Мы с Соней недоуменно переглянулись, начисто забыв о конфликте. Это что сейчас такое было и как это развидеть?

Я вернулась к Валерии Антоновне и рассказала об отказе Сони.

– Если хочешь, можешь быть запасным игроком. Потихоньку учить реплики Элли и заменять Соню на репетициях, если вдруг она… Ну… Ты поняла. И давай все же дадим тебе работу по костюмам и декорациям.

Я безнадежно кивнула. Придется заняться кройкой и шитьем… Видя мое расстройство, Валерия Антоновна решила меня подбодрить:

– А давай сделаем тебя главной по костюмам и декорациям? У тебя хорошо получается организаторская работа, будешь придумывать и руководить…

Идея пришлась мне по душе, и я согласилась.

В конце дня случилась очередная стычка с бэшками. У обоих классов было по шесть уроков, все завалились в раздевалку одновременно и не умещались. Марк толкнул Толю, когда тот прижался слишком тесно к вешалкам бэшек.

– Чего прижимаешься-то? Вали на свою половину!

– А чего ты сразу бычишь? Нормально сказать нельзя? – Толя толкнул Марка, и понеслось.

Марка поддержали бэшки, Толю – ашки. Девчонки жались к стенам, дрались одни парни. В таком тесном помещении не удавалось разобрать, где кто, и я видела, что Марк пару раз врезал Валере, Толя – Минаеву. От своих доставалось своим же. Унять возню получилось только у прибежавшего охранника. Он, с грозным видом направив на нас термометр, словно базуку, закричал:

– Социальная дистанция! Соблюдайте социальную дистанцию! Где ваши маски?!

Убедившись, что все успокоились и надели маски, охранник ушел обратно на пост.

Два класса смотрели друг на друга с презрением. Каждый стоял на своей половине.

Неужели так теперь будет всегда?..

* * *

Вечером в школе состоялось незапланированное родительское собрание, на котором должны были обсуждать драку на Собачьей Поляне. Обычно на собрания ходил мой папа. Собирались оффлайн, а не онлайн – впервые за долгое время.

– Как все прошло? – спросила я, когда папа вернулся.

– Да нормально. Панферовы, оказывается, дачу купили. Галанин похудел, прям не узнать… Лет двадцать сразу сбросил. А Шепелюки третьего ждут…

Я закатила глаза.

– Пап, я, конечно, понимаю, что родительские собрания для тебя плавно перетекают во встречи бывших одноклассников, но я имею в виду наш класс, а не ваш.

– Ах да, – спохватился папа. – Да нормально, все утряслось. Поругались, поругались, да успокоились. Никого больше не исключат.

Родители многих ребят из 11 «а» и 11 «б» учились в той же школе в одном классе, в том числе мой папа и даже папа Жени. Прошлой весной родительские собрания стали проходить онлайн в зуме, и сразу после завершения наши родители-одноклассники собирались снова – в отдельном чате. Папа неизменно устраивался перед экраном с бокалом коньяка. Так что я не преувеличила, наши родительские собрания для папы – это мини-встречи выпускников.

– А про меня что сказали?

– А тебя, наоборот, похвалили. Чего ты так переживаешь? Ты же в драке не участвовала.

Но папа не знал про бойкот…

За ужином Олег сидел в телефоне, а родители разговаривали о работе. Мама жаловалась, что, хоть она и рекламщица, от нее почему-то требуют продаж напрямую.

– Что-то я не помню, когда я переквалифицировалась в продажника. Тогда пусть платят мне две зарплаты.

– А вообще, это разве сначала не обговаривается? – спросил папа. – За что вы должны отвечать, за что нет. Вдруг продажи плохие из-за того, что отдел продаж плохо работает? Или кол-центр?

Меня вдруг захлестнуло странное тревожное чувство, будто родители тоже объявили мне бойкот и делают вид, что меня нет. Аж под ложечкой засосало. Я намеренно смахнула со стола маленькую пустую салатную миску. Она упала на пол, но не разбилась. Мама с папой обратили на меня внимание.

– Аккуратней, солнышко, – сказала мама с легким укором и снова повернулась к папе. – В том-то и дело, что Юра как услышал, сколько они платить готовы, так сразу им наобещал с три короба… Лентяи они там все. Им по башке не стучат, вот они и сидят, в носу ковыряются. А все шишки на нас. Продавать – это вообще не наша работа, а их…

Мамина речь доносилась до меня далеким гулом. Я с тоской подумала о завтрашнем дне, когда снова придется тащиться на учебу. А ведь раньше я так любила ходить в школу, прихорашиваться, наряжаться. Каждое утро я собиралась как на вечеринку, с предвкушением чего-то волшебного, светлого и безумно приятного.

Я никогда не думала, что бойкот настолько сложно выдержать; не рассматривала этот вид наказания (или буллинга?) как насилие. Человека же не трогают. Но я ошибалась. Бойкот – то же психологическое насилие, уродливое и жестокое. Интересно, было бы мне так же тяжело, если бы я была не собой, а, скажем, Женей? Ему не привыкать быть изгоем. Может, я так остро все воспринимаю, потому что со мной такое первый раз?

Может, Света была права? Я слишком привыкла, чтобы меня любили.

Урок 10. Влияние школьной формы на климат

Саша

В понедельник, когда оба класса пришли в раздевалку, Женя мелом прочертил линию вдоль вешалок, разделив помещение на две части. Все поняли, для чего это. Каждый выходил аккуратно, не ступая на территорию врага.

Первым уроком был английский. Нам задали подготовить рассказ о какой-нибудь стране. Почему-то я выбрала Швейцарию.

Сначала вызвали Панферова; он рассказывал о Северной Корее. Когда он закончил, учительница спросила, у кого есть вопросы. В воздух выстрелили руки. Севу спрашивали о режиме, и правда ли из этой страны никто не может уехать, и о побегах, трудовых лагерях, «наказаниях трех поколений». Сева подробно и охотно отвечал. Затем Ваня Минаев выступил со сбивчивым и невнятным рассказом о США. Вопросов ему тоже было много, но он мало на какие ответил. Все были активны, ведь за вопросы тоже получаешь баллы. Я выступала последней: рассказывала о швейцарских ножах, сыре, шоколаде, о многом другом. В конце учительница опять предложила задать вопросы. Сердце сжалось: не поднялась ни одна рука. А чего я ожидала? Бойкот распространяется не только на личное общение. Учительница сильно удивилась.

– Что, неужели ни у кого нет вопросов о Швейцарии? Никто не хочет получить баллы?

Все молчали. Мне стало жутко обидно, а главное – стыдно перед учительницей. Вдруг она догадалась, что вопросов у класса нет потому, что со мной что-то не так? Вдруг станет меня жалеть, оставит после урока, чтобы поговорить по душам? Горло предательски сжалось. Казалось, я вот-вот разревусь на потеху всем.

И тут я пересеклась взглядом с Севером. Его глаза светились торжеством.

Нет, я все выдержу, я не доставлю ему такой радости!

Учительница стала сама задавать вопросы. Она спросила о географических особенностях, и я ответила, что 60 % страны занимают Альпы. Задала вопросы про климат, местную кухню и туризм. Я отвечала с трудом, борясь с комом в горле. Глаза были влажными. Я всеми силами давила слезы, смотрела вперед. Все мое выступление одноклассники делали вид, будто перед ними никто не стоит и ничего не рассказывает. Это ужасно – вдруг в один момент стать невидимкой. Это чувство ни с чем не сравнимо.

Когда прозвенел звонок, меня посадили с пятеркой. Я шустро собрала вещи, первой выбежала из класса и поспешила в женский туалет. Хотелось умыться холодной водой, чтобы прийти в чувство. Еще пересохло в горле, а в холле недалеко от туалета стоял питьевой фонтанчик.

Я подошла и сделала несколько жадных глотков. Наконец, горло расслабилось, твердый ком исчез. Я выпрямилась, глубоко вдохнула. Ну чего ты разнюнилась? Потерпи еще немного. Скоро они сами приползут просить прощения. Они просто не смогут без тебя. А вот если они увидят твои слезы, это сделает их сильнее. Они почувствуют, что победили. Не дождутся.

Мое внимание привлек шум, и я повернула голову. По коридору шла целая толпа бэшек; все были частично одеты в белое; если точнее – у каждого белый верх. У кого рубашки, у кого толстовки или футболки. Ребята будто вышли из одного инкубатора. Что за черт? У нас какой-то праздник или флэшмоб? А мне не сказали? Но нет, остальные сегодня одеты кто во что горазд, как обычно. Значит, это инициатива самих бэшек.

Они дружно шли со стороны лестницы – возвращались с физкультуры в закрепленный за ними кабинет. Меня никто не замечал, а я продолжала смотреть на них во все глаза. Эта белая толпа меня пугала. От нее веяло силой и властью.

Я заметила Женю – он двигался в самом центре, по одну сторону от него шагал Марк, по другую – Дина. На Жене была белая рубашка. Она чертовски ему шла, я даже засмотрелась. Какой он красивый… выделялся из толпы. Правда, красота опасная, от нее лучше держаться на расстоянии, не то потеряешь голову.

Женя оживленно болтал, ему со смехом отвечали. Марк достал телефон и что-то показал Жене на экране; тот изобразил шутливый испуг. Дина требовательно протянула руку, но Женя, дурачась, отвел телефон подальше. Дина нетерпеливо запрыгала, чтобы ей тоже дали заглянуть в экран. Женя сдался. Посмотрев в телефон, Дина бросила какую-то реплику и расхохоталась, Марк тоже. Затем Черепанов похлопал Женю по плечу, и они принялись что-то бурно обсуждать. Видеть Женю в компании, и не просто какой-то компании, а возле Марка, было странно.

Я нахмурилась. Со всеми нами продолжали твориться пугающие метаморфозы. И я не могла предсказать, что же будет дальше.

Когда я пришла на урок, класс обсуждал новую форму бэшек. Все строили предположения, для чего это.

– Что они задумали?

– Какой в этом смысл?

– Может ли как-то это нам навредить?

Вопросов было много и ни одного ответа.

– Может, они просто хотят показать, что они на одной стороне, а мы нет? – спросил Толя.

– Нет, должен быть практический смысл, – возразил Панферов.

– Но какой смысл в белых шмотках? Это же не оружие. Я думаю, это просто такой символ чего-то, и практического применения никакого нет, – настаивал Толя.

– Вчера была драка в раздевалке, а сегодня они пришли в белом, – пустился в рассуждения Север. – Это явно связано.

– Это как в баскетболе, – подала я голос. – У одной команды зеленые жилетки, у другой – желтые. Чтобы отличать в игре, где свои, а где нет. Только в нашем случае это не игра.

Это было единственное логичное объяснение. Вчера в потасовке в раздевалке творилась такая неразбериха, что все наваляли своим же. Бэшки наверняка вырядились в белое, чтобы такого больше не повторилось. Все переглянулись. Мне не ответили, никто не удостоил меня взглядом… но одноклассники замолчали, как будто ждали, что я продолжу. И я добавила после паузы:

– Они готовятся к войне. И это – предложение для нас, их противников.

Напряженная тишина дала понять, что меня услышали.

Вечером от Панферова пришло сообщение, в котором была ссылка на опрос. Очевидно, Сева сделал рассылку всему классу. В шапке говорилось, что нам тоже нужна «униформа»; ниже предлагались варианты для голосования: «серый верх», «черный верх», «цветной верх в клетку», «я против униформы». Голосование было анонимным. Я нажала на последний пункт. Чуть больше, чем половина класса, проголосовали за униформу, несогласных было десять человек. Из тех, кто проголосовал за, большинство выбрало черный верх. В комментариях все обсуждали варианты и пришли к выводу, что черный верх есть почти у всех. Панферов подвел итог и написал последний комментарий:

«В общем, большинство выбрало черный верх. У кого нет черных вещей – есть время приобрести до конца недели. У кого есть – надевайте уже завтра».

Хм. Интересно, а что будет с теми, кто в начале следующей недели не придет в черном? Их ждет казнь?

* * *

Утром я выбирала, что надеть. Как назло, первой в шкафу попалась черная рубашка. Я надела ее и повертелась перед зеркалом. Потрясла головой, быстро сняла и с отвращением и повесила обратно. Захотелось помыться, как будто рубашка была очень грязной. Вместо нее я надела бежевую блузку.

Войдя в класс, я выдохнула: человек десять были не в черном. Зеленый свитер Минаева, коричневое платье Вари, Толина рубашка в клетку, серая блузка Ирочки, кофейный кардиган Ксюши, джемпер Малика с синим рисунком – эти наряды радовали взгляд. Север между тем сидел с довольным видом, как будто все идет по плану.

В этот день Панферов подозрительно часто кому-то что-то одалживал. Если кто-то в чем-то нуждался, это тут же находилось у Севера, как будто его рюкзак был волшебным. На самостоятельной по алгебре Север дал забывчивой Ксюше чистую тетрадь. Математичка была очень строгой и не принимала работы на листочках – только в специальных тетрадях. Также у Севера нашлись для Малика запасной транспортир и циркуль.

После третьего урока я пошла в туалет. Когда я мыла руки, внутрь зашли наложницы Панферова. Карина, Лиза и Даша не спешили проходить к кабинкам. Они закрыли дверь, но остались в проеме. У меня вдруг засосало под ложечкой.

Девчонки стали что-то обсуждать. Я наивно понадеялась, что они увлеклись беседой и забыли, зачем пришли, но не тут-то было. Вникнув в их разговор, я похолодела. Они говорили громко, чтобы я их слышала.

– Как думаете, какие казни из истории подошли бы крысам? – спросила Карина.

– Не знаю. Но думаю, самые медленные. Может, четвертование? – предложила Лиза.

Когда я собиралась выйти, они преградили мне путь. Стало страшновато, но я как можно спокойнее и ровнее произнесла:

– Дайте пройти.

Девчонки упорно загораживали выход, делая вид, что не видят меня и не слышат.

– А я думаю, заливание в горло расплавленного металла вполне себе подходящее наказание для стукачей, – сказала Карина.

– Не, от него недостаточно медленно умирают, – стала спорить Даша. – Может, сдирание кожи? Или хоронение заживо?

Стало по-настоящему жутко. Я одна, их – трое. Здесь меня никто не увидит и не услышит… Они могут сотворить со мной что угодно.

– Пропустите меня! – крикнула я и попыталась раздвинуть девчонок, но с тем же успехом можно было двигать каменные статуи.

– А вы слышали про скафизм? – Карина зловеще понизила голос. – Это когда жертву поят всякой дрянью, чтобы вызвать диарею, помещают в узкий контейнер и опускают в стоячую воду. Человек бултыхается в собственном дерьме много дней, а его тело медленно пожирают насекомые и их личинки.

По позвоночнику пробежали мурашки. Тут снаружи кто-то толкнул дверь и ударил девчонкам в спины. Им пришлось подвинуться. В туалет вошли ученицы, и я выскользнула наружу.

В поисках укрытия я быстро пошла вперед. Забившись за угол в конце коридора, я встала у окна и прислонилась к холодному стеклу. Руки дрожали. Я ковыряла заусенец, чтобы боль привела меня в чувство.

Ничего не изменится. Ребята не сдадутся и прекрасно обойдутся без моего общения и моей помощи. Какая я была наивная дура, когда считала, что они не проживут без меня и дня. Я, словно рыба-шар, раздувалась от чувства собственной значимости и незаменимости. Но незаменимых не бывает. Панферов злопамятный и мстительный, он так просто с меня не слезет. Привыкай, это теперь твоя жизнь. Живут же как-то изгои, и ничего. Это просто школа. Временный этап твоей жизни, закончишь ее – и закончатся неприятности. Во взрослой жизни никто не устраивает друг другу бойкоты.

* * *

К четвергу людей в черном прибавилось. На сторону Севера перешли Ксюша, Малик и еще трое. В этот день Север кормил голодных одноклассников конфетами «Степ», дал Ирочке таблетку от головы и охотно одолжил пауэрбанк Насте, когда у той села зарядка на телефоне.

В пятницу я пришла в школу в сером свитшоте, расшитом белыми и желтыми цветами. Войдя в кабинет, я почувствовала себя на похоронах: в классе не было ни единого светлого или яркого пятна, все сплошь в черном. На меня все уставились так злобно, будто я кого-нибудь убила. Нацепив на лицо каменную маску, я села за парту и сделала вид, что увлечена чем-то в телефоне.

Панферов презрительно покосился на меня, но промолчал.

Сердце бухало. Было страшно. Но вскоре я немного расслабилась: увидела в дверях пестрого Костю. Следом без униформы зашли еще Толя и наша Варя в любимом холщовом платье. В любом случае сегодня последний день. Что будет дальше, неизвестно. Я представила, как Панферов приматывает скотчем к доске тех, кто нарушил правила, и прилюдно порет указкой, и невольно хихикнула. Смешок вышел нервным. В это дикое время я уже не могла предсказать, что случится дальше.

Географ вошел в кабинет, ловко крутя ручку средним и безымянным пальцами (Виталий Андреевич – крутой пенспиннер, у него даже обучающий канал есть на ютубе, наши все на него подписаны. С этого канала я и обучилась некоторым приемчикам). Еще не взглянув на нас, он с порога выдал фирменное:

– Ну что, перчики, надевайте свои чепчики, сегодня мы пройдемся по мировым энергетическим ресурсам…

Мы хихикнули. Первой частью фразы географ обычно нас приветствует: подразумевает, что нам мысленно следует одеться на прогулку, в подтексте – подготовить мозги для урока. Но фраза звучит двояко, и обычно все думают о другом. А может, учитель прекрасно знает о «двойном дне» своей коронной фразочки. Он тот еще шутник, и ему нравится веселить всех.

Наконец, он обратил на наш внешний вид внимание. Остановился и присвистнул:

– Перчики, кто-то умер?

– Нет, – ответили в классе.

– А чего у вас тут как будто склеп? Массовая акция против угнетения халапеньо? Или новая мода? Или какой-то очередной челлендж в этом вашем «ТикТоке»?

– Нет, нам просто так нравится, – ответил Панферов.

Подобная реакция была почти у всех учителей. Увидев нас, латиничка перепугалась так, что даже на уроке не засыпала, зато чаще обычного выбегала из кабинета. В руках она нервно сжимала отвратительную вязаную сумочку, кисточки на которой задорно подрагивали, а внутри что-то весело булькало. И даже историчка нас наконец заметила: оторвала нос от книги, подняла глаза и со словами «Батюшки!» перекрестилась. Вид у нее был такой, будто она не понимает, как оказалась перед толпой учеников, и не представляет, что ей делать.

В тот же день у Вари порвалась лямка на сумке, но она даже не успела расстроиться: к ней уже бежал Север с ниткой и иголкой. На физкультуре Север одолжил Толе, который забыл форму для физры, свою запасную. Наш физрук любит повторять, что отсутствие формы не освобождает от урока, и обычно выдает забывчивым очень старый и грязный комплект из майки и шортов, который наверняка еще пахнет пионерским потом.

Вся физкультура, как назло, проходила в разбивке по парам. Нужно было то кидать друг другу мяч, то качать пресс и спину.

Света была в паре с Ромой. Они перебрасывались мячом с таким видом, будто пели друг другу серенады. Вдруг Рома с такой силой пульнул Свете мяч, что сбил ее с ног. На его лице отразился ужас, и он ринулся поднимать покалеченную любимую.

У меня тоже был партнер: мы со стеной давали друг другу уверенные пасы. В детстве у меня была черепаха, настолько тупая, что если ползла вперед и вдруг упиралась в препятствие, то все равно не прекращала движение и не меняла траекторию. Она просто ползла… Вот примерно так же я себя чувствовала, посылая стене очередной пас. В общем, к концу физры на душе у меня стало вдвойне паршиво. Сколько я еще так продержусь?

После пятого урока я стояла перед Панферовым в очереди в кафетерий, и он, осмотрев меня с ног до головы взглядом критика из «Модного приговора», спросил:

– У тебя нет ничего черного?

– Вау! – Я драматично похлопала в ладоши. – С меня сняли бойкот? Какая щедрость! Кланяюсь в ножки.

– Никто не снимал, это одноразовое исключение, – нахмурился староста. – Хватит придуриваться, отвечай на вопрос. У тебя нет черной одежды?

– Есть, – прямо ответила я.

Панферов удивился и даже оскорбился. Как же я тогда посмела нарушить правила?

– И? – Звучало так, будто он ждал объяснений от нашкодившего ребенка.

– Мне не идет черный цвет. – Я улыбнулась, взбесив Севера еще больше. Подошла моя очередь. – Салат с лососем и кофе латте, пожалуйста.

– Речь не о красоте, Орлова. Такие правила, мы решили коллективно: все приходим в черном. Это залог нашей безопасности.

– Решил ты, а не все, это раз. И будем честными, черное – не залог безопасности, а военная форма. Это два. Войны я не люблю и носить военное не собираюсь.

– Почему ты такая упрямая? – никак не унимался он. – Ну что здесь сложного? Может, ты будешь ходить в чем угодно, но на переменах при выходе из кабинета накидывать, скажем, черный кардиган? Если у тебя нет, могу одолжить.

– Нет, – гаденько улыбнулась я.

Север помолчал и прищурился.

– А мы можем подумать над твоим УДО.

Я задумалась. Меня могут перестать игнорировать… Как же достал этот бойкот… А всего-то нужно нацепить на себя черную тряпку.

Я ничего не ответила, забрала поднос и направилась к столикам. По пути я заметила, что Валерия и Кощей сидят вместе и он смотрит на нее так, будто хочет лечь с ней в одну могилу. Наверное, так он выражал любовь. Вообще, их роман бурно расцветал и по-прежнему обсуждался всей школой. Учителя в большинстве своем не одобряли происходящее. Например, историчка и латиничка раз за разом бубнили, что в их времена в преподаватели брали исключительно за знания.

– Сегодня последний день, Саша, – сказал Север над моим ухом, проходя мимо. – В понедельник ты должна определиться, за кого ты.

– За казаков или разбойников? – хмыкнула я. – Я выросла из этих игр, когда мне исполнилось десять.

– Все может быть как раньше, Саша. Только тебе нужно сделать правильный выбор.

С этими словами староста направился к другому столику.

* * *

За выходные я разработала эскизы декораций и костюмов. Задачка подвернулась та еще: все должно было быть ярким, узнаваемым, но таким, чтобы легко получилось изготовить из подручных средств. Успокаивало то, что у меня как у главного конструктора в подчинении было много народу: как учеников, так и неработающих мам.

Я исследовала чердак в поисках реквизита и решила, что из пляжной соломенной подстилки выйдет отличный костюм для Страшилы, а на накидку Бастинды пойдут старые фиолетовые занавески, которые до ремонта висели у нас в гостиной, а теперь лежали в коробке. Параллельно я учила реплики Элли.

В понедельник я собиралась в школу с легким чувством тревоги. Сегодня я должна надеть чертову «униформу», от Панферова больше не будет поблажек. Я положила на кровать черную рубашку и голубой кардиган, расшитый белыми овечками. Что мне надеть? Пойти против Севера, а значит, против всего класса? Что они могут мне сделать? Продлить бойкот, ха-ха? Да пожалуйста. Но вдруг меня действительно простят сразу, если я наряжусь, как на похороны? И все закончится…

Я тянулась то к одной вещи, то к другой. Рубашку я заказывала на «Вайлдберриз», а голубой кардиган – на «АлиЭкспресс». Доставка заняла три месяца, и вместо весны он пришел мне летом, когда для него стало слишком жарко. Но я все равно его носила по вечерам, он стал моей любимой вещью.

Я взяла черную рубашку. Все станет как раньше. Ко мне снова ринется толпа с просьбой списать домашку, парни обступят меня на перемене, начнут пускать фирменные пикаперские шуточки. Я буду ходить в школу и кафетерий со Светой, а перед сном мы будем обмениваться традиционными мемчиками. С этими мыслями я уже застегнула рубашку на четыре пуговицы. И пальцы зависли над пятой.

Нет. Ничего как раньше не будет. Ты не сможешь вести себя как прежде с людьми, которые предали тебя из-за ерунды.

Все изменилось.

Я расстегнула пуговицы, сняла рубашку и надела кардиган. Улыбнулась своему отражению. Вот так лучше. Тебе и правда не идет черный, а вот голубой – твой цвет.