Текст книги "Школа над преисподней"

Урок 11. Становление тоталитарного режима в 11 «А»

Саша

Войдя в класс, я обнаружила, что одна-единственная осталась без «униформы». Понурая Варя сидела в черной толстовке оверсайз, которая была явно не в ее стиле. Панферов сделал вид, что не заметил моего появления. И прекрасно. Может, он вообще от меня отстанет со своими дурацкими правилами?

После урока я пошла в туалет, затем задержалась у зеркала – подкрашивала губы. Открылась дверь. Вошли трое: Панферов со своей наложницей Кариной и телохранителем Витей. Вид у Севера и Карины был грозный, а у Вити – унылый, будто его заставляют делать то, что ему не нравится.

– Ничего, что это женский туалет? Или у нас в классе появилась парочка трансгендеров? – пошутила я, хотя было не до смеха.

Вошедшие молча захлопнули дверь. Сердце сжалось. Панферов что-то придумал, но что? Я нарушила правило, несмотря на последнее предупреждение. Значит, сейчас последует наказание. Каким оно будет? Сделают ли мне больно? Будут бить?

Я быстро убрала косметику и прошла к выходу. Север загородил проход и посмотрел на меня с ухмылкой.

– Дай пройти, – строго велела я.

Север не сдвинулся с места. Он расстегнул черный пиджак, снял его и бросил на пол. Я нахмурилась, совершенно не понимая, чего ждать.

Я попыталась обойти Севера, но он схватил меня за руку, толкнул в центр помещения и слегка кивнул Вите. Сигнал. Я поняла это, когда сзади меня схватили за плечи и повалили на пол, прямо на расстеленный пиджак.

Я закричала и попыталась вывернуться, но тут в меня вцепились. Витя стоял за моей головой и удерживал меня за руки, Север сидел на ногах, Карина держала дверь, чтобы никто не вошел. Я извивалась и кричала. Одежда сбилась, пиджак подо мной съехал, и голой частью спины я чувствовала ледяной кафель. Север ловко стал расстегивать пуговицы на моем кардигане. Я принялась вырываться еще яростнее. Да что они творят? Почему раздевают? Что они собираются со мной сделать, насиловать?

– Пустите меня! Не трогайте! Вы не имеете права!

Сердце билось в горле. Пульс грохотал в висках.

Север отвлекся от моего кардигана и попросил Карину принести рюкзак, затем принялся рыться в нем. Я набрала в грудь воздуха, чтобы выкрикнуть очередную порцию проклятий, но тут Панферов показал мне смятый лист бумаги и равнодушно предупредил:

– Будешь кричать – затолкаю в горло. А это неприятно.

Теперь я могла только бессильно подвывать. Панферов вернулся к пуговицам и, наконец, справился с последней. Он будто раздевал куклу. Освободив мою руку, Сева стащил с меня рукав и, наконец, снял кардиган. Я осталась в одном топе. Тело вмиг заледенело и покрылось мурашками, несмотря на то, что я ожесточенно сопротивлялась и, по идее, мне должно было быть жарко. Стало ужасно стыдно. Наверное, я представляла собой жалкое зрелище: полуголая, в слезах и соплях.

Север с интересом осмотрел мой торс и опять усмехнулся, а потом снова стал рыться в рюкзаке. Что он ищет? Орудие пыток? Что-то, чем будет насиловать меня, потому что не может сделать это сам, раз я ему настолько отвратительна? Бутылка? Палка? Я жутко боялась. Молилась, чтобы в туалет кто-то начал ломиться. Но никого не было.

Север вытащил какую-то черную тряпку и развернул. Это оказался мужской свитер, дорогой и очень симпатичный. Я совершенно растерялась. Надеюсь, он не собирается запихать мне этот свитер в одно из естественных отверстий?

Кажется, я даже не сопротивлялась – просто безвольно висела на чужих руках, как тряпичная кукла, пока меня одевали. Свитер был необыкновенно мягким и приятно обволакивал тело. Наконец, меня поставили на ноги. Север поднял с пола пиджак, достал из рюкзака щетку и счистил с него пыль. Глянул в зеркало и рукой расчесал платиновые волосы. Я тоже посмотрела на свое отражение. Вид был жалким: тушь размазалась, лицо блестит от слез, прическа растрепана. А еще я заикалась.

– Ну вот, то-то! – удовлетворенно констатировал Север, надевая пиджак. – Настоящая красотка! Ну что, разве не приятно чувствовать себя в своем кругу?

Я плюнула ему в лицо и, схватив с пола сумку, ринулась к выходу. Стоящая у двери Карина хотела преградить мне путь, но Север разрешил меня выпустить. Вокруг клубился туман, в голове царил отвратительный вакуум.

Я не помнила, как забрала вещи из раздевалки и как добежала до дома. Теперь я понимала, почему на Варе странная толстовка. Вряд ли Север подверг Варю той же экзекуции, что и меня, но, скорее всего, переубедил словами. Возможно, уступив, Варя отплатила Северу за починку сумки. Мне же не предложили выбор: Север знал, что на меня его манипуляции действуют редко.

Я долго отмокала под душем и яростно натиралась жесткой щеткой. Я чувствовала себя униженной и растоптанной. Я ненавидела Севера до дрожи.

Из душа я вышла посвежевшей и тут же увидела на полу злополучный свитер. Я нахмурилась, а затем, взяв с кухни щипцы для барбекю, вернулась в ванную и подняла ими мерзкую тряпку. Вынесла ее в сад. Бросила в мангал. Залила жидкостью для розжига и подожгла. Свитер горел долго. Этот мудак не пожадничал, выбрал хло́пок.

Я подождала, когда от свитера останутся обугленные лоскутки, вытащила их щипцами, бросила на тротуарную плитку и растоптала.

На следующее утро я гордо швырнула эти жалкие останки на парту Панферову, после чего с королевским видом прошествовала к своей парте. На меня все смотрели. Неудивительно, ведь на мне было яркое худи, половина которого желтая, половина – сиреневая. Самая кричащая вещь, которую мне только удалось найти в гардеробе.

Я не собиралась в туалет после урока, но все та же компания затащила меня внутрь силой. На меня просто напали толпой, подняли в воздух и унесли. Что происходит с этим миром, если можно так просто волочь людей куда угодно, а никто даже не заметит? Остановите планету, я сойду!

Карина стояла в дверях туалета, Рома – рядом с Севером.

– Что, один не справишься? Чтобы раздеть девушку, теперь всегда будешь звать волонтеров? – съязвила я.

Север повелся, оскорбился и спровадил свою свиту. Рома и Карина вышли; мы остались одни. Не отрывая от меня взгляда, Панферов снова снял пиджак и бросил на пол.

– Извини, я мог бы просто надеть свитер сверху, но так ты точно его снимешь при первом удобном случае, – сказал он едва ли не виновато. – Почему ты такая упрямая, Александра? Думаешь, мне это нравится? Гораздо приятнее, когда девушки сами раздеваются передо мной. Ну или просят, чтобы я их раздел.

– Думаю, тебе нравится, Север, – скривилась я. – Иначе ты бы не делал этого.

Панферов вздохнул.

– Иногда люди совершают непозволительные поступки просто потому, что у них нет другого выхода. Когда-нибудь ты это поймешь.

Север шагнул ко мне и попытался скрутить. Я тут же впилась ему в лицо ногтями, оставив на коже глубокие царапины. Он отпрянул, но через секунду снова напал, поймал и стиснул мои запястья. Прижал меня к стене, схватил обе мои кисти одной рукой, а второй обвил меня за талию и оторвал от пола. И вот я снова оказалась на расстеленном пиджаке, а он сидел сверху, прижимая к кафелю мои ноги. Я с ненавистью посмотрела в расцарапанное и окровавленное лицо, начала биться и царапаться. Одному Северу пришлось со мной повозиться. Он снова держал оба моих запястья одной рукой, а второй расстегивал молнию толстовки.

– Если ты продолжишь дергаться, – предупредил Север, – мы потеряем молнию.

С трудом, но он это сделал: снял с меня толстовку.

– Тебе придется перевести на меня все свои шмотки. Не напасешься. – Я усмехнулась.

Но Панферов не собирался доставать очередную тряпку из сумки.

– Ну что ж, – сказал он, – не хочешь играть по правилам, пожалуйста. Значит, я их изменю. Теперь будешь ходить голой.

И он вышел из туалета, прихватив мою толстовку. Какое-то время я растерянно топталась на месте, скрестив руки на груди, дрожа от холода и абсолютно не понимая, что делать. Наконец, в голову пришло гениальное решение: Олежек! Я позвонила младшему брату и попросила принести куртку в женский туалет.

Олежек протянул мне ее с открытым ртом.

– Молчи, – приказала я.

– Знаешь, а я думал, у меня на все найдется шутка. Но я ошибался. – Олежек круглыми глазами смотрел, как я надеваю на голое тело куртку. Затем он хитро прищурился и выдал: – Слушай, надеюсь, ты в таком виде не идешь продавать свою девственность? Лучше сказала бы мне, я точно смогу толкнуть ее подороже.

Олежек с трудом увернулся от моего пинка и ринулся за дверь. Затем его мордаха снова появилась в проеме.

– Ах да, забыл, ты же не девственница.

Я бросила в него куском мыла – мимо. И снова в двери показалась его голова.

– Нет, я все же был неправ, шутки у меня находятся на все.

Олежек показал мне язык и, увернувшись от мыльницы, убежал на урок. А я снова пошла домой.

Мама сегодня планировала допоздна работать и остаться ночевать в Москве. Папа объявил, что ужинать мы едем в ресторан. Олежек был на тренировке по хоккею, и мы заехали за ним. Я сидела на переднем сидении. Олежек закинул в багажник сумку и клюшку. Он не видел, что место спереди занято, и открыл мою дверь.

– Это мое место! – заныл он.

Тайком от папы я показала ему средний палец. Пыхтя, Олежек сел сзади меня.

В машине играла моя музыка.

– Отключись от блютуза! – потребовал Олежек, намереваясь поставить свою музыку.

– А не слипнется?

– Не слипнется. Твоя музыка – говно.

– Это твоя музыка – говно. Твоим певцам еще в детстве надо было к логопеду сходить.

– А твою только на похороны ставить! – Олежек ударил в мое кресло. У меня играла иностранная фоновая музыка, а брат собирался поставить свой говеный русский рэп. – А ну отключись!

– Да хрен тебе!

Олежек продолжал долбить в мое кресло. Взбесившись, я развернулась и хорошенько треснула его по голове.

– Сука!

– Мудак!

Мы стали бороться каждый со своего кресла.

– Саша, Олег, что за выражения? Сейчас же прекратите! – рявкнул папа за рулем. – Накажу обоих!

Папа свернул на обочину и остановился. Отодрал Олежека от моих волос, а меня – от Олежкиных ушей.

– Быстро сел вон туда! – приказал папа Олежеку и показал на место за собой, чтобы развести нас с братом по разным углам. – Ладно он без мозгов, но ты-то чего ведешься, Саш?

Последнее папа спросил, когда мы, успокоившись, поехали дальше.

– Потому что он бесявый. Пап, вы с мамой не задумывались, что это может быть не ваш ребенок? Какой-то он бракованный. В роддоме не могли перепутать детей?

– Сама ты бракованная! – обиженно выкрикнул Олежек.

Так, переругиваясь, но уже без драк, мы добрались до японского ресторана. На этом проблемы не кончились. Мы с Олежеком сцепились из-за места на диване у окна. Напротив было еще одно свободное место у окна, но на стуле, а каждый из нас хотел на диван. Плюс отсюда можно было наблюдать за рыбками в большом аквариуме, а с места напротив – нет. Развернулся нешуточный бой. Папа пытался нас пристыдить, но у него плохо получалось. Посетители ресторана бросали на нас с Олегом осуждающие взгляды, а на папу – сочувственные. В итоге диван отвоевала я – все-таки я пока что была крупнее и сильнее Олега.

– Вот попляшешь ты у меня через пару лет! – зашипел Олег, усаживаясь на стул. – Будешь вообще под столом сидеть.

Я подула в кулак и выдула на Олежека средний палец.

– Саша! – прикрикнул папа с укором.

Он взял себе вок, а нам с Олегом – разные роллы. Зря он набрал нам на двоих, а не каждому свое: за роллы с креветками у нас развернулся очередной нешуточный бой.

– Ты уже три сожрала! Это мои! – вопил брат. Мы боролись палочками в общей тарелке; каждый пытался ухватить ролл с креветкой. Тарелка превратилась в бородинское поле, где часть роллов пала смертью храбрых.

– Ничего не знаю, жри своего угря!

– Сама жри угря, креветка моя!

– А ну перестаньте! Мне за вас стыдно! – шикнул папа, закипая. – Саша, да что с тобой сегодня такое? Ты ведешь себя так, будто тебе пять лет! Уступи ему креветку!

Я оскорбилась.

– А чего чуть что сразу Саша? Ему тоже не пять лет, но ему почему-то все можно! «Саша, уступи, Саша, ты старше». – Я передразнила родителей. – Достали!

Я встала с места и направилась в туалет. Но, проходя мимо Олежки, остановилась. Он как раз положил себе ролл с креветкой. Я смахнула его тарелку со стола. Раздался звон, тарелка разлетелась на осколки, все удивленно обернулись на наш стол.

– Упс! Как жалко! – криво усмехнулась я.

– Уродка! Пап, пап, она это специально! – заверещал Олежек.

На несчастного папу было жалко смотреть. С довольным видом я пошла в туалет.

Вот на такой минорной ноте закончился ужин.

Обратно ехали молча, в машине стояла гробовая тишина. Вернувшись домой, я разделась первая и сразу убежала в свою комнату. Упала на кровать, залезла в телефон и залипла в дурацкие ролики. На кухне послышалась возня: папа загружал посудомойку.

Через какое-то время в комнату постучались. Вошел папа. По его виду было понятно, что ругать он меня не собирается. Я не отрывалась от телефона и делала вид, что ничего не замечаю. Папа сел на краешек кровати.

– Саш, у тебя все нормально? – обеспокоено спросил он.

– Да, – буркнула я. – Все прекрасно.

Папа вздохнул.

– Не обманывай. Я же вижу, что-то случилось. Ты последнее время вся на нервах, взвинченная, сама на себя не похожа.

– Это гормоны, пап. Переходный возраст.

– Мальчики? – Папа спросил таким многозначительным тоном, как будто был матерым специалистом по мальчикам. Сдержать улыбку было невозможно.

– Не-ет! – протянула я.

– Значит, это из-за той драки ваших классов? Но ты ведь не участвовала…

Я вздохнула. Папа всегда был моим другом. Официально я – папина дочка. Если бы на его месте была мама, вряд ли я бы рассказала, но папа – другое дело. Я убрала телефон в сторону.

– Да. Так получилось, что я случайно проболталась одной учительнице про драку на поляне, и она туда заявилась. Классам из-за этого отменили Осенний бал. А он для всех много значит, все девчонки уже платья купили, вальс репетируют, прически обсуждают. И теперь мне весь класс объявил бойкот.

– Тебе? – удивился папа. – Очень странно. Ты же там со всеми дружишь.

– Да у нас теперь сложно все. – Я не знала, как объяснить папе вкратце ситуацию с войной. – Мы с бэшками в последнее время постоянно ссоримся, все как на иголках.

– Ребята одумаются еще. Куда они без тебя? – Папа ободряюще улыбнулся.

Я хмуро покачала головой.

– Я тоже так думала. Но все так сплотились против меня, думаю, это надолго.

– Да ну, брось. Ты же случайно проболталась. Все обойдется.

Папа развел руки в стороны, и я нырнула в его объятия.

– Прости, пап, за ресторан. Я и правда повела себя как маленькая. Но так все навалилось, еще Олег достал, он меня просто ненавидит, – бурчала я папе в подмышку.

– Да ну брось ты, – прошептал он. – Олег любит тебя, просто вредничает. От битья тарелки-то хоть полегчало?

Я отстранилась и, сделав счастливые глаза, радостно закивала. Папа засмеялся.

– Ну хорошо. Значит, триста рублей сверх ужина за пункт «бой посуды» пошли на дело.

– Ой, пап! – вспомнила я. – Знаешь, в Москве есть такой аттракцион D’ebosh. Это, в общем, комната, где стоят мебель, посуда, прочие вещи. И все это можно крушить, ломать, бить и таким образом снимать стресс. Может, сходим? Классная штука!

– Ничего себе, не слышал про такое! – удивился папа. – Чего только не придумают. Давайте сходим. Только, чур, ты не будешь пулять Олежке в голову тарелками.

– Договорились! И маме понравится, а то она такая груженая сейчас от своей работы.

Теперь я была рада, что он зашел ко мне в комнату. Как здорово, что мы помирились. Я снова обняла папу. И впервые за долгое время мне стало совсем спокойно.

Урок 12. Пищевая цепь в школьной экосистеме: негативные последствия сдвигов

Саша

В среду, последний день сентября, я просто взяла с собой запасные вещи и положила в пакет со сменкой. Перед уроками я победно глянула на Панферова, довольная своей смекалкой. Выглядел Север неважно, лицо было все в царапинах. Также я заметила царапины на руках – рукава пиджака были закатаны, и до самых локтей шли красные полосы. Хм. Я не помнила, чтобы помимо лица еще и руки ему располосовала.

Панферов снова поменял правила: не стал мучиться со мной один и раздел меня вдвоем с Витей, как и в первый день. В этот раз у меня забрали телефон. Но он бы мне и не помог, с Олегом я сейчас в ссоре, а больше звать некого.

Дверь открылась, и в туалет вошла Дина. Увидев меня, она стала открывать и закрывать рот, как рыба без воды.

– У нас ввели новую форму? А мне не сказали? – наконец, весело поинтересовалась она, наплевав на запрет общения между ашками и бэшками.

Не особо надеясь на дружескую помощь, я все-таки попросила Дину сгонять в раздевалку за пакетом с моими вещами. К счастью, она кивнула и без вопросов выполнила просьбу. Я достала из пакета пеструю кофту и надела.

– Все нормально? – осторожно уточнила Дина, наблюдая за мной.

– Нормально, – сказала я. – Только больше ни о чем не спрашивай.

– Окей. Если вдруг захочешь поговорить, всегда к твоим услугам. – Дина отвесила шуточный поклон.

– А как же запрет на общение?

Она хитро улыбнулась.

– А запреты так сладко нарушать!

Войдя в класс, я первым делом посмотрела на Севера. Вид у него был растерянный и удивленный. Я прошла к своему месту с победной улыбкой.

В целом, игра в «Надень на Сашу свитер» даже стала мне нравиться. В ней должен быть победитель. И я считала, что стану им.

В тот же день после уроков состоялась репетиция спектакля.

Шла сцена в тронном зале Гудвина, с участием Марка и Севера. Гудвин собирался дать Дровосеку сердце.

– Мне придется проделать дыру у вас в груди, чтобы вставить сердце, – сказал Марк-Гудвин.

– Я в вашем распоряжении, – ответил Север – Железный Дровосек. – Делайте где угодно.

Но дальше все пошло явно не по сценарию…

Север стоял лицом к зрителю, чуть впереди Марка. И после реплики Марк прислонил свой рупор к паху, пристроился в паре шагов сзади от Севера и стал двигать тазом вперед-назад. Зал взорвался хохотом. Даже ашки смеялись, хоть и всеми силами пытались сдержаться: все же надо уважать своего лидера! Но удержаться было невозможно… Честно, я смеялась громче всех. Так тебе и надо, Север! Нечего строить из себя императора, которому все дозволено!

Почувствовав неладное, Панферов обернулся и, увидев, что делает Черепанов, толкнул его. Завязалась драка. Все остальные вскочили, заревели и загудели.

Валерия Антоновна взлетела на сцену.

– Панферов! Черепанов! – заверещала она. Лицо слилось по оттенку с винной помадой. – Сейчас же разошлись! Еще секунда, и я пошлю за директором!

На сцену вбежали Рома и Егор и разняли драку. Когда все немного успокоились, Валерия Антоновна послала Марку испепеляющий взгляд и потрясла перед его носом указательным пальцем.

– Черепанов, ты достал меня уже! На следующем педсовете я серьезно буду ставить вопрос о твоем исключении. Ты доигрался. Ты понимаешь, как это серьезно?

– А вы такая всесильная ведь сейчас, да? По щелчку пальца у вас любой вылетит? – усмехнулся Марк, стойко выдержав взгляд учительницы.

– Именно так, Черепанов. – Явный намек на связь с директором ее ничуть не смутил. – И первым на вылет стоишь ты.

– А вы лучше директору кандидатуру Панферова предложите, посмотрим, что у вас получится! – нахально заявил Марк и скрестил руки на груди.

– А ты не переживай за товарища, – осадила Валерия Антоновна. – Панферов у меня тоже на особом счету.

– На особом – это когда любую дичь можно творить, а вы его по головке погладите, да? – Марк буквально капал ядом.

Валерия Антоновна вспыхнула, но быстро взяла себя в руки. Она была в курсе, что Север находится под защитой школьного руководства и так просто его не выгнать. Холодно глянув на Марка, учительница сказала:

– Нет, Черепанов. «На особом счету» значит, что он второй кандидат на вылет.

Валерия Антоновна, грозно предупредив Черепанова, что дает ему последний шанс, хлопнула в ладоши и объявила о повторном прогоне последней сцены.

* * *

В четверг в столовой Север посылал мне колючие взгляды. Он еще не проводил свой традиционный туалетный ритуал по моей переупаковке, но, видимо, готовился.

Я отвернулась и заметила Свету, которая сидела с краю. Вид у нее был скучающий. Но тут к ней подсел Рома и протянул кексик – тот самый, с шоколадной крошкой. Света послала ему благодарную улыбку и состроила умилительные глаза.

Я вздохнула. А может, Света была права, и я действительно мешала ей сблизиться с Ромой? С восьмого класса застой, а сейчас за считаные дни такой прогресс…

После столовой Север снова затащил меня в туалет, и все повторилось. На этот раз, раздев меня, Панферов достал из рюкзака какой-то баллончик, а затем сел на корточки. Вид у него был измотанный. В одной руке он держал баллончик, в другой – черную кофту.

– Это – аэрозольная черная краска, – мрачно сообщил Север. – Въедается в кожу намертво, удалить можно только растворителем. Ты достала меня, Орлова. Либо ты сейчас добровольно надеваешь кофту и идешь на урок, либо выходишь отсюда абсолютно голой и абсолютно черной. Выбирай.

Я перевела взгляд с баллончика с краской на кофту и обратно, а затем глянула на Панферова с ненавистью. Ему удалось меня сломать. Я поняла, что он не шутит; вид у него был строгий и уверенный. Я слабо кивнула на кофту. Север улыбнулся, а остальные выдохнули: наконец-то строптивая лошадь прекратила лягаться.

Панферов протянул мне руку, чтобы помочь встать, но я поднялась самостоятельно и пнула расстеленный пиджак. Затем я выхватила у Севера чертову шмотку. Витя тактично вышел из туалета. Надо же, какой джентльмен: еще минуту назад помогал стягивать с меня блузку, а теперь его якобы смущает мой обнаженный вид! Надев свитер, я зло посмотрела на Севера. Тот выглядел так, будто на днях сражался с ягуаром: лицо было все в темно-красных полосах. Засияв, он любовно поправил мне ворот, разгладил складки на ткани и мягко сказал:

– Ты молодец, Саш. Я тебе не враг. Мы на одной стороне. Я сейчас объявлю в классе об отмене бойкота. Пойдем на урок.

Он взял меня под локоть. Я вывернулась и огрызнулась:

– Да пошел ты. Я не набивалась к тебе в друзья. Ты больной.

Меня трясло от гнева, внутри клокотал вулкан ненависти. Север определенно потеснил Олега с почетного первого места в списке людей, которых я хочу убить.

Панферов смерил меня грустным взглядом мудрого старца.

– У нас с тобой общий враг, Александра, и не нужно об этом забывать. Ты еще не знаешь, что надвигается, и скажешь мне спасибо. Ведь очень скоро тебе может понадобиться моя помощь. И тогда я буду рядом.

С этими словами Север вышел за дверь. Я с отвращением взглянула себя в зеркало. Вот как, оказывается, выглядят сломанные люди.

Уроки закончились. На выходе из школы я сразу услышала бодрую музыку, а за территорией, у трансформаторной будки, увидела источник шума – машину, где сидел парень лет двадцати. Он что-то крикнул кому-то, кто стоял за будкой. Открылось заднее окно, чья-то рука бросила в сторону будки две банки пива. Показалась компания Марка, где был и Женя. Марк потряс и открыл пойманную банку, специально брызнув на Женю пивом. Тот засмеялся, потряс и открыл свою, но Марк уже рванул от него вокруг машины. Женя ринулся за ним. Водитель бибикнул. Парни, перестав играть в догонялки, запрыгнули внутрь. Следом залезли остальные из компании.

Когда я вышла за ворота, машина рванула с места и пронеслась мимо меня. Музыку сделали еще громче, так, что дребезжали окна припаркованных машин.

Я вздохнула. Хоть у кого-то налаживается жизнь.

Перед сном я провела ревизию в шкафу: нашла все черные вещи и повесила их на правую сторону, чтобы было удобнее дотягиваться. Выбрала один из черных свитшотов и погладила. Тяжело вздохнула, полностью осознав свое поражение.

Выбрав наряд и собрав сумку, я легла на кровать. Просмотрела соцсети. Оказывается, компания Марка сегодня где-то собрала тусовку. Черепанов выложил несколько постов, где я узнала парней из 11 «б». Остальные люди были незнакомые. Женя засветился на всех видео: танцевал, корчил смешные рожи, не стеснялся дурачиться на камеру, вел себя непринужденно, будто общался с Марком сто лет. Еще два года назад Женя ужасно волновался, попадая в любую незнакомую компанию за пределами школы. Но он изменился и сейчас казался на своем месте.

Я вздохнула, отложила телефон и закрыла глаза.

Мне вдруг показалось, что мою жизнь будто стирают.