Текст книги "Словарь лжеца"

От мороженого у меня ломило зубы.

– У нас тут всё? – осведомился Дейвид у сотрудницы полиции. Та заговорила в рацию.

Нет мира нечестивым[4]4
  Ис. 57:21.


[Закрыть], сообщило лицо собачки, и она дернула за поводок, довольная своими стараниями общаться действенно и без лишних церемоний.

– Приятно познакомиться, – сказала Пип. Даже не знаю, кому именно. Упаковку из-под шоколадного льда она взяла у меня из руки и покинула место действия, ни разу не обернувшись.

Е – ерундить (гл.)

Удостоверившись, что никто не подсматривает за его работой, Трепсвернон открыл регламентированный кожаный портфель «Суонзби-Хауса». Уже несколько лет, просто ради того, чтобы скоротать время – и для собственного развлечения, – он измышлял кое-какие слова и их определения. Ежели только на него находил такой стих, праздные мысли сии он набрасывал на заимствованной бумаге для заметок: порою его вдохновляло взаимодействие с сотрудниками по Письмоводительской – билефолдианин (сущ.), раздражающая персона; друкотить (сущ.), желанное отвлеченье. Порою он просто импровизировал мелкие измышленья свои в стиле энциклопедической статьи. Для этой цели изобрел он сановников XIV века из Константинополя и небольшую религиозную секту, живущую в вулканических Японских Альпах. Чаще, однако, эти фальшивые статьи дозволяли ему стянуть лексический разрыв, создать слово, описывающее ощущенье или реалию там, где никакое другое слово в текущем обороте вроде бы цели сей не достигало. Варьировалось это от уклона в лирику по случаю неудовлетворительной трапезы: подозриссерт (сущ.), подозрение, что к мороженому для увеличения объема порции добавлен мел, – до размышлений касательно повседневных событий: воркугулять (гл.), голубиная походка; релектобывчивый (прил.), о случайном перечтении фразы или строки ввиду отсутствия сосредоточенности или желания дочитать до конца; зевазить (гл.), выделять себе время на грезы наяву.

Трепсвернон размял пальцы. Этим он не желает ничего дурного, убеждал себя он, неужели нельзя позволить себе таких маленьких личных развлечений? Задумавшись об отсутствующем обсуждаемом Фрэшеме, Трепсвернон грыз кончик вновь обнаруженной ручки Суонзби. Была она дешевой и полой, и он порой тревожился, что прогрызет ее насквозь. Выбрав новую пустую каталожную карточку, он написал:

фрэшоприя (сущ.), должность или место тупицы, обретаемые благодаря деньгам

Теренс Кловис Фрэшем был одним из тех немногих, кому шепелявость Трепсвернона предоставляла повод к жестокости. У Суонзби Фрэшем был вполне любимчиком – но не потому, что блистал особенными талантами лексикографа или как-то особенно прилежно трудился. Был он, однако, до крайности богат ввиду какого-то семейного предприятия по производству варенья. Ровно с такой же пользою имелся у него подлинный навык притягивать и тешить самолюбие у своих до крайности богатых друзей. То и дело, когда б ни истощались сундуки проф. Герольфа Суонзби, Фрэшему удавалось собрать некоторое блескучее и набрякшее суаре, выдоить из своих компаньонов и знакомцев пожертвования – и деньги волшебно возникали. Сей дар приращенья фондов словаря означал, что когда бы Фрэшем ни появлялся в Суонзби-Хаусе лично, чествовали его как князька и благодетеля.

По временам Трепсвернону попадались приглашения на подобные благотворительные мероприятия по сбору средств: танцы либо регаты, смотря какое время года, – однако никогда не ощущал он позыва их посетить. Предложить ему было, в конце концов, нечего, и он нисколько не сомневался, что кто-нибудь придерется к его облаченью или сам он допустит некий неловкий просчет в этикете. Теренф Кловиф Фрэфем. Согласно приглашению, спорхнувшему ему на конторку в прошлом месяце, Фрэшема приняли в «Общество 1500 миль» по случаю его, Фрэшема, двадцатисемилетия, и не соблаговолит ли Питер Трепсвернон присоединиться к нему, Фрэшему, на праздновании сего достижения?

Имелось множество причин сильно пить в присутствии Теренса Кловиса Фрэшема. Он был пригож, снискал успех, а осанка у него была как у профессионального теннисиста. Вместе с фехтованием и плаванием на длинные дистанции теннис был тем видом спорта, по каким он входил в университетскую сборную. Напротив, Трепсвернон – если понятие контрастов здесь применимо – располагал осанкою посредственного шахматиста. К тому же Фрэшем обладал в особенности пренеприятным свойством похваляться, при сем оставаясь вроде бы попросту чарующим. В наем «Новому энциклопедическому словарю Суонзби» он поступил одновременно с Трепсверноном, и они были ровесниками.

Если верить приглашенью на торжество, Фрэшем заслужил вступление в «Общество 1500 миль» тем, что успешно вернулся из Сибири. Деянье сие финансировалось «Суонзби-Хаусом» для того, чтобы к грядущим томам изучить этимологию слов шаман, струг и (что тупо– или же остроумно) верное написание слова царь. Трепсвернон до сих пор был не очень уверен, как Фрэшему удалось уломать на это предприятие проф. Герольфа Суонзби, поскольку сам Фрэшем не говорил по-русски и не располагал квалификацией перевести с этого языка даже одно-единственное слово, насколько сие было кому бы то ни было известно. Фальшиво (прил.), возможно, через польское fałsz от средневерхненемецкого valsch, из латинского falsus, ложный, неверный, что, в свою очередь, из fallere – вводить в заблуждение, обманывать. Если верить одному письму, присланному Фрэшемом в контору, изучение этимологии слова стерлядь (сущ.) потребовало оплачиваемых аудиенций с различными представителями русской аристократии.

Учитывая параллельность их жизней до сих пор, то, что Фрэшема отправили в азиатские степи, а Питеру Трепсвернону оплатили заботы д-ра Рошфорта-Смита в Челси, казалось справедливым. Затем в Суонзби-Хаус начали прибывать фотоснимки Фрэшема. Лондон переживал дымнокурные лето и осень, на улицах истребляли лошадей, дабы расчистить дорогу автомобилям, сам город разделывали на бефстроганов к прокладке железнодорожных путей Подземки, а при виде фотографий, присылаемых Фрэшемом, взрослые мужчины и женщины в редакции «Словаря» курлыкали от зависти и возбужденья. Вот на одном снимке Фрэшем верхом на верблюде, вот на другом окутан шелками и пьет чай с дипломатом, взирая на озеро Байкал. В особенности зрелищное фото изображало Фрэшема, притворно обарывающего моржа, – эту фотографию персонал «Суонзби-Хауса» встретил с чем-то на грани истерии и не сходя с места пришпилил над его пустой конторкой, как на алтаре.

В углу фотоснимка можно было едва различить Глоссопа – еще одного сотрудника «Суонзби-Хауса», отправленного в это путешествие. В то время как компаньон его был высок и хорош собой, Роналд Глоссоп к себе отнюдь не располагал. Возможно, свидетельствовало сие о некой особенной пригожести Фрэшема, но хоть Глоссоп даже стоял с ним рядом – а он неизменно располагался где-либо поблизости от Фрэшема, будь то кабинеты в Уэстминстере или побережье Берингова моря, вечно подбегал к нему трусцою с ручкой и бумагой наготове, – затруднительно было припомнить какие бы то ни было отличительные черты этого человека. Трепсвернон не мог бы даже вспомнить, как звучит его голос, – или даже слышал ли он когда-либо, как тот открывает рот. Единственно примечательным у Глоссопа был желтовато-зеленый носовой платок, который он носил в прорезном кармане своего жилета: окрас сего куска ткани был достаточно ярок, дабы все привыкли замечать его вспышки через всю главную залу Письмоводительской, словно огни святого Эльма. К Глоссопу все относились преимущественно как к помощнику Фрэшема, хотя в «Суонзби-Хаусе» они выполняли одну и ту же роль, а владенье Глоссопом языками и филологией намного превосходило Фрэшемовы. Трепсвернон подозревал, что в их совместном годовом путешествии по Сибири Глоссоп и занимался всею лексикографической работой – равно как и поднятием тяжестей (если не считать той, что предпринималась ради создания впечатленья, ср. моржей).

На снимке с моржом Глоссоп едва попадал в кадр. Стоял он на заднем плане, нечеткий и затененный, и тесаком отпиливал плавник у одного из обманутых сотоварищей изображенного моржа по плавучей льдине.

Фотоснимки Фрэшема сопровождались письмами, зачастую наполненными замысловатыми метафорами и неизменно с орфографическими ошибками. Как продвигаются этимологические изысканья, у Фрэшема никогда толком не излагалось.

Меж конторок же «Суонзби-Хауса», заметив, как Трепсвернон с какой-то особой меланхолией поглядывает на фотографию с моржом, Билефелд, проходя мимо, бодро бросил:

– Доблесть полевых трудов супротив протиранья штанов в канцелярии!

В ответ Трепсвернон лишь улыбнулся и чересчур сильно сжал в кулаке ручку «Суонзби-Хауса». Глянул на бумагу перед собой: его заметки по солецизму (сущ.) были забрызганы чернилами.

Ё – ёшкин кот (сущ.)

Как только полиция впустила нас обратно в здание, заверив, что звонок был всего-навсего мистификацией или розыгрышем, мы с Дейвидом вернулись к себе на второй этаж. Дейвид пошел возиться с чем-то в распределительном щите под лестницей, заверив меня, что в дальнейшем пожарная сигнализация будет работать. Я не стала вмешиваться. Где-то через час он позвонил по внутреннему телефону – отчего я подпрыгнула футов на 400 – и затребовал, чтоб я заглянула к нему в кабинет.

Я знала, что вызов этот – не из-за того, что он познакомился с Пип. Полная бредятина. Чушь-чушь-чушь – и все ж такая мысль зародилась в основании моей гортани, плоская и сплющивающая.

Дейвид поднялся со своего места, когда я постучалась и вошла, – и чуть вздрогнул при этом, словно бы испугался. К несчастью, внезапное движение Дейвида породило цепочку откликов, от которых шквал усилился до хаоса. Пусть некоторые семидесятилетние сгибаются с каждым проходящим годом, Дейвид Суонзби, напротив, развертывался: людей выше него я в своей жизни не встречала. Эта быстрая раскрутка его туловища от сидячего положения до стоячего сшибла чашку с кофе, которая заскользила и покатилась по столу. Она испугала конторского кота, тот со всей прыти налетел на принтер, а принтер самопроизвольно включился и принялся неумолчно верещать нечто вроде слова «Пароксизм!». Пролитый кофе изобразил свежий, горячий, без всяких добавок росчерк «ОЙ, БЛИН!» по всему редакторскому столу; я сумела определить, что кофе свеж, по тому, что от него еще шел пар, пока напиток растекался по бумагам и папкам.

Несколько минут спустя, когда покой восстановился, кот, закрыв глаза, устроился сфинксом на подлокотнике кресла. Костяшками пальцев я слегка пихнула его в хребет. Тельце в ответ проворчало нечто о солидарности против моей руки.

– Сядьть-сядьть-сядьть, – произнес Дейвид.

– Спасибо. – Я заметила, что на экране компьютера у Дейвида открыта шахматная партия.

– Тить-Тить-Тить, – произнес Дейвид Суонзби.

Впервые я познакомилась с Титем на собеседовании для моей текущей роли. Кошак был поджарым, желтоглазым фетюком со шкурой цвета черствого гренка. Присутствие его как со-собеседующего («Не обращайте внимания на кота у ваших ног! Прошу вас, садитесь!») неприятным отнюдь не было: оно объясняло наличие мелкой керамической миски на столе передо мной – рядом с кружкой, заклейменной «Новым энциклопедическим словарем Суонзби», и кубиком разноцветных бумажек-самоклеек. Поначалу я решила, что эта мисочка может оказаться пепельницей, а если не пепельницей, то вазочкой некой кошмарной разновидности драже «Мятные империалы» на стойке гостиничного портье – пыльными бурыми катышками. Не совсем порошок, но и близко не мясо: такой кошачий корм называется киббул, не так ли. Слово это я узнала лишь благодаря американским телекомедиям. Удовлетворительно уместная комбинация звуков и букв – и доносит оттенки киски + булыжника, как и смутное звукоподражание глоданию и вытряхиванию из пакета.

Посередине собеседования к моей стажировке я заметила, что керамическая эта миска несет на себе надпись «ТИТЬ». Дейвид – тогда в целях собеседования просто м-р Суонзби – проследил за моим взглядом.

– Сокращение от «Титивилл», – сказал он. Обошел стол и заговорил с котом: – Верно, Тить? Тить-Тить-Тить. – Он дотянулся до ушей Титя и почесал за ними. Включился мой жаждавший работы мозг, и я сообразила, что кот превратился в средство дипломатии, поэтому возложила руку на шерстистую кочку повыше его плеча. Пока м-р Суонзби действовал большим пальцем под челюстью Титя, обнаруживая там сладенькие местечки, от каких кошки улыбаются, я сосредоточилась на его холке. Если оно так называется. Возможно, все это было никак не связано одно с другим, но Тить мурчал нашим согласным трудам, и работу я получила.

Пока Дейвид промокал кофе чем-то похожим на пару сменных носков, я ощутила, что мне следует сказать нечто миролюбивое – для разрядки атмосферы. Бог знает, почему мне вечно неймется с этим.

– Знаете, а ведь вы никогда толком не объяснили, почему так зовут кота, – произнесла я.

– Говоря строго, – ответил Дейвид, не поднимая головы, – так звали всех котов в «Суонзби» – с тех самых пор, как в печатне завели первого мышелова. Крысы, знаете, обустраивали себе гнезда в списанных гранках. Это династическое. Восемнадцать Титей. Чаю не желаете? Кофе? Воды?

– Нет, спасибо. – Большим пальцем я потерла Титю нос.

– Я решил, что «Титивилл» для ошейника будет длинновато, потому и сократил до неизбежного, – продолжал Дейвид. – Первый год было смешно, а затем – ну, я постоянно забываю, как это должно выглядеть. Миски по всему зданию, на которых написано «ТИТЬ», я ору «Тить!» из окон. Теперь-то я к имени уже привык настолько, что едва ли замечаю. – Дейвид занялся чайником и небольшой кофеваркой.

– Титивилл, – снова произнесла я, проверяя произношение. – Это император? Императрица?

– Это бес – по-моему, его упоминает Милтон, хотя, возможно, и нет. – Дейвид махнул в сторону нижней половины своего книжного стеллажа во всю стену, предположительно – раздела на букву «М». Я не была готова к тому, что редактор энциклопедического словаря станет настолько откровенно признавать свое невежество, одновременно заявляя, насколько он начитан. – Определенно возникает в мистериях: раньше его обвиняли в том, что в написанные труды он протаскивает ошибки. Описки, опечатки – такое вот. Кроме того, в «Записках Пикуика» есть что-то про «тить» – вроде бы этим словом подзывают кошек: «Кис, кис, кис… тить, тить, тить». Что-то в этом духе.

Мурлыканье Титя у меня под рукой усилилось. Дейвид стукнул по плунжеру кофеварки с видом того, кто взрывает по меньшей мере горный склон.

– Он, кстати, мальчик, – произнес Дейвид.

– Поняла уже, – ответила я. И добавила: – Привет, – уже коту.

– Но все это совершенно между прочим, – сказал Дейвид. – Я хочу у вас спросить, хорошо ли вам удается хранить тайны.

Я моргнула.

– Все это будет довольно быстро и неофициально. Вообще-то… – Дейвид осекся и чуть сменил тон, – …я бы предпочел, чтобы то, что я намерен сейчас сообщить, не вышло за пределы этих стен.

Мне взбрело на ум, что меня могут отсюда выпалить. Как из пушки, залпом, пинком с работы, вразлет, враздрызг, с синим пламенем. Я уже принялась вычислять, как стану платить за квартиру и погашать кредиты, а Дейвид меж тем откашлялся. Я поймала себя на том, что вычисления эти произвожу у себя глубоко в уме с первого же своего дня на этой работе. Для такого должно существовать особое слово: шлюз для адреналина, когда можешь точно определить причину своего измождения. Подвешенное состояние, балансированье на самом краю, списки покупок с вопросительными знаками, приложения по экономии, плач в ду́ше и разбавление водой соуса для пасты…

– Во-первых, я хочу подчеркнуть, что весьма огорчен сегодняшними событиями, – произнес Дейвид. – Благодарю вас за то, что уделили им время посреди своего рабочего дня, и я просто невероятно сожалею о любом вашем расстройстве, каковое они могли за собой повлечь.

Я выжидала.

– Мне нужно побеседовать с вами насчет маунтвизелей.

– Маунтвизелей, – повторила я.

– Это ошибки. В словаре, – пояснил Дейвид. В мягкости голоса, казалось, у него взбухало рыдание. Я вперилась в начальника. Тот начал словно бы оправдываться. – Ну. Не ошибки. Не вполне ошибки. Это слова, которым там полагается быть, но не полагается быть.

– Маунтвизели, – вновь повторила я.

– В других словарях они тоже есть! В большинстве! – произнес Дейвид. – Это придуманные слова.

– Все слова придуманы, – сказала я.

– Верно, – согласился Дейвид, – но пользы от этого никакой.

– Поддельные слова? – уточнила я.

– Можно определить и так.

Продолжая, Дейвид переложил у себя на столе карандаши и блокноты. Речь его казалась отрепетированной, даже тезисной. Он объяснил, что в любой справочный труд могут вкрасться фактически неверные слова. Хотя подобные статьи и подрывают любое общее впечатление от объективной авторитетности словаря, они не обязательно считаются «вымыслом». Тут важно понимать, сказал он, имелось ли какое-то намерение распространять неправды. Причина появления не-фактов в словарях может быть попросту разделена между теми ошибками, что стали результатом неких экстралексических соображений, и теми, которые случились от редакторского недопонимания. Дейвид очень старательно отметил, как на этом претыкались словари конкурентов: к примеру, в начале истории «Оксфордского английского словаря» все черновики определений слов, начинавшихся с букв «Па», выписанные на полосках бумаги и готовые к редактированию, случайно использовали для растопки. Ошибку эту вменили невнимательной горничной. Мало того, лишь после выхода в свет первого издания «ОАС» обнаружили, что беглую статью о крепостной (сущ.) засунули не в ту папку, и она совершенно выпала из всех гранок. Такое невезение, разумеется, постигало не только словари и энциклопедии. В своем интервью создательница популярного «Атласа улиц Лондона от А до Я» излагала, как она в один миг потеряла 23 000 каталожных карточек, вылетевших в окно из-за внезапного порыва ветра. Многие такие карточки, заполненные вручную, оказались на крыше автобуса, мчавшего по Холборн-Хай-стрит. Этим и объясняется отсутствие статьи о Трафальгарской площади в первом издании. Понятия не имею, правдива была эта его байка или нет. Я не стала проверять, но простительные недочеты редакторов Дейвид излагал весьма убедительно. Ему бы словарь неудач составлять.

Дейвид продолжал: злополучные совпадения и подобного сорта ошибочные суждения могут привести к тому, что словарь будет неполон, но уж точно не окажется он намеренно неверен – нет злого умысла в подобных случаях, из которых и складывается неправильный словарь, задуманный для того, чтобы обманывать пользователя. Читателя. Случайно-заглянувшего. Обычные заблуждения определений, как и ошибки в словарь или энциклопедию, могут попросту вкрасться, и такие вот ляпсусы как раз суть факторы, способствующие непреднамеренному возникновению так называемых слов-призраков. Какое-то время Дейвид рассуждал о словах-призраках, выхватив со своих полок какой-то текст и цитируя прямо из него:

– Да, слова-призраки – «слова, не имеющие подлинного существования» трам-пам-пам тра-ля-ля… – он поводил большим пальцем по абзацу, – «будучи простыми новообразованиями в силу ляпсусов печатников или писцов, или же чересчур пылкого воображения невежественных или же небрежных редакторов».

Я понятия не имела, что он цитирует.

Подобные плоды «чересчур пылкого воображения» были представлены словом-призраком дилид, «знаменито» возникавшем в пяти последовательных изданиях «Нового международного словаря Уэбстера». В 1931 году редактор «Уэбстера» по химии сдал на верстку полоску бумаги, на которой значилось: «D или d, и дал./плотность», – с намерением указать, что буква D заглавная или строчная может служить сокращением плотности в научных статьях далее. Недопонимание между различными редакционными отделами в издательском процессе привело к тому, что наборщики получили записку редактора и допустили, что Дилид – заглавное слово, определенное как «плотность», а не пример написания с заглавной или строчной; и лишь когда в 1939 году в этой словарной статье заметили отсутствие этимологии, в таком определении усомнились и статью со временем изъяли.

Плотно оплошали, плохо. Бог знает сколько народу за это время наверняка употребляло слово дилид. Могу за себя сказать, что уж я-то применял его по четыре раза в неделю минимум, дилидиля себе под нос каждый божий день.

Многие лексикографы и энциклопедисты пользовались плодами трудов своих предшественников, ловко стоя-на-плечах-исполинов (сколь бы ни были исполины эти непризнанны или же обесчещены сим стоянием), и следует считать, что нам повезло в том, что пилип не проник на страницы «Суонзби».

В этот миг своей лекции Дейвид Суонзби нервически кашлянул. После чего продолжал, избегая моего взгляда.

Некоторые словари же намеренно измышляли и распространяли выдумки ради того, чтобы защитить свое содержимое, и тем самым преступное деяние введения в корпус словаря фиктивной статьи позволяло статье этой стать противопреступным инструментом. Рассматривайте это так, сказал Дейвид: если (если!) бы вам довелось составлять словарь, очень легко было б умыкнуть чужую работу и выдать ее за свою, поскольку слова это слова это слова и т. д. и т. п. Но если они сочинили слово и вставили его в корпус, а оно всплыло на страницах у вас, они поймут, откуда вы списали свое содержимое.

Маунтвизель: существительное, описывающее такие вот липовые словарные статьи, состряпанные и вставленные в словарь или энциклопедию как средство защиты авторских прав. Дезинформация, фальшивые новости – попался, дружок.

Такова же стратегия и у картографов, чтобы оберечь свои карты: просто плюхните несуществующую «улицу Капканью» среди дорог и объездов, дабы при наложении на другие публикации определить, срисованы эти карты с ваших или нет.

Пока Дейвид распространялся, я позволила коту Титю свернуться у меня на коленях. Дейвид же объяснил, что маунтвизели названы так в честь одной из самых знаменитых фиктивных статей, напечатанных на страницах «Новой энциклопедии Коламбиа» (1975). Лиллиан Вирджиния Маунтвизель ненавязчиво сидит там в обществе лорда Маунтбеттена у подножий гор Маунт-Рейнир и «Маунт-Синай»:

Маунтвизель, Лиллиан Вирджиния, 1942–1973, американский фотограф, р. Бэнгз, Охайо. От проектирования фонтанов перейдя к фотографии (1963), Маунтвизель создала свои знаменитые портреты мивоков Южной Сьерры (1964). Ей присуждали правительственные гранты на создание серий фотоочерков на необычные темы и сюжеты, включая городские автобусы Нью-Йорка, парижские кладбища и почтовые ящики американской глубинки. Последняя группа снимков широко экспонировалась за границей и опубликована как «Флажки вверх!» (1972). Маунтвизель погибла в 31 от взрыва, выполняя редакционное задание журнала «Горючие вещества».

Мне понравилось, как описана эта Лиллиан Вирджиния. Какая жалость, что ее не существовало.

– Значит, и у нас в словаре есть какие-то такие ложные слова? – спросила я.

– В некотором роде, – ответил Дейвид.

– Одно? – поинтересовалась я. – Одно-два? И что это за слова?

– В том-то все и дело, – сказал Дейвид.

И протянул мне распечатку. Заметив движение над столом, Тить тут же встрепенулся и навострил уши у меня под рукой. Бумажный листок был влажноват по краям от кофе.

То была отсканированная страница словаря «Суонзби». Скверного качества, с призраком Дейвидовых кончиков пальцев, видимым на полях. В середине столбца обведено единственное слово и его определение.

кассикуляция (сущ.), ощущение вхожденья в паутину, прозрачные незримые сети и проч.

Хорошее слово, подумала я. Могу себе представить, как его применять.

Я поднесла страницу поближе к лицу, словно бы вынюхивая подделку.

– Это и есть одно из тех ложных слов? Этот маунтвизель?

– Я сверился со столькими другими словарями, сколько сумел выдержать: ни в едином из них его нет. – Дейвид показал на свои стеллажи, а затем запустил пальцы себе в волосы таким манером, какой подразумевал, что он привык их рвать с головы.

– Ну то есть, – сказала я, пробуя слово у себя на языке, – всего одно маленькое слово. Кассикуляция. Какой может быть вред…

– Я зарылся в архивы, – перебил меня Дейвид. Обычно этого он не делал. Показал мне выцветшую каталожную карточку со своего стола. – Нашел первоначальную «записку», хранившуюся у нас. Каждое слово выписывалось на свою карточку вместе с определением. Вот посмотрите сами: не приводятся никакие примеры употребления, нет этимологии – это просто написано на карточке совершенно нестандартным манером. Бог знает, как оно миновало редактуру и вошло в корпус, но это чертово словцо умудрилось пробраться во все напечатанные экземпляры словаря.

– Если таков один из этих маунтвизелей, – сказала я, беря в руки карточку, – и если я верно вас поняла, наверняка же сохранилась и запись того, как оно вошло в корпус словаря? Иначе фокус не удался. Как ловушка авторского права оно не действует. Чтобы поймать кого-то, нужно знать, что вы поставили капкан.

Дейвид кивнул.

– Вот на это я и надеюсь из последних сил – что где-то у нас в хранилище лежит список, из которого мы можем такие слова почерпнуть, отметить и выполоть прежде, чем я все оцифрую.

– Список, – повторила я. – То есть вы полагаете, что их может быть больше одного?

Дейвид обмяк за столом.

– Боюсь, что так. – Он уныло крутнул пальцами. – Перелистните. В начале недели я задал себе урок – проверить, не всплывет ли где еще одно такое: наобум открыл архивы и через три часа сличения почерка на каталожных карточках нашел его.

Я перевернула лист. Там был еще один скан, еще одно обведенное слово и его определение. Может, дело в моем воображении, но мне показалось, что обведено оно слегка неистовее.

асинидорировать (гл.), испускать запах горящего осла

– Ничего себе, – произнесла я. – Кто бы это ни придумал, человек уж точно был… слегка… не в себе.

– Ну, то есть это же стыд и срам, – промолвил Дейвид, разводя руками. – Маунтвизели вполне обычны, но каждому изданию, как правило, требуется всего одна такая чертовня. И редактору необходимо о ней знать, иначе все это не имеет никакого смысла. Бессмысленные враки! Необъяснимо, зачем их здесь понатыкали.

– Выглядит так, будто сам словарь своевольничает, – предположила я.

– Позор, – произнес Дейвид.

– Знаете что? А по-моему, это прекрасно.

Дейвид перевел на меня взгляд.

– Прекрасно?

– Ну да, – ответила я. – Это же здорово. Сделайте это активом цифровизации. Цифрации. Как там ее. – Я увлеклась темой, видя в этом возможность понравиться людям. – Отпад же – засуньте все это в старые-добрые социалки, примените их, чтобы получше высветить… – я поискала нужно слово, – …не знаю, идиосинкразии словарей. Подымите шум в «Словарном уголке» «Отсчета» или среди любителей решать кроссворды – такого УТП[5]5
  Уникальное торговое предложение.


[Закрыть] ни за какие деньги не купишь. Это занятно, это уже существует и даст хорошее взаимодействие с новой аудиторией. – Меня саму это предложение, синтагма, абзац так увлекли, что тема показалась очень даже горячей.

Я и понятия не имела, о чем болтаю, но такой выбор слов, похоже, причинил Дейвиду физическую боль. При упоминании об УТП он зримо состарился.

– От такого «Суонзби» станет посмешищем, вот чем, – проговорил он. – Я не намерен стать тем редактором, кто не только положит словарь в гроб, но и постарается, чтобы его запомнили эдаким придурковатым балаганом.

Тить зевнул, и я почесала ему за ухом, пока он вновь не заурчал. Мне показалось, что это как-то развеет сгустившуюся хмарь.

– Так как же нам поступить? – спросила я. Мне вдруг пришло в голову, что Дейвид мог позвать меня ради того, чтобы и впрямь объявить дурную весть. – Хотите прекратить оцифровку?

– Нет! – сказал Дейвид. – Господи, да нет же. Нет, этого не произойдет. Но пока я занят оцифровкой, обновлением, мне и впрямь хочется, чтобы вся палубная команда прочесала архивы и выудила все подобные каталожные карточки.

Тить вновь зевнул.

– Под всей палубной командой вы имеете в виду…

– Я заметил, что вы читаете «Словарь» на рабочем месте, – сказал Дейвид. – Обратил внимание, что у вас по кабинету разложены страницы.

Кольнуло стыдом за то, что меня поймали на безделье.

– Просто из любопытства, – ответила я. И почувствовала, что краснею. Скука. Подходящее слово – скука. – Это случайно вышло.

– Так я и хочу, чтоб вы просто… ну! – Дейвид хлопнул в ладоши. – Просто читали и дальше, только при этом сверяйтесь с каталожными карточками из архива. Прочтите издание 1930 года, все девять томов и его гранки. И если вам покажется, что там что-то не так, вы… ну, просто уведомляйте меня?

Я встала, держа в руке каталожную карточку. В голове у меня теснились мысли о паутинах и горящих ослах.

– Несомненно, – произнес Дейвид, ни к кому особо не обращаясь. Выглядел он при этом довольным и даже, кажется, как-то легонько пританцовывал. Как будто эта исповедь передо мной сняла у него с души камень. – Поэтому, если не возражаете. Я вытащил большинство коробок на букву «А» и сложил их у… э-э… вон там у кошачьего поддона. Я вам помогу поднять остальные к вашему столу. Нельзя терять ни минуты – что скажете?