Текст книги "Пляжный клуб"

Глава 2
День памяти павших

25 мая

Любезный С. Б. Т.!

Ну вот, начался новый год, и мы возвращаемся к старой теме… Да, я, конечно, не становлюсь моложе и все же по-прежнему не намерен продавать отель. Весь персонал на месте, вернулся Мак, он снова всем заправляет, рядом Тереза, моя жена. Полы натерты, отель сверкает и готов вновь принять постояльцев. Впереди – сногсшибательный сезон! А вас милости прошу в мой кабинет, объявитесь уж собственной персоной. Посидим, потолкуем, полюбуемся чудесным видом. Мне кажется, у нас с Вами, мой таинственный доброжелатель, много общего. Я думаю, нам будет, о чем поговорить. И тогда, проведя со мной время в приватной беседе, Вы наконец-то поймете, что ответ мой не изменился и измениться не может: «Нет, спасибо. У нас все идет прекрасно».

Искренне Ваш,

Билл Эллиотт.

Среди всех гостей Терезу Эллиотт преимущественно интересовали несчастные. Как и Толстой, она полагала, что все счастливые люди одинаковы – они скучны и неинтересны, посредственны. И потому так повелось, что обычными гостями занимался Мак (единственным исключением стала Андреа, мать мальчика, страдавшего аутизмом, но это, как полагала Тереза, особый случай). Самой же ей доставались увечные и страждущие, несчастные вопреки своему богатству. Один потерял жену, другой похоронил дитя, третьему ампутировали ногу, четвертой – грудь, пораженную раком. Кто-то жил с больными родителями на руках, кто-то был вдовцом, или разведенным, или потерпел крушение брака. Всякого на ее долю хватало: жертвы насилия, неудавшиеся самоубийцы, хронические неврастеники и алкоголики.

Всю зиму в Аспене Тереза отвечала на звонки постояльцев, которые желали заранее забронировать номера. И наслушалась самых разных историй.

День 6 февраля, когда позвонил Лео Керн, запомнился особо. Накануне нанесло снега – всю ночь мело. Билл отправился кататься на гору Баттермилк. В десять позвонила Сесили и сказала, что свалилась с гриппом и с самого утра ее выворачивает наизнанку. На ту пору на Восточном побережье, где находился пансион, был уже полдень. Терезе было грустно, и вместе с тем ее снедала обида на Билла – вместо того чтобы сидеть с ней рядом и волноваться, он полосовал лыжами склоны, рассчитанные на молодых и зеленых. Конечно, очень жаль его, еще недавно не уступавшего мастерам и вынужденного теперь делить поле с неловкими новичками. «Вот остался бы со мной, – упрашивала Тереза, – поиграли бы в карты, прошлись по магазинам». Но Биллу нравилось скользить на лыжах, рассекая снежные склоны. Терезе представлялось, как муж вдруг падает и тело его разбивается словно фарфоровая чашка. Тогда она станет вдовой, и ей в одиночку придется растить упрямую дочь и управлять отелем. И хоть она понимала нелепость своих страхов, тяжелые предчувствия терзали ее душу.

Ровно в час дня позвонил Леон Керн.

Ему уже доводилось гостить у них, и не раз. Он приезжал в отель четыре или пять лет кряду и, скорее, был подопечным Мака – подтянутый и бодрый заводила мужских компаний. На шестом десятке Лео завел новую семью – взял молодую жену и стал отцом двух прелестных малюток. Успешный адвокат, он представлял для Терезы весьма и весьма слабый интерес – по крайней мере, до того памятного звонка.

С первых же слов Тереза почувствовала неладное.

– Здравствуйте, если можно, я хотел бы зарезервировать номер на выходные, в День памяти павших, – робко начал он. – Эх, наверное, опоздал, хотя очень надеюсь, что нет. Это Лео Керн из Чикаго.

– Лео Керн? – переспросила Тереза. И это голос человека, имевшего привычку басить в фойе, да так, что горничные зажимали уши? Тот громила, что сердечным пожатием сломал Маку палец? – Лео, это Тереза Эллиотт. – Она полистала журнал бронирования, нашла май, нужную дату. – Да. Номера есть. Какие будут пожелания?

– Сменить психиатра и найти детям няньку, – отшутился он. – Ну а так – наверное, стоило бы начать все с нуля. Знаете, взять и переписать всю жизнь.

Тереза устремила взгляд в широкое, от пола до потолка, окно, за которым расстилался горный склон.

– Понятно.

– От меня ушла жена, – проговорил Лео. – Помните, Келли? Взяла и сбежала. Бросила с малышами, в прямом смысле слова. Даже денег не прихватила.

– А сколько им сейчас?

– Уитни десять месяцев, а Коулу четвертый годик пошел, – ответил Лео. – Так и остался с детьми на руках.

У Терезы стало горько во рту. Она подумала про Сесили. Про то, как она там одна, за две тысячи миль отсюда, в паршивой студенческой общаге корчится над пластмассовым ведром. Сердце обливалось кровью. А бросить своих детей, малюток, и уйти неведомо куда? Уму непостижимо.

– Доктор посоветовал вести обычную жизнь. Я потому и звоню. Надумали мы с детишками скататься к вам на остров. Большой дружной семьей. Вы же не знаете, у меня есть еще два мальчугана. Мальчугана, ха! – воскликнул Лео. – Совсем взрослые. В былые времена я здорово подпортил с ними отношения, когда с их матерью разводился. Давно еще, в восемьдесят каком-то. Но они молодцы, согласились приехать. Наверное, хотят посмеяться надо мной. Эх, есть у меня подозрение, что мой старший сын – гей. Он, видите ли, адвокат, борется за права гомосексуалистов. Насколько я в курсе, девушки у него никогда не было. А другой мой сын, Фред, уже на третьем курсе Гарварда. Юридический факультет. Но и тут все не слава богу. Зол на меня как черт, из-за матери. Вот я и решил: может, если маленькие немного побудут со старшими, то хотя бы перестанут плакать. – Лео умолк, и Терезе вдруг показалось, что он не такой зануда, как она думала раньше. – Мне же только одно и нужно: чтобы они перестали плакать.

Устремив взор на далекую гору, Тереза подумала: «Билл, пожалуйста, вернись».

– Понимаю, – ответила она.

Лео откашлялся.

– Так найдется для нас три номера?

В пятницу, ровнехонько в День памяти павших, в фойе ввалился Лео Керн с потомством. Тереза как раз наводила порядок, готовясь к первым выходным сезона.

– Лео! – обрадовалась она и шагнула навстречу. – Я рада, что вы благополучно добрались!

– Тереза, здравствуйте, – сказал Лео и устремился к ней. Обнял ее за плечи, неловко чмокнул в щеку и обвел рукой семейство. – Знакомьтесь, вот мои сорванцы. Ну, Коула вы знаете, малышку тоже. Это – Шанталь, наша няня. А вот мои старшие: Барт и Фред. Как видите, у меня тут целая свита.

И впрямь, свита. Симпатичная блондинка с девочкой на руках плюс сыновья. Барт – высокий и худой, в деловом костюме, Фред – вылитый папаша в молодости, коренастый и широкоплечий. Вполне себе импозантный. Маленький сорванец Коул наматывал круги, путаясь под ногами.

Тереза наклонилась к нему и сказала тихо:

– Привет, Коул, я рада, что ты к нам опять приехал.

Мальчик на миг замер, испытующе взглянул на нее карими глазами, и тут же вновь припустил в своем бесцельном вращении. Несчастливый ребенок – признак несчастливой семьи, и никто не убедил бы Терезу в обратном.

– Коул, подойди к отцу, – требовательно обратился к нему Лео. Мальчуган кинулся прочь и забился под фортепиано. Отец пожал плечами и, потирая руки, обратил взоры на старших сыновей. – А что, парни, не сыграть ли нам в теннис ближе к полудню?

– Ну, не знаю, – протянул Фред, напоминавший Лео в молодости. – Ведь только приехали. Может, лучше вздремнуть немного?

– Что ж, можно и вздремнуть, – согласился Лео. – А можно исполнить просьбу отца и поиграть в теннис. Барт, ты не против помахать ракеткой? – обратился он к сыну в деловом костюме.

Тот ослабил узел на галстуке и проговорил:

– Конечно, пап, поиграем.

– Ну что ж, тогда нам понадобится четвертый.

«Притормози, Лео, пережимаешь», – встрепенулась Тереза. Всколыхнулись материнские чувства, тревожно забилось сердце. И все же она вернулась к прерванному занятию и, словно ни в чем не бывало, продолжила поливать цветы.

– Нам нужен четвертый, – настойчиво повторил Лео, обводя взглядом пустой вестибюль, словно ждал, что там кто-то сейчас волшебным образом материализуется.

– Мне вовсе не хочется махать ракеткой, – признался Фред. – Я лучше посплю. Сыграйте с Бартом.

– У нас семейный уик-энд, – не отступал Лео. – А значит, играть будем вместе, просто надо найти четвертого.

– Я в школе была третьим сеяным, – откликнулась Тереза. – Давно, в пятьдесят восьмом. Но вам, наверное, не захочется играть с такой древней старушкой.

– Отлично! Просто здорово! – просиял Лео. – Мы с радостью с вами поиграем. Правда, парни?

Барт с Фредом энергично закивали.

– Тогда, может, в четыре?

– Как раз и с дороги отдохнуть успеете, – добавила Тереза. – Тогда зарегистрируйтесь, и Ванс проводит вас в номера.

Поставив лейку на фортепиано, хозяйка направилась к Коулу, распростертому на ковре. Раскинув руки, он притворялся спящим. Тереза склонилась над мальчуганом и шепнула ему на ушко:

– Когда проснешься, я тебе покажу отличные игрушки.

– А что за игрушки? – заинтересовался он.

– Ты сможешь построить замок из песка, – сказала Тереза. – Хочешь взглянуть?

– Я хочу, чтобы мама вернулась, – ответил Коул. – А она все не приходит.

У малыша были густые черные ресницы; такие внушают зависть зрелым женщинам.

– Конечно, тебе хочется увидеть маму, – проговорила Тереза. – Но у меня есть только игрушки. Посмотришь?

Коул кивнул. Тереза протянула ему руку:

– Тогда пошли.

Вручив мальчонке ведерко, совок и надувного омара в придачу, Тереза благополучно доставила дитя в номер. Немного погодя она зашла в кабинет Билла и устало рухнула в плетеное кресло у окна. Билл сидел за компьютером, стуча по клавиатуре.

– Керны приехали. Помнишь, я рассказывала про человека, от которого сбежала молоденькая жена, оставив с двумя малютками на руках. Плюс у него двое сыновей от первого брака, совсем уже взрослые.

За окном Барт с Фредом расстилали под огромным зонтом пляжные полотенца.

– Ну, ты что, забыл? Короче говоря, мы сегодня играем в теннис.

Билл перестал печатать и пристально посмотрел на жену.

– Можешь считать меня сумасшедшим, но, по-моему, Тереза, ты суешь нос не в свои дела.

На пляж вышла няня с Коулом. Мальчик с ведерком и совком побежал к воде. Терезе отчего-то стало тревожно. Она перевела взгляд на мужа, потом на томик Роберта Фроста, неизменно лежавший на его столе. Довелось ей с Биллом хлебнуть горя, и каждый справлялся как мог. Тереза вызнавала, у кого что болит, и пыталась облегчить эту боль. Билл же с головой ушел в поэзию.

– Скажешь тоже, «не в свои дела», – пробормотала Тереза, – меня пригласили.

– Поосторожнее, – предупредил Билл. – Ведь это люди, их жизнь, а не лабораторные крысы, с которыми можно проводить эксперименты.

Тереза встала, разгладила складки на шелковой юбке.

– Обидные слова.

– Я все понимаю. Но, пожалуйста, подумай хорошенько.

– Я всегда хорошенько думаю, – ответила Тереза.

– Да неужели? – не отступал Билл. – Таких, как ты, любителей решить чужие проблемы я еще не встречал. А все эта твоя страсть к чистоте, порядку, ты не терпишь, когда бардак. Тебе же надо, чтобы все блестело, было миленько и пристойно. А если где-то беспорядок – для тебя это невыносимо.

– Я лишь хочу помочь, – пожала плечами Тереза. – Я всегда стараюсь помогать людям.

– Да? А как же миссис Линг? Не она ли в прошлом году бросила мужа накануне отъезда? Что, станешь утверждать, будто не приложила к этому руку? А кто убедил Аверманов отправить сына в военное училище? А та больная, с волчанкой? Кто устроил ей свадьбу прямо в вестибюле?

– Она мечтала выйти замуж! – возразила Тереза. – С моей помощью ее жизнь приобрела завершенность. А миссис Линг гораздо счастливее без своего муженька, ты же сам видел открытку, которую она прислала мне на праздник.

Билл беспомощно поднял руки:

– Тереза, я просто хочу попросить: умерь пыл хотя бы в этом году. И начнем с того, что Лео Керн должен сам разобраться с собственной семьей. Надеюсь, хоть с этим ты согласна?

Тереза положила руки на колени. Они с Биллом были совершенно разными. Биллу нравились сухие цифры и отстраненные возвышенные образы, которые он находил в поэзии. Да не в любой, а именно у Роберта Фроста, который писал о лесах, озерах, тропах и листве. Само его имя похрустывало, точно ледок на лужах. Билл был хронически не способен общаться с гостями, независимо от того, счастливы те или страдают.

– В четыре у меня теннис, – сказала Тереза. – На тот случай, если я кому-нибудь понадоблюсь.

– Только не переусердствуй! – напутствовал Билл.

Майский Нантакет был совершенно непредсказуем в плане погоды. Доходило до нелепого. Целый день дует легкий ветерок и ясно, а к четырем вдруг откуда-то накатывает туман. Переодевшись в белую тенниску с юбкой, Тереза стояла на крыльце вестибюля и ждала. Фред показался из густого тумана, как будто из омута.

– Папа с Бартом запаздывают, – констатировал он. – Больше всех хотели играть и даже собраться вовремя не смогли.

Тереза подтолкнула ракетку коленкой – она пользовалась своей старинной подружкой, с деревянной рамой и сеточкой из лески – и спросила:

– А вы бывали раньше на Нантакете?

– Нет, – ответил Фред. – Сюда отец ездил только с новой семьей. А нас пригласили впервые, когда грянул кризис.

– Что за кризис?

– Ну, от папы ушла жена, Келли. Бросила на произвол судьбы с малышами. Я не должен бы этого говорить, но чего еще ждать, если ты связываешься с человеком, на четверть века младше тебя. Так что сам виноват. В итоге все возвращается на круги своя.

Было видно, что Фред так и пышет злобой.

– А вы чем занимаетесь? – поинтересовалась Тереза.

– Я? Да вот, окончил юридический колледж. Выучился на адвоката.

– Значит, будете юристом, – проговорила Тереза.

Фред сунул руки в карманы белых шорт и склонил голову набок.

– Пока не знаю. – Он взглянул ей в глаза. – Вам когда-нибудь в жизни хоть один адвокат нравился?

Тереза засмеялась:

– Хорош вопросик! Знаете, если б я сторонилась адвокатов, давным-давно вылетела бы из бизнеса.

– А я их на дух не переношу. Нет, мой братец еще ничего, конечно, хоть и адвокат. Но он просто другой. – Фред развернулся, окидывая беглым взглядом фойе. – Это все ваше?

– Да, мы с мужем вместе управляем.

– Вот это я понимаю, золотая жила.

– Еще бы, – ответила Тереза. Фред улыбнулся, вполне оправдав ее надежды. И тут из-за угла вышли Лео с Бартом и Шанталь с Коулом и младенцем.

– Малыши тоже с нами пойдут, – сообщил Лео. – Настоящее семейное сборище, как положено. Коул может ловить мячи.

– А мне на пляже понравилось, – захныкал Коул.

– Отлично, – буркнул Фред, злобно поддав ногой пустую раковину рака-отшельника. – Просто отлично.

К четверти пятого дошли до теннисных кортов. Туман сгущался.

– Может, не стоит? – с сомнением произнес Фред. – Через пару минут тут будет нулевая видимость.

Лео открыл банку с теннисными мячиками и запустил один поверх сетки в сторону Фреда. Мяч шмякнулся к его ногам.

– А ну-ка, смени настрой.

Шанталь сидела в траве неподалеку от сетки, малышка ползала. Рядом плакал Коул.

– Вы полюбуйтесь, – буркнул Фред и обернулся к Терезе. – На редкость счастливое семейство.

– Хотите в мою команду? – спросила она.

– Да, – ответил Фред. И заорал через все поле: – Эй, пап, у нас разнополые пары. Я с Терезой, а ты с Бартом.

– Пошел в задницу, – огрызнулся Барт.

– Следи за выражениями, – сказал Лео.

– Что я тебе сделал, Фред? – возмутился Барт.

– Шуток не понимаете, – ответил тот. – Хотелось немного оживить мероприятие, эту жалкую попытку семейного воссоединения. Прости, если задел за живое.

– Папа прав, – проговорил Барт. – Тебе надо сменить настрой.

– А ты готов папочке зад расцеловать, – поддел его Фред.

Лео повысил тон:

– Я сказал, выбирай выражения. Здесь дети!

Барт обернулся к отцу:

– Они, значит, дети, а мы – нет? Мы тоже твои дети.

– Вы уже взрослые, – возразил Лео.

– То есть если мне двадцать восемь, то я уже не твой ребенок? И кем я тебе прихожусь? Коллегой?

Тут Шанталь встала.

– Все, с меня хватит! – сказала она. Тереза и не подозревала, что девушка говорит по-английски. Имя-то французское. У няни был своеобразный акцент жительницы Среднего Запада. – Надоела мне ваша перебранка! Не хотите играть – не играйте. Вам это все равно не поможет. Сначала разберитесь между собой. Я возвращаюсь в отель. – Она подхватила Уитни и взяла за руку Коула. Тот запротестовал, и Шанталь этим мигом воспользовалась: – Отлично, вот и оставайся. – И с грозным видом удалилась.

Тереза посмотрела ей вслед. Наверное, ей тоже стоило уйти, Билл считал, что семейные проблемы близкие люди должны решать без участия посторонних, но уж очень ей было жалко маленького. От постоянных рыданий у него припухли веки, и кожа местами потемнела. Он был так жалок в своей белой спортивной рубашечке и теннисных туфлях. Сидел на траве, вытянув ноги и опустив ручонки.

– Мне тоже пора, – объявила Тереза. – По-моему, я здесь лишняя.

– Ну хоть вы-то останьтесь, Тереза, – взмолился Фред. – Вряд ли мы справимся с ним без женщины.

– Да, – кивнул Лео. – Пожалуйста. Мы хорошо будем себя вести. Правда, парни?

– Ну ладно, – согласилась Тереза. – Я остаюсь.

И подмигнула Коулу. Тот икнул.

Тереза с головой ушла в игру. Для нее сейчас существовал лишь зеленый мячик и допотопная ракетка. Корт окутала гнетущая тишина. Игроки оглашали счет сиплыми, еле слышными голосами. Как должны вести себя воспитанные люди? Молчать, если на языке крутятся лишь плохие слова? Они что, не в курсе, что для здоровья вредно сдерживать эмоции?

Ближе к пяти стало ясно, что за каждым осталось по шесть побед.

– Может, устроим тай-брейк? Решим, кто играет последний сет, – предложил Лео.

– Ладно, согласна, при одном условии: вам надо между собой все обсудить.

– Обсудить? – удивился Фред.

– Да. Просто по-человечески поговорите, – пояснила Тереза. – Шанталь права. Вам надо пообщаться.

Фред с готовностью ухватился за предложение:

– Ладно, общаться так общаться. У меня как раз назрела темка. Папа, я понял, что не хочу быть адвокатом.

Мяч со свистом пронесся мимо отца.

– Что? – воскликнул Лео. – Повтори, что ты сказал?

Фред с Терезой поменялись местами, и Фред достал из кармана следующий мяч. Подбросил его вверх, поймал и взглянул на отца.

– Я не хочу быть адвокатом.

– То есть ты окончил юридический колледж в Гарварде – и внезапно понял, что не хочешь быть юристом? То есть у нас такая внезапная прихоть. А можно было раньше сообщить, чтоб не пришлось выбрасывать на ветер девяноста тысяч долларов?

– Деньги – дело наживное, – сказал Фред. – Жизнь – вот что поставлено на карту.

– Ну а я гей, – вклинился Барт.

– Обождите, парни. – Лео отер лоб рукавом. – Не все сразу. Так ты не хочешь быть адвокатом?

– Пап, не уходи от ответа, – нахмурился Барт. – Ты будто отмахиваешься от фактов. Я – гей.

– Да, папа, – ответил Фред, – а я не хочу быть адвокатом.

Туман сгустился. Тереза едва различала фигурку Коула на другом конце корта. Меж тем тот сидел и слушал.

Лео перевел взгляд на Барта.

– Ну, а ты у нас – гей. И как я должен отреагировать? Захлопать в ладоши? Как там у вас принято?

– Достаточно будет: «Спасибо что сказал, сынок».

– Ладно. Спасибо что сказал, сынок. Хорошо, Фред, если ты не хочешь быть адвокатом, тогда кем же ты хочешь быть?

– Пока не знаю. Может, патрульным. Или независимым продюсером. Или женюсь и буду сидеть дома, вести хозяйство.

Барт взглянул на часы:

– Наше время вышло. Пора уходить.

– Мы так и не определили победителя, – посетовал Фред.

Тереза уже сто раз пожалела, что вмешалась. Когда они возвращались в отель, Коул вдруг взял ее за руку.

– Я хочу к маме, – тихо пропищал он.

– Знаю, – ответила Тереза, приобняв малыша. – Знаю.

На следующее утро Тереза ходила по пятам за горничными и сверяла по списку, все ли готово – вдруг что-нибудь упустили. Исправны ли туалеты? В норме ли температура воды в бачке? Натерты ли кафельные полы при входе? Везде ли вкручены лампочки? В общем и целом, двадцать четыре пункта. За те годы, что работал отель, еще никто не пожаловался на беспорядок в номере. Вообще ни разу.

Тереза присматривалась к новой горничной из Панамы. Девушку звали Элизабет, и она как раз приступила к уборке ванной седьмого номера.

– Загляни за зеркало, там скапливается налет, – посоветовала Тереза. – Грязь очень любит потайные места.

Элизабет отерла лоб тыльной стороной своей резиновой перчатки.

– Хорошо. – Она вернулась к прерванному занятию – отдраиванию туалетной крышки, и тут же снова обратилась к Терезе: – А что, действительно нужно проверять температуру воды в бачке?

– Нам надо убедиться, что смеситель не вышел из строя. Если пойдет горячая вода, всю ночь в трубах будет свистеть, не даст гостям спокойно спать. А если чересчур холодная… ты пробовала садиться на унитаз с ледяной водой?

Элизабет покачала головой.

– Мало приятного, – заверила Тереза со знанием дела. – Снимаешь перчатку, суешь в воду палец, вот и все. Проверяй по ощущениям.

На лбу озабоченной Элизабет появились две складки.

– Но там плавали… какашки.

– Они уже в сотнях ярдов отсюда. Я тебя уверяю, вода совершенно чистая.

Элизабет стянула перчатки, освобождая пальцы один за другим, и опасливо сунула в воду розовый ноготок.

– Нормально.

– Бог ты мой! – вскипела Тереза. Отодвинула Элизабет в сторону и поводила рукой в воде. – Да, нормально.

Она ушла проверять восьмой номер, спиной чувствуя, как Элизабет закатила глаза. Как пить дать, эта девица напишет домой письмецо и пожалуется мамочке, что новая хозяйка заставила ее опускать руку в унитаз. Половина из тех, кого нанимала Тереза, быстро увольнялись. Те же, кто оставался, в итоге становились отличным домработницами.

В восьмом номере на расстеленной широкой кровати восседал Лео Керн. Тереза заглянула в планшетку.

– А ведь это не ваш номер, – сказала она. – Как вы тут очутились? Вам не следует здесь находиться.

– Я ждал вас.

– Я на работе, – напомнила ему Тереза. – И почему вы сейчас не с детьми?

– Они меня терпеть не могут, я их достал, – посетовал Лео. – Что ни сделаю – все не так. Няня, и та меня уже возненавидела. Неудивительно, что от меня сбежала жена.

– Дети хорошо к вам относятся, – возразила Тереза. – Просто сейчас у вас черная полоса.

– Еще какая! Один сын – адвокат, имеет хорошую практику, но он, надо же, гей. Видите ли, мужики ему нравятся. Другой – натурал, но наотрез не желает быть адвокатом. Хочет сидеть дома с детьми. Я сказал им, вот если бы взять от вас по половине, от Барта – адвокатство, от Фреда – ориентацию, и слепить воедино, то получился бы нормальный сын.

– О Боже, Лео! – всплеснула руками Тереза.

– Да само как-то вырвалось, после четвертого коктейля за ужином. Теперь со мной не разговаривает ни тот, ни другой.

– Вы задели их за живое, – проронила Тереза. – Придется извиниться.

– Я хотел сделать комплимент, что каждый наполовину хорош.

– А в результате, – сказала Тереза, – дали понять, что каждый годен лишь отчасти и что вы не оставляете за ними право выбора.

– Сам уже не знаю, что творю, – уныло пробормотал Лео. Его широкие плечи поникли.

Тереза присела рядом.

– Хотите совет от пожилой леди?

– Да вы не старше меня, – ответил он. – Чувствую себя как дряхлый дед.

Тереза поймала свое отражение в зеркале комода и подумала, что если б сейчас ее увидел Билл, он бы поморщился. Он бы сказал: похлопай его по руке и пожелай удачи. Терезе же хотелось помочь.

– Двадцать восемь лет назад я потеряла ребенка. Это был мальчик. Мертворожденный.

Тереза заметила, что Лео невольно подался в сторону.

– Я бы все на свете отдала за то, чтобы иметь хоть одного из ваших сыновей. Они – хорошие, умные люди. Сильные и здоровые. Вы просто обязаны их любить. Вот и все, Лео, любите их, больше от вас ничего не требуется.

– Мне жаль, что вы потеряли сына.

– Мне тоже жаль, – проговорила Тереза. – А еще мне больно видеть, как отец четырех прекраснейших детей изображает осла.

– Я и есть осел, – сказал Лео. – Натуральный ослище. Неудивительно, что жена ушла.

– Прекратите, Лео. Вы – родитель, все, точка.

– А у вас, наверное, есть тайное руководство. Свод правил, как растить детей, – оживился он.

– У меня только одно руководство – двадцать восемь лет беспрерывной тоски о потерянном сыне. Зато я научилась ценить, что имею. Мужа и доченьку, Сесили. – На ее глаза навернулись слезы. – Ступайте, отыщите своих детей, – махнула она.

Лео вышел, Тереза проводила его взглядом. Две слезинки стекли по щекам, и тут в комнату постучали. В дверях стояла Элизабет.

– У вас все в порядке? – обеспокоенно спросила она.

Смахнув слезы, Тереза взглянула на себя в зеркало. Седая прядь в ее рыжих волосах была как дикий крик в пустой детской. Мертвый маленький мальчик. Какой шок она испытала, взглянув на свое отражение после тринадцати часов тяжелых родов. Из зеркала на нее смотрела седая старуха. На эти волосы не ложилась краска, они не держали цвет. Как видно, чтобы она никогда, ни на минуту не смогла забыть о сыне.

В воскресенье за завтраком Лео подошел к Терезе и, понизив голос, произнес:

– А у нас улучшения. По вашему совету я взял назад свои слова об идеальном сыне.

– Вот и молодец, – улыбнулась Тереза.

Лео взглянул на часы и продолжил:

– Коул не плакал уже почти сутки. Новый рекорд. Зато я чувствую себя канатоходцем, который несет на голове целый поднос дорогого фарфора.

– Да, в руководстве по воспитанию детей это называется канатоходно-фарфоровым чувством, – пошутила Тереза. – Все родители такое временами испытывают.

– А еще мы сегодня с Бартом и Фредом устраиваем мальчишник, – продолжил Лео. – Втроем, как настоящие мужики. Сочный бифштекс под красное вино, сигары, все как положено.

– Просто любите своих сыновей, – напомнила Тереза.

– Шанталь останется с малышами. Я заказал им креветки и жареных моллюсков. Только все равно волнуюсь. Вы не могли бы к ним наведаться? А то вдруг Коул заплачет. Вам он доверяет.

– Я с радостью их проведаю.

Лео повертел в руках кофейную чашечку.

– Знаете, у меня из головы не выходят ваши слова. Мне очень жаль, что так случилось с вашим сыном.

– Лео, я ведь не сочувствия ищу, – проговорила Тереза.

– Да, понимаю. – Лео покраснел. – Просто хотел, чтобы вы знали: мне вдруг многое о своей жизни стало понятно.

– Это хорошо, – проронила Тереза. Человек задумался и что-то для себя решил, хотя он никогда не узнает, каково это – держать на руках мертвого ребенка. Счастливец. – А за детишками я присмотрю, – добавила она. – Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Дальнейшие события будут всплывать в ее памяти разрозненными фрагментами. Мужчины Керн при параде: синие блейзеры, белые рубашки, яркие летние галстуки. Они стоят на крыльце при входе в вестибюль и позируют. Шанталь снимает – фото на память. Они стоят, обнявшись, как старые друзья или компаньоны, а может, знакомые по клубу, уж никак не сыновья с отцом. Затем другой снимок: Лео подхватил на руки Коула, а Барт с Фредом баюкают девочку. Тереза наблюдала за ними из окна гостиной, откуда открывался вид на залив, и испытывала при этом необычайную гордость. Она все-таки сумела помочь! Потом – смутное воспоминание о приезде парня из службы доставки. Он привез герметично упакованные коробки с едой. Тереза подумала: «Проверю детей, когда поедят». Сама же направилась обшаривать кухонные шкафы на предмет съестного. При всей свой склонности к чистоте и порядку, как повариха она потерпела полное фиаско, частенько вспоминая с гнетущим чувством, как Сесили, будучи еще девочкой, и уже после, подростком, возмущалась, что в «этом доме совершенно нечего есть». Тереза приготовила два сандвича с домашним сыром и огурцами, подцепила горстку соленых крендельков. Налила бокал шардоне для себя и стакан клюквенного сока для Билла. Взяла напитки, еду и пошла в спальню, где Билл лежал в кромешной темноте с задвинутыми шторами и повязкой на глазах. Было ровно семь.

Тут зазвонил телефон. Тереза поставила тарелки на кровать возле мирно похрапывающего Билла и направилась к аппарату с тайной надеждой, что это Сесили.

Но звонила Тайни, и ее голос, обычно спокойный и невозмутимый, на этот раз резал ухо, точно лопнувшая струна:

– У нас тут беда. Я вызвала «Скорую».

Тереза сбежала вниз по ступенькам, выскочила из дома и бросилась через парковку. Ее юбка разлеталась на ветру. Что? Кто? Все было ясно и так, без вопросов. Материнский инстинкт визжал как сирена: дети Лео Керна.

В вестибюле стояла Шанталь, прижимая к себе Коула. Его руки и ноги, розовые и распухшие, безвольно свесились. Лицо было красным и раздутым, как шар.

Шанталь трясло.

– Он не подавился, я проверила. Я знаю прием Геймлиха, в горле нет инородных тел. Понять не могу, что случилось.

Тереза приняла из ее рук Коула. Оказалось, мальчик довольно тяжел.

– Иди к малютке.

Тереза приложила ухо ко рту мальчика. Он дышал хрипло, с присвистом. Веки опухли – глаз не разлепить.

– Ты меня слышишь? – спросила Тереза. – Ты не спишь? – С улицы донесся вой сирен. – Вызови девушке такси, – велела Тереза Тайни. – И позвони Лео Керну, он в «Клуб-Кар». Я поеду с мальчиком в больницу.

Тереза со своей ношей бросилась навстречу «Скорой». Подскочил парамедик, подхватил мальчика на руки.

– Он без сознания, – сказала Тереза. Кожа Коула приобрела пунцовый оттенок, как у вареного омара. – Он что, умирает?

Водитель «Скорой» распахнул двери, уложил мальчика на носилки и задвинул внутрь.

– Поедете с нами? – спросил он Терезу. – Вы – бабушка мальчика?

– Нет, но поеду, – ответила она. При слове «бабушка» заныло сердце. Подогнув юбку, она забралась в салон, и машина помчалась к центру города.

Врач «Скорой» приподнял пациенту веки.

– У мальчика шок, – сказал он. Накрыл Коула одеялом, измерил давление. Вынул из саквояжа шприц, вонзил иглу в вену.

– Что вы делаете? – спросила Тереза. – Я не мать ему и не бабушка, но вам разве не требуется разрешение?

– Небольшая анафилактическая реакция, – пояснил медик. – Тяжелый аллергический отек, сопровождающийся крапивницей, пониженным кровяным давлением и потерей сознания. Дыхание затруднено, потому что глотка сильно распухла. Он ел орехи? Морепродукты?

– Кажется, устриц, – проговорила Тереза. Ей все не давала покоя фраза «небольшая анафилактическая реакция». Это все равно, что сказать, у нас небольшой инфаркт или небольшой рак. Пониженное давление, шок и потеря сознания уже само по себе звучало плохо. – Так значит, он аллергик?

– А вы сами посмотрите, – сказал врач. – Похоже на несварение?

– Он что, умрет? – вновь спросила Тереза. Если успеешь себя подготовить, то будет легче справиться с потрясением. Так по крайней мере ей казалось. «Неужели конец?» – пронеслась мысль. Совсем недавно, еще и полугода не прошло, она ехала в «Скорой помощи»; на каталке лежал Билл, белый как полотно, весь в испарине. Тогда еще думали отправить его на вертолете в Денвер. Вертолет, по всей видимости, предназначался для умирающих. В тот раз Тереза ни за что не смогла бы выговорить эти слова. Cейчас она поняла, что в своих ожиданиях ей было легче отталкиваться от худшего. Если не показывать, что тебе страшно, то смерть раздумает и уйдет.