Текст книги "Почти детективная история (только для женщин!)"

День первый

Столбик пепла от тлеющей в руках сигареты обжог пальцы и вывел меня из задумчивости. Прошло, наверное, не больше пятнадцати минут, а перед моими глазами в мельчайших подробностях пролетели события двухлетней давности. Начало этой истории…. Да. Это было начало. А сейчас? Начало конца? Наверное, так…. Я тяжело вздохнула, из глаз выкатилось по паре слезинок. Та темно-зеленая вода манила и затягивала…. Я упрямо покрутила головой: «Надо во всем этом разобраться, даже если это конец!»

Я взглянула на часы – скоро шесть, но Ниночка наверняка еще на работе. Она не любила возвращаться рано в свой одинокий дом. Ниночка – это моя давняя хорошая приятельница. Мы познакомились во время моей работы цеховым терапевтом. В моих попытках отстоять на заводе технику безопасности, в подшефных цехах, меня занесло в заводскую токсикологическую лабораторию. Там мы и познакомились. Она не считалась подругой – наши жизни текли раздельно – но мы всегда были рады видеть друг друга и друг другу помочь. В свою жизнь Ниночка не пускала никого. Я не обижалась и по своему горькому опыту понимала, что такое бывает после какой-то тяжелой личной драмы.

Я набрала ее рабочий телефон. Ниночка была на работе.

– Нинуль! Надо сделать анализ напитков на наличие токсичных примесей. Быстро сможешь? – начала я «с места в карьер».

– Напитки алкогольные? – она сухо поинтересовалась.

– Да.

– Вези. Результат будет завтра к вечеру.

– Буду у тебя через пятнадцать минут!

– Хорошо. Я выйду, встречу. Пока.

Я бросилась к спрятанным бутылкам, перелила из каждой в баночку около стакана и подписала. Бутылки опять спрятала, а баночки поставила в чистый пакет и туго перевязала.

Через пятнадцать минут я была в проходной моего «родного» завода. По местному телефону позвонила Ниночке, она спустилась и, ни о чем не спрашивая, забрала пакет.

– Спасибо, Нинуль!

– Пока еще не за что! – буркнула Ниночка. – Завтра позвоню, когда будет готово. Пока!

– Пока…

Ниночка никогда не отличалась многословностью. Я всегда удивлялась, куда смотрят мужики. Ниночка была бы идеальной женой – молчаливая, работящая, все понимающая. И на внешность очень симпатичная.

Еще через пятнадцать минут я была у родителей. Дочь расстроилась, что я не разрешила ей досмотреть очередной фильм про «Чингачкука» и с недовольным видом отправилась домой. Ужинать отказалась, взяла яблоко и ушла слушать свои любимые пластинки со сказками. Капризничала, когда я запихнула ее под душ. Успокоилась только тогда, когда я ей почитала про ее любимых Мумий-Троллей. Когда она наконец заснула, я плотно закрыла в комнату дверь, нашла сигареты, открыла окно и продолжила свои воспоминания. Благо луна к этому располагала.

Если бы не этот зеленый кошмар, наверное, никогда бы не стала перебирать всю эту историю. Так что «нет худа без добра». Но добра ли? Итак, …

Да. Тогда многие заметили превращение серой мышки, даже Сергей Иванович. Раньше он никогда меня не замечал и проходил как мимо пустого места. И никогда не здоровался. А тут подошел, обворожительно улыбнулся, как он умел:

– Надежда Александровна, вы сегодня просто обворожительны!

Сергей Иванович, молодой, только слегка за тридцать, высокий, худощавый, симпатичный ассистент, чем-то отдаленно напоминавший Муслима Магомаева, не входил ни в одну партию. Держался независимо и высокомерно. Говорили, что его отец занимал крупный пост в облздраве. Он был поклонником Адочки. По крайней мере, Аллочка с ним явно кокетничала – «строила глазки». Они часто мило беседовали, что-то обсуждали, над чем-то смеялись. Было видно, что он ей нравится, как и она ему. Сергей Иванович, как и Аллочка, был «своим», и у него тоже были «тылы».

– Спасибо! Я очень тронута вашим неожиданным вниманием! – я не удержалась, съязвила. Сергей Иванович хохотнул и при этом вдруг внимательно на меня посмотрел, словно впервые увидел. Может, так и было. А я в очередной раз убедилась, что мужики, как сороки, любят все яркое и блестящее. Теперь мне предстояло «держать марку». А для этого нужны деньги. А где их взять?! В ближайшее воскресенье я должна была сводить Таньку в зоопарк! Давно ей это обещала. А там – карусели, мороженое, разноцветные воздушные шарики, надутые гелием и весело рвущиеся в небо. Это все великолепие требовало денег. А их не было. Неужели опять придется просить у родителей? Выручили алименты, которые поступили совершенно неожиданно. Небольшие, но на зоопарк и все остальное хватило.

Вечером, уложив дочь спать, я достала свою старую (еще от бабушки – зингеровскую) швейную машинку и решила переделать вышедшее из моды платье студенческих лет. Пришла мама, увидев мои усилия по обновлению гардероба, помрачнела и задумалась.

– Ты, о чем, мама? – спросила я, при этом пыталась исправить строчку. Мама тяжело вздохнула:

– Я о том, что, проработав всю жизнь, имею теперь пенсию по инвалидности в 35 рублей и не могу дочери купить приличную одежду! Я бросила шить, обняла маму и, вдыхая знакомый с детства запах, уткнулась в ее родное плечо.

– Ты же купила мне замечательную кофточку! Не переживай! Главное, чтобы все были здоровы!

– Здоровы мы уже не будем! – жестко отрезала мама. – От старости не выздоравливают! Мне тебя очень жаль. Где это видано, чтобы человек с высшим образованием получал такую зарплату! На западе врачи – самые обеспеченные люди!

– Но мы не на западе! – я попыталась прекратить этот неприятный разговор. – Мы ведь не голодаем…. Пока…. И потом, все так живут!

– Вот именно, пока! – мама опять тяжело вздохнула. – А так живут у нас далеко не все!

Мама всегда высказывала очень критичные взгляды на нашу советскую систему, а я об этом не задумывалась или не хотела. Может быть, из чувства самосохранения.

Мама тогда помогла мне наладить швейную машинку и посоветовала, как можно переделать платье. Помню, как у меня сжалось сердце, когда я ее провожала: в последние годы, особенно после моего развода, она очень сдала. Но теперь я была рядом с ними…. Опять – «нет худа без добра». Я знала, что мама мечтает, чтобы у меня как-то устроилась «личная жизнь» и очень переживает за Таньку, что она растет без отца. Я же, после развода, обрела свободу и совсем не стремилась снова ее потерять. Но маме я об этом не говорила.

Перешитое платье выглядело очень неплохо, и я была очень довольна собой. Всю следующую неделю я готовилась к конференции. После работы мчалась в областную медицинскую библиотеку и сидела там до закрытия. На этот период я отправила Таньку к родителям, благо мама чувствовала себя неплохо, астма ее не мучила! Потом, после библиотеки, готовилась еще и дома, до глубокой ночи. Мне было очень важно по многим причинам «не ударить в грязь лицом». Главное – конечно, из-за доцента!

В один из этих дней в библиотеке я наткнулась на него… Похолодев, попыталась незаметно прошмыгнуть мимо, но он меня увидел и остановил.

– Надежда Александровна! Вы так торопитесь, что не хотите даже со мной поздороваться и побеседовать? Здравствуйте! Как ваши дела? – глаза у него смеялись, на губах играла лукавая усмешка. Я совершенно смешалась и густо покраснела:

– Здравствуйте! Извините, я тороплюсь. Мне надо успеть забрать дочку из детского сада.

– Оказывается, у вас есть уже такая большая дочь? Простите за нескромный вопрос, сколько же вам лет? – изумленно воскликнул доцент.

– Уже довольно много, чтобы иметь такую дочь! – рассмеялась я, сглаживая его бестактность.

Доцент нахмурился: – Извините за мой вопрос, но вы выглядите, как будто недавно закончили институт. Хотя, ребенка можно родить и на первом курсе…. Извините еще раз за мою неловкость.

– Михаил Юрьевич, я уже успела поработать после окончания института пять лет.

– Да?! – доцент рассеянно взял с библиотечной стойки свой читательский абонемент. – Я зайду за книгами завтра. Извините, – заявил он библиотекарше и взял меня под руку.

– Вы позволите вас проводить? Где детский сад вашей дочери?

Краем глаза я увидела любопытный взгляд библиотекарши. Доцент явно был здесь личностью известной, и я на минуту растерялась. Бешено заколотилось сердце. Такого поворота событий я совсем не ожидала! Вне кафедры доцент был совсем другим человеком – более естественным, земным.

– Если вы не торопитесь, то позволю! – не без кокетства ответила я. – Садик довольно далеко отсюда, придется ехать на трамвае.

Доцент, по-прежнему держа меня под руку, направился в сторону выхода.

– Значит на трамвайную остановку? – уточнил доцент и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. От волнения язык прилип к небу, во рту было противно и сухо.

Когда подошел нужный трамвай, доцент галантно помог мне подняться на ступеньки. Был конец рабочего дня, и народу набилось очень много. Нас, во время езды, постоянно прижимало друг к другу. Наконец доцент не выдержал и продвинул меня в освободившийся на площадке угол. Я невольно почувствовала силу его рук и упругие мышцы. Чем-то горячим обожгло голову. Доцент напряженно смотрел куда-то в сторону и хмурился.

Когда мы подошли к садику, уже смеркалось.

– Михаил Юрьевич, спасибо, что проводили. Мы уже пришли. – От волнения моя фраза прозвучала очень официально, но доцент словно этого и не заметил.

– А где вы живете?

– К счастью, недалеко. Вот там наш дом. Это просто чудо, что мне дали место в детском саду так близко от дома! Очень выручает. И родители живут здесь же, недалеко.

– У вас и родители есть? – Этот вопрос прозвучал совсем нелепо, но доцент опять этого не заметил. Я рассмеялась.

– Да. Я не круглая сирота!

– И муж тоже есть?

– А вот этого как раз и нет! – с некоторым вызовом ответила я. Такой поворот разговора меня насторожил. Я этого совсем не ожидала.

– Вы разведены?

– Да, – сухо ответила я, неприятно задетая этим допросом. – Извините, мне надо идти. До свидания. И, резко развернувшись, направилась в сторону крылечка.

Когда мы с Танькой вышли, доцента на центральной дорожке уже не было. Я облегченно вздохнула. Но оказалось, что доцент сидит в стороне на лавочке и курит.

– Надежда Александровна! – позвал меня доцент, на ходу бросая сигарету. – Покажите же свое произведение!

Я опять растерялась и остановилась. Когда доцент подошел, моя Танька сурово взглянула на незнакомого дядю. Свою дочь я просто обожала: Танька росла очень хорошенькой, с кудрявыми пышными волосиками, большими карими глазками – в своего «папашу» – и, на редкость, своенравная. Характер проявился у нее очень рано, и порой она вертела мной, как хотела.

– Ого! Хороша! – доцент ласково взглянул на ребенка. – А глаза-то какие!

Танька, недовольная бесцеремонным разглядыванием, надула губы.

– Вы кто? Я вас не знаю! – оборвала она доцента.

Я дернула дочь за руку:

– Как ты разговариваешь с взрослыми?! Поздороваться нужно.

Доцент весело улыбнулся.

– Нормально разговаривает. Правильно. Нечего любезничать с незнакомыми дядьками, – и протянул Таньке руку.

– Тогда давай знакомиться. Я с твоей мамой работаю.

Танька демонстративно спрятала руки за спину.

– Да, с характером! В маму, наверное, – улыбнулся доцент.

– Ладно, познакомимся, – Танька вытащила из-за спины свою ручонку и вложила ее в протянутую ладонь доцента. Он осторожно пожал ее ладошку.

– Ну, вот и хорошо. Теперь будем знакомы. Меня зовут Михаил Юрьевич.

– А курить нехорошо! И папироску надо бросать в урну, – с важным видом продолжила дочь. Я снова дернула ее за руку: «Как ты разговариваешь!».

– Совершенно с тобой согласен. Нехорошо, – расхохотался доцент. – А папиросу я подберу. Прямо сейчас.

Он действительно направился к лавочке, поднял сигарету и засунул ее к себе в карман. Что-то неуловимо поменялось в его суровом лице. Глаза потеплели. Он был явно растроган общением с моей дочерью.

– А нам надо домой! Я хочу есть! – ребенок продолжал демонстрировать свой характер.

– Ты разве не ужинала? – недовольно спросила я.

– Не-а…. Какая-то запеканка была невкусная. Морковная. Я не люблю такую!

– Сколько ей годиков? – спросил доцент, продолжая улыбаться.

– Скоро пять…

– Да. С характером…. Хороша! Тогда до свидания, маленькая принцесса.

– Я не принцесса! Я – Таня! Принцессы только в сказках бывают, – и потянула меня за руку.

– До свидания, Таня! – повторил доцент, глядя нам вслед.

– До свидания! – буркнула я, переживая за поведение дочери. Та попрощаться не соизволила!

Больно кольнуло где-то под ложечкой – что-то новое, нежданно-негаданно врывалось в мою вроде бы устоявшуюся жизнь, и я очень этого боялась. «Обжегшись на молоке, дуешь на воду, – печально думала я, шагая по дороге к дому. – Не надо ничего придумывать и чего-то ждать…. Все пустое!»

А моя Танька тоже вдруг задумалась и, на удивление, шла, молча, не болтая, как обычно, о своих «садичных» новостях. А вечером заявила, что этот дядя ей понравился. Вот чертовка!

День первый

Была чудная звездная ночь, тихая и теплая. Огромная луна выплыла из-за верхушек деревьев и уставилась прямо в мое раскрытое окно. Полнолуние. В такие ночи на меня обычно накатывала тоска. Серебристо-зеленый свет заливал двор. Все казалось каким-то волшебным, незнакомым. В доме напротив светилось только одно окно. «Неужели спят?! В такую ночь!..» – я сидела на подоконнике и продолжала перебирать картинки двухлетней давности. Если бы не то, что случилось со мной сегодня, нет – уже вчера ночью! – я бы ничего этого не вспомнила. Серебристо-зеленый колеблющийся свет заполнил комнату.

«Что же я сижу?! – вдруг осенило меня. – Завтра мой последний день в ординатуре! Завтра я должна забрать характеристику и другие документы на кафедре и ехать в ректорат! Завтра, нет, уже сегодня! я увижу доцента! Надо будет во всем разобраться. Может быть, он передумает?!»

Я знала, что Семен Семенович поручил написать характеристику доценту. После всего, что произошло на кафедре, сам писать не стал, сослался на отпуск. Уехал. А ведь грозился! Если бы характеристику писал он, то она была бы явно плохая – с такой потом на работу не возьмут. В последний момент Семен Семенович все-таки решил не делать мне гадость. Пожалел?

Я спрыгнула с подоконника и захлопнула окно. Надо идти спать!

Впереди был целый свободный месяц, который давался ординаторам для устройства на работу. На кафедре меня, конечно, Семен Семенович не оставил, а вот Аллочка успешно прошла в аспирантуру, на то место, которое сначала Семен Семенович обещал мне – при условии моей, мягко сказать, лояльности…. Ха-ха! Теперь мне предстояло найти работу. Я нисколько об этом не жалела – я была уверена в себе и в своих силах. Сегодня я увижу доцента!

Я легла, но заснуть не смогла – снова замелькали воспоминания.

Тогда, на следующий день после встречи с доцентом в библиотеке, мне пришлось опять исполнять роль «ординарца». Семен Семенович вызвал меня к себе и попросил найти к лекции какие-то таблицы, висевшие у него в кабинете в углу. Дал список. Я старательно перебирала эти старые, пыльные таблицы, когда вдруг почувствовала на талии руку Семена Семеновича. И как только он сумел так неслышно подойти? Ах да, шуршали таблицы. Меня невольно передернуло: «Рука как у лягушки!» – но я даже не обернулась. Сделала вид, что ничего не заметила и стала еще усерднее просматривать таблицы. Семен Семенович, молча, потоптался рядом, потом отошел с недовольным видом. В этот момент я громко чихнула:

– Извините, Семен Семенович. Мне надо выйти! У меня аллергия на пыль!

– Да, да, – растерянно отозвался Семен Семенович.

Я выскочила из кабинета и побежала умываться – у меня действительно была аллергия на пыль, но сейчас еще добавилась «аллергия» другого рода. Этого еще не хватало! Семен Семенович перешел к активным действиям? Неужели Аллочка была права?! Тогда у меня здорово испортилось настроение – меня совершенно не вдохновляли эти знаки внимания со стороны профессора. Все это могло очень осложнить мое пребывание на кафедре! И потом… Семен Семенович мне был просто неприятен физически! Будь на его месте доцент, может быть я была бы только рада…

До проведения конференции оставалась неделя, а тут, как назло, заболела Танька тяжелой ветрянкой, и вся моя подготовка сорвалась. Занятия в библиотеке пришлось прекратить. Хорошо еще, что основной материал я уже подготовила. Мне пришлось уйти на больничный лист. Ребенок лежал в кровати совершенно несчастный и хныкал. Держалась высокая температура. Она была как маленький леопард – вся в пятнах зеленки. У меня, глядя на нее, от жалости разрывалось сердце. Я просто сбивалась с ног. От больницы я отказалась и все делала сама. По ночам, когда моя ненаглядная доченька засыпала после жаропонижающего, я бросалась к письменному столу, пытаясь привести свои записи к конференции в систему. Дня через три позвонил доцент! У меня тут же пересохло в горле – чтобы доцент позвонил сам, какой-то там простой ординаторше! Это было невероятно! И потом, откуда он узнал номер моего домашнего телефона? Неужели опять Аллочка постаралась?! Ах да, он же есть в личном деле. Видимо у меня в голосе звучало такое изумление, что он даже смутился:

– Здравствуйте, Надежда Александровна! Это вас беспокоит Михаил Юрьевич (соблюдены все правила вежливости!).

– Здравствуйте! Я вас узнала, – пролепетала я в ответ. – У дочки тяжелая ветрянка.

– Сочувствую. Передайте ей, что маленькие принцессы не должны болеть и расстраивать свою маму! Я хотел вам сообщить, что в связи с болезнью вашего ребенка конференцию решено перенести на неделю. Так что у вас еще есть время… Думаю, что за две недели наша (!!!) принцесса должна поправиться. Вам нужна моя помощь? Вы же понимаете, что в сложившейся на кафедре ситуации конференцию надо провести хорошо.

Еще бы я не понимала! Но почему он об этом беспокоится?!

– Спасибо, Михаил Юрьевич. Постараюсь все успеть и все сделать хорошо. Помощь мне не нужна – материал я весь успела собрать. Надо только все обработать, продумать ход конференции, подобрать для демонстрации больного… Теперь, надеюсь, что успею…

– Ну, смотрите сами… – несколько разочарованно протянул доцент. – А то я приготовил вам кое-какие интересные статьи по этой теме. Если что – звоните. Запишите мой домашний телефон. У меня он есть!

Я схватила первый попавшийся листок и записала номер.

– Огромное спасибо!

– Выздоравливайте! До свидания!

– До свидания, Михаил Юрьевич.

Этот звонок меня очень взволновал, но я не хотела давать волю вспыхнувшей надежде. «Это ничего не значит! Обычная любезность, не более того!» – я старалась убедить саму себя. Он отвечает за учебный план ординаторов, так что ничего удивительного! Но все равно сердце билось радостно и тревожно. «Он позвонил! Он позвонил мне! Он позвонил мне сам!» В результате, когда у Таньки снизилась температура, и она заснула, я заснуть так и не смогла! Пришлось встать и заниматься.

Через неделю ребенку стало лучше. Высокой температуры не стало, начали подсыхать прыщи, и я вышла на работу. До назначенной даты конференции еще оставалось время. Мне повезло. Нашелся подходящий больной для разбора, вернее на него указал доцент. И еще – он дал мне статьи, о которых говорил по телефону. Статьи были из иностранных журналов, очень интересные и нужные. Выбрал время, когда рядом никого не было, и передал папку.

– Вот. Это то, о чем я вам говорил…. И как здоровье у нашей (опять!) принцессы?

Сухо, официально, но…. И он и я держались так, словно ничего и не было. А что, собственно, было? Ну, проводил, познакомился с ребенком, позвонил домой. Ничего особенного! Тем не менее, я, постукивая каблучками, летала на кафедре, словно на крыльях (теперь я всегда ходила на каблуках!). Меняла кофточки и делала укладку каждый день. Правда, чего это мне стоило! По вечерам я постоянно что-то перешивала, перекраивала, придумывала…. Я не замечала окружающей гнетущей атмосферы. В конце концов, Аллочка не выдержала и заявила мне в открытую:

– Что это, пусик, ты так сияешь? На носу конференция, на кафедре идет война не на жизнь, а на смерть, а «с тебя как с гуся вода»! Чему радуешься?

– Я радуюсь, что ребенок выздоравливает, что обошлось без осложнений, – и постаралась мило ей улыбнуться.

Я действительно была этому рада, но было еще и другое! И это, другое, заставляло меня летать! Я, счастливая, мчалась домой, и мама, видя мои сияющие глаза, только тихонько качала головой:

– Смотри, девонька! Не обожгись!

– Ты же этого хотела! – смеясь, отвечала я. Даже если и обожгусь, все равно, это – жизнь! Да. Мое сердце, замороженное на долгие пять лет, начинало оттаивать!

А обстановка на кафедре за эти полторы недели моего отсутствия действительно поменялась: все ходили с хмурыми, напряженными лицами и разговаривали друг с другом только на рабочие темы. Чаепития у доцента и Зинаиды Павловны прекратились. Партия «доцента» таяла на глазах. Появились «перебежчики». Аллочка резко поменяла свое поведение: она перестала со мной откровенничать, допускать язвительные замечания по поводу Семена Семеновича и старалась, с милой улыбкой, чаще попадаться ему на глаза. За мое отсутствие роль ординарца перешла к ней. «Почувствовала, куда ветер дует! – весело думала я. – Но нет худа без добра! Может быть, Семен Семенович оставит меня в покое?!»

Я очень волновалась по поводу своего выступления, но совсем не из-за профессора. Для меня было очень важным мнение доцента. Только ради этого я была должна «не ударить в грязь лицом».

Наступил день конференции. Текущие занятия были отменены. В зале было тесно – кроме всех студенческих групп курса присутствовала и вся кафедра. Кафедральные сидели, конечно, на первых рядах. Профессор с лекторской трибуны поприветствовал всех присутствующих, объявил тему конференции, представил меня как ведущую и основного докладчика и сошел с возвышения, оставив меня одну. Отсюда с лекторской трибуны, мне сразу бросился в глаза новый расклад сил на кафедре: справа сидела «партия» профессора, которая значительно увеличила свои ряды, в середине сидели «колеблющиеся», среди них – Аллочка и Сергей Иванович, слева, у самого входа – поредевшая «партия доцента» во главе с Зинаидой Павловной. Профессор сел в середине, рядом с Аллочкой, в стане «колеблющихся».

Предыдущую ночь я, конечно, почти не спала. Сначала по часам сверяла время своего доклада – необходимо было строго уложиться в отведенный регламент. Положила перед собой часы и вполголоса читала свое сообщение вслух, на ходу делая пометки. Потом повторила еще раз «про себя», старалась все запомнить, чтобы не подглядывать в конспект. Из своего опыта знала, что, когда лектор читает «по бумажке», уважение у слушателей это не вызывает. Кроме того, мне это надо было сделать в пику Семену Семеновичу, который почти всегда читал свои лекции по конспекту. Я знала, как важно с первых минут завоевать внимание аудитории – перед моим внутренним взором постоянно всплывали лекции доцента. Поэтому несколько раз переписывала свое выступление, придирчиво анализировала свой план и подготовленные для демонстрации таблицы и новомодные слайды. Слайды мне помог сделать папа – он был прекрасный фотограф. Заснула под утро, часа на два, вскочила еще затемно и занялась своим внешним видом. Таньку накануне я отправила к родителям, и мне никто не мешал. Когда я уложила волосы, сделала маникюр и подвела глаза, неожиданно успокоилась. Я сама себе понравилась!

И потом, стоя перед всеми, была на удивление спокойна и собрана. Меня совершенно не задевали ухмылки Аллочки, сидевшей прямо передо мной, ее громкие замечания и перешептывание с Сергеем Ивановичем. В сторону доцента я старалась не смотреть. «Только бы не сел голос, говорить надо долго, – подумала я и облизала сухие губы. – Значит, все-таки волнуюсь!» Смачивать горло из стоявшего передо мной графина было неудобно. Говорила я, почти не глядя в конспект, по времени – уложилась, слушали меня внимательно – по крайней мере в зале было тихо. Потом я провела демонстрацию больного, с привлечением ранее отобранных студентов (кстати, из группы доцента!). Затем была самая трудная часть – обоснование поставленного диагноза, дифференциальная диагностика и разбор назначенного лечения. Это должны были делать студенты, а я, как ведущая, должна была направлять дискуссию. Студенты, конечно же, путались, сбивались с мысли, яростно спорили друг с другом. Это-то и было самое интересное. Для этого и устраиваются такие конференции, чтобы научить студентов активно думать, выстраивать алгоритм своего клинического мышления. Пару раз я все-таки взглянула на доцента. Он одобрительно мне кивнул и незаметно поднял большой палец. В конце в азарте, совершенно спонтанно, не по плану, я сделала небольшое «резюме», так сказать – расставила «акценты». И уже от себя высказала свое мнение, которое оказалось для многих весьма неожиданным, поблагодарила выступивших студентов и сошла с лекторской трибуны. В зале раздались дружные аплодисменты. Профессор, в своем заключительном выступлении, указал мне на две незначительные неточности, но в целом – похвалил. Конференция закончилась, все стали расходиться. Студенты выходили из зала с разгоряченными лицами, продолжая шумно и возбужденно обсуждать тему, и спорить друг с другом. Было видно, что их «зацепило», им было интересно, и они были довольны, этого я и добивалась! И только тут я перевела дыхание и поняла, что вроде бы не «ударила в грязь лицом». Я была счастлива и горда собой. Когда я выходила из зала, нагруженная своими конспектами и таблицами, ко мне подошла Аллочка.

– Неплохо, Пусик, неплохо, – снисходительно глядя на меня, проговорила Аллочка. – Хотя немного нудновато. И с диагностикой затянула!

– Польщена! – язвительно отозвалась я, а про себя подумала: «Куда уж мне, серой мышке, до тебя! Посмотрим, как у тебя получится провести конференцию! Лучше бы помогла нести эти проклятые таблицы!»

– Откуда ты взяла слайды? Помог Семен Семенович? – с осторожным любопытством спросила Аллочка.

Появление слайдов было моим секретом. Об этом не знал никто, даже доцент. А надоумил меня, их сделать Костик и даже помог мне их склеить.

– Это сразу поднимет уровень твоего выступления, – авторитетно заявил он, – на международных симпозиумах и съездах сейчас работают только с ними.

– Откуда ты знаешь? Ты что, бывал за границей?!

Костик тогда смущенно потупился:

– За границей не бывал, а в Москве – случалось…. И к нам приезжали. Приходилось делать сообщения… – Сидевшая рядом, при этом разговоре, Ирка удивленно захлопала глазами:

– Ты выступал перед иностранцами?! А почему я ничего не знаю?

– Ну, ты же знаешь…. Говорить об этом нельзя, первый отдел и все такое прочее, – замялся Костик.

– Но где взять эту штуковину для показа слайдов? – забеспокоилась я. – Они на вес золота!

– Я попробую попросить у себя в отделе. У нас есть. Если только разрешат вынести за территорию. Надо брать разрешение в первом отделе.

– Костик! Пожалуйста! – взмолилась я, захваченная этой идеей.

Костик все достал и сделал и здорово мне тогда помог. Эти новомодные слайды оказали на кафедре эффект «разорвавшейся бомбы» – все были поражены.

В коридоре меня пальчиком поманил к себе профессор и приказал явиться к нему в кабинет через двадцать минут. Я, с еще пылавшим лицом, сложила свои «наглядные пособия» на стол и отправилась в приемную. Сердце недобро застучало. Когда я зашла в кабинет, Семен Семенович сидел и рассеянно постукивал карандашом по крышке стола.

– Садитесь, Надежда Александровна, – любезно произнес он. Я примостилась на краешек стула. Профессор, с важным видом, благосклонно на меня посмотрел:

– Ну что же, надо сказать, я доволен. Справились вы неплохо. Честно говоря, я не ожидал. Думал, что придется помогать!

Чтобы спрятать дурацкую улыбку (уж очень важный вид был у Семена Семеновича), я, якобы от смущения, склонила голову.

– Ну-ну! Не смущайтесь, Надежда Александровна. Вы заслужили мое одобрение. Молодцом! Но я пригласил вас не только для того, чтобы похвалить…

Ожидая какой-нибудь подвох, лицо у меня сразу же вытянулось.

– У вас есть шансы остаться на кафедре, – предложил Семен Семенович, – мне нужны новые, молодые перспективные кадры.

Семен Семенович увидел мое удивление и еще раз повторил:

– Да-да! На кафедре! Естественно, после окончания ординатуры и сдачи экзамена. Но для этого нужна будет хорошая характеристика…. Вы должны понимать, при каких условиях она будет вам дана….

Повисло тягостное молчание. У меня перехватило дыхание – такого откровенно двусмысленного предложения я не ожидала!

– Кроме того… – словно, не видя моей растерянности, Семен Семенович продолжил, – вам будет нужно вступить в ряды КПСС. Это важно для вашего дальнейшего роста! И надо будет за период ординатуры опубликовать пару статей, под моим, естественно, руководством. Это будет прологом вашей будущей кандидатской диссертации. Тему мы с вами еще обсудим…. Вы меня слышите, Надежда Александровна?! – Семен Семенович недовольно повысил голос.

Я сидела, совершенно оглушенная предложенными перспективами. Чтобы только что-то сказать, я промямлила:

– Но я уже давно вышла из комсомольского возраста…меня не примут в партию!

Семен Семенович милостиво улыбнулся:

– Если я вам дам соответствующую характеристику, примут! Это большая честь стать членом КПСС! Надеюсь, вы понимаете, при каких условиях?! Мне уже в парткоме попеняли, что на кафедре так мало членов партии. Надо укреплять партийную ячейку.

В голове у меня промелькнуло: «Ну да, конечно…. При доценте мало было. Доцент-то беспартийный!»

– Надежда Александровна! О чем вы опять задумались?! – профессор недовольно повысил голос. Он не ожидал от меня такой непонятливости!

– Извините, Семен Семенович! Я думала о том, что, наверное, еще недостойна стать членом партии…

– Глупости! – раздраженно воскликнул профессор. – К чему эти высокопарные слова! Все будет зависеть только от вас!

Семен Семенович неожиданно встал и, обойдя стол, ласково приобнял меня за плечи. «Ну вот, начинается», – с тоской подумала я и вдруг чихнула.

– Что? У вас опять аллергия?! – грозно вскричал Семен Семенович и возмущенно уставился на меня.

– Извините, Семен Семенович! Опять эти таблицы… – и выскочила в приемную, продолжая чихать. «У меня на тебя аллергия!! – со злостью подумала я, бредя по коридору. – Что же делать?! Как мне выкрутиться из этой ситуации?! Неужели придется бросить ординатуру? Подлец, какой же он подлец и мерзавец!!!»

Да, ситуация складывалась очень щекотливая. Вся в красных пятнах, я вернулась в ассистентскую. Там никого, кроме доцента, не было. Он словно дожидался меня…. Он обернулся и молча, с интересом, наблюдал за мной. Я плюхнулась на стул и, наверное, от пережитого волнения, залилась слезами. Вся моя радость от удачно проведенной конференции моментально улетучилась. Мне было тошно, противно и ужасно грустно. Неожиданно рядом с собой я услышала доцента: