Текст книги "Правила магии"

– Это опасно, – сказал ей Винсент. – Легко приманить к себе любовь, но гораздо труднее от нее отвязаться. – Он знал, о чем говорит. Убедился на собственном опыте после летней интрижки, которая так быстро скисла.

Джет вошла в комнату, когда Френни зажигала свечу. Они всегда знали, где найти друг друга. Эта способность проявилась у них с самого раннего детства, из-за чего они не могли играть в прятки вместе.

– Если ты так прекрасно читаешь мысли, ты наверняка знаешь, с чего вдруг Эйприл примчалась сюда. Что с ней такое? – спросила Френни.

Джет покраснела.

– Не знаю.

– Посмотри на нее! – Винсент показал пальцем на Джет. – Она не сможет соврать даже под страхом смерти.

– Она не сможет, – с теплотой в голосе проговорила Френни. – Титул лучшего в мире вруна получает мистер Винсент Оуэнс, эсквайр.

– И с благодарностью его принимает. – Винсент отвесил шутовской поклон.

Кто-то постучал в переднюю дверь. Забытая всеми свеча догорела до второй булавки.

– Свою свечу я еще вчера выкинул в мусор, – напомнил сестрам Винсент. – Это к кому-то из вас.

Френни с Джет уставились друг на друга.

– Наверное, это к тебе, – сказала Френни.

– Я не зажигала свою свечу. Нельзя, чтобы Леви пришел к нам в дом. Иди открывай, – сказала Джет.

Френни нехотя спустилась вниз. Ее сердце тревожно и глухо билось в груди. Она была твердо убеждена, что уж ей-то любовь не грозит. Она просто не создана для подобных вещей. Она мечтала лишь о свободе и о полете и предпочла бы жить среди птиц, в палатке в Центральном парке, и не иметь ничего общего с человечеством. Наверняка это стучал почтальон или кто-то из папиных пациентов, перепутавших двери.

Ворон подлетел к двери первым.

– Кто бы там ни был, гони его прочь, – сказала ему Френни. Ведь он же ее дух-помощник, да? Вот и пусть помогает. Но ворон не задержался у двери, а перелетел на свое любимое место – на шторный карниз, – где и уселся, многозначительно глядя на Френни.

В дверь опять постучали.

В прихожую вышел Винсент с гитарой за плечом. Он начал ходить на воскресные концерты в Риверсайдской церкви и не на шутку увлекся фолк-музыкой. Теперь он щеголял в старых, потертых ковбойских сапогах, купленных в секонд-хенде, и в замшевой куртке с бахромой, приобретенной на барахолке в Бауэри.

– Не открывай дверь, – сказала ему Френни.

– Я опаздываю на занятие. Придется тебе разбираться самой, мой малыш. Я знаю, ты справишься.

Винсент одарил сестру своей фирменной лучезарной улыбкой, всегда означавшей большой геморрой либо для него самого, либо для кого-то другого. На этот раз «кем-то другим» была Френни. Винсент распахнул дверь прежде, чем Френни успела его удержать. На пороге стоял Хейлин.

– Ты дома, – сказал он, увидев Френни. – А я уже собирался идти восвояси. Я пытался звонить, но никто не брал трубку. Ты как будто меня избегаешь.

Да, это правда. Френни почти и не виделась с Хейлом после летних каникул. И теперь она знала, почему не хотела встречаться с ним чаще.

Она побледнела и сделала шаг назад.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Хейл принес целую кипу университетских каталогов. Они с Френни уже решили, что подадут документы в одни и те же университеты, причем сразу в несколько. Они заключили пари. Победителем будет тот, кто поступит в один из университетов из их личной пятерки лучших: Гарвардский, Стэнфордский, Калифорнийский университет в Беркли, Брауновский или Колумбийский. Последний был безоговорочным лидером в списке, поскольку располагался в родном Нью-Йорке.

– Ты разве не знала, что это он? – ухмыльнулся Винсент, выходя за порог. Ему не нужен был чай ясновидения, который тетя Изабель заваривала из полыни, тимьяна, тысячелистника и розмарина. Ему не нужно было читать мысли. Не нужно было обладать сверхъестественной проницательностью. Все было ясно и так.

– Забавный он парень, твой брат, – сказал Хейлин.

Они с Френни прошли в гостиную. Ворон влетел в комнату следом за ними и уселся на спинку кресла. Он внимательно разглядывал Хейлина, а Хейлин с подобающим восхищением разглядывал его самого.

– Ты завела питомца?

– Ты знаешь, как я не люблю слово «питомец».

Френни сгребла ворона в охапку, открыла окно и усадила птицу на подоконник с внешней стороны.

– Ты выставляешь его на улицу? – изумился Хейлин.

– Он же птица, – сказала Френни. – Ему точно не повредит.

Ее сердце по-прежнему бешено колотилось. Нет, здесь явно какая-то ошибка. Любовь?

Хейлин выглянул в окно.

– У него есть имя?

– Льюис. – Френни выдала первое, что пришло в голову. Раньше она не задумывалась о том, чтобы дать ворону имя. Он просто был ее птицей.

Хейлин рассмеялся.

– Чем ворон похож на письменный стол? – спросил он, цитируя не имеющую ответа загадку из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла.

– Английский ворон, может быть, чем-то похож, но он не английский. Он corvus brachyrhynchos. Обыкновенный американский ворон.

– По-моему, он не такой уж и обыкновенный.

Льюис настойчиво стучал клювом в стекло.

Френни не могла оторвать глаз от Хейлина. Оно было всегда, это чувство. Независимо от того, осознавала она его или нет. Если она себя сдержит, оно, скорее всего, пройдет. Должно пройти. Так будет лучше и для него, и для нее самой.

В одной из книг тети Изабель Френни прочла, что если поднести горящую спичку к горсти снега и он быстро растает, значит, снег на земле скоро сойдет. По числу сучков на кусте сирени можно предсказывать количество заморозков. Хотя на улице было прохладно, сестры сбегали из дома при всякой возможности. Им нравилось бродить по парку в теплых черных пальто и высоких сапогах. Перелетные птицы уже собирались на юг, и Френни подолгу смотрела в небо на огромные стаи, пролетавшие мимо, смотрела с завистью и тоской. Она хотела свободы, но была приземленным бескрылым созданием с мелкими человеческими тревогами и заботами.

В те дни Джет достаточно часто встречалась с Леви, и Френни ее прикрывала. Сестры есть сестры, в конце концов, и если они не заступятся друг за друга, то кто же заступится? После того опоздания Джет, когда мама узнала о Леви, она следила за каждым их шагом. По крайней мере, пыталась следить. Она повесила на холодильник табличку, и каждый раз, когда сестры выходили из дома, они должны были записывать, куда идут, когда уходят и когда приходят. Как ни странно, но мама полностью доверяла Винсенту, который пропадал в Гринвич-Виллидже при каждом удобном случае.

– Удачи в борьбе с темной властью, – говорил он, выходя из дома.

– Мама не власть, – отвечала Френни.

– Ну, над вами она власть имеет, – усмехался Винсент, и все трое знали, что это правда.

В тот день Джет «отпросилась» у Френни до четырех часов дня. Они сказали маме, что идут в Музей современного искусства – собирать материалы для школьного реферата, – но в музей пошла только Френни. Она взяла с собой фотоаппарат, собираясь отщелкать целую пленку в саду скульптур, чтобы было что показать маме, если та потребует доказательств.

Леви ждал на их с Джет любимом месте встречи: у фонтана Бетесда, под статуей Ангела вод. Скульптура была отсылкой к Евангелию от Иоанна. Девушка-ангел с лилиями в руке как бы благословляла и очищала нью-йоркские воды. Каждый раз, когда Леви приезжал в город, ему приходилось тайком удирать из дома, успевать обернуться туда и обратно за один день и платить за билет на автобус из денег, скопленных на подработках. Сегодня он сказал папе, что едет на собеседование в Колумбийский университет, и преподобный Уиллард разрешил сыну поехать, хотя питал отвращение к Нью-Йорку, считая его средоточием алчности и порока. Леви впервые в жизни солгал отцу, он запинался и мямлил, из-за чего папа устроил ему чуть ли не получасовой допрос. Преподобный Уиллард был тверд в своих убеждениях и еще тверже – в своей неприязни.

Джет принесла Леви в подарок «Алую букву»[4]4
  «Алая буква» – роман американского писателя Натаниеля Готорна (1804–1864). Действие происходит в XVII в. в пуританской общине на северо-востоке США. Главная героиня борется за свое право на любовь, несмотря на общественное осуждение.


[Закрыть]. Она написала на титульном листе: Леви, с самыми теплыми чувствами. Она полчаса мучилась, решая, что написать. С любовью было бы чересчур. В знак дружбы все-таки маловато. С самыми теплыми чувствами именно то, что надо. По крайней мере, сейчас.

– Это же наша книга! – ворчала Френни. – У него, что ли, нет своих книг?

– У него нет, – сказала Джет.

– И другой одежды тоже нет? – спросила Френни, увидев Леви у фонтана.

– Его воспитали простым и скромным.

Френни рассмеялась.

– Ты уверена, что тебе нужен простак?

– Он не простак. Простой, значит, не самодовольный. Если хочешь знать, Леви очень умный.

Он был в своем неизменном черном костюме и в шарфе, который ему связала Джет. Это была ее первая вязальная работа, неумелая и кривоватая, но Леви назвал ее чудом. У него были темные волосы и очень красивые серо-зеленые глаза, загоравшиеся всякий раз, когда он смотрел на Джет.

– Привет, – улыбнулся он. – Вот моя девочка.

– Жду тебя у музея без четверти четыре, – крикнула Френни вслед сестре, которая уже бежала к нему. – Следи за временем!

Френни наблюдала, как Джет и Леви уходят в глубь парка. Сегодня был замечательный день – солнечный, свежий, не по-осеннему ясный, – и Френни никак не могла понять, почему ее гложет плохое предчувствие. Льюис, всю дорогу летевший за ней, вдруг хрипло закаркал. Он парил над фонтаном, над бронзовым ангелом, ставшим первой в Нью-Йорке уличной скульптурой, созданной женщиной. Солнце светило в глаза Френни, и ей приходилось прикрывать их рукой. Ворон опустился на руку ангела. Прямо под ним, присев на бортик фонтана, суровый мужчина в черном костюме листал «Алую букву», забытую влюбленной парой, поглощенной друг другом. Он был в белой рубашке и черном галстуке и таких старых ботинках, что сразу же становилось понятно: он отдает предпочтение простым и скромным вещам, не заботясь о земных благах. Когда он дошел до титульной страницы и увидел дарственную надпись, уже не было необходимости читать дальше. Он закрыл книгу.

Когда все открылось, отец запретил Леви выходить из дома, кроме как в школу или на работу. Никто не мог до него дозвониться – телефон был отключен. «Алая буква» пришла Джет по почте, без всякой сопроводительной записки, и, судя по почерку на конверте, адрес писал не Леви. В конверте с книгой лежало полдюжины гвоздей.

– И что это значит? – встревожилась Джет.

– Это значит, что его папа страдает психическим расстройством, – сказала Френни.

Она быстренько собрала гвозди и выбросила в мусорное ведро. Летом в библиотеке она прочитала, что раньше считалось, будто ведьму можно поймать, если вбить гвоздь в ее след. Тогда она якобы не сможет сбежать. Металл отнимает у ведьмы силу; окружи ведьму металлом, и она станет беспомощной.

К счастью, Френни успела выхватить «Алую букву» у Джет. Книга открылась в ее руках, и там была надпись черной чернильной ручкой, прямо поверх милой надписи Джет:

Ворожеи не оставляй в живых[5]5
  Исх. 22:18.


[Закрыть].

Френни узнала цитату из «Исхода». Эти слова встречались в записках судьи на суде над Марией. И та же цитата стояла на титульной странице трактата «Обнаружение ведьм», написанного в 1647 году Мэтью Хопкинсом, называвшим себя главным охотником на ведьм всея Англии и обрекшим на смерть предположительно три сотни женщин.

– Знаешь, мне кажется, Эйприл права, – сказала Френни сестре, когда они обе уже легли спать.

Джет прорыдала в подушку весь вечер, но слова Френни ее просто ошеломили. Впервые в жизни Френни признала, что Эйприл может быть в чем-то права. Джет резко села на постели.

– В чем?

– Тебе не надо встречаться с Леви.

Джет снова рухнула на подушку.

– Ох, Френни.

– Ты меня слышала? – спросила Френни.

– Да. – Джет больше не плакала. Френни подумала, что никогда еще она не видела столько решимости в глазах сестры. – Я тебя слышала. Но лучше бы не слышала.

Она обратилась за помощью к Винсенту. Мятежник может рассчитывать лишь на другого мятежника. Она проследила за ним до «Балагура»: ехала в том же автобусе с Пятой авеню, а потом шла пешком, отставая примерно на полквартала. Ее позабавило, что брат не заметил слежки, пока она не уселась за столик в его кабинке. Джет наколдовала покров невидимости, и чары сработали в лучшем виде.

– Господи, Джет, – сказал Винсент. – Как тебя-то сюда занесло? Ты же в такие места не ходишь.

Но он все равно заказал пиво себе и ей. Раз уж сестра оказалась в пивной, то пусть пьет.

Джет положила письмо на стол.

– Дай-ка я угадаю. Письмо для Леви?

– Только разочек, – сказала Джет.

– Да, ты всегда так говоришь. И как, по-твоему, я с ним встречусь?

Джет достала из сумки билет на автобус.

– Массачусетс. – Винсент кивнул. – Я смотрю, у тебя все схвачено. – Судя по его виду, он действительно впечатлился. – А что я скажу родителям?

Джет протянула ему экземпляр школьной газеты. Оркестр Старлинга был приглашен выступить на концерте в одной бостонской частной школе.

– Я теперь в школьном оркестре? – спросил Винсент.

– Со вчерашнего дня, – сказала ему Джет.

– Я очень умный, – кивнул Винсент. – Скажи!

– Учитель музыки говорил, что он уже отчаялся заманить тебя в школьный оркестр. Он был на седьмом небе от счастья.

– Мне что, и вправду придется играть?

– Концерт будет утром. Потом ты возьмешь такси и встретишь Леви на выходе из его школы. В три часа дня.

– А если там будет его папаша? Ты не учла такую возможность?

Джет отпила пиво, которое ей заказал Винсент.

– Тогда ты воспользуешься своим «Магом».

Он узнал Леви сразу. Белая рубашка, черные волосы, серьезное сосредоточенное лицо. Спустившись со школьного крыльца, Леви не глядя прошел мимо Винсента и быстрым шагом направился прочь. Винсенту даже пришлось пробежаться, чтобы его догнать.

– Эй, Леви. Стой.

Леви озадаченно взглянул на него.

– Я тебя не знаю.

– Да, зато я тебя знаю. Ты можешь идти не так быстро?

– Я иду на работу. – Леви чуть сбавил шаг. – В аптеке. – Он повнимательнее присмотрелся к Винсенту. – Тебе что-то нужно?

– Мне – нет, а вот тебе нужно. – Винсент достал из кармана письмо. – От моей сестры.

Леви схватил письмо, на ходу вскрыл конверт и начал жадно читать.

Винсент огляделся по сторонам.

– Твоего папы здесь нет?

– Что? Нет, – рассеянно пробормотал Леви, продолжая читать. – Тут написано, что ты дашь мне двадцатку.

– Да ну?

– Извини. В другой ситуации я бы не согласился, но папа забрал все мои сбережения. Положил в банк и закрыл мне доступ к счету. Мне нужны деньги на билет до Нью-Йорка. Я все верну, когда будет возможность.

Винсент выдал ему двадцать долларов.

– Тебе не кажется, что ты нарываешься на неприятности?

Леви поблагодарил Винсента за заем, но рассмеялся над его вопросом.

– Жизнь состоит из сплошных неприятностей, брат. Человек должен бороться за свое счастье.

Они пожали друг другу руки. Винсент не знал, что и думать. Он разглядел в Леви что-то такое, чего никогда не испытывал сам. Это и есть любовь, да? И что любовь делает с человеком. Погруженный в раздумья, Винсент сам не заметил, как дошел до тетиного дома на улице Магнолий. Начался дождь, и по двору Винсент уже бежал. И всю дорогу он задавался вопросом, суждено ли ему испытать что-то подобное, встретит ли он человека, за которого стоит бороться, ради которого он будет готов поссориться с целым миром и найдет в себе силы быть храбрым и безрассудным.

Изабель вовсе не удивилась его приходу. Когда она налила ему чай и предложила кусок пирога, Винсент понял, что жутко проголодался. Он рассказал, что играл на концерте со школьным оркестром, но больше он с ними играть не будет. Просто разок принял участие в выступлении.

– Как я понимаю, ты не останешься на ночь. – Изабель сразу приметила, что у него нет с собой никаких вещей, кроме куртки.

– Нас поселили в гостинице. Я заскочил в город буквально на полчаса, чтобы передать письмо от Джет. – Винсент сказал правду, потому что тете солгать невозможно.

– Письмо Леви Уилларду, – кивнула Изабель. – Я частенько их видела вместе, когда вы гостили тут летом.

– Похоже, его отец нас ненавидит.

– Он тебя видел?

– Не думаю.

Изабель сделала ему знак, чтобы он поднял левую ногу. Она схватилась двумя руками за его черный тяжелый ботинок и внимательно осмотрела подошву. Из подошвы торчал гвоздь.

– Подумай еще раз, – сказала Изабель. – Он знал, что ты здесь. Он разбросал гвозди.

Винсент нахмурился и попытался вытащить гвоздь.

– Не могу его вытащить.

– Конечно, не можешь. Это особые гвозди охотников на ведьм.

Изабель взяла с полки крошечный стеклянный флакончик. Розмариновое масло с остролистом и иссопом. Смазав гвоздь капелькой масла, она произнесла заклинание. Не будет тебе никакого вреда. Когда ты уйдешь, ты уйдешь без следа. А вернешься – зачахнут враги навсегда.

– Что произошло между нашими семьями? – спросил Винсент.

– В нашей семье, – поправила Изабель.

Винсент уже окончательно растерялся.

– В каком смысле?

– В самом прямом.

– Мы с ними в родстве?

– Чарли приехал, – сказала Изабель.

К воротам подъехал старый микроавтобус. Никто из местных таксистов не поехал бы на улицу Магнолий, поэтому Изабель позвала Чарли Меррилла, разнорабочего, помогавшего ей по хозяйству, чтобы он отвез Винсента в гостиницу, где поселили школьный оркестр.

– Тебе есть что добавить? – спросил Винсент.

– Всегда есть что добавить, – сказала ему Изабель.

В пути Чарли был мил и любезен, хотя и немногословен. Он был даже старше, чем Изабель, и прожил в здешних краях всю жизнь.

– Вы знаете Уиллардов? – спросил у него Винсент.

– Уиллардов?

– Да. Преподобного Уилларда и его сына.

– Твоя тетя сказала, что я их знаю?

– Она вообще ничего не сказала.

– Ну, значит, и я ничего не знаю.

Старик явно питал уважение к Изабель и был предан ей беззаветно. Больше он не произнес ни слова, кроме «доброй ночи», когда высадил Винсента у гостиницы. Винсент был рад, что ему дали отдельный номер. Что-то его беспокоило, что-то свербило в душе. Его бил озноб. Может быть, правду говорят, что никто не ненавидит тебя сильнее, чем твоя же родня.

Он почувствовал боль в ноге. Гвоздь из подошвы достали, но когда Винсент снял ботинки и носки, он увидел на левой стопе крошечную круглую ранку. Хорошо, что он обратился за помощью к тете. Гвоздь уже отведал крови.

В конце декабря начались снегопады, тротуары засыпало белыми хлопьями. Вскоре снега нападало уже по колено. До Рождества оставалась неделя, и все магазины были переполнены покупателями. Френни искала хороший микроскоп. Это будет идеальный подарок для Хейлина. Джет и Винсента она потащила с собой для компании.

– Я думал, ты не одобряешь рождественские подарки, – заметил Винсент.

– Это совсем другое, – сказала Френни. – Полезная вещь.

Винсент с Джет переглянулись. Их бессердечная сестра потратила два часа жизни на поиски идеального микроскопа. По дороге в магазин лабораторных приборов они зашли в кафе. Френни заказала тост, и как только она потянулась к маслу, оно растаяло на блюдце.

После долгих придирчивых поисков Френни все-таки выбрала микроскоп, и они вышли на улицу, где по-прежнему был снегопад, и снег вихрился, как белые хлопья в стеклянном шаре. Припаркованные у тротуара машины утопали в сугробах. Уже смеркалось, и все вокруг сделалось чернильно-синим. Френни, Джет и Винсент шли по улице, взявшись за руки. Шли, завороженные сине-белыми хлопьями снега. Все казалось возможным и осуществимым – даже Винсенту, который гасил уличные фонари силой мысли.

– Какой сегодня чудесный вечер, – сказала Джет. – Давайте запомним его навсегда.

– Конечно, запомним, – отозвалась Френни.

Но только Винсент запомнил тот вечер и помнил всегда, когда его сестры давно позабыли, как они безуспешно ловили такси и поехали домой на метро, распевая «Это земля – наша земля», и микроскоп был таким тяжеленным, что им приходилось нести его поочередно. Когда они добрались до дома, Винсент ушел к себе в комнату и закрыл дверь. Он сел на свою вечно неприбранную, всклокоченную кровать. Его дар ясновидения становился все более интенсивным. Он видел будущее не в панорамной перспективе, а в кусках и фрагментах, сменявших друг друга в безумном калейдоскопе. И с каждым днем становилось все труднее и труднее отрицать эти видения. Мужчина, стоящий на склоне холма в Калифорнии, на поле желтой травы. Улица в Париже. Сероглазая девочка. Кладбище, полное ангелов. Дверь, которую ему надо открыть, чтобы пройти на ту сторону.

Однажды весной произошло кое-что необычное. Мама заказала огромный торт и накрыла в столовой праздничный стол. Она зажгла сто свечей, трепещущих желтым светом, хотя сегодня ни у кого не было дня рождения. Пятидесяти свечей было бы более чем достаточно. И что самое удивительное: папа не только присутствовал за обедом, но еще и приготовил горячие закуски – крекеры с сыром бри и красным перцем, запеченные в духовке.

За столом собралась вся семья, даже Винсенту пришлось выйти из своей берлоги. Он явился в столовую мрачный и раздраженный, что его вытащили из комнаты, из маленького мирка, где пахло дымом и магией. Он где-то нашел подвесное плетеное кресло и прикрепил его к потолку. Он нередко сидел в нем, часами наигрывая на гитаре, и не любил, когда его дергали.

Родители сидели с таинственным видом и чуть ли не лопались от гордости.

– Поздравляю! – Джеймс Берк-Оуэнс выудил из кармана какой-то конверт и помахал им над столом. – Пришло с сегодняшней почтой. Из одного маленького колледжа на берегу реки Чарльз. – Каждый, кому доводилось встречаться с доктором, уже через пять минут после знакомства был в курсе, что тот окончил сначала Гарвард, а потом Йельский университет. Сейчас он поднялся из-за стола и стиснул Френни в медвежьих объятиях. – Горжусь тобой, Фрэнсис Оуэнс.

Френни, которая всегда стеснялась проявления бурных чувств, выскользнула из папиных объятий. Она забрала у него конверт, еле сдерживая волнение. Внутри было письмо с сообщением, что ее приняли в Рэдклифф, женский колледж в Кембридже, штат Массачусетс, аналог Гарварда, созданный в те времена, когда высшее образование для женщин считалось предосудительным.

– Добро пожаловать в клуб, – с гордостью проговорил папа.

– Мы всегда знали, что ты у нас самая умная, – сказал Винсент. – Ты уж нас не подведи.

– Очень смешно, – отозвалась Френни. Самым умным из них был Винсент – умным, но жутко ленивым.

Джет была единственной, кого не порадовало письмо из Рэдклиффа. Университетские каталоги приходили по почте всю осень и зиму, и Джет это пугало. Она с трудом представляла, что будет, когда Френни уедет в Кембридж или Нью-Хейвен. Ей придется справляться с родителями в одиночку. Как ей видеться с Леви, если Френни не будет ее прикрывать? Она без него жить не может. Буквально сегодня они сидели на скамейке в парке и целовались, пока у обоих не закружилась голова. Когда пришло время прощаться, они никак не могли расстаться и стояли в обнимку на автовокзале, и Леви пропускал один автобус за другим.

И сейчас, на семейном торжестве в честь поступления Френни в Рэдклифф, Джет сделала страшную вещь. Она пожелала, чтобы Френни осталась в Нью-Йорке. Она знала, что это эгоистично, и потом еще долго корила себя, но было поздно. Она уже загадала желание. Горькое, с едким запахом дыма, оно поселилось в груди у Джет и еще несколько месяцев выходило надсадным кашлем.

– Не грусти, – сказал Винсент, заметив, с каким унынием Джет наблюдает, как папа открывает бутылку шампанского. – Все не так плохо.

– Что не так плохо?

Винсент взъерошил ей волосы.

– Твое будущее.

Вот тогда она и поняла, что теперь у нее появляется прекрасная возможность чаще видеться с Леви. Можно будет говорить родителям, что она едет к Френни в Кембридж, и сходить с поезда в Нью-Хейвене. Леви будет ждать ее там. Он поступил в Йельский университет. Джет подумала, что в первый же свой приезд привезет ему новое пальто, чтобы он не ходил в том ужасном старье, которое его заставляет носить отец. Она изменила свое отношение к отъезду Френни. Она даже выпила немного шампанского и взяла свое желание обратно. Тогда она еще не знала, что такие вещи нельзя отменить.

Письмо из Гарварда пришло Хейлину на следующий день. Они с Френни встретились, чтобы отметить предстоящее освобождение от своих недалеких родителей, от всех ужасов школы и своего кошмарного детства, по которому уже начали тосковать. Тесно прижавшись друг к другу, они шли по Мэдисон-авеню под мелким бледным дождем и делали вид, что сражаются за один на двоих зонтик.

– Из всех вещей я возьму с собой только микроскоп, – объявил Хейлин. – Все остальное отдам в Армию спасения.

В кафе они заказали вафли, яичницу и канадскую ветчину – потому что сегодня в Манхэттене пахло беконом. Хейлин взял себе два пончика с мармеладом, к которым пристрастился после экспериментов с марихуаной. Они сидели, слегка оглушенные. Оба уже предвкушали свободу. Оба с надеждой смотрели в будущее, таившее в себе миллионы возможностей. В Кембридже может произойти все что угодно. Дождь перестал, воздух сделался светло-зеленым. Весна расцветала сиренью и обещаниями перемен. Все было прекрасно: еда в кафе, Нью-Йорк, их будущее. Хейл будет жить в Данстер-Хаусе, Френни – буквально в двух шагах от него, в Саут-Хаузе рэдклиффского женского общежития. Они выпили за свободу, чокнувшись бокалами с апельсиновым соком. О, радость, шептали они друг другу. О, учеба, и книги, и консервированная фасоль, и «Ред Сокс», и грязные воды реки Чарльз.

У них оставалась еще вся весна и все лето, чтобы насладиться Манхэттеном. В парке цвели магнолии и вишневые деревья. Френни с Хейлом встречались в вечерних сумерках – свободные люди, уже неподвластные воле родителей. Они бродили по парку, который так сильно любили и по которому так отчаянно будут скучать, смотрели на звездное небо, лежа в траве на Овечьем лугу, мочили ноги в холодном озере, наблюдали за лесными мышами, собиравшими желуди на Кедровом холме, следили за полетом летучих мышей, гнездившихся на английских дубах и робиниях. Ворон Льюис сопровождал Френни и Хейлина в этих прогулках, и если они брали с собой сэндвичи, Хейл кормил Льюиса хлебными крошками.

– Ты его разбалуешь, – говорила Френни. – Вообще-то он дикий.

– Может быть, ему хочется быть домашним, – задумчиво отвечал Хейлин.

Хейл уже решил, что если он унаследует отцовское состояние, то перечислит все деньги в какой-нибудь благотворительный фонд, потому что каждый раз, когда он входил в семейный особняк Уокеров на Пятой авеню, у него было чувство, что он повернул не туда и по ошибке живет в семье, где были бы рады совершенно другому сыну.

– Ты – единственный человек, кто меня знает по-настоящему, – сказал он Френни.

И вот тогда она его поцеловала. Она вовсе не собиралась его целовать. Все получилось само собой. Просто ее охватило чувство, названия которому она не знала. Она знала, что между ними ничего не будет. Ничего быть не должно. И все-таки она поцеловала его еще раз. И еще раз, на удачу.

Винсент сидел в «Балагуре», где стал уже завсегдатаем, и был в изрядном подпитии. Он не рассказывал сестрам о том, что видел в будущем, потому что ему не нравилось видеть будущее. К счастью, когда бармен позвонил к ним домой, трубку взяла Френни, а не кто-то из родителей. Вместо приветствия бармен сообщил, что Колдун сам не доберется до дома и надо, чтобы его кто-то забрал.

– Что еще за Колдун? – спросила Френни.

– Парнишка, который умеет показывать фокусы. Он дал мне твой номер. Сказал, он твой брат.

Френни подтвердила, что да, он ее брат, и бармен сказал, что Винсента, когда он выпьет, можно уговорить показать пару фокусов: свет мигает, спички вспыхивают, если на них подуть, ножи и вилки звенят, словно при землетрясении. Но сейчас он напился вдрызг, и бармен боится отпускать его одного: как бы с ним не случилось чего плохого. Френни взяла такси и примчалась в бар.

Бармен махнул ей рукой и доверительно сообщил:

– Он пьет с полудня.

Френни попросила стакан томатного сока, самый большой, какой есть, и скользнула в кабинку, где в пьяном ступоре сидел Винсент.

– Привет, сестренка, – сказал он, когда Френни уселась за столик напротив него.

Она принесла средство от опьянения: порошок из кайенского перца, кофеина и зверобоя, который теперь высыпала в томатный сок.

– Пей, – сказала она.

Винсент отпил глоток, и его передернуло от отвращения.

– На самом деле ты не такой, – сказала Френни. – Ты лучше.

– Правда? Я вижу будущее, которое не могу изменить, Френни. Я пью, чтобы не видеть. Раньше это были разрозненные фрагменты, совершенно невнятные, но теперь они собираются воедино. В последнее время я вижу одно и то же. Несчастье. Большое несчастье. И уже совсем скоро.

– Если ты будешь так пить, несчастье точно случится, рано или поздно.

Френни произнесла это небрежно, но ей вдруг стало не по себе. Глаза Винсента сделались почти черными. Плохой знак.

– Я не шучу, – сказал он. – В нашей семье. В этом месяце. На полнолуние.

– Тогда можешь не беспокоиться, – сказала Френни. – В этом месяце полнолуние уже было.

Френни запомнила полнолуние, потому что в ту ночь у нее было тайное свидание с Хейлином. Они встретились на Семьдесят четвертой улице у статуи Алисы в Стране чудес. Полночь была такой светлой, что они без труда разбирали слова, выбитые на гранитном постаменте: Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве[6]6
  В пер. Д. Г. Орловской.


[Закрыть]. Тем поцелуем в вечернем парке Френни запустила взрывную реакцию между ними, и назад уже не повернешь. Ничего не отменишь при всем желании, да и не было у Френни такого желания. Варкалось значит четыре часа пополудни, но оно означает гораздо больше: вертеться, вариться, сверкать, нестись сломя голову, неудержимо.

– Не беспокойся о фазах Луны, – сказала она Винсенту. – Лучше побеспокойся о собственном пьянстве.

Она указала на стакан с томатным соком, и Винсент послушно допил снадобье до дна. Кажется, он уже чуть протрезвел, но когда ставил стакан на стол, тот разлетелся на мелкие осколки и стекло сделалось синим.

– Заплатишь за порчу имущества, Колдун, – крикнул ему бармен.

Винсент поднял глаза на Френни. Он был потрясен и встревожен.

– Клянусь, это не я.

Стекло, разбившееся само по себе, предвещает смерть.

– Я говорю правду, – сказал Винсент. – Смерть где-то рядом. Такого со мной раньше не было. Мне кажется, я могу к ней прикоснуться. Она как черный круг, и он сжимается все теснее.

Он поднял руку, сжатую в кулак, а когда разжал пальцы, у него на ладони чернело пятно, словно от сажи.

– Прах и пепел, – сказал Винсент. – Френни, ты должна меня выслушать.

Френни пробрал озноб. Но она все равно попыталась подойти к его предсказанию с точки зрения логики.

– Конечно, кто-то умрет. Вот прямо сейчас, в эту самую секунду, в мире умерло несколько человек. Это не обязательно связано с нами. – Она схватила брата за запястье и встряхнула его руку. Пепел взметнулся в воздух, где сразу сделался белым, потом – бесцветным и рассеялся без следа. Френни собрала осколки стакана в салфетку и отнесла их на барную стойку. – Он несовершеннолетний, – сказала она бармену. – Пожалуйста, не подавайте ему алкоголь.